Топаз в серебре

                    Сырой туман окутал Коноху, превращая в сонное царство. Из серого марева выплывали верхушки деревьев и крыши домов, чтобы тут же скрыться. Гулко отдавались шаги по узкой улочке. Поправив лямку рюкзака, Какаши неторопливо шагал к дому, радуясь, что ещё слишком рано, чтобы встретить хоть кого-то знакомого. Последняя миссия была не столько тяжелой, сколько изнуряющей и скучной, слишком скучной для командира АНБУ. Какаши уже был не рад, что согласился вернуться, возможно, лучше бы стал Хокаге. Теперь Цунаде будто отыгрывалась на нём за сорванные планы и ехидно подсовывала то миссию по сопровождению дочки феодала, то защиту каравана купцов, а в этот раз и вовсе отправила к Мизукаге.       — Ей срочно понадобилось обменяться опытом, Какаши. Сам понимаешь, лучше тебя никого отправить не могу. К тому же, Мизукаге лично просила только прославленного капитана Хатаке.       После войны миссий сложнее не было, и с одной стороны это должно было радовать. С другой — приводило в уныние. Какаши всегда считал: либо действие, безостановочное движение, либо отдых и расслабленность. Третьего не дано. Впереди маячила неделя отпуска, которую он хотел потратить с максимальной пользой: лежать дома, обложившись книгами, пару раз встретиться с друзьями. И всё. Тишина и покой. Его не было дома два с половиной месяца, и если сейчас никто не встретится по пути, можно выдохнуть и с чистой совестью отправиться спать. Отчёт о том, как обучал воинов Киригакуре, напишет потом. Рассказ о том, как отбивался от настойчивой Мэй, прибережёт для друзей.       Длинный коридор порадовал тишиной. Казалось, туман пробрался и сюда, невесомой дымкой проник в щели. Дверь отсырела, и пришлось повозиться с замком, но прежде чем зайти домой, Какаши достал из почтового ящика торчащую вверх ногами газету.       Сбросив рюкзак, Какаши разулся и довольно вздохнул — дома. Наконец дома. Смахнул паутину, протянувшуюся над входом на кухню, вздохнул, глядя на грязную кружку — наверняка Генма или Гай заходили полить кактус и забыли. Забросив пыльную, потную одежду в стиральную машинку, Какаши с наслаждением потянулся, повернул кран и несколько минут не думал ни о чём, чувствуя, как покалывает мышцы, слушая, как скрипит наконец-то чистая кожа. Зеркало запотело, пришлось приоткрыть дверь и запустить холодный воздух в душную ванную, чтобы стереть пар и побриться. Разложив бритвенные принадлежности, Какаши выдавил пушистую пену, размазал по щекам и вдруг нахмурился. Провёл по зеркалу ещё раз, прищурился, склоняясь ближе. И потянулся к трём розовым прядям, отчётливо проступающим в густых волосах. Забыв о том, что хотел побриться, он с удивлением рассматривал себя, то приподнимая волосы у корней, то пытаясь взъерошить, надеясь, что это просто игра света. Щёки начало печь, и только тогда Какаши спохватился и схватил бритву.       Усталость. Это просто усталость подкидывает невероятные иллюзии, вытаскивая сокровенное из самых глубин сердца. Он не видел Сакуру три месяца, в последний раз — за несколько дней до ухода из деревни. И то издалека. Смотрел, как она идёт по берегу реки, звонко смеётся, шутливо толкая Ино. Смотрел, не подходя, просто любовался светом, переливавшимся в её волосах, тем, как ярко сияют её глаза. Смотрел, ощущая привычную тоску в груди, давно ставшую кисло-сладкой, с привкусом невозможного, но бесконечно желанного. И вот сейчас эти пряди. Проснётся — и всё будет как прежде.       Какаши проснулся только к обеду. Нехотя разлепил веки, потёр их — солнце било прямо в глаза. Тяжело вздохнув, потянулся и с силой потёр лицо, чтобы окончательно проснуться. Написать отчёт, сдать в архив, а потом, если повезёт, незаметно проскользнуть домой, по пути заглянув в магазин. Лениво прокручивая в голове последовательность действий, Какаши сунул зубную щетку в рот и снова замер: розовые пряди никуда не делись. Вот они, все три, падают прямо на глаза, мешаясь с его пепельным.       