Позволь мне помочь тебе

— Еще один раз, дорогой. Джимми смотрит на него сверху вниз, растянувшегося на кровати, а его золотые волосы блестят на простынях потным ореолом, обнаженная грудь вздымается. Роберт уже давно перешел грань постоянного всхлипывания, но все еще издает слабый, измученный стон, когда замечает выражение глаз Джимми. Сколько раз он, Роберт, кончал сегодня — Четыре? Пять? Кажется, уже невозможно посчитать, но все же почему-то Джимми все еще полон решимости продолжать. У Роберта не было ни минуты покоя. Он начал опасаться, что действительно потеряет сознание, если они будут продолжать в том же темпе. Его уже трахали, сосали, кусали, избивали, сидели на нем, плевали на него, издевались над ним большую часть времени… Господи, что еще нам остается сделать? Как Джимми вообще справляется с этим? Этот ублюдок уже дважды кончал сам — один раз на грудь Роберта и один раз внутрь него, доказательство сочилось на простыни между золотистой кожей его раздвинутых бедер, — и все же он все еще смотрит на Роберта тем же расчетливо голодным взглядом, как когда они впервые рухнули в постель добрых несколько часов назад. Его обычно изумрудные глаза в свете лампы кажутся практически черными. Беспомощный звук вырывается из горла Роберта. — Пейджи, пожалуйста, — еле выговаривает он. Он даже не уверен, означает ли это «пожалуйста, остановись» или «пожалуйста, продолжай». В этот момент все это, кажется, одинаково сливается воедино. — Просто позволь мне еще раз, — тихо повторяет Джимми. Это не сформулировано как вопрос, и Роберт не хочет, чтобы это было вопросом. Просто он не знает ответа, даже если бы попытался задуматься. Вместо этого он просто закрывает глаза и откидывает голову назад, ноги безвольно свисают с края кровати. Он остается податливым прикосновениям Джимми к его лодыжкам, позволяя ему поднять и раздвинуть его ноги, чтобы целиком бесстыдно обнажить его, когда он чувствует, как теплые, уверенные руки опускаются на его колени, чтобы удержать их. Роберт слабо вздрагивает, когда дыхание Джимми пробегает по внутренней стороне его левого бедра. Его пальцы сжимаются на простынях, от ощущения, как теплый, влажный язык скользит по следу укуса, оставленному там ранее, болезненно близко к его бедному, измученному члену. — Джимми, — выдыхает он, приоткрывая глаза. — Джимми, я не знаю, смогу ли я… — Ты можешь, — говорит Джимми, едва приоткрывая рот, когда его взгляд поднимается, чтобы встретиться с Робертом. — Я знаю, что ты можешь. Роберт сглатывает, с трудом отводит глаза, когда он кивает. Это разрешение, которое нужно Джимми, чтобы поднять ноги выше, сжимая ладонями горячую, сильно покрасневшую кожу задницы, пока Роберт не откинется назад. Его губы опускаются все ниже и ниже, облизывая, покусывая и посасывая цепочкой путь вниз, пока этот требовательно злой язык, наконец, не скользит по расслабленной мышце Роберта. У Роберта перехватывает дыхание, когда Джимми приступает к работе над ним, не в силах сделать ничего, кроме как дернуться в ответ. Он почти смущен тем, как нетерпеливо Джимми погружает в него свой язык, зная, каким растянутым, красным и порочным он должно быть выглядит, когда Джимми действует так ловко и смело. Этой мысли достаточно, чтобы заставить его затрепетать и сжаться, крепко вцепившись руками в покрывало, пока он в изумлении наблюдает, как голова Джимми с черными волосами покачивается у него между ног. Джимми, кажется, почти не замечает, что Роберту с трудом удается возбудиться. Во всяком случае, ему, вероятно, просто все равно — его язык тычется и толкается, скользит, лакает и сосет с целеустремленной сосредоточенностью, как будто даже не имеет значения, что он превращает Роберта во все более дрожащее ничтожество. — Черт, — выдыхает Роберт, чувствуя, как два пальца скользят внутри него, гладко и легко. В его тоне слышится отчаяние, когда вскоре после этого появляется третий, и он задыхается: — Пейджи, пожалуйста… Джимми поднимает голову достаточно