***
Альберт вскрикнул и очнулся, туповато глядя на стопки книг перед собой. Спина противно ныла, затекшие ноги кололи тысячи незримых иголок, во рту стоял противный привкус чего-то едкого. Ветхое здание архива, в котором ему довелось заночевать, видело и лучшие дни. Кругом царило запустение, в воздухе витала книжная пыль, страницы множества документов и журналов пожелтели и покрылись плесенью. Пахло бабкиным сундуком, с вкраплениями плесени и пота. Уоррен болезненно потянулся, бросая взгляд на грязное окно, сквозь которое пробивались косые лучи тусклого осеннего солнца. С улицы доносился сплошной поток голосов, толпы народа сновали туда-сюда, занятые своими бесконечными делами. Охотник тихо выругался, вспоминая друзей. Он не собирался задерживаться в архивах на всю ночь, но, увлекшись изучением старых записей, внезапно уснул. Сказался недосып и тяжелая усталость. Уоррен осмотрел себя и недовольно цокнул языком. Путь к архиву не был легким, и на одежде чернели пятна крови и кусочки засохшей плоти. В таком виде на улице лучше не показываться. Люди не любят, когда им напоминают об ужасах ночи. Охотник медленно поднялся, морщась от боли в ногах, и скинул плащ с жилеткой, оставив лишь сапоги, штаны из мешковины да белую нательную рубашку, только чудом не испорченную кровью. Свернув охотничье снаряжение в куль, Уоррен поспешил вернуться к друзьям. Толпы народа подхватили охотника, и понесли по преобразившимся мостовым в сторону закрытых районов, мимо во всю работающих лавок. Тысячи голосов болезненным гулом отдавались в голове, тысячи сердец бились, распаленные кипучим ритмом огромного города. Уоррен шел, и прохожие не обращали на него внимания. В толпе было много таких как он, молодых мужчин в простых рубашках, с руками в шрамах и мрачным огнем в глазах. На сердце у каждого свой груз. В крупном городе легко затеряться, стать невидимым на глазах у толпы. Тысячи глаз там всегда устремлены под ноги, или вперед, сквозь людей, камень и само время. Все живут в своих мирах, погруженные в проблемы быстротечной городской жизни. И лишь одна пара глаз неустанно следила именно за этим мужчиной. Престарелая женщина, с кожей цвета черного дерева глядела ему в спину, широко округлив глаза. Корзина с фруктами, что та несла домой, валялась у ног, спелые яблоки катались в грязи. — Не может быть, — прошептала она, рука скользнула под складки дешевого серого платья, пальцы коснулись холодной рукояти «клинка милосердия». — Не может быть. Уоррен почувствовал ее почти сразу, как вышел из архива. Чернокожая старуха шла за ним по пятам три улицы подряд, словно жуткая тень из кошмарных снов. Чувствуя нутром ее взгляд, он стискивал зубы и сжимал кулаки в предчувствии беды. Воздух стыл от одной мысли об этой старушке. Уоррен скользнул в темные переулки, полные бандитской мрази, надеясь сбить женщину со следа, но та ловко нагоняла. Он свернул к спуску на нижние ярусы, спешно шагая к обветшавшему театру Илота, где, судя по газетным статьям, должны были дать сегодня замечательное представление. Мимо модных швейных мастерских, где портные обдирали юных особ, не привыкших считать деньги на новые шляпки. Но она продолжала преследовать его. В какой-то момент показалось, что она — всего лишь галлюцинация, порождение уставшего разума, погруженного в оккультные загадки доктора Новака. Охотник моргнул, но женщина не исчезла, продолжая нагонять. «Так продолжаться не может, — подумал он. — Так она припрется прямо в наш охотничий дом» Уоррен резко остановился у входа в бандитский переулок и, обернувшись, бросил решительный взгляд на преследовательницу. Старая леди смотрела на него и, казалось, темная кожа на ее лице посерела. В ее глазах отчётливо читалось узнавание и… страх. Она подошла к нему, глядя прямо в глаза. — Гэбриел, — сказала она изумленно. — Неужели это… неужели это ты? Прошло так много времени… я думала охота призвала тебя. Но как же ты вернулся, мой старый добрый друг? — Простите, я никакой не Гэбриел, — вежливо ответил охотник, чувствуя нарастающее напряжение. Не