Это уже не казалось смешным. Приведя себя в порядок, Какаши задумчиво прошёл на кухню, сделал чай и нахмурился: кто-то решил подшутить, пока он спал? Едва ли, на миссии он вообще спал вполуха. Кто-то в поезде решил подкрасить? Тоже не может быть, ему выделили отдельное купе. Взгляд упал на газету, лежавшую на столе, выцепив край заголовка: «…причина эпидемии, охватившей Коноху…». Заинтересовавшись, Какаши расправил газету, чувствуя, как глаза медленно, но верно расширяются, а во рту становится слишком сухо.       «Выявлена причина эпидемии, охватившей Коноху! Почти три месяца наши отважные ирьенины пытались найти причину резкой смены цвета волос у части жителей. Никаких симптомов, кроме внезапного появления прядей волос совершенно другого цвета, не выявлено. Перемена пигмента не связана ни с каким дзюцу, зато связана с химическими процессами, происходящими в организме. Опытным путём доказано, что волосы меняют цвет от безответной любви и возвращаются в норму, как только влюблённому ответят взаимностью. Наш репортёр считает, что это может создать дефицит краски, а также — привести к волне расставаний среди пар, внезапно узнавших, что их половина влюблена в другого…»       Дальше Какаши не дочитал — газета выпала из рук, зашелестела, разлетаясь, по полу. Бред. Это какой-то дикий бред, над которым хочется посмеяться. Придумали же такое: безответная любовь, чужие волосы… Орочимару опять распылил какую-то дрянь над городом, пока все спали. А теперь ходит и радуется. Бред, точно бред. Подскочив со стула, Какаши бросился в ванную, чтобы убедиться — нет, не бред. И её розовые пряди так и кричат о постыдной тайне, которую он носит в себе уже два года.       — Твою мать, — отчётливо произнёс Какаши. Почему Сакура? Ну почему не любая другая: блондинка, брюнетка, рыжая?! Как много в Конохе девушек с розовыми волосами? Как много среди них его учениц? Тут не надо быть гением Нара, чтобы сложить один и один. Руки тряслись мелкой, противной дрожью, когда Какаши копался в вещах, доставая кунай. Одна за другой, тонкие прядки падали в раковину. Выбросить в мусор? А может, сжечь, смыть, вдруг кто-то увидит? Чувствуя себя мерзким извращенцем, раздобывшим где-то чужие трусики и теперь раздумывающим, куда бы их деть, Какаши быстро смыл волосы и, только убедившись, что не осталось ни одного волоска, снова посмотрел в зеркало. Порядок. Пока новые отрастут, бред с влюблённостью будет опровергнут. А может, найдут какое-нибудь средство. В любом случае, время у него ещё есть.       Но тревога не отпускала, слова отчёта путались, мысли крутились вокруг сегодняшнего утра, и по спине полз липкий пот. А если бы он встретил кого-нибудь по дороге? А если бы это была Сакура?        Какаши успел смириться со своими чувствами.       Сначала не обращал внимание, потом пытался сделать вид, что ничего не происходит, что сердце не замирает, чтобы упасть в желудок при её виде. Что ему только кажется, кажется, кажется, а слабость внутри — простое несварение, а не лёгкий трепет, вызывающий желание беспричинно улыбаться.       Когда Какаши понял, что просто находиться рядом физически больно, что каждое слово, каждый жест, каждое нечаянное касание заставляют поджиматься мышцы, пришла злость. Прежде всего на себя: почему не мог разглядеть так долго, почему не пытался стать ближе, почему ждал, пока не стало слишком поздно. Потом на обстоятельства: у судьбы всегда было особое отношение к нему, слишком издевательское. Снисходительное к его жизни, не щадящее других. Видимо, теперь она решила добить окончательно, чтобы больше не поднялся. Какаши злился на всех и вся, только на Сакуру злиться не получалось.       