Old Hunter

      Мир переменчив, все в нем меняется. И Ярнам не исключение. Течение лет неумолимо смывает краски старых времен с лика вечного города, и на месте ветхих хибар вырастают все новые и новые дома, этажами устремляясь в высь. Но кое-что оставается неизменным вот уже почти шесть десятилетий. Ночь охоты, ночь крови и ужаса, время, когда черта между человеком и зверем стирается, и балом правит кровавая бойня бесконечной войны. Войны охотников и зверей, дичи и жертвы.       И снова, как и в бесчисленные дни до этого, сумрак зловещим ковром наполз на город, и кроваво-красная полоса заката озарила небеса где-то бесконечно далеко отсюда. Исчезли с улиц горожане, захлопнулись тысячи ставен и дверных замков, вспыхнули цветом свежей крови фонари у дверей. Крики и гомон города затихли, словно рука ужаса схватила его за горло, ударив лицом в то, от чего он так старательно воротил нос под светом милосердного солнца. Миллионы голосов смолкли, сотни тысяч перешли на сдавленный шепот, неслышимый, неуловимый. Звучали молитвы, перемежающиеся с тихими всхлипами обреченных. Луна идет, ночь настает, грядет «рулетка Ярнама». Перст кровожадных Богов коснулся земли, отмечая тех, кто вскоре прольет первую кровь невинных. Чудовище проснулось, взревело, пытаясь найти выход из тела скромного портного, школьного учителя, гувернантки богатого лорда, пропойцы, заблудившегося в переулках, и многих других. Вскоре зверь освободится, сбросит маску человеческой плоти и вонзит когти-кинжалы в тех, кто так был дорог угасающей части сознания существа, когда-то звавшегося человеком. Красное солнце опускалось за горизонт медленно, бесконечно медленно на фоне савана безмолвия, опустившегося на город.       И в этой тишине шаги трех охотников казались поступью самой судьбы. Они шли через покинутые переулки, куда даже самый закоренелый преступник не смеет сунуть нос в это время суток. Пограничные укрепления ощетинились свежей колючей проволокой, а на лицах бдительных солдат появилась характерная бледность от осознания близости «города чудовищ». Охотники обошли заставы, используя старые покинутые тропы, передвигаясь по ветхим, предательски скрипящим крышам заколоченных домов. Если кто из солдат и заметил их, виду они не подали. Едва ли у них, и без того перепуганных грядущей ночью, хватило бы духа остановить вооруженных до зубов мужчин. Вид они имели лихой и сосредоточенный, лямки тяжелого оружия давили на плечи. Подсумки, доверху набитые пулями и взрывными зарядами тянули туго затянутые ремни. Если бы сторонний наблюдатель мог видеть охотников, он бы заключил, что эти трое идут на жестокую войну с проклятием Ярнама. И нет зверя, способного сокрушить их абсолютную концентрацию и все растущий в душе азарт охоты. Но внешнее впечатление, как это всегда и бывает, обмануло бы их.       В действительности отряд Говарда Кенуэя никогда не был более несобран. Новость о скором уходе Альберта Уоррена тяжелым грузом легла на их сердца. Говард стиснул зубы, вспоминая разговор на повышенных тонах в доме охотников. Спокойный, полный уверенности и скрытого стыда голос Уоррена, яростный, полный обиды и обвинений крик Сэмвелла. И полное, но от того куда более зловещее молчание старухи. Ее взгляд, полный осуждения и разочарования должен был выжечь клеймо вины и стыда в сердце молодого мистика. Но тот был непреклонен.       «Да как ты можешь нас бросить? Охотник должен охотится! — крикнул Смэшер. — Нахер твои тайны, нахер Бюргенверт! Мы «бочонки»! Мы братство, черт тебя раздери! Нельзя бросать товарищей на произвол судьбы сейчас, когда начали появляться новые твари!»       «Не драматизируй, Сэм, — спокойно отвечал Уоррен. И Говард почти физически чувствовал, как нелегко было другу поддерживать видимость спокойствия. — Я не могу взять вас с собой в кошмар Бюргенверта. Вы там погибните или потеряетесь, и неизвестно еще что хуже. И я не бросаю вас. Когда секреты будут мои, я вернусь…»       «В Лондон! — злобно крикнул Смэшер. — Это ведь все, чего ты хотел?! Вырыть грязные секретики яйцеголовых уродов и притащить их в свою Масонскую ложу! Мы ведем здесь войну, чудовища уже нас числом давят, мы бьемся из последних сил, а бежишь за какими-то бумажками?! Да что с тобой не так, черт подери?!»       «Тайны старой Церкви — не бумажки. В них ключ к пониманию законов вселенной, устройство мироздания, сущности Богов, космическая мудрость и равно космическая мощь! — с жаром возразил Уоррен. — Я стал частью охоты только ради того, чтобы найти эти знания. Но потерял надежду, отрекся и встретил вас, друзей. И я был рад сражаться плечом к плечу с вами, но я не охотник и никогда не стану им по-настоящему. Я мистик, я ученый. И эти знания — это моя судьба, Сэм. Я просто не имею права от нее отворачиваться сейчас, когда тайны Церкви так близки!»       «Нет, вы только послушайте, что несет наш «вумный» засранец?! А от нас ты отвернуться имеешь право?! А от города? От клятвы братству «Пороховых бочонков»? Твои сраные секретики дохлых ублюдков для тебя важнее чести охотника и здоровья братьев?!»       «Ты же знаешь, что нет, — тяжело вздохнул Альберт. — Но я должен пойти на зов предназначения»        «Там, за дверью, чудовища рвут людей на части, Альф! Город заливает кровь, Церковники ни с чем не справляются! Мы нужны этому городу, мы нужны его ублюдочным обитателям! Черт подери, Говард! Да скажи же ему!»       И что он мог сказать? Попытаться уговорить друга не бросать их на растерзание зверям? Это было бы бесчестно. Кенуэй и Смэшер сильные и умелые охотники, а не маленькие дети с соской в зубах. Уход Уоррена не станет для них неизбежным смертным приговором. Говард чувствовал, словно земля уходит у него из-под ног. Мог ли он отговорить целеустремленного мистика от ухода? Мог ли заставить силой следовать за собой на вечную войну с чудовищами? Ответ терзал сердце. Взрослый мужчина принял решение, и все, что оставалось тем, кто его уважает: принять его и пожелать другу удачи в столь рискованной авантюре. Кенуэй понимал это, и Сэмвелл тоже, но солдаты просто не могли решиться посмотреть в глаза этой неприятной правде. Уоррен уйдет, отряд, так эффективно и дружно сражавшийся с монстрами, распадется. Они больше не смогут прикрывать друг друга, Кенуэй больше не сумеет заслонить Альберта от смертельной опасности.       Говард тяжело вздохнул, прогоняя воспоминания из головы. Впереди их ждала самая опасная вылазка за все годы, проведенные в Ярнаме. И вовсе не из-за огромного числа чудовищ, безраздельно властвовавших в Старом городе. Им предстояло пробраться через три квартала и положить конец преступлениям старого охотника Джуры. Кенуэй был против этой вылазки, но пуля, найденная Смэшером в теле убитого, убедила его передумать. Старые легенды не врали: Джура был когда-то одним из «Пороховых бочонков». Был, пока не предал, по словам Сэмвелла, человеческий род и не забыл об охотничьей чести.       «Этот ублюдок, — зло прорычал капитан, сжимая кулаки. — Старый или нет, он один из нас. Он «бочонок». И он убил ни в чем не повинных ребятишек, молодых охотников. Церковники, не церковники — дело десятое. Вы знаете традиции, парни. Если Эйлин Ворона щелкает клювом и ничего с ним не делает, мы просто обязаны разобраться сами. Того требует честь «Бочонков»       Говарду нечем было на это возразить. Старый город кишмя кишит тварями. Целая прорва чудовищ, готовыми в любой момент обрушиться лавиной истребления на жителей города. И Церкви, отчего-то, запрещено прореживать их ряды. У Кенуэя и его бойцов не было выбора, кроме как разобраться в этом безобразии самым радикальным способом.       Говард выругался, едва не провалившись в дыру на крыше заброшенного дома. Он вновь и вновь мысленно возвращался к цели вылазки. Разобраться с Джурой и… посмотреть на эти таинственные дилижансы.       «Что в дилижансах? Да плевать, не наше это дело, — думал он. — Охотник ДОЛЖЕН охотится. И все. Точка. А не шнырять в полутьме, выискивая грязные трусы нового викария в проклятом городе, под прицелом демона-Джуры»       Они добрались до лаза в Старый город, когда ночь охоты пожрала последние отблески заката и взревела рокотом мушкетов, воплями невинных и воем сотен чудовищ. У самого входа Говард остановил друзей. — Стараемся тварей лишний раз не трогать, а то рискуем увязнуть в бою, — сказал он, доставая карту старого города, взятую Уорреном в архиве много лет назад. Старая бумага, пожелтевшая по краям, зашелестела на холодном пыльном полу заброшенной лавки. Уоррен запалил маленький ручной фонарик, высвечивая замысловатые схемы и чертежи. Мистик нервно стиснул зубы, глядя на переплетение линий и геометрический фигур, настолько сложное, что даже самый опасный обряд Великих казался детской считалкой. Но старые солдаты, видимо, могли без труда прочесть даже такую карту. Как они это делают? Уоррен давно перестал задаваться этим вопросом. У всех свои таланты и ему, родившемуся и прожившему юность в городе, никогда не приходилось учиться читать карты. Говард продолжил: — Идем быстро и аккуратно, держимся теней. Твари нас заметят почти сразу и наверняка позовут Джуру. Старый ублюдок попытается загнать нас в засаду… лучше всего здесь.       Кенуэй указал на небольшой пятак открытого пространства, ядом с разрушенной кожевенной мастерской. — Тут все хорошо простреливается. Выйдем из переулка и сразу попадем под шквальный огонь. Но если мы проломим стену здесь и здесь, можно будет превратить его засаду в смертельный капкан. Заманим его в ловушку, вынудим стрелять в одного из нас, а двое других возьмут его в клеши. — А если у него укрытие? Или он будет палить с возвышения? — С укрытием разберемся. Я забил в пушку тройной заряд, — услышав это, Сэмвелл Смэшер изумленно округлили взгляд. — Она пальнет так, как и военная артиллерийская. Разворотит стену и все, что за ней прячется. Большой сраный бабах. — Она тебе руку оторвет, к чертовой бабушке, — хмуро подметил капитан. — Или сама рванет. — Уверен? — спросил Уоррен. — Да. А что до руки, то я и не собираюсь держать ее в руках. Поставлю на пол… придумаю что-нибудь. — Если дела пойдут неважно, я ему приготовлю особый подарочек, — зло усмехнулся Смэшер, кивая на рюкзак у себя за спиной. Уоррен нахмурился, позвоночник закололо — верный знак приближающейся беды. — Что у тебя там? –спросил Говард.       Сэмвелл улыбнулся и, сбросив рюкзак, достал то, что повергло видавших виды охотников в шок. Они не могли поверить, что их друг, далеко не глупый мужчина, додумался взять эту вещь на охоту. Уоррен стиснул зубы, глядя на блестящий бронзой корпус. — Кровавый огнемет?! — изумленно ахнул Кенуэй. — Ты что, собрался жечь им Джуру?!       Капитан пожал плечами. — Нельзя палить кровавым огнем по людям, Сэм! — с жаром вспыхнул Уоррен. — Это запрещенное оружие, ты же знаешь, что оно делает с человеческой плотью! Ты что, и правда собирался жечь им Джуру? Одного из наших? Пусть и безумного? — А что еще с ним делать? Взять за ручки и начать хороводы водить? Да и вообще, твари ведь не любят пламя? Отпугнет особенно ретивых… тех, кто придет на выручку предателю. — Господи, Сэм! — вспылил Говард. — Мы в Старом Ярнаме! Тут дома ветхие и сухие! Если ты вдаришь этой штукой по чудовищам, может возникнуть пожар. Пламя перекинется на соседние постройки и сожжет весь Старый город ко всем чертям! И нас в придачу! Черт, знал же, что надо выкинуть его. — И правильно, если сожжет, — зло огрызнулся Смэшер. — Эта помойная дыра полна чудищ, их надо уничтожить. Чем выкорчёвывать эту заразу по одному, проще устроить им огненный шторм. Пусть пламя очистит это место! — Нет, — резко ответил Кенуэй. — Никаких огненных штормов, Сэм. Убери эту срань в рюкзак и не вытаскивай. Еще не хватало устроить в Ярнаме вторую «Резню Людвига». Устроим пожар — могут пострадать постройки приграничной зоны… — Да не могут, а пострадают. Людей тоже жечь будешь, мистер «все сожгу к хренам»? — Неженка, — фыркнул Сэмвелл и, увидев, что Кенуэй не на его стороне, нехотя убрал страшное оружие обратно в рюкзак. — Значит, подытожим, — снова взял слово лидер охотников. — Входим в город, проходим два квартала на юго-запад так тихо, как получится. Добираемся до заброшенной школы и начинаем шуметь. Убьем пару чудовищ, постреляем в воздух, если надо. Затем прорываемся к мастерской и ждем засады. Попробуем навязать ублюдку наши правила боя. Удачи, парни.       