смотря на возраст, старушка держалась гордо, с идеальной осанкой. Решительный, даже суровый взгляд придавал ее морщинистому лицу вид благородный и царственный. Платье не могло скрыть крепких мускулов, да и двигалась та с некой свойственной хищникам грацией. Он сразу понял, кто стоит перед ним. И приготовился драться насмерть. — Я Альберт Джеймс Уоррен, вольный охотник. Вы обознались, госпожа Эйлин. — Обозналась? — потерянно спросила она, глядя куда-то сквозь него, а затем болезненно засмеялась. — Да, да, должно быть я действительно обозналась… сглупила. Как я могла подумать, что вы — это он… годы берут свое. Вы просто невероятно похожи на моего друга. Я не видела его уже почти четыре десятка лет… четыре десятка. Он, должно быть, давным-давно сгинул. Простите старушке ее чудачества, мистер Уоррен. Взгляд темнокожей старушки смягчился, на суровом лице засияла белозубая улыбка. Убийца и палач слово спрятался в недрах ее подсознания, уступив место доброй бабушке, вроде тех, кто печет блинчики ребятишкам, играющим во дворе. Охотнику пришлось применить все свое самообладание, чтобы не выдать облегчения. Об Эйлин Вороне — смертоносной убийце охотников ходили самые зловещие слухи. Говорили, что ворона пьет кровь убитых и за счет этого живет вечно, что она получает удовольствие, убивая охотника самым мучительным способом. Что под маской у нее оскал чудовища, безобразный как сама смерть. Чушь, конечно, но таинственный образ и жесткое ремесло порождало еще более жестокие фантазии. И теперь Уоррен усомнился в том, что хоть одна из этих жутких и красочных сплетен соответствует реальности. — Охотно прощаю, и рад, что вы не спешите выпустить мне кровь. — Я никогда не спешу. И, надеюсь, моя медлительность оправдает себя, мистер Картер. — Уоррен. — Да, я так и сказала, — буркнула Эйлин, отводя взгляд. — Скажите, мистер Уоррен, вы видите сон? — Сон? — охотник поднял брови. — Бывает, ну, знаете, как бегаю по улочкам Лондона, близ родового особняка, или веду даму на свидание… — Особый сон, — раздраженно перебила его Ворона. — Место в пустоте, под вечно серым небом? Сиреневые цветы, сверкающие среди старых надгробий? Старая мастерская, усталый старик в кресле-каталке и живая кукла, размером с человека? Уоррен нервно засмеялся. — Мне, конечно, много ужасов снится, но такого там точно не было. Умелый лжец всегда подмешивает к вранью две пинты правды. Он не видел сна, описываемого Эйлин, но видел иной, худший кошмар. И что-то подсказывало, что делиться увиденным и услышанным в дурдоме Новака с ней не стоит. Она уж точно не станет крутить пальцем у виска, а пробьёт его ножом. — А что было? — насторожилась охотница. Холодный взгляд пронзил его насквозь. По спине пробежали мурашки, повеяло могильным холодом. Альберт почему-то подумал, что сейчас его жизнь висит на волоске и любой неверный ответ приведет к гибели. — Ничего, заслуживающего вашего внимания, господа Эйлин. Я простой охотник и… — Этот разговор не имеет смысла. Простите, что потревожила, мистер Уоррен, — вновь перебила она и, развернувшись, быстро зашагала прочь. У самого поворота из переулка охотница на охотников вдруг резко обернулась, словно ожидала увидеть на месте Альберта того самого, пропавшего старого друга. Разочарованно вздохнув, она крикнула: — Добрый совет: уезжай из Ярнама. Беги отсюда и не оглядывайся, пока не пересечешь океан. Здесь ничего для тебя нет. Этот город был всего лишь проклят годы назад, когда молодой охотник прорвался сквозь завесу тайн… а сейчас викарий Старквезер его еще и осквернил. Эта скверна пожрет и вас… такова ее природа. — Но… охота — это моя работа, госпожа Эйлин. Охотник должен охотится… — Нет! — вдруг зло рявкнула она. — Нет и нет! Слова, что ты говоришь были и моими. Но это чушь, это паскудное вранье! Ты никому и ничего не должен! Только своим близким, своим идеалам и своей совести. А контракт… пусть эти бесстыдные демоны из Церкви подотрутся им. Ни золото, ни уважение этого города вас не достойны. И вам они не нужны. — А как же знания? — ляпнул, расслабившись, Уоррен