***
Так продолжалось целую неделю. Я не понимала, почему все со мной так возятся, почему Лили плакала, когда увидела меня, и почему Дженсен каждое утро приезжал, молча целовал меня в лоб и оставлял цветы. Позже, на очередном осмотре, врач наконец рассказал мне, что случилась авария и я впала в кому на несколько недель. Мне задали несколько вопросов, чтобы проверить, не потеряла ли я память. После рентгена выяснилось, что у меня есть несколько небольших трещин в обеих ногах. Силы возвращались очень медленно. Каждое движение давалось мне только с четвертой или пятой попытки. Прием воды через рот оказался настоящим испытанием. Вместо еды мне и вовсе кололи витамины. Физически я чувствовала себя разбитой. Голова вообще не переставала болеть, и потери сознания или сон были единственным спасением. Я чувствовала себя гораздо лучше, когда выпадала из реальности.***
В своей жизни я не получала столько цветов, сколько привез Дженсен за эти несколько недель. Казалось, он хочет искупить свою вину, утопив меня в розах и тюльпанах. Я не понимала, к чему покупать столько букетов, но мне было приятно смотреть на живые цветы в моей палате (хоть кто-то в ней был живой), к тому же они сильно благоухали и разбавляли воздух, пропитанный медикаментами. — Как ты сегодня себя чувствуешь, милая? Я тебя не разбудил? — спросил Дженсен во время своего очередного утреннего посещения, но, на самом деле, времени для меня не существовало. Я пила и спала по своим биологическим часам. Я слабо улыбнулась и пожала протянутый им палец. Дженсен расплылся в умилительной улыбке. — Так хочется накормить тебя чем-нибудь вкусным, но тебе еще нельзя, — поджав губы, сказал он. Я, естественно, не ответила. Наверное, ему больно и неприятно видеть меня такой. Я словно инвалид — не шевелюсь целыми днями, не могу принимать пищу и, о господи, из-под меня выносят утки. Это унизительно. Я почувствовала, что покраснела до кончиков ушей. Неужели я стану беспомощным овощем? Уж лучше бы я умерла. От мыслей о том, что я рискую провести остаток своих дней прикованной к кровати, на глаза навернулись слезы. Ну вот, теперь я плачу перед мистером Эклзом. — Рика, золотце, что произошло? — взволнованно спросил он, опустившись на корточки рядом с больничной койкой. — Почему ты плачешь? Не плачь, ради бога, я тебя умоляю. Он еще никогда не был таким чутким и нежным. — Я боюсь, — просипела я и закашлялась. Боже, как больно! — Чего ты боишься? — Дженсен нахмурился. — Я не хочу так, — всхлипнула я. — Все будет хорошо, — он искренне в это верил. И я снова осталась одна — мистер Эклз уехал домой. У меня было очень много свободного времени, чтобы все обдумать, но даже мыслительный процесс приносил физическую боль. Дженсен все свое время старался проводить дома, с женой и дочерью. Теперь я поняла, почему он приезжает ни свет ни заря. Видимо, в это время его домашние еще спят. Я была очень рада, что у него все хорошо, но не понимала, почему он смотрит на меня с такой теплотой и любовью. Я хорошо помнила наш последний разговор в парке, когда я сказала ему, что между нами все конечно и он не должен врать своей жене. Хотя, если бы тогда, когда он ушел от меня, с ним что-нибудь случилось, я бы тоже целыми днями сидела в его палате, и мне было бы плевать на то, что он думает об этом.***
Когда я перестала падать в обмороки и начала переворачиваться, меня научили садиться. Я даже съела свой первый обед за два месяца: теплый куриный бульон и крепкий зеленый чай. Бульон придал мне гораздо больше энергии, нежели капельница. Чувствовать теплый чай в груди было настоящим счастьем. Я и не думала, что когда-нибудь буду радоваться таким мелочам. Теперь, лежа в больнице, я понимала, какими глупыми были мои страдания до аварии. Раньше я была несчастна от того, что человек, которого я полюбила, женат, а теперь банальный прием пищи превратился для меня в настоящий праздник. Действительно, все познается в сравнении. После обеда в дверь неловко постучали. — Кто там? Никто не ответил. Спустя минуту Дженсен со скрипом приоткрыл дверь и высунул голову, улыбаясь