Уоррен коротко кивнул, стараясь скрыть все нарастающую тревогу. Всю дорогу до тайного лаза его одолевали дурные предчувствия. Словно ледяные пауки оплетали столб позвоночника. И, в то же время, его тянуло в Старый Ярнам. Он не мог объяснить, но будто некая неосознанная, а быть может и забытая часть его тянулась к этому месту. Возможно, причиной странной тяги было прошлое этого места? Ведь именно «Пороховые бочонки» когда-то сожгли Старый Ярнам, истребив десятки тысяч его жителей в одну единственную ночь. В городе не принято вспоминать ее. Память об этих ужасных событиях — словно нечестивое пятно позора, вечным проклятием лежащее на душе каждого ярнамита. Уоррен вспомнил слова старика, перебравшего с ромом в небольшой забегаловке на Роттен-Стрит:       «Это был день, когда небеса были красными, как кровь… и не было разницы, между зверем и человеком»       Мистик встретился взглядом с Говардом и сдержанно кивнул. Ему показалось, что во взгляде лидера группы есть та же тень сомнений, дурных предчувствий, не способных побороть тягу идти вперед. — Мне не нужна удача, — насмешливо фыркнул Смэшер. — У меня есть огнемет.

***

      Старый город — последнее место в Ярнаме, все еще хранящее следы доцерковной архитектуры. Во времена, когда о целебной крови никто не слышал, никто не стремился угнаться за готическим совершенством строений, никто не возводил монументальные уродливые статуи Великих и демонов рода. Люди были слишком уж сильно заняты выживанием, чтобы тратить время на такие вещи. Весь город представлял собой причудливую смесь гетто и цивилизованного района, союз истлевшего дерева, кирпича и мутных стекол. Соломы и черепицы. В отличие от более новых кварталов города, дома здесь шли сплошной стеной, сливаясь и наползая друг на друга, превращаясь в сплошную массу, изредка рассеченную загаженными донельзя переулками. Говард быстро вел своих соратников, стараясь держаться подальше от главных дорог. Камень мостовых почти везде был разбит и раскурочен, всюду сверкали большие лужи, полные студеной грязи. Отовсюду доносились едва слышные хрипы, лязг, рык и цекотрание когтей. И охотник мог бы решить, что во всем Старом Ярнаме не осталось места человеческому, если бы не одно «но». На каждой улице, что они пересекали, на каждой мостовой горели дорожные фонари. Чем дольше Кенуэй вел людей, тем больше странностей подмечал натренированный глаз. — Парни, — мрачно прошептал Уоррен. — Мне все это не нравится. — Да, — буркнул Смэшер. — Ночь идет во всю, а на улице не единой твари. Где они все?       Лидер кивнул.       «Где чудовища? Где куски расчлененных тел, кровавые следы каннибализма, дерьмо за каждым ящиком? Чудовища, которых мы убивали не отличались чистоплотностью и засирали все вокруг них. И кто, мать вашу, зажег эти чертовы фонари на каждой улице?» — Легче шаг, — холодно приказал он. — Смотрим в оба. До точки засады два квартала и… — Контакт! — громко шикнул Смэшер. — Чертова тварь за нами следила!       Нечто скользнуло мимо них в переулок. Нечто подозрительно похожее на человека. По спине Говарда пробежал холодок. Кто-то крался за ними и остался незамеченным даже для шестого чувства Уоррена. Если бы это был Джура, рой пуль в спину положил бы конец их вылазке. — Джура? — спросил Сэм. — Сомневаюсь, — буркнул Кенуэй. — Уоррен, как ты его не почувствовал? — Я не… не знаю, — болезненно ответил мистик. — Что-то не так с этим местом. Здесь все пропитано ненавистью и страхом… к нам. Мои чувства искажаются… не могу это объяснить. — Если это Джура, мы влипли, — зло сказал Смэшер. — Есть только один шанс узнать наверняка. Прикройте.       