и тут же мысленно обругал себя за болтливость. Охотница на охотников сурово нахмурилась и осуждающе покачала головой. — Знаний в Ярнаме нет. Если ищешь темных тайн старой Церкви и Бюргенверта — сойди с этого пути. Послушай слова старой женщины, видевшей на своем веку слишком много ужасов. В тайнах Ярнама нет мудрости, только проклятие, бесчестье и безумие. Прощай, я надеюсь, и да убережет тебя благая кровь. — Прощайте, леди Эйлин, — почтительно поклонился Уоррен. — И да убережет она и вас тоже. Она исчезла, оставив охотника наедине с тяжелыми мыслями. Поставленная Миколашем задачка угнетала, острыми крючьями потрошила его совесть. А теперь еще и охотник на охотников на него вышел. Уоррен мысленно похвалил себя за то, что не рассказал про кошмарную клинику. Это уберегло, он не сомневался, от неминуемой смерти на острие изогнутого ножа. Погруженный в тревожные мысли и предчувствия, Уоррен покинул кипящие жизнью улицы и пересек стену закрытого квартала. Впереди ночь охоты, а ему еще предстояло обсудить с друзьями то, о чем он не мог и помыслить всего пару дней назад. Его уход из отряда. «Она права. Я никому ничего не должен, только своей совести и своему предназначению… надеюсь, парни поймут и примут мое решение, — мрачно подумал он. — Надеюсь, они поймут»***
Они жалели ее — и она ненавидела их за это. Ее ненависть — точно черное облако, поглотившее душу, рассекаемое алыми всполохами ярости и гнева придавали сил бороться. Вопреки одиночеству, вопреки рвущей душу боли, вопреки самой судьбе. Она ковыляла по роскошному коридору Главного Собора, сильно хромая на одну ногу, стискивая зубы от боли в обрубленной культе. Рана заживала медленно, протез крепился ненадежно и каждый шаг чудовищной болью прожигал тело. Но физическая боль не могла даже пытаться заглушить агонию души молодой женщины, меньше чем за неделю потерявшей все. Абсолютно все. Всего неделю назад она была счастлива. Умелая охотница, подающая большие надежды, лучше всех владеющая мечом Людвига. С ней были верные товарищи, любящий и заботливый брат, у нее была цель в жизни. А теперь все это обратилось в ничто. «Курильщик» отнял у нее ногу той страшной ночью охоты, лишил возможности охотится, навсегда сделав калекой. А вчера страшный охотник Джура отнял жизнь единственного человека, кто любил и поддерживал ее по-настоящему. Мартин… родной брат, добрый и заботливый, никогда не дававший взбалмошную сестренку в обиду. Слезы наворачивались на глазах, но Виктория боролась с ними. Никто не должен был видеть ее слез, тем более бывшие товарищи. В их глазах было и так слишком много унизительной жалости. Мартин мог умереть в любой день… она понимала это, но не была к этому готова. Не была готова принять «такую» смерть. Ее любимый брат, достойный юноша, честный и отважный, убит не монстром, а проклятым бандитом из Старого города. Убит подло, выстрелом из пулемета. Убит, вместе со своей возлюбленной. Виктория не сдержала слезы, и те, горячими каплями потекли по щекам. Она вспомнила, как, задыхаясь от чувств, Мартин рассказывал ей о своем романе с леди Мирандой Де’Морион. Только о ней и говорил, мечтая о счастливом совместном будущем. Вспомнила, как блестели его глаза, как наливалось краской мужественное, красивое лицо. А как на него смотрела леди Миранда, когда пара украдкой пробралась в казармы охотников. Казалось, на всем свете нет более счастливой и красивой пары. А теперь его нет. Их обоих больше нет, и чудовищная несправедливость этого сводила Викторию с ума. Она побежала бы, если бы могла. Но протез не давал развить скорость, стальными когтями впиваясь в плоть. Бывшая охотница миновала зал для омовений, игнорируя взволнованные и одновременно жалеющие взгляды охотников-новобранцев. Они шептались, обсуждая между собой ее горе. Виктория добралась, не без труда, до дверей в кабинет старшего инструктора-охотника и, без всяких церемоний, раскрыла дверь. Стареющий мужчина с сединой в волосах и кровавым холодом в серых глазах медленно оторвал взгляд от бумаг и, изогнув