Стакан с 40 мл ирландского виски поставьте на 5-10 минут в горячую воду (помните, что стеклянный сосуд ставить в кипяток нельзя). Пока виски нагревается, взбейте 30 мл холодных сливок, сварите порцию черного кофе (около 80 мл): это может быть как двойной эспрессо, так и кофе, сваренный в джезве, приготовленный во френч-прессе или пуровере. Добавьте в кофе 1 чайную ложку тростникового сахара. Добавьте теплый виски, перемешайте. Сверху тонкой струйкой, по лезвию ножа или по перевернутой ложке, налейте взбитые сливки, чтобы они легли ровным слоем. В классическом рецепте используют именно ирландские сорта виски, но никто не мешает вам экспериментировать с другими регионами и напитками: к примеру, коньяком или граппой.
— А теперь, — доверительно говорит Макс. — Мы будем пить. И выставляет на стол две бутылки: приземистую пузатую из темно-красной глины и узкую, с высоким горлышком, почти прозрачного синеватого стекла. Лонли-Локли скептически приподнимает бровь и окидывает долгим внимательным взглядом сначала его самого, от пяток к макушке, а потом и сотворенную им композицию. — «Пить» в твоем исполнении — это два глотка бомборокки или целый бокал вина? — И зря ты в меня не веришь! — отвечает Макс, принимая нарочито оскорбленный вид. — Я, между прочим, владею тайными приемами шимарских картежников, позволяющими безнаказанно спаивать несчастных жертв их обаяния. — Ты очень могущественный колдун, — Шурф говорит таким искренне-уважительным тоном, что становится ясно: внутри себя он хохочет в голос. — Проблема лишь в том, что я тоже знаю и эти приемы, и еще полдюжины других из прочих магических традиций. — Да, — растерянно тянет его Вершитель. — Этого я не учел. — Возможно, если ты назовешь мне конечную цель этого мероприятия, я смогу найти другой способ ее достичь. — Ну как же, — улыбается Макс. — Напоить тебя, разумеется. — и продолжает, не давая несколько озадаченному Шурфу вставить ни слова: — Еще никогда не видел тебя пьяным и почему-то абсолютно уверен, что это совершенно восхитительное зрелище. Я имею в виду сам процесс, результат в виде твоего полубессознательного тела, дрыхнущего у меня в кабинете, не считается. Лонли-Локли качает головой. — Временами тебе в голову приходят довольно странные идеи, — он некоторое время молчит, потом негромко спрашивает: — Зачем тебе это? — Очень хочется знать о тебе как можно больше, — Макс разводит руками и улыбается почти виновато. — Ну и в конце концов, ты столько раз видел меня... скажем так, не в кондиции, что я имею полное право потребовать реванша! Шурф поднимается, отходит к окну, долго стоит там, глядя на притихший на несколько ночных часов город. Макс честно выжидает минуту или даже две, прежде чем подобраться сзади и пристроить подбородок ему на плечо. — Если тебе не нравится эта мысль, просто выкинь ее из головы, — тихонько говорит он. — Я совершенно точно переживу и даже не буду спрашивать, что тебя так расстроило. Вместо того, чтобы кивнуть, соглашаясь на такие условия, Лонли-Локли спрашивает: — Думаешь, после всех наших Обменов Ульвиара ты можешь узнать что-то новое благодаря бутылке чего-то крепкого? — Обмен — он изнутри, — очень серьезно откликается Макс. — А снаружи все видится иначе, причем иногда — не всегда, но временами — гораздо четче. Шурф обдумывает этот ответ, потом чуть поворачивает голову, и Макс видит, что он улыбается краешком губ. — Мне не приходило в голову ставить вопрос таким образом. Макс привстает на цыпочки, чтобы дотянуться коротким поцелуем до этой улыбки. — Мне говорили, что я иногда чересчур оригинален. Шурф оборачивается и кладет ладони ему на плечи, но не притягивая к себе, наоборот, удерживая на расстоянии. — У меня три условия, — говорит он. — Как в классических сказках, — усмехается Макс. — Три — в самом деле действенное магическое число, но в нынешнем случае это случайное совпадение, — Великий Магистр даже не пытается поддержать шутку, и Макс понимает, что сейчас тот серьезен как уже давно не был. — Я тебя очень внимательно слушаю, — говорит он, поспешно прогоняя улыбку с лица. — Во-первых, если у тебя возникнет хоть малейшая мысль о том, чтобы прекратить этот эксперимент, — ты его прекратишь. — Не то чтобы это был именно эксперимент... — Макс хмурится, но Шурф прерывает его коротким жестом. — Именно что эксперимент, хоть и довольно специфический. — Ну хорошо, — Макс вздыхает, смиряясь с тем, что переспорить Лонли-Локли в вопросах терминологии попросту невозможно. — Во-вторых? — Во-вторых, ты