Он обещал себе, что, если разлюбит, то обязательно займётся устройством личной жизни. Будет упорно искать ту самую, только бы больше не чувствовать себя больным ублюдком, покушающимся на что-то, что ему никогда не принадлежало и принадлежать не будет. Честно пытался смотреть на других, даже позволил Генме притащить пару раз на двойное свидание, но это не помогло. Каждая из девушек, что были рядом, и близко не стояла с Сакурой. Скучная или слишком громкая, наглая или, наоборот, чересчур скромная. Яркая и ядовито красивая, или серая и унылая.       Затем пришло отчаяние: невозможно. Всё то, что он чувствует, просто невозможно, нереально, неправильно. И вовсе не потому, что он её старше, и даже не потому, что она когда-то была его ученицей. Сакура приняла предложение Саске три года назад, какая тут может быть любовь? Какое он вообще имел право смотреть на неё, как на женщину, когда она давно стала чужой? Она готовилась к свадьбе, для всей Конохи была невестой последнего Учиха, рядом с которым старый больной последний Хатаке и близко не стоял.       Смирение принесло облегчение: Какаши устал себя проклинать. Устал бороться, и всё, чего теперь хотел: наблюдать за ней издалека, свести к минимуму любой контакт, избегать из последних сил, не теряя из виду. Возможно, именно поэтому Цунаде с такой лёгкостью удавалось уговорить на любую, даже пустяковую миссию, только бы подальше от дома. И желательно, чтобы она была продолжительной. Чтобы, когда он вернётся когда-нибудь в Коноху, Сакура уже вышла замуж и покинула деревню. На год, пять лет, десять — Саске навряд ли будет сидеть на месте. Какаши даже стал выписывать газеты, чтобы, вернувшись из очередной миссии, найти на последней странице объявление о свадьбе, как наткнулся когда-то на несколько строк о помолвке…       Кое-как заставив себя дописать отчёт, Какаши вздохнул и выглянул в окно: его улица, обычно безлюдная, сегодня будто назло шумела от прохожих. Пройти незамеченным не получится, но и выскакивать из окна и мчаться по крышам не лучшая идея. Как раз на крыше гораздо больше вероятности встретить знакомого. Перед выходом Какаши несколько раз придирчиво осмотрел себя: ни одного, даже самого тонкого волоска, привычная растрёпанная шевелюра. Повязав хитай-атэ, он окончательно успокоился, натянул митенки на руки, повёл пальцами, расправляя чёрную кожу. Повернул ключ, прикрыл за собой дверь и неспешной, ленивой походкой направился в архив.       — Йо! Какаши! Давно вернулся? — Генма и Ирука сидели в тени на лавке и первыми заметили выходящего из Башни Хокаге Какаши.       — Утром. — Какаши подошёл, глядя на них сверху вниз. — Что нового?       — Да много чего. — Генма поднялся и вдруг начал обходить его по кругу, внимательно рассматривая.       — Генма, если тебе приглянулась моя старая форма, так и скажи, у меня в шкафу ещё три комплекта, могу отдать.       — Порядок, — кивнул сам себе Генма и хлопнул Какаши по плечу. — Чувак, у нас тут такие дела творятся…       — Какаши! — Гай едва не снёс их обоих, повисая на плечах. — Ты как всегда прекрасно выглядишь, горжусь тобой! Мой вечный соперник, покажи свои чудесные волосы!       Какаши прошиб пот. Мотнув головой, чтобы увернуться от настойчивых пальцев Гая, которые уже зарылись в затылок, он отскочил на пару шагов и нахмурился.       — Может, объясните уже, что тут происходит?       — Так в двух словах и не объяснишь, — усмехнулся Генма, перекинув сенбон из одного угла рта в другой. — Не спешишь? Пойдём в бар, там и поговорим. Ирука, ты с нами?       — Я бы с удовольствием. — Ирука шумно вздохнул, поднимая с лавки несколько папок. — В Академии ещё дела.       — Как знаешь. — Генма пожал плечами и, положив Какаши руку на плечо, потащил его к ближайшему бару.       — Знаете, — протянул Какаши, почёсывая затылок, — это уже выглядит слишком странно.       