высоко, чтобы встретиться взглядом с Робертом. — Пожалуйста, что? — нейтрально спрашивает он, совершенно не стесняясь слюны со смесью собственной спермы, что вытекла из Роберта, покрывающего его подбородок. Он не убирает пальцы, и Роберт стонет, когда чувствует, как они продолжают изгибаться и массировать, бедра дергаются подмахивая, независмо от его воли. — Просто больно, — говорит он. — Это слишком, черт возьми, я не могу… Джимми улыбается в ответ слащавой улыбкой. — Конечно, ты можешь, — говорит он, его губы такие красные, влажные и блестящие, а затем он вытаскивает пальцы ровно настолько, чтобы он на их место ввести уже четыре. Звук, который издает Роберт, сдавленный и порочный, практически вырванный из него. — Черт, — кричит он срывающимся голосом, когда его бедра дергаются, — Джимми… Это слишком много, это слишком долго. Он горит, всё болит, болит и растянуто, но Джимми не проявляет никаких признаков усталости. Роберт знает, что он мог бы использовать стоп-слово и остановить все это. Он знает, что последнее слово в конечном счете за ним — он мог бы произнести эти три слога в любой момент. И он прекрасно знает, что Джимми вытрет его и принесет ему воды, и аккуратно оденет его, поговорит с ним, пока он не заснет. Он знает. Но он не может заставить себя сделать это. Не сейчас. Не тогда, когда Роберт корчится на кровати с прекрасными, восхитительными пальцами Джимми, внутри него. Когда каждое движение заставляет его чувствовать себя настолько потерянным, что он едва может сказать, должен ли он двигаться к нему или спасаться от него. Конечно, это больно, но… — Прекрасно, — слышит он мурлыканье Джимми. — Посмотри на себя. Ты просто безумно красив. Роберту так жарко, он весь в поту, что даже не знает, чем чем облегчить этот жар. Когда он опускает взгляд на свой измученный укусами живот и покорно восставший, наполовину твердый член, его встречает взгляд Джимми, который смотрит на него с пристальным вниманием, все это время не прекращая медленно двигать рукой. — Ты думаешь, я смогу все это вместить? — небрежно спрашивает Джимми, в его тоне слышится намек на любопытство. Он может. Роберт знает, что может. Он чувствует, как он растянут, уже широко раскрыт почти до костяшек пальцев Джимми, с четырьмя из этих длинных, тонких пальцев, работающих внутри — Джимми было бы так легко засунуть еще и большой палец, толкнуть чуть глубже и он почувствует, как он поглощает кисть Джимми до запястья, теплую, желанную и будет таким наполненным им, но он не может. Это уже слишком. Чересчур. Роберт быстро отводит взгляд и качает головой, чувствуя, что близок к слезам, когда бормочет: — Нет, Джимми, пожалуйста, не надо, я не могу, я… Просто трахни меня, пожалуйста, я… — он сглатывает. — Хорошо, — успокаивающе бормочет Джимми. Он склоняет голову в знак согласия и целует по очереди бедра Роберта, нежно целует его яйца, член, живот. — Хорошо, — говорит он тихим голосом, когда, наконец, вынимает пальцы, — Хорошо. Хорошо. Перевернись, мой милый. Роберт прерывисто выдыхает с облегчением и опускает ноги, бедра болят, когда он подтягивается на кровати достаточно, чтобы перевернуться на живот. Его член мучительно трется о простыни, но у него нет времени сосредоточиться на этом ощущении, прежде чем Джимми раздвигает его ноги и ползет по нему, направляя свой член ко входу Роберта. Возможно, это не самая идеальная поза, но Роберт настолько обмяк и измучен, что это вряд ли уже имеет значение. Он думает, что не смог бы встать на четвереньки, даже если бы попытался. — Замечательно, — нежно говорит Джимми, скользя головкой своего члена по краю отверстия Роберта, слегка поддразнивая, но пока не совсем вдавливая его. — Так чудесно, дорогой мой. Ты так открыт для меня. Звук, который издает Роберт, когда он, наконец, входит, почти неотличим от рыданий. Этот быстрый, уверенный толчок, облегчаемый скользкими остатками слюны, смазки и спермы, причиняет боль, когда он скользит вперед, пока его бедра не