Кенуэй беззвучно извлек из ножен тесак и, так быстро и бесшумно как мог, скользнул в переулки. Страх липкими пальцами оплетал сердце. Казалось, всего мгновение отделяет его от урагана пуль и мучительной смерти. Их план не удался, чудовища заметили их и сами остались практически незамеченными. Возможно ли, что и Джура, которого так старался учуять Уоррен все это время мог наблюдать за ними в прицел пулемета, выжидая удобного момента? Кенуэй почувствовал себя беззащитным перед лицом ужаснейшего из врагов. Не смотря на холод поздней осени, пот ручейками стекал по спине. Говард аккуратно обошел валяющиеся пыльные доски и скользнул во тьму. Свет фонарей на мостовой усиливал мрак переулка, охотник оказался в плену ветхих стен и запаха плесневелой сырости. Миг беспомощности длился как вечность, пока глаза привыкали к темноте. Из которой доносилось тихое шуршание. Сомнений не было, нечто таилось впереди. — Покажи себя, — холодно приказал охотник, крепко сжимая рукоятку тесака. — Хватит этих игр.       Нечто вздрогнуло и будто бы зарылось в мусоре. Говард медленно подошел к нагромождению ящиков, покрытых плесенью и местами проеденных термитами. За ящиками кто-то тяжело, едва слышно дышал. Сердце рвалось из груди, Кенуэй тихо выругался и со всей силы толкнул ящик в сторону. Палаш взлетел в верх, лезвие сверкнуло в свете луны. Раздался отчаянный, испуганный писк. — Твою ж…       Охотник застыл, словно пораженный громом. На него смотрели большие, блестящие глаза ребенка. Девочка, не старше пятнадцати лет, одетая в чистые, но многократно перештопанные лохмотья вжималась в стену, глядя на него с выражением абсолютного ужаса. — Говард! — Сэмвелл и Уоррен вбежали следом. — Поймал тварь? — Это девочка? — охнул Уоррен и, взяв друга за руку, опустил за него палаш, все еще опасно нависавший над перепуганным ребенком. — Да убери ты эту штуку! Как ты сюда забрела, крошка? Старый Ярнам, не место для детей. Не бойся, мы тебя не… — Не приближайся к этой твари, Альб, — холодно сказал Смэшер, направляя молот на ребенка. — Из нее такая же «девочка», как из меня викарий. — О чем ты лопочешь? И опусти чертов… — Он прав, — мрачно согласился Кенуэй. — Приглядись.       Уоррен ощутил, как кровь стынет в жилах, когда взгляд, наконец, вырвал из полумрака детали внешности ребенка. Девочка была необычайно похожа на человека, но имела ряд пугающих отличий. Пара длинных, желтоватых клыков нависала над нижней губой, сверкали глаза волка и короткие, словно сточенные когти на каждом пальце. Щелкнул курок запального механизма молота, и девочка затряслась, всхлипывая и мыча нечто нечленораздельное. — Стой! — резко рявкнул Говард, отталкивая оружие друга. — Ты что, спятил? Убьешь ребенка? — Это не ребенок! — вспыхнул капитан. — Какой же это, к чертовой матери, ребенок?! Ты посмотри на эту скотину? Это же самое настоящее чудовище! А мы — охотники, и наш долг их истреблять. — Она больше похожа на зараженного, — пробубнил себе под нос Уоррен, пристально разглядывая ребенка. — Но это невозможно. Дети не подвержены «Чуме зверя». Обращаются только взрослые мужчины и женщины, всегда старше двадцати двух лет. Дети не могут стать чудовищами… Смотрите, оно чисто одето. Видимо, ее кто-то приручил. — Видишь? Чисто одета, ребенок… наверняка это зараженная девочка, редкий случай. А мы разумных зараженных не убиваем, Сэм. — Херня! Она не зараженная. Когти появляются на последней стадии. После них день-два, и человек сходит с ума, так ведь? Это создание только кажется ребенком. Убить ее и дело с концом. — Мы не будем ее убивать, — решительно сказал Уоррен. — Согласен, — кивнул Кенуэй. — Сэм, убери оружие.       Смэшер миг помедлил, облизнул нервно губы и, тихо выругавшись, опустил молот. — Черт с вами… пусть валит уже до… — РРРРРААА!       Охотники среагировали моментально. Кенуэй отскочил в сторону за миг до того, как острые когти невесть откуда взявшегося чудовища распороли бы его спину. Массивный зараженный мужчина налетел на охотников точно ураган, размахивая тяжелой железной дубиной с шипами. В кроваво-красных глазах сверкал огонь абсолютной ненависти, слюна брызгала из клыкастой пасти. Смэшер оттолкнул Уоррена и выхватил молот, глядя в полные ненависти глаза зверя с холодной усмешкой профессионала. — Неправильное решение.       