во весь рот. Послышалась неуклюжая возня. — Нас впервые оставили вдвоем, и мы пришли к тебе, — заговорщицки хихикнул мужчина и, наконец открыв дверь, занес в палату лиловую переноску для младенцев. Я охнула, закрыв рот руками. Губы непроизвольно растянулись в широкой улыбке. Дженсен водрузил тяжелую переноску на мою кровать и перетащил пуфик поближе ко мне. Я аккуратно села и заглянула под козырек. Маленькая розовощекая девочка в белоснежных ползунках, сладко посапывая, потирала крохотный носик рукой, сжатой в кулачок. Она крепко спала. Я аккуратно погладила ее по светловолосой головке и рассмеялась, когда девочка зачмокала губами во сне. — Джастис? — улыбаясь, тихо спросила я. Дженсен потер подбородок и радостно кивнул. Его зеленые глаза счастливо блестели, он положил руку на мое плечо. — Она такая красавица, — восхищенно прошептала я. — Еще бы, — самодовольно ответил мистер Эклз. — Я так хотел показать ее тебе. Еле дотерпел. Дэннил мне ее еще почти не доверяет. Когда малышка Джастис проснулась, Дженсен вытащил ее из переноски и положил ко мне на руки. Я медленно качала ее, пока мужчина смотрел на меня. От маленьких детей исходит особая жизненная энергия. Эта девочка словно вдохнула в меня жизнь, дала сделать глубокий глоток воздуха. Своими маленькими ручками Джастис умудрилась дотянуться до моих спутанных остриженных волос. Я вскрикнула и рассмеялась, когда она дернула меня за волосы. Дженсен состроил сочувственную гримасу и рассмеялся вместе со мной. Он смотрел на меня как на мать. Мне стало неловко. Я качала на руках частицу самого дорого для меня человека на свете. А ведь в глубине души я так хотела стать матерью его детей. Я шмыгнула носом и поцеловала Джастис в теплую ручку. Дженсен уткнулся лбом в мое плечо и тяжело вздохнул. Неужели он думал о том же, что и я? Я потрепала его по русым волосам, мол, не бери в голову, но вдруг он взял меня за руку. От неожиданности я накренилась, и Джастис заплакала. — Знаешь, — забрав девочку и с горем пополам успокоив ее (теперь я понимаю, почему Дэннил не оставляет их наедине), сказал мужчина, — Дэннил выбрала крестного отца, не спросив меня. И я тут подумал, раз уж так получилось, может быть, ты захочешь стать крестной мамой для Джастис? Я не на шутку растерялась. Уставившись в свои ноги, я начала теребить больничное покрывало. Стать крестной матерью для ребенка человека, которого я до сих пор люблю? Дженсен понял, что ввел меня в ступор, и поник. Я не знала, что ответить ему и как лучше поступить. С одной стороны, это неправильно, потому что мы состояли в каких-никаких отношениях, но, с другой стороны, если это сделает Дженсена счастливым, а меня привяжет к нему, то почему нет? — Я подумаю, — в конце концов выдавила я из себя. — Как дела с Дэннил? — Все не так облачно, — честно признался он. — Знаешь, когда ты выздоровеешь… Хотя ладно, забудь. — Вы снова не ладите? — Я потом тебе расскажу. Дженсен просидел со мной еще несколько часов, пока его жена не позвонила ему и не попросила забрать ее из салона. На прощанье он как обычно поцеловал меня в лоб, и впервые за все время я почувствовала знакомое тепло внизу живота. Всю ночь я не могла уснуть и думала о предложении Дженсена и его словах. Что все это значит? За месяц реабилитации я снова прикипела к нему, и расставаться после моего выхода из больницы будет больно. Или он не захочет расставаться?***
Спустя еще неделю меня впервые поставили на ноги. Мистер Эклз все это время был со мной. Оказывается, когда он узнал, что мои родители не могут оплатить тренажер, на котором я должна заниматься по несколько часов в день, чтобы восстановиться, не вляпавшись в кредит, он взял это на себя. Во время второй тренировки Дженсен держал меня за руку, а я стиснув зубы и намертво вцепившись в стальную холодную балку, которую установили в палате специально для меня, делала шаг за шагом. Ноги были адски тяжелыми и практически не слушались. Я была как кукла-марионетка, которую дергали за веревочки — мои ноги то выпрямлялись, то подкашивались. На побелевших от напряжения руках