По пути каждый встречный с нескрываемым любопытством пялился на его голову. Начало казаться, что волосы шевелятся, а предательские пряди растут прямо на глазах и скоро станут видны всем и каждому. Сердце гулко стучало под рёбрами, так громко, что было даже странно — почему никто до сих пор не услышал? Крохотные капли пота на висках и над губой можно было списать на послеполуденную жару, но водолазка тоже прилипла к телу — это раздражало. Неспособность контролировать страх изматывала сильнее, чем он мог представить.       — Ты заметил? — Гай улыбнулся и широким жестом подозвал официанта. Быстро сделал заказ и перегнулся через стол. — Не представляешь, как тебя ждали!       — Меня? — Какаши округлил глаза и для надёжности приподнял брови, незаметно сглотнув. Маска вдруг стала жутко неудобной и тесной, хотелось рвануть её вниз и глотнуть воздух широко раскрытым ртом.       — Хотели полюбоваться на твои прекрасные платиновые пряди, — фыркнул Генма и потянулся за пивом, которое шустро расставлял на столе официант. Какаши поднял на него грозный взгляд, заметив, как пристально его рассматривают. Официант икнул, поклонился, подхватил поднос и поспешил скрыться. Из подсумка показалась книжка в яркой оранжевой обложке, Какаши откинулся к стене и с невозмутимым видом начал читать.       — Эй, чувак, ты охренел?! Мы тут тебе новости выкладываем, прояви хоть каплю уважения!       — Пока я не услышал ничего нового, — Какаши лениво перевернул страницу и отхлебнул пива. — Когда перестанете нахваливать мои волосы, дайте знать.       — Генма, наш Какаши обиделся! — захохотал Гай, пихнув Генму локтём. — Он просто не знает, что теперь все вокруг только и делают, что рассматривают чужие головы!       — Короче, чувак, не знаю, как так произошло, но теперь у тебя на голове могут появиться пряди того, кого ты безответно любишь. — Генма замолчал, ожидая реакции, но Какаши неторопливо перевернул очередную страницу и только тогда поднял на них глаза.       — Новая мода среди шиноби? Я не люблю парикмахеров, ты же знаешь.       — Не мода, — терпению Генмы можно было позавидовать. — Я же тебе говорю: сами собой появляются пряди волос того же цвета, что и волосы твоей безответной любви.       — Генма, — Какаши зевнул и укоризненно уставился на друга, — меня не было всего два месяца, а вы тут уже все с ума посходили.       — Посмотри, — Гай схватил Какаши за плечо и повернул к стойке бара, за которой устроились несколько девушек, — видишь? У некоторых тонкие тёмные полоски в волосах. А вон, рядом сидит чуунин с рыжими прядями. Это чудо какое-то, такая сила любви, что пробивается, несмотря ни на что! — Всхлипнув, Гай утёр слёзы и Какаши поспешил отодвинуться, пока тот не начал вытирать об него мокрые пальцы, что часто бывало.       — Понятно, — вздохнул он, вновь утыкаясь в книгу. — Так а почему ждали меня?       — Что-то он подозрительно спокоен, — хитро прищурился Генма, поворачиваясь к продолжавшему умилённо хлюпать носом Гаю. Ощутимо ткнул Какаши вбок, отчего тот пошатнулся и едва не упал под стол, и подмигнул: — Ты знаешь, сколько людей с прядями твоего цвета в первые дни по Конохе расхаживало?       — И сколько? — Какаши решил, что пора всё же начать проявлять интерес, к тому же сердце невольно всколыхнулось и затрепетало отчаянной надеждой.       — Много. — Генма наконец довольно улыбнулся. — Из знакомых как минимум двое.       — Да? — с тщательно выверенной паузой спросил Какаши. — Надо же, не думал, что пользуюсь таким успехом.       — Сейчас узнаешь, у кого, вообще упадёшь, — хохотнул Гай. — Это Ирука и Ямато.       — Что?! — на этот раз удивление Какаши было более чем искренним. Кашлянув, он допил пиво и аккуратно поставил пустую бутылку на стол. В принципе, он замечал, что Ямато порой смотрит слишком преданным взглядом, но чтобы Ирука…       — Они, конечно, как всё узнали, быстро волосы покрасили. Но мы-то помним, — коварно улыбнулся Генма. — Многие девушки и не пытаются это скрыть, ты только внимание обрати, какой популярностью, оказывается, пользуешься! Знал бы, тоже начал маску носить, только уже поздно.       — А вы?       — Что мы? Я вольный шиноби и с удовольствием отвечаю взаимностью каждой, кто попросит.       — Зелёный зверь Конохи любит всех с одинаковой страстью юности!       — Если честно, мы надеялись, что у тебя тоже что-то появится, — хитро улыбнулся Генма, подталкивая к Какаши новую бутылку пива.       — Генма, — Какаши вздохнул и слегка закатил глаза, — ты всерьёз думал, что я могу быть в кого-то тайно влюблён? Где я, и где любовь, тебе самому не смешно?       — Теперь и правда смешно. Зато как просто тебе будет выбирать, а?       Молча отсалютовав бутылкой, Какаши задумался: ему как раз было совершенно не до смеха. Чем больше он смотрел на постепенно заполняющийся бар, тем больше видел: неуловимое, но заметное напряжение, витавшее в прокуренном воздухе, полные надежды улыбки, которые бросали друг на друга совершенно незнакомые люди, предвкушение, от которого зудела кожа. Впервые подумалось — интересно, как насчёт Сакуры? Раскрасились ли её волосы чёрными прядями, или любовь Саске действительно взаимна? Знакомая тоска растеклась по телу, липкая, протяжная, но Какаши привычно задвинул её в угол и прислушался к друзьям, обсуждавшим общих знакомых и их внезапно открывшиеся сердечные тайны.       Вечер разливался пивным хмелем, гудел в голове, алкогольным туманом оседал перед глазами. Вскоре за их столом стало тесно: смущённо улыбающиеся Ямато и Ирука, громкая Куренай, Ибики и Эбису, Анко и Аоба. Любопытства никто не скрывал, как и разочарования, стоило только убедиться, что Какаши совершенно никак не изменился. Хмельная Куренай даже несколько раз кричала «Кай!», пытаясь доказать, что Какаши набросил Хенге, но, когда очередная попытка не удалась, махнула на него рукой. Официанты едва успевали приносить бутылки и уносить пустые, к шумной компании джонинов подходили знакомые, сдвигали столы.       Какаши окончательно расслабился. Пил, перебивал друзей, рассказывая что-то, смеялся и с откровенным удивлением заметил нескольких девушек, не сводящих с него глаз и накручивающих на палец серебристые пряди. От такого пристального внимания становилось не по себе — Какаши привык сам выбирать, с кем проведёт приятный вечер, а тут сразу столько желающих, причём, предлагающих себя настолько открыто.       — О, да, Хатаке, ты пользуешься популярностью! — хохотнула Анко, пихнув его локтём.       — Хм, — Какаши потёр подбородок, — признаю, это странно.       — Вот только скромника из себя не строй! — воскликнул Генма. — Я, кстати, вам рассказывал, как мы три месяца торчали в Камигакуре?..       — Генма! — едва успел осадить его Какаши, приподняв бровь. — Будешь рассказывать о том случае, я расскажу о том, что было в Тамияши.       — Ты обещал!       — О, Какаши тот ещё сердцеед! До сих пор вспоминаю силу его юности, ославившую его на всю…       — Гай! — рявкнул Какаши и низко прорычал: — Ещё слово, и я вспомню о жёлуде!       — Я был ребёнком! — тут же покраснел Гай, угрюмо уставившись в свою тарелку.       Успокоившись, что его репутации на данный момент ничего не угрожает, Какаши присмотрелся: действительно, почему бы не развлечься и окончательно не отвлечься? Но для начала — заглянуть в туалет и избавиться от части выпитого пива. Пошатываясь, он встал, решительно засунул руки в карманы для устойчивости и отправился к тёмному коридору в другом конце бара. По пути скользнул взглядом по сидевшим в рядок девушкам, подмигнул и вышел. Пол слегка приподнимался под ногами, в паху разливалось слабое, но такое знакомое тепло, а желание ощутить в своих руках отзывчивое, податливое тело подгоняло, заставляя подрагивать пальцы.       Когда он вышел из кабинки, то даже не удивился: яркая красавица-блондинка подпирала стену напротив. При виде его облизнулась и тихо хихикнула, когда он решительно перехватил её запястье и потащил к двери на задний двор.       Узкий проулок, заканчивающийся тупиком, был заставлен хламом. В нескольких метрах виднелась ярко освещённая улица, но здесь было темно, только тусклый свет луны выхватывал отдельные светлые пятна.       — Меня зовут Сайко, — промурлыкала блондинка, обвивая его рукой.       — Тебе уже говорили сегодня, что ты красивая? — низко пробормотал Какаши, подталкивая её к углублению между двух высоких шеренг деревянных ящиков, поставленных один на другой. Днём тут наверняка была курилка. Какаши легко приподнял Сайко, посадил на ящики и потянулся к обнажённой шее, шумно вдыхая клубничный аромат её духов.       — Ты тоже, — игриво прошептала она, обхватывая его плечи и обвивая ногами. — Я весь вечер не могла отвести от тебя глаз.       — Я тоже. — Какаши погладил её спину и тут же накрыл ладонями грудь, перебирая упругую мягкость между длинных тонких пальцев. Дёрнув маску вниз, коснулся губами подбородка, игнорируя призывно распахнутые губы, втянул мочку уха, прихватил её зубами. Сайко дышала так шумно, что он почти не слышал собственный стук сердца. Кровь от головы устремилась вниз, пульсируя в паху обжигающим клубком, желание оказаться внутри, во влажной глубине вспыхивало в затуманенном сознании, пока его руки задирали подол короткого платья, оглаживая гладкие бёдра.       — Может, пойдём ко мне? — прерывисто выдохнула Сайко, приподнимая его водолазку и касаясь ногтями моментально поджавшегося живота.       — Не думаю, — он спустил её платье с плеч, обнажая грудь, — что это хорошая идея.       Сайко не успела возразить, замычала, крепко стиснув губы, когда он обхватил её сосок, пропуская второй меж двух пальцев. Её ноги сами разошлись шире, когда он толкнулся сквозь одежду, потираясь снова и снова, шумно дыша.       — Какаши, — хныкнула Сайко, когда он коснулся влажных трусиков, с силой потёр промежность и решительно отвёл ткань в сторону.       — М? — тут же откликнулся он и, не дожидаясь ответа, протолкнул два пальца внутрь, круговыми движениями размазывая смазку. — Хочешь, чтобы я остановился? — его голос дрожал, повинуясь рваному дыханию. — Хочешь, Са-айко?       В ответ она подалась вперёд, насаживаясь на пальцы глубже, и зазвенела его ремнём, быстро стаскивая штаны с бельём, обнажая ягодицы. Впилась в них ногтями, молчаливо подгоняя, и не сдержала короткое, тонкое «Ах-х», когда он задвинул, рванув на себя её бёдра. Кровь грохотала в ушах, глухие влажные шлепки заполнили крохотный переулок, сдерживаемые стоны зазвенели в груди. Губы Какаши выцеловывали её шею, плечи, грудь, пока он вбивался в неё, быстро, рвано. Оргазм уже подступал к позвоночнику, разнося слабость внизу живота, когда Сайко выгнулась и крепко обхватила его ногами. Какаши едва успел выскользнуть, крепко обхватил член, несколько раз провёл по нему ладонью, кончая на ящик между её ног. Выдохнул, слабо улыбнулся и коротко, почти невесомо поцеловал Сайко в губы. Ласково погладил костяшками пальцев щёку и подтянул спущенное почти до пояса платье обратно на плечи.       — Может, теперь пойдём ко мне? — спросила она, поправляя одежду и исподлобья наблюдая, как он возится со своей.       — Боюсь, я сегодня уже ни на что не годен, — пожал плечами Какаши. Разговоры после подобного секса никогда ему не удавались. И как только Генма умудряется оставаться со всеми своими случайными пассиями друзьями?       — Что ж, — хмыкнула Сайко, легко спрыгивая на землю, — по крайней мере теперь у меня наконец исчезнет эта белая прядь. Любить мудака — это не ко мне.       — И тебе спасибо, — фыркнул Какаши, провожая её взглядом. Земля снова пошатнулась, на этот раз оказавшись гораздо ближе, чем он ожидал. Тяжело прислонившись к стене, он склонил голову и несколько раз глубоко вздохнул — действительно перебрал. А о сексе наутро наверняка пожалеет, хорошо ещё, если не придётся идти в больницу. Медленно вдохнув и выдохнув носом, он выпрямился и прикрыл глаза — снова пошатнуло. Последнее, что помнил — как чьи-то руки крепко сжали плечи, а потом отвыкшее от подобных пьянок тело обмякло.