меня свяжешь. — Что?! — Думаю, рук будет вполне достаточно. И, разумеется, не чем попало, а тем, что дам тебе я. — Цепями, где каждое звено толщиной с мое запястье? — нервно хмыкает Макс. — Слушай, у меня уже сейчас возникает «малейшая мысль» все прекратить. — Это невозможно, — спокойно говорит Шурф. — Почему? — Потому что мы еще ничего не начали, — невозмутимо говорит Лонли-Локли, и Макс наконец осознает, что тому тоже интересно. Возможно, даже интереснее, чем самому Максу. И это просто отличная новость. — Да, в самом деле, — серьезно говорит он. — В таком случае нужно хотя бы начать. А третье условие? Шурф выразительно смотрит на оставшиеся на столе бутылки и вдруг усмехается. — Напиток я выберу сам. Если буду пытаться опьянеть от того, что принес ты, этот план заранее обречен на провал. Макс выдыхает с облегчением, улыбается в ответ и выразительно взмахивает ладонью, словно фокусник перед коронным номером. — Все напитки этой Вселенной — к твоим услугам. **
* — Давай я все же развяжу тебе руки? — предлагает Макс, наблюдая, как Шурф сосредоточенно пытается поднять взглядом — то есть заклинанием, конечно, но со стороны кажется, что именно напряженным, тяжелым взглядом — уже почти пустой стакан. — Ни в коем случае, — строго отзывается тот, все же победив непослушную посуду и опрокидывая в себя остатки ее содержимого. Триумф, впрочем, недолог: тонкое стекло на миг темнеет, потом вздрагивает в воздухе и летит вниз, но, вопреки должному, не разбивается о каменный пол — просто звякает так оглушительно, что Великий Магистр морщится. А потом вдруг смеется, запрокидывая голову и откидываясь на спинку стула. Макс смотрит на него с улыбкой, подмечая расслабленные в кои-то веки плечи, потом вынимает из Щели новый стакан — вставать и идти за прежним неохота — и наполняет его светло-лиловой слегка пенящейся жидкостью из небольшого бочонка. Когда Шурф потребовал достать муримахского эля, поначалу не поверил, что этим слабеньким зельем можно напоить хоть кого-нибудь. Но потом понял: на самом деле Великий Магистр мог пить что угодно — хоть абсент, хоть колодезную воду — результат зависел не от объективных градусов крепости, а от вполне субъективного желания испытуемого, кто ж знал, что сегодня Шурфу не захочется ни вина, ни бомборокки. К тому же оказалось, что элем на острове называют нечто, больше всего напоминающее медово-травяной самогон. Наблюдать за тем, как Лонли-Локли сознательно прикладывает усилия к тому, чтобы ослабить самоконтроль, безумно интересно. Будто просматриваешь несколько лет на ускоренной перемотке: от всегда собранного Великого Магистра к человеку, вполне способному плюнуть на срочные дела ради того, чтобы встретить рассвет на ташерском пляже и, что самое главное, ничуть не мучиться по этому поводу угрызениями совести. Восхитительное зрелище, смотрел бы и смотрел. Куирр. — Если ты хотел спросить что-то конкретное, сейчас са-амое время, — говорит Шурф, сверля стакан очень серьезным, чрезвычайно сосредоточенным и категорически нетрезвым взглядом. — А ты хочешь что-то конкретное мне рассказать? — живо интересуется Макс. Потому что никаких вопросов у него, по правде говоря, нет, но разговаривать с крепко выпившим человеком — отличный способ не дать ему заснуть. Именно то, что сейчас нужно. — Знал бы ты... — Лонли-Локли вздыхает почти мечтательно, потом мотает головой и укоризненно смотрит на и не думающий двигаться с места стакан. Макс не выдерживает, поднимается с места и обходит стол, чтобы присесть на подлокотник шурфова кресла. Берет злосчастную посудину, подносит Шурфу к губам, осторожно придерживает, пока тот делает глоток. Стирает даже не каплю, скорее ее намек с нижней губы. Отворачивается отставить стакан и пропускает момент, когда Великий Магистр качается вперед, утыкаясь носом в его, Макса, волосы прямо за ухом. Несколько раз шумно глубоко вдыхает, потом издает странный звук, нечто вроде довольного рычания, и затихает. — Что ты сказал? — Почему ты всегда пахнешь кофе? Два вопроса звучат одновременно, и Макс смеется, но Шурф умудряется молчать так нетерпеливо и требовательно, словно этот вопрос действительно для него важен, и приходится ответить. — Думаю, я просто пропитался им насквозь, — со всей возможной серьезностью говорит он. — Слишком долго и давно его пью, так что теперь у всех нормальных людей сколько-то там положенных процентов воды в организме, а у меня сложносочиненная кофейная бурда. А что, в самом деле всегда