Я хожу под своим саваном

      Ланн хлопнул себя по колену и решил признаваться.       Разумеется, отказ сломит его боевой дух, но, если он всё ей выложит как на духу, то и помирать уже будет не так страшно. В конце концов, раньше он не боялся смерти ни на волос, а потом она принесла этот страх на руках, как младенца, отдала Ланну и сказала «смотри не роняй».       Ланн был уже учёный — он знал, что признаваться лучше всего перед какой-нибудь эпической битвой, по крайней мере так поступали герои тех высокопарных и немного чудных книг, на которые он перешёл после детских сказок. Командору не пришлось долго тренировать его в чтении лично: Ланн оказался невозможно прилежным. Он много читал и довольно скоро выяснил, как мало у него шансов показаться интересным любовником.       Но эпическая битва так или иначе назревала. Королева уже прибыла в город, завтра они сломают печать на площади и сунутся в Полуночное капище, а это, считай, глотка Бездны, и что там из неё изрыгнётся им навстречу одним богам ведомо, и то не факт. Ланн утвердительно кивнул на ходу: надо признаваться сейчас, а там уже хоть в саму Бездну.       Он широко шёл, надеясь, что в такое время сможет поговорить с ней без запроса на командорскую аудиенцию. Ступени, ведущие в цитадель, лежали ровным рядком, как рёбра города; Дрезен и правда сейчас был похож на безжизненный скелет: жителей эвакуировали в ближайшие поселения, остались только солдаты, да упрямцы, не подозревающие, что творится под их пятками.       Даже в самой цитадели было тихо, и только в ставке командования шёл негромкий разговор: командор и параликтор всегда были теми, кто, пересчитав амуницию трижды, пересчитают ещё раз в обратном порядке.       Ланн решил ждать: этих двоих лучше не прерывать и под страхом смерти. Реджини и Регилл перетряхивали и перекраивали принятый план действий малословно и безэмоционально, как два трупореза над ещё тёпленьким. Они не были близки и потому отлично сработались. Странное дело, по сути своей они были довольно похожи: оба безупречно дисциплинированы, оба предпочитают видеть врагов мёртвыми, а работу сделанной… Ланн недоумевал, почему схожие существа не спешат приближаться друг другу, в то время, как противоположности срастаются вместе легко, как подземные корешки. Вот командор и Дейран, например… Ланн не захотел о нём думать и перемялся с ноги на ногу в коридорном пятачке.       Реджини смотрела на гнома и тоже видела эту их схожесть. Её тоже когда-то звали Реджилл. Нет, конечно, не то, чтобы они были одной крови, но почти одного цвета. Хотя скорее это можно было назвать монохромным бесцветием.       Её первым добрым воспоминанием после вампирского гнезда были карандаши в доме капитана. Белый всегда был самый длинный и острый, не то, что все эти синие и зелёные огрызки, которые его окружали. Бесцветный карандаш оставался в живых дольше, потому что мало работал. Деренге же работал убийственно. Некоторые огрызки говорят, что Регилла вот-вот погубит проклятье Выцветания, но они не понимают… Настоящее проклятье всего бесцветного — оставлять за собой невидимый, бессмысленный след.       Регилл что-то обвёл на схеме. В его бесцветном карандаше всегда хранился ярко-красный стержень.       — Значит, по вашим ориентирам предполагается, что на этой стене…       — Будет стоять Ланн.       — Позиция уязвимая, — заметил Регилл, едва ли беспокоясь, скорее вновь испытывая командора одному ему понятными методами. — Держите в уме риск разрушений.       — Ланн справится, — сказала Реджини.       И у Ланна защекотало внутри: уже не зря пришёл!       — Приемлемо, — кивнул параликтор; похоже, проверка была успешно пройдена. — Держать его рядом, на расстоянии контактного боя, нецелесообразно.       А вот это уже обидно, подумал Ланн. Он даже командора на этом вашем расстоянии контактного боя смог уложить. Не то, чтобы он сильно гордился этим эпизодом, но лежала она ужасно красиво!       Регилл продолжал разговор в своей манере: чтобы не задирать голову к высокому собеседнику, он бросал вверх всего один взгляд, а затем говорил только вперёд.       — Также я доволен, что вы здраво подошли к оценке плана «Печать». Пренебречь им было бы…       — Нецелесообразно. Знаю, — сказала Реджини.       План «Печать» не был напрямую связан с самой печатью, которую они дружной кучкой собрались ломать. Главной идеей плана было запечатать Дрезен в случае неудачи: и когда демоны вырвутся из капища, предполагалось уничтожить их всех внутри — вместе с городом, если придётся. Длань Наследницы следовать такому решению отказался даже в самом экстренном случае: здесь всё ещё остались жители, которых сложно будет быстро выдворить за врата даже форсированной эвакуацией. Королева пригрозила командору, не желая терять кровью отвоёванный трофей. Да и сам Ланн не был шибко доволен планом и, кажется, даже пытался пререкаться с Реджини во время его обсуждения.       — Окончательный результат весомее промежуточных потерь, — сухо сказал командору Регилл, а потом ненадолго поднял к ней лицо, выказывая тем самым невиданное расположение. — Признаться, я допускал, что вместо успеха кампании вас может озаботить, хм, любовь определенных масс.       Реджини моргнула. Слово «любовь» выпало из его рта, как алмаз из кармана бедняка — совершенно неожиданно и, казалось бы, неуместно. Параликтор стоял перед ней прямой и шипастый, сложно было поверить, что такие слова вообще в нём водятся.       Два бесцветных существа смотрели друг на друга; Регилл уже всё о себе знал, а Реджини ещё только предстояло решить, какой у неё на самом деле стержень, и какой след она желает оставить после себя.       — Мне не нужна любовь, — сказала командор. — Мне нужно будущее.       Деренге хмыкнул. Ланн с силой выдернул свой взгляд из трещин под ногами.       И пошёл прочь.