бровь, уставился на нее. Всего неделю назад расхититель гробниц пугал ее до чертиков, и девушка ни за что не нашла бы сил даже заговорить с ним. Но страх ушел с гибелью всего чем она жила. — Виктория, — хмыкнул он. — Я требую справедливости! — злобно рявкнула она, подхромав к столу. — Когда в Старый Ярнам отправятся охотники? Или жандармы? Или солдаты?! Или кто угодно, черт подери! — Никогда, — с ледяным спокойствием в голосе ответил расхититель. Перед ним стояла пусть и бывшая, но охотница. Почти обезумевшая от боли утраты и готовая на все, ради мести. Жаждущая растерзать все, что попадётся под руку. А он демонстрировал абсолютный покой. Лабиринт Птумеру хорошо его обучил. Чувствительные там не выживают, а Витеб Дредман спускался туда почти пятнадцать лет подряд. — Приказа не будет. Виктория застыла, словно пораженная громом. Спокойствие расхитителя огорошили ее, а страшная новость больно пронзила сердце. — Что? Как это понимать?! — голос ее дрогнул. — Моего брата убили! Этот проклятый выродок Джура! Я требую справедливости! Отправьте туда охотников, пусть они затравят ублюдка, как бешеную псину! — Старквезер приказал Джуру не трогать. И против слова мистера Старквезера даже семья Де’Морион не решилась пойти. Отец семейства был на аудиенции с викарием и согласился спустить все на тормозах после нее. Сочувствую. — Нет! Как вы смеете! Он убил моего брата! Он… и вы хотите, чтобы это сошло ему с рук?! — Мне жаль Мартина, парень был перспективный, но ему и его девчонке не следовало соваться в Старый город. Старый город — неприкосновенная зона, закрытая для охоты под страхом смерти. Все об этом знают… — И что?! Мой брат не охотился в Старом городе! Дэвид сказал… — она поперхнулась слюной. — Дэвид сказал, что они просто хотели посмотреть на дилижансы! — Это ничего не меняет, — Витеб вдруг смягчился. Маска безразличия дрогнула. Он тяжело вздохнул и, посмотрев ей в глаза, сказал: — Мне жаль, честно. Но даже не запрети Старквезер вылазку, я бы не пустил в эту адскую дыру ни одного охотника. Я знаю, ты хочешь отомстить… — Да, черт подери! — злобно крикнула она. — Плевать на Старквезера, плевать на этих проклятых бюрократов! Вы же знали Мартина, он был хорошим охотником и хорошим человеком! Неужели вы позволите его подлому убийце остаться безнаказанным?! — Давай-ка по порядку. Ты хочешь, чтобы я нарушил прямой приказ викария Кристофера Старквезера и направил ударный отряд охотников Церкви в Старый Ярнам? — Да! — Нет. — Нет?! — Все верно, я сказал «нет», — лицо расхитителя вновь стало безмятежно спокойным. — Я не отдам такой приказ, Виктория. Девушка едва не задохнулась от гнева. Она сама не понимала, что удерживает ее от расправы, настолько сильно хотелось зарядить кулаком по этой безразличной ко всему роже. — Ты! Ты просто трус! Ты проклятый трус, Дредман! Что, испугался потерять «теплое местечко», под боком у этого жирного ублюдка?! Ты же сам твердил нам о чести! Ты говорил, что охотники — это братство! И где сейчас твоя честь, трусливый ты подонок?! Мартина и Миранду убили, а ты лебезишь перед викарием, как ссыкливая шавка! Пойди, принеси ему тапочки, черт подери! Я думала, расхитители никого не боятся, тем более таких ничтожеств как Старквезер! Знаешь что? Я пойду к Смэшеру и его людям! Да, я пойду к тому вольному охотнику, что спас меня от «курильщика»! К единственному настоящему мужчине в этом городе! Уж он то точно не откажется отомстить за смерть моего брата! А если откажется — я сама пойду в Старый Ярнам! Пусть этот выродок и меня застрелит, хоть перед смертью плюну ему в лицо! Все обвинения и крики ярости разбились об абсолютное спокойствие расхитителя, как волны о волнорез линейного корабля. Все, что должно было сказать: было сказано. Она неуклюже развернулась и побрела к дверям. — Стоять! — прогремел полный холодной ярости властный голос Витеба. От неожиданности девушка застыла, словно пораженная громом. Расхититель-инструктор стоял, облокотившись руками о стол и смотрел так, что у нее задрожали ноги. В глазах его горело пламя