Ухнул, рассекая воздух тяжёлый инструмент охоты, когтистая лапа просвистела в паре дюймов от горла. Раздался глухой удар, смешанный с противным хрустом костей. Зверь тихо взвыл, когда молот проломил ему череп. Чудовище пошатнулось и грузно рухнуло на землю, содрогаясь и умирая. Девочка-монстр завизжала от ужаса, бросаясь к телу погибшего зверя, словно он был для нее кем-то близким. Крохотными пальчиками с когтями она пыталась поднять его, а по щекам текли ручейки слез.       Говард не мог оторвать взгляд от тела чудовища. Монстр — да, но на нем была чистая заплатанная одежда без следов крови и выделений. Шерсть расчёсана и выглядит аккуратно. Казалось, надеть на него цилиндр и спилить клыки — и будет обычный работяга из пригородов Ярнама. Кенуэй ощутил подкатывающую к горлу дурноту.       «Он думал, что мы хотим обидеть ребенка, — пронеслась вдруг мысль. — Трое вооруженных, мрачных мужиков зажали девочку в подворотне и угрожали оружием. Он… пытался защитить ее. От нас. И мы убили его… как собаку» — Господи, — охнул он, потирая переносицу. — Все не так… не так… — Это было близко, — выдохнул Уоррен. — Говард, что с тобой? — Все не так… они… — Ловушка! — злобно крикнул Смэшер, направляя молот на голову девочки. — Ах ты вероломная падаль! А ведь я хотел сохранить тебе жизнь! — Стой! Черт возьми, это же не чудовища! — крикнул Кенуэй. — Это люди! Зараженные, измененные, но люди! — Ты спятил?!        Сэмэшер и не думал слушать старого друга. Для него все было предельно ясно. Девочка — приманка для жалостливых охотников. Она должна была отвлечь внимание жертвы своей человечностью, а другая тварь, тем временем, атаковала из ночи, съедая сострадательного дурака. Было ли это правдой, или зверь просто пытался защитить дорогое себе создание от трех здоровых мужиков, опасного вида — Сэмвелл Смэшер не сомневался ни на миг. Она заманила его друзей в ловушку, пыталась убить и сожрать. Она всего лишь чудовище. — Посмотри на нее! Она не чудовище! — Ну уж нет. Сдохни!       Девочка вдруг сорвалась с места и бросилась наутек с такой огромной скоростью и прытью, что не верилось глазам. — Не уйдешь! — заорал капитан, бросаясь в погоню. — Сэм! Твою мать, да что с тобой?! — Что со мной?! — вспыхнул охотник, остановившись на середине мостовой. Казалось, старый солдат кипел от ярости, готовой испепелить друзей. Кенуэй и Уоррен изумленно смотрели в налившиеся кровью глаза. Что с ВАМИ?! Ухоженная, не ухоженная — она зверь, монстр, чудище! Мы охотники, и должны истреблять чудовищ! А что делаете вы? Один бросает друзей на произвол судьбы, отрекается от охоты в пользу проклятых секретов, другой жалеет тварь! Я вас обоих, черт подери, не узнаю! — Смэшер, прекрати кричать, ради всего святого! Мы и так привлекли больше внимания, чем хотели! Есть же разница между зараженным и… — Ребята, — мрачно сказал Уоррен. — Мы влипли.       Охотники резко замолкли, в жилах Кенуэя застыла кровь. Распаленный неожиданной ссорой с Сэмом он пропустил мимо ушей нарастающий шум. И теперь, бросив взгляд в конец переулка, увидел то, чего не ожидал увидеть в Старом Ярнаме. Разъяренную толпу. Чисто одетые и ухоженные зараженные выскакивали из домов, вооруженные чем придется. Охотники медленно попятились, глядя на все увеличивающуюся толпу линчевателей. — Похоже, — нервно сказал Уоррен. — Джура убивал не всех. Не сам. Видимо, за двадцать лет эти существа изменились и… обрели частичный разум. И мы только что убили одного из них и угрожали девочке. — Огнемет? — спросил Смэшер. — Сам бог велел. — БЕЖИМ! — заорал Кенуэй и поток разъярённых горожан-чудовищ волной хлынул на охотников, ревя, улюлюкая и изрыгая трудноразличимый поток ругательств.       