прижимаются к заду Роберта. Рот Роберта открывается в беззвучном вздохе, уткнувшись в покрывало. Крик, кажется, застревает у него в горле, когда Джимми отступает и быстро входит снова. Тело Роберта, кажется, совершенно не способно оказать какое-либо сопротивление, когда его еще глубже вдавливают в матрас. — Ты так хорошо меня принимаешь, — говорит ему Джимми, понизив голос. — Так просто, Роберт. Так идеально. Как будто ты был создан для этого. Единственным ответом Роберта является приглушенное всхлипывание, дыхание, прерывистое от силы прижимаемых к нему бедер Джимми. Он чувствует себя совершенно сбитым с толку, неспособным мыслить и практически бессильным, когда Джимми непрерывно входит в него, беря то, что он хочет, в то время как Роберт лежит там чувствуя себя сплошным оголенным нервом. Его глаза закрываются, когда щека трется о простыни. Каждый толчок в его простату ощущается так, словно он все ближе к полной отключке, но он не может сделать ничего, кроме как содрогаясь позволить происходить всему этому с собой. Смутно он задается вопросом, а не так ли он умрет? Что бы писали газеты — «Вокалист Zeppelin трагически затрахан до смерти ненасытным гитаристом»? «Перси Плант и волшебные пальцы Пейджа»? Пресса устроила бы настоящий мозговой штурм, придумывая эти заголовки. У Роберта нет сомнений в том, что «Вся Эта Любовь»* в конечном итоге окажется обязательно использована в этом. — Черт, — горячо ругается Джимми, уткнувшись ему в шею, вырывая Роберта из его бредовых размышлений. — О, Боже, ты так добр ко мне сегодня, милый. Нога Роберта дергается, когда он со стоном опускается на матрас. Честно говоря, он почти рад, что он не может видеть Джимми из этого положения — низкая вибрация тембра его голоса, этого уже достаточно, чтобы свести с ума Роберта, не говоря уже о его бедном члене, что по-прежнему в ловушке между его телом и кроватью. Всем весом Джимми ложится на него сверху — это не слишком тяжело, учитывая его хрупкость, но достаточно, чтобы Роберта совсем прижало к кровати и сотрясало с каждым толчком бедер Джимми. Он так долго не протянет. Уже сейчас Роберт чувствует, как ритм Джимми ускоряется, так как он всегда делает, когда ему надоедает сдерживать себя от собственного освобождения. Такой грубый, неосторожный, целиком и полностью эгоистичный, и именно такой, каким его любит Роберт. Пронзительный стон вырывается из него, когда Джимми толкается два, три, четыре, пять раз, быстро и агрессивно. Наконец Роберт замечает колебания в его темпе, подергивание члена и тепло, разливающееся внутри него, усталую слабость Джимми, когда тот заканчивает с этим. Спустя вечность это прекращается. В комнате становится тихо. Роберт держится за простыни, когда Джимми выходит с влажным, пошлым звуком, на мгновение нахмурив брови в легчайшем проявлении дискомфорта, когда Джимми отстраняется, и ощущает, как прохладный воздух касается его. — Эй, — он слышит, как Джимми говорит откуда-то позади него, — Давай, Роберт. Иди сюда. Чьи-то руки лежат у него на плечах, сначала массируя, потом дергая. Роберт позволяет перевернуть себя на спину. Когда он снова открывает глаза, то видит, что лицо Джимми плавает над ним, волосы, кажется, светятся по краям, это свет лампы придает ему вид ореола, когда он смотрит вниз. Роберт даже не понимает, что плакал, пока не чувствует, как большой палец Джимми вытирает влагу у него на виске. Он не знает, чувствовал ли он когда-либо в своей жизни такую усталость. — Так красиво, — бормочет Джимми, правой рукой зачесывая потные волосы Роберта назад, в то время как левая скользит по отметинам, усеивающим живот Роберта. — Ты прекрасно справился, дорогой. Я просто хочу чтобы ты кончил. — Джимми, — выдыхает Роберт, его голос срывается на середине слова. — Джимми… Остальная часть того, что он мог бы сказать, обрывается сдавленным стоном, когда рука Джимми обвивается вокруг его размягченного члена и тянет — слишком сильно, слишком грубо, слишком быстро, слишком… Мышцы