выступили ярко-синие венки. — У тебя все получится, — одобрительно повторил Дженсен. — Я больше не могу! — из глаз фонтаном брызнули горячие слезы. Больно! Я, не предупредив мистера Эклза, разжала руки и чуть не рухнула на пол. — Финч, мать твою! — ловко подхватив меня и взяв на руки, сердито буркнул он. — Не капризничай! Но мое нутро снова разрывало от обиды. Я знала, что все закончится именно так. Все мои неадекватные выходки рано или поздно должны были привести меня к этому. Но почему именно сейчас? Я ведь не хотела садиться на этот чертов мотоцикл! Но, по сравнению с Джозефом, я еще легко отделалась. Бедный парень сломал шейку бедра и практически не мог пошевелиться. Я просила, чтобы меня сводили к нему, но врач отказал, сказав, что я не готова увидеть это. — Я устала! — сглотнув ком и утерев глаза, сказала я. — Меня уже тошнит от больничного запаха. Тошнит от своей беспомощности. Я хочу принять душ, хочу почистить зубы, хочу выйти на свежий воздух. Мне было очень одиноко. Десять часов в сутки я сидела одна в четырех стенах, кричащих о моем положении. Я не могла читать книги, слушать музыку или смотреть фильмы, потому что все время думала о том, что будет дальше. Кому я такая буду нужна? Я еле передвигаюсь, мало ем и, честно говоря, чувствую, что мой мозг заработал по-другому: я говорю гораздо медленнее и долго думаю, а порой и вовсе не вникаю в смысл того, что мне говорят. И окружающие не могут не замечать этих перемен. Я действительно была на грани. Мне было очень страшно. Одна из причин, почему я так медленно приходила в себя, был страх неудачи. Страх съедал меня изнутри. Вдруг я никогда не стану нормальным человеком и не смогу вернуться к повседневной жизни? Я заплакала навзрыд. Сердце будто сжали в тиски. — Хочешь, я поговорю с врачом? Может быть, тебе уже можно перейти на реабилитацию вне больницы? Я найду тебе сиделку. Можем снять тебе новую более просторную квартиру. Дженсен осторожно положил меня на кровать и погладил мои ноги. — Ты столько делаешь для меня, а я даже не могу тебя отблагодарить! — закрыв лицо руками, прорыдала я. Меня трясло, слезы ручьями лились по моим впалым щекам, лицо горело, я не могла успокоиться, хотелось выть волком, кричать изо всех сил. Я взяла первую попавшуюся подушку, прижала к лицу и заорала в нее что было мочи. Кровать скрипнула, я почувствовала, как Дженсен вздрогнул всем телом и отсел от меня. Бедный мужчина не знал, что делать. Я сама не знала, почему реву как годовалый ребенок. Видимо, два с половиной месяца в больнице, проведенные в четырех стенах, наконец, дали о себе знать, а неудача при тренировке была лишь только поводом, чтобы выплеснуть накопившиеся эмоции. На мой рев прибежала взволнованная медсестра. Дженсен попросил вколоть мне успокоительное, но я заорала еще сильнее: — Хватит пичкать меня лекарствами! Я скоро превращусь в ходячую таблицу Менделеева! А хотя погодите, я же не могу ходить! Испуганная девушка в белом халате выразительно посмотрела на мистера Эклза. — Что произошло? — Я не знаю, — растерянно ответил он. — Рика, что случилось? Все же было хорошо. Ты умница. Ты сделала семь шагов. Это же отличный результат. — Я что, семь километров пробежала, чтобы ты называл это отличным результатом?! — швырнув в мужчину подушкой, я издала новый вопль. — Уходите! — Я никуда не уйду, — строго отрезал он. — Уходи! Езжай домой к своей жене! Ну же! Медсестра поняла, что лишняя, и вышла из палаты. Дженсен взглянул на меня испепеляющим взглядом. — Дура. Я даже не могу демонстративно встать и уйти. Господи, за что мне это? Сколько еще пинков под зад мне нужно получить, чтобы моя судьба, наконец, наигралась? Я с трудом перевернулась на живот и, уткнувшись лицом в одеяло, продолжила реветь, захлебываясь в собственных слезах и слюнях. Жалкое зрелище. Мистер Эклз чертыхнулся и вышел из палаты, громко хлопнув дверью. — Ненавижу!!! — Я задергалась, как рыба, выброшенная на берег, и заколотила руками по матрасу. Реабилитация после аварии была самым сложным этапом в моей жизни. Когда я выдохлась, я провалилась в сон.