В их сторону роем полетели камни и бутылки, прогремели выстрелы, одна пуля сбила цилиндр с головы Уоррена, заставив мистика побелеть. Охотники, было, бросились в переулки, но оттуда уже наступала группа грозных зараженных, с железными клиньями и садовым инвентарем. — Убить их! Смерть чудовищам! — заорал один из них. — Они убили Иакова! — В дом! — крикнул Кенуэй, увернувшись от метко-брошенного камня. — Быстрее, мать вашу!       Смэшер вышиб дверь двухэтажного здания и, когда друзья влетели внутрь, лихо завалил ее старым пыльным комодом. Завал содрогнулся от могучего удара, доски затрещали. Послышался звон стекла — это зараженные били окна, пытаясь залезть внутрь. Охотники оказались заперты в смертельной западне, взятые в кольцо разъяренными горожанами. Влетев в гостиную, они выхватили оружие, готовясь дорого отдать свою жизнь. — Что за черт?! — прорычал Смэшер. — Слышал, как эта бестия нас назвала?! — Нам крышка, — прошептал Уоррен, сжимая побелевшими пальцами космический глаз. — Будем драться, — ровно и спокойно сказал Кенуэй. — Наши клинки охладят их пыл. — Если они подожгут дом… — Не подожгут, — насмешливо бросил Сэмвелл, выхватывая огнемет. — Твари боятся огня. Пора напомнить им, почему. — Нет! — строго сказал Говард. — Нет, я запрещаю! — Какого черта… — Они не чудовища! Ты понял?! Они — разъяренная толпа зараженных людей! Людей! Нельзя жечь кровавым огнем людей, Сэм! После трагедии в Старом Ярнаме кровавый огонь был проклят «Бочонками» и запрещен! Нельзя. Его. Использовать! Тем более против них. — Одумайся, идиот! Если не сжечь их — они задавят нас!       В соседних комнатах послышались шаги. Зараженные линчеватели приближались неуверенно, словно замкнутое пространство дома и поджидающие в нем охотники нагнали страху. Забить проклятых злодеев на улице, навалившись толпой — одно дело, но драться с воплощенным ужасом, сверхлюдьми Церкви в тесноте — совсем другое. Кто-то из линчевателей обязательно умрет, и осознание этого охладило пыл смельчаков, ворвавшихся в дом. На улице ревела разъяренная толпа, подгоняя и улюлюкая. — Смэшер прав, — хмуро сказал Уоррен. — Мы не справимся. Надо использовать огонь. — Видишь?! — Нет! Если погибнем, то с честью! Мы не станем жечь их огнем.       Он не был уверен. Он чувствовал. Использовать проклятое пламя — великий соблазн, но последствие его единственного использования пятном ужасного позора легло на «бочонков». К тому же, Говард боялся последствий. Кровавый огонь — далеко не обычное пламя. Он свирепее и жарче его в сотню раз. Используй Смэшер его, и разверзнется ад, пожравший когда-то сотни тысяч ни в чем не повинных людей. Пожар поглотит все, погубит сотни и тысячи, принесет неисчислимые разрушения. Лучше принять смерть, чем допустить такую трагедию. — Мы готовы сдаться! — крикнул Говард. — Я убил вашего товарища! Я сдамся и отвечу за это перед судом, если вы дадите моим друзьям уйти!       Шаги затихли. Чудовища остановились. — Что ты, черт возьми, творишь?! — вспыхнул Смэшер. — Это лучший вариант. Эй! Если будете штурмовать, погибнут многие из-вас! Я сдамся, мои друзья уйдут, никто больше не погибнет! Даю слово! — А я нет! — Заткнись, Сэм! — Я не позволю этим чудовищам судить тебя как убийцу!       Толпа на улице поутихла, явно удивленная предложением. Говард Кенуэй глубоко вздохнул, бросая «убийцу чудовищ» и мушкет на пол, под изумленные взгляды друзей. — Так надо. — Книжный червь, да скажи же ты ему! — в отчаянии крикнул капитан. — Я не позволю!       Уоррен вздрогнул как от пощечины. Этим обидным прозвищем Смэшер не называл его уже долгие годы. Шаги линчевателей становились громче, щелкнули затворы мушкетов, лязгнули тесаки и прутья. Примут ли они предложение о сдаче? Способны ли они его принять? Уоррен закрыл глаза и доверился чутью. Мир вздрогнул, и тьма расступилась перед силой шестого чувства. Охотник увидел толпу, шепчущуюся на искаженном ярнамском языке. Чутье подсказывало: они согласятся.       «Доверься чутью, Альберт, — шептал внутренний голос. — Ты знаешь, они уже согласны…но…» — Я не позволю тебе отвечать за меня, — прорычал Смэшер, опуская огнемет. — Я убил, я и сдамся, раз так. Но пусть эти ублюдки устроят суд! Я защищался, бог свидетель! — Вы должны честно судить! — крикнул Кенуэй. Преследователи засуетились, Уоррен чувствовал, убирая оружие.       