Черника и мед

Первое, что он говорит ему, спустя долгие пятнадцать минут обоюдного молчания, это: — Опять. Голос ровный, спокойный, в нем нет ни капли упрека, ни грамма разочарования — простая констатация факта, не больше ни меньше. Это даже не предложение к началу рассказа, Дино вообще не хочет ничего слышать сейчас о том, что произошло. Он не хочет даже догадываться, но мозг привычно анализирует картинку перед глазами, делает выводы, высчитывает варианты, подсовывает сценарии произошедшего — один другого краше, и в каждом из них есть роль и для самого Дино, в конце акта. В конце акта Дино обрабатывает раны Скалла, предлагает ему выпить, ждет, пока тот вырубается от снотворного в напитке, а затем увозит его лечиться. В лучшей, самой элитной клинике Скалл лежит в замечательной вип-палате, ходит на терапии, принимает лекарства и идет на поправку. Сначала он успокаивается. Потом перестает калечить себя. Потом перестает искать ситуации, где можно получить травму. Потом слезает с иглы адреналина. А потом наступает счастливый финал, хорошая концовка, хэппи энд. Шарики, фанфары, точка на последней странице книги. Дино мечтает об этом уже пятый год. О, эти пять лет их... он даже не знает, можно ли назвать это «отношениями». Когда он спрашивает об этом каскадера, тот отвечает конечно, почему нет? мы ведь общаемся, значит между нами есть отношения. Дино не знает, действительно ли он не понимает вопроса, или же притворяется, как обычно, когда ответ может быть... неприятным. Скалл никогда не лжет ему. Он может «не расслышать», «не понять», отказаться отвечать, промолчать, но — если же он говорит что-то, то говорит только правду, и это делает жизнь Дино намного легче и намного сложнее одновременно. Например, Дино точно знает, что Скалл ему доверяет, что Скаллу нравится проводить с ним время. Когда мафиози спрашивает, любит ли он его, бывший Аркобалено отвечает «да». Когда Дино спрашивает, останется ли он с ним, бывший Аркобалено отвечает «нет». Что ж, это по крайней мере честно. В конце концов, речь идет не о том, чтобы видеться время от времени — каскадер исправно приезжает раз в месяц или три, вваливается к нему в особняк, загорелый или промерзлый, растрепанный или с иголочки, иногда навеселе, иногда угрюмый, частенько уставший и пахнущий чем-то необычным, с сувенирами и целой пачкой историй и приключений, с иностранными словечками, которые машинально соскальзывают в его речь, и он каждый раз принимается объяснять их, бурно жестикулируя, то и дело перескакивая на иную тему. Он врывается в жизнь Дино внезапно, приносит за собой на хвосте шлейф своих путешествий, мятые мелкие купюры или потертые монетки, кучу неизвестных имен, несколько новых привычек — иногда они быстро пропадают, иногда остаются, вплетаясь в пестрое покрывало его личности. Речь идет не об этом. Скалл приезжает на неделю, может, чуть больше, может, чуть меньше, и Дино всегда мысленно отсчитывает время, каждое утро боясь увидеть внимательный взгляд, собранный рюкзак и не хотел будить тебя так рано, Дино. Мне нужно навестить одну семью в Индии, Дино. Я давно не бывал в Омане, Дино. Я должен съездить в Мексику, Дино. Я хочу посмотреть на Болгарию, Дино. У меня осталась подруга в Греции, Дино. У меня уже куплет билет в Сенегал, Дино. Сегодня я уезжаю в Уругвай, Дино. Я еду в Камбоджу, Дино. Я уезжаю, Дино. И Дино ничего не может с этим поделать. Скалл — Облако, как бы он не казался чем-то иным. Он может сколько угодно смеяться, болтать на самые разные темы, терпеливо, но жадно ждать, когда мафиози разберется с делами и уделит ему время, он может сколько угодно прижиматься к нему, пропускать золотые локоны меж пальцев — но попробуй только попытаться запереть его, и он вспыхнет, как короткая пороховая дорожка; у тебя будет еще несколько фраз в запасе, чтобы попытаться предотвратить пожар. Дино чуть не сгорел несколько раз, и это ранит его куда сильнее, чем он показывает. Он не хочет называть это «отношениями», потому что так продолжается уже пять лет, и за эти долгие годы он больше времени провел с Тсунаеши, нежели со Скаллом. Дино считает, что это ненормально, он считает, что это невыносимо, он снова и снова ругается сквозь зубы, думает, что не даст вытирать о себя ноги, и каждый раз все заканчивается тем, что он целует чужие губы, ощущая на языке вкус черники, оставляет на мягкой коже смазанные красные следы, прикусывает металлический шарик пирсинга. Потому что у Скалла в мыслях даже нет унижать его, потому что Скалл чертово Облако, и никто ничего с этим поделать не может. Потому что Скалл любит его — честно, ответ в две буквы, фраза в три слова, прямой взгляд, спокойный тон. Если бы Дино сомневался в этом хотя бы на секунду, все было