преисподней. — Села, быстро, идиотка! Девушка хотела возразить, но не смогла найти слов и молча повиновалась, робко опустившись на стул. Нервы не выдержали, и она вдруг зарыдала, не в силах справиться с наплывом чувств. Витеб тяжело и устало вздохнул, ярость притихла, уступая место свойственному каждому мужчине сочувствию к рыдающей красавице. Он достал из кармана свежий платок и протянул ей, Виктория взяла и вытерла им слезы, отмечая, непроизвольно, резкий запах табака, въевшийся в ткань. — Я не трус, — сказал он, когда Виктория успокоилась. — И я не боюсь Старквезера. И, если ты забыла: меня долго уговаривали встать на эту должность. И если ты думаешь, что тренировать вас, никчемных малолетних дебилов мне нравится — ты сильно ошибаешься. Как ошибаешься и в том, что честь охотников для меня менее важна, чем это мусорное место. Мартин был славным парнем, я искренне сочувствую твоей утрате. И я понимаю твою ярость. Расхититель опустился в кресло и закурил. Глубоко затянувшись, он продолжил: — Ты имеешь хоть толику представления о том, кто такие Старые охотники? Джура — древний, смертоносный мастер-убийца, накаченный древней инопланетной кровью. Он убивал охотников и двадцать лет назад, причем так эффективно, что дрожь берет даже меня, а я многое повидал. Старый Ярнам — его территория. Он напичкан ловушками, простреливаемыми точками и кишит монстрами, верными своему покровителю. Ну сделаю я так, как велит честь и пойду туда с парнями и девчонками. А дальше что? Даже если мы победим — а я в этом не уверен, сколько твоих товарищей вернется обратно? И что ждет тех, кто вернется? Старквезер вполне может просто перевешать всех, кто ослушался его приказа. Мартин заслуживает отмщения, но не такой ценой, пойми. Если поляжет хотя бы половина охотников — а это невозможно оптимистический прогноз, кто защитит жителей Ярнама от чудовищ? Я понимаю тебя и на твоем месте говорил и требовал бы то же самое. Но и ты меня пойми, Виктория. Я просто не могу допустить таких потерь. А что до того охотника… я сам думал нанять его, но отказался от этой идеи. Вольные охотники разбойничают в городе, и мы не можем рисковать репутацией Церковных охотников, вступая с ними в союз. Двадцать лет назад охотников убивали на улицах, люди ненавидели их, большей частью за дело. И общество Ярнама все еще помнит учиненные ими зверства. Нельзя, чтобы люди думали, будто вольные и Церковь заодно. Мы отгородились от них не просто так. Ты меня понимаешь, девочка? Виктория подняла взгляд красных от слез глаз и кивнула. Конечно же он был прав. Прав во всем. Но ее это не успокаивало. Там, где пару минут назад бушевала ярость, теперь тлели угли отчаянья. Кто она? Бесполезная калека, потерявшая все. Ее удел до конца жизни чистить оружие и убираться в комнатах. И каждый новый охотник будет смотреть на нее, стареющую и бесполезную с жалостью и легким страхом, боясь стать такой же. Будто угадав ход ее мыслей, Витеб грустно вздохнул и сказал: — Я не могу тебя удержать. Но если ты отправишься в Старый Ярнам — обратно к охотникам ты не вернешься. Ты там погибнешь. — Я знаю, — тихо ответила она. — Мне уже все равно, мистер Дредман. Мне больше нечего терять. — Понимаю. Прежде чем ты уйдешь, сдай форму и оружие. Не стоит отдавать наше добро Джуре. И я прошу тебя не просить о помощи этого охотника. Бывшая или нет, но ты Церковная охотница. Навсегда. — Я понимаю… я не пойду к нему, — сказала она, поднимаясь. — Простите, мистер Дредман. Я… напрасно оскорбила вас. И прощайте. — Прощайте, Виктория. Если до этого дойдет: отдайте свою жизнь подороже. Она ушла, оставив стареющего расхитителя гробниц наедине с мрачными мыслями. Стоило ли отпускать ее? Ведь он, в действительности, дал ей разрешение на самоубийство. Витеб не мог ответить. Он вспомнил тех, кто навсегда ушел во мрак Лабиринта, чтобы встретить там смерть. Помнил их глаза, тот особый взгляд живого мертвеца, потерявшего в жизни последнюю опору. Их нельзя было спасти. — Прощай, Виктория, — грустно сказал он. — И пусть Господь сжалится над твоей душой.