Но что-то тревожило. Внутренний барьер, страх, рожденный годами охоты.       «Они чудовища, они безумны и злы по своей природе»        Мистик вдруг представил, как вся толпа разом врывается в их ничтожное убежище и начинает рвать, кромсать их на части. Увидел, как острые когти разрывают сдающегося Кенуэя на куски, как пули пронзают тело капитана и тот падает с предсмертным стоном. Почувствовал запах крови и ужаса. Все кончится здесь, он умрет бесславной смертью как последний идиот, и тайны Бюргенверта останутся неразгаданными.       «Готов ли я рискнуть всем? И другом, и своей судьбой?» — Я сдаюсь! — крикнул Сэшер, поднимая руки. — Я выхожу! Откройте коридор из… — Прости друг, но я не могу рисковать. Ни тобой, ни своей судьбой. — Уоррен?       Мистическое сияние впилось в тело Кенуэя, пронзив того вспышкой чистой боли. Охотник закричал, скованный по рукам и ногам древней колдовской техникой и, издав протяжный стон, грузно повалился на пол. Смэшер уставился на мрачного мистика круглыми от изумления глазами, сразу же уловив ход его мыслей. Альберт кивнул. — Сожги их.       Сэмвелл злорадно улыбнулся. Наконец-то весь этот цирк с «людьми-зверьми» закончился и снова вернулось тяжелое и жестокое ремесло охоты. Он поднял огнемет и нежно коснулся холодного спускового крючка. Злобная сила оружия загудела, ствол мгновенно раскалился, воздух словно скис, наполняясь силой. Запах серы и древнего зла вгрызся в обоняние. — Не…делай… этого, — простонал парализованный Говард и потерял сознание. — Прости, друг, — шепнул Уоррен. — Прости. — Альб, вышибай дверь своей магией! — заорал Смэшер.       Сияние космоса вырвалось из глаза, превратив баррикаду в смесь щепок и горящей синим сиянием пыли. Граждане бросились в пролом, крича от ярости. Это и стало причиной столь многих смертей. Поток грязно-оранжевого пламени с ревом тысячи чудовищ вырывался из жерла огнемета и обратил ворвавшихся в пепел. Поток испепеляющей смерти вырвался через дверь и ударил по толпе горожан. Крики ярости сменились воплями ужаса и агонии. — Я разверзшийся ад! — крикнул Сэмвел, выходя из дома, поливая вопящих в ужасе людей ревущим потоком огня. В мгновение ока линчеватели стали жертвами кровожадного охотника и силы, древней и жестокой. Ужас, навечно впаянный в память обитателей Старого Ярнама, вернулся о всем своем чудовищном великолепии. Огнемет Смэшера отличался от небольших ручных версий охотников. Это было ужасающее оружие «пороховых бочонков», за одну ночь спалившее дотла десятки кварталов. Каждый раз нажимая на спуск, капитан обрушивал волны нечестивого, усиленного кровью пламени на все вокруг. Вонь паленого мяса, горелой шерсти и животного ужаса наполнил все вокруг. Старые доски занялись и вспыхнули, словно желая поскорее вернуть кошмар. — Я Пожиратель миров! — безумно захохотал Сэшер, глядя на изуродованные, обгорелые тела у своих ног. Тела женщин и мужчин, молодых и старых, скорченных и обугленных нечестивым пламенем. Дома вокруг него ревели в пламени, ночь стала днем, вихри разрушения неслись по крышам, от дома к дому, заглушая вопли умирающих. — Горите! Все вы!       Огнемёт гаркнул последний раз и стух. Топливо кончилось. Смэшер с досадой отшвырнул оружие и выхватил гремучий молот, выискивая уцелевших. Гарь и копоть наполняли воздух, рвали легкие, но охотник не мог надышаться ароматом свершившегося зла. Взгляд упал на кучку вжавшихся в стену тел. Охотник вдруг задрожал, увидев в руках обугленного трупика тряпичную куклу.       «Все чудовища. Все до единого. Все…убить всех»       Сэмвелл почувствовал в себе некую перемену. Что-то сломалось в голове. Что-то, что он не мог осознать. За спиной обвалился дом, но он не обратил на это внимания. Все, чего он желал — найти и уничтожить остальных тварей, по недоразумению избежавших смерти в огне. Сжимая гремучий молот в руках, он твердой походкой двинулся по пылающим улицам.