бы иначе. У Дино есть достоинство, у него есть навык игнорировать свои собственные чувства, но правда в том, что эти самые чувства сейчас до отвратительного взаимны. И что ты будешь с этим делать? Бывают моменты, когда Дино готов сделать очень многое. Бывают встречи, когда Скалл является к нему раненый, побитый, с криво вправленной рукой, с обугленной кожей, с повязкой на глазу, с повязкой на шее. Раны редко бывают свежими, обычно они уже почти затянулись, иногда в процессе, иногда приходится менять швы, но чаще — нет, потому что Скалл хорошо латает (Дино проверял на себе). Он всегда лечит себя сам, не доверяя никому больше, кроме Шимон и, с недавних пор, Боссу семьи Каваллоне. Дино не гордится этим доверием. Ему от него тошно. Он знает больше, чем хотел бы. Он говорит: — Опять. И в этой фразе нет ни капли упрека, ни грамма разочарования — простая констатация факта, не больше ни меньше. Это даже не предложение к началу рассказа; но Скалл отзывается все равно, ерошит выцветшие в нежную сирень волосы, неловко смеется: — Я все-таки так рад снова тебя видеть, хэй! Я опять слегка помятый, это верно, но ты вообще не парься, они почти прошли, это все херня. В конце концов, я же Величайший Бессмертный Каскадер, тебе ли не знать. Он говорит это, судя по всему, без умысла, но тут же осекается, потому что да, ему ли не знать. Дино трет виски и хочет напиться и напоить Скалла, увезти его в больницу и поставить точку в конце книги. Вместо этого он проводит влажным ватным диском по темным бороздам на угловатой спине, борозд всего четыре, они неровно накладываются друг на друга и действительно уже почти прошли. Может, всего пару дней, и они уже станут шрамами, а к концу недели и вовсе исчезнут. Но Дино отлично владеет кнутом, и знает, что обычное оружие не оставило бы на каскадере таких долговечных следов. Он молчит. Скалл оборачивается, ловко извернувшись на чужих коленях, смотрит виновато, но безмятежно. Его рука скользит по щеке, шершавые подушечки пальцев очерчивают линию скулы, скользят за ухо, заправляют выбившийся золотой локон и ласково касаются шеи. — Да ладно тебе, — говорит он, — я же жив. Смотри, я снова здесь, с тобой, что за унылое осуждение во взгляде, эй? Хватит скорбеть по моей спине, это даже было почти не больно, я был слишком занят, чтобы чувствовать что-либо. Го в бассейн, Дино. М? Или поехали кататься на лошадях, я тебя точно перегоню, я учился! Специально по пути из Гояса в Рондонию задержался, чтобы поездить. Зря, что ли? Дино хочет послать его к черту и обнять до хруста костей, вышвырнуть из особняка и запереть в особняке, игнорировать до конца дня и — Это где? — спрашивает он, потому что взгляд каскадера тут же наполняется веселыми искрами, и он такой, черт побери, красивый, и Дино так его любит, просто до невозможности. Скалл окончательно переворачивается, садится, ерзает на его коленях и одной рукой обнимает Каваллоне за шею, тут же принявшись рисовать пальцами причудливые узоры на его спине. — Это Бразилия! Я проделал длинный путь с Юго-восточного региона в Северный, и ты абсолютно точно хочешь знать все об этом! Я буду варить тебе настоящий бразильский кофе каждое утро, даю слово, у меня с собой целая пачка ароматных зерен. И еще, да, готов поспорить, тебе понравится кое-какой рецепт, меня научил ему один cholo, у которого... а, прости, это переводится как... стой, ты же знаешь испанский! Он смеется, кладет голову на плечо Дино, ластится, почти как кот, не прекращая болтать о всякой ерунде, словно чувствует, что Каваллоне слушает его в пол уха, но нисколько на это не обижается. Дино смыкает руки на чужом бедре, прижимается щекой к встрепанной макушке и вздыхает — у него столько дел, столько дел и столько тревоги, и проблем, и тяжелых выборов, но Скалл вернулся живым, он здесь и он превратит все волнения в труху. Он придет к нему вечером с вином и фруктами, будет спорить до хрипоты, доказывая, что Дино замечательный Босс, что ему незачем волноваться, что он зря взвалил на себя все проблемы мира. Завтра он обязательно спросит, нужна ли его помощь, выдворит личную охрану (горделиво скажет, что он лучший щит, чем они, смертные), набьется в ассистенты с бумажной работой, даст пару советов — иногда не очень, иногда удивительно хороших, а затем уведет Дино отдыхать. Скалл — не Тсунаеши, он не может понять груз ответственности, который лежит на Дино ежесекундно. В его взгляде не найдешь то самое понимание, он даже не его Хранитель, он связан с делами семьи меньше, чем можно подумать. Он связан с мафией меньше, чем можно представить. И именно поэтому, каждый раз, когда он возвращается — усталый, радостный и живой, Дино чувствует, что камень на его плечах становится чуточку легче.