живота Роберта сжимаются, словно призывая его свернуться калачиком. Его потрясенный вздох громко звучит в тишине, глаза широко раскрыты и затуманены, когда они встречаются со взглядом Джимми. — Больно, с трудом выговаривает он. — Да, — подтверждает тот с улыбкой, не прекращая движения руки, когда он наклоняется, чтобы захватить рот Роберта своим. Он сильно ударяет большим пальцем по головке члена Роберта и жадно глотает вскрик, который получает в ответ, губы изгибаются в улыбке, когда они встречаются с губами Роберта. — Ты уже почти на месте, давай же, — говорит он. Роберт вздрагивает, ноги дрожат под натиском ощущений. Теперь он плачет еще сильнее, крупные слезы текут из уголков его глаз и впитываются в уже влажные волосы на висках, но он почти не замечает этого. Он даже не может толком сказать, тверд ли его член. Все, что он знает, это то, что каждый нерв в его теле чувствует себя оголенным, как будто все прикосновения к его коже сливаются в одну запутанную мешанину сигналов, указывающих в никуда. — Дай это мне, детка, — уговаривает его Джимми, наклоняясь к его уху. — Да ладно тебе. Кончи для меня. Только еще один раз. Он отпускает руку, чтобы сплюнуть, а затем, не теряя времени, возобновляет мучительную ласку, выкручивая запястье и слегка сжимая. На этот раз Роберт действительно громко рыдает. — Джимми… — Тише, тише, малыш, мы почти закончили, — Джимми снова целует его, успокаивая его болезненную дрожь. Роберт знает, что он прав — давление есть, приглушенное всем этим бедламом ощущений, и оргазм несется к нему с головокружительной скоростью, когда Джимми целует его в шею, посасывая пульс, неуклонно работая членом. В какой-то момент дыхание Роберта становится таким головокружительно быстрым, что он на секунду задумывается о сердечном приступе, а в следующую, кажется, что сердце совсем останавливается. Он не уверен, что с ним происходит — его кожа в огне, тело содрогается, когда мышцы напрягаются, дрожит и бьется в конвульсиях, и он не уверен, что это оргазм, только лишь в глазах все на секунду становится белым. Роберту приходит в голову, что он умирает. Он умирает, или, может быть, мертв, и Джимми убил его, и теперь все, чем он будет известен отныне, — это его обтягивающие джинсы и песня о Лестнице в Рай. Все, что он слышит, — это шум, похожий на вездесущий гул в ушах, пока его легкие борются за воздух. Следующие слова Джимми кажутся приглушенными и далекими. — Посмотри на себя, — говорит он. — Я тебя насухо выдоил, не так ли? Следующее, что понимает Роберт, его снова швыряет с небес на землю ощущение языка, работающего над его членом. Он вдруг видит искры перед глазами, и начинает плакать и корчиться, изо всех сил пытаясь оттолкнуть голову Джимми: — Прекрати, прекрати, пожалуйста, Пейджи, это слишком, прекрати! Джимми, наконец, отстраняется с веселым смешком. Все тело Роберта расслабляется от облегчения, грудь вздымается. Он слабо замечает, как проваливается матрас, когда Джимми ползет обратно по кровати, лениво вытягиваясь рядом с ним, когда он пытается отдышаться. — Это было божественно, — говорит Джимми после долгой паузы, подперев подбородок рукой. Роберт с трудом находит в себе силы повернуться и посмотреть на него. Кажется, что это гигантское усилие — просто позволить голове скатиться набок, чтобы встретиться взглядом с Джимми, щеки раскраснелись среди его копны золотых кудрей. Он чувствует, как громко и сильно бьется в ушах его пульс. — Говори за себя, — наконец бормочет Роберт, полуприкрыв веки. — Такое чувство, будто меня дважды вышвырнули из окна Букингемского дворца, а потом переехали. Он скорчил гримасу поморщившись. — И я чувствую, как твоя сперма вытекает из меня. Джимми просто улыбается так, как он это всегда делает: редкая, искренняя улыбка, от которой его глаза становятся совсем прищуренными и появляются морщинки в уголках. — Полагаю, в следующий раз мне придется постараться лучше, — поддразнивает он. — О, отвали, — слабо говорит Роберт.