пахну? Вместо ответа Лонли-Локли снова втягивает носом воздух, потом явно пытается было обнять, но вспоминает про стянутые заговоренными лентами руки и досадливо фыркает. Мотает головой на очередное предложение развязать его и просто двигается в кресле так, чтобы прижаться теснее. Макс не может сдержать улыбку. А еще совершенно точно не может продолжать сидеть в бездействии, когда сам Великий Магистр Благостного и Единственного так непривычно откровенно тянется за лаской. Он взъерошивает темные волосы, чуть подталкивает Шурфа в плечо и даже выслушивает недовольное ворчание, но оно сразу затихает, потому что Макс просто сползает с подлокотника на колени и сам обнимает Лонли-Локли за плечи. Тот тут же прижимается щекой к щеке и довольно вздыхает. Максу кажется, тот сейчас замурлыкает, как нализавшийся валерьянки кот. — Всегда, — вдруг говорит Шурф. — Что? — Всегда пахнешь. Хотя Нумминорих Кута говорит, что это не так! — последнюю фразу он произносит так возмущенно, словно речь идет о полной профнепригодности штатного нюхача Тайного Сыска. — Какие интересные вещи ты обсуждаешь про меня с коллегами, — хмыкает Макс. — Я должен знать еще о каких-нибудь занимательных темах ваших разговоров? — За кого ты меня принимаешь, Макс? — спрашивает Лонли-Локли внезапно обычным, совершенно трезвым голосом, и смотрит притом так, будто не он несколько минут назад в одиночку почти прикончил целый бочонок эля. Макс моргает — и наваждение пропадает: перед ним снова расслабленный, легкомысленный, абсолютно не похожий на самого себя Шурф, у которого слегка расфокусирован непривычно рассеянный взгляд. — За самого удивительного человека из всех, что я знаю. И кого не знаю, вероятно, тоже, — негромко говорит он и целует отдающие травами губы. И мгновенно чувствует, что это было самым правильным поступком: Шурф подается навстречу с глухим рыком и отвечает с таким жаром, что это на несколько секунд даже сбивает с толку. Краем глаза Макс замечает, как натягиваются ленты у него на запястьях — натягиваются, но не рвутся, — и накрывает ладони своими. Сжимает спеленутые крепчайшим ташерским шелком пальцы, гладит их ласково, успокаивающе, потом кладет руку Шурфу на шею так, будто пытается считать пульс — а на самом деле просто не может удержаться, чтобы не коснуться просвечивающей синевой жилки. И касается — сначала накрывает всей ладонью, затем проводит по ней пальцами, потом губами. Шурф коротко ахает и склоняет голову на бок. Макс довольно оглядывает сдвинутые брови, подрагивающие веки, приоткрытый рот, наклоняется и прикусывает шею под подбородком. Не услышав должной реакции, касается укуса языком, потом прокатывает кожу между сжатыми чуть крепче зубами — и внутренне ликует, когда воздух заполняет долгий жаждущий стон. — Так вот ты какой, — бормочет он вполголоса, зарываясь пальцами в темные волосы и оттягивая их так, чтобы Шурф запрокинул голову назад. Касается губами кадыка, трется носом о подбородок, вылизывает яремную впадину и награждает каждую ключицу звонким поцелуем. После чего тянется к уху. — А вот теперь... я задам... один очень конкретный вопрос, — говорит он медленно, делая нарочито длинные паузы. — Расскажи мне, чего ты сейчас хочешь. Лонли-Локли открывает глаза, несколько секунд молчит, разглядывая Макса так, словно впервые видит, потом наконец говорит: — Я хочу... никуда отсюда не уходить. — Хорошо, — Макс кивает, прикидывая, что в этом кабинете не так уж много по-настоящему удобных мест, когда речь заходит не о работе, но в целом выкрутиться можно. — Дальше? — И не вставать. Это уже сложнее. — И вообще ничего не делать? — улыбается Макс. И вдруг понимает, что попал в точку: Шурф на миг замирает, а затем коротко кивает, и от этого жеста веет такой неуверенностью, что Макс тут же крепко стискивает объятия. Шепчет в самое ухо: — Ну конечно можно, хороший мой. И стекает вниз, на пол, так ловко, словно делал так уже тысячу раз. Стягивает лоохи прямо через голову, не озаботившись тем, чтобы расколоть булавку, становится на него коленями. Быстро, пока Шурф не успел опомниться и возразить, стаскивает с него белоснежные сапоги. Легонько щекочет левую ступню, улыбается тут же поджавшимся пальцам, вдруг коротко касается губами косточки на щиколотке. Лонли-Локли, к удивлению, молчит и не пытается прекратить это своевольное безобразие. Вздрагивает, когда Макс ведет ногтями от ступней вверх, шумно выдыхает, когда он целует внутреннюю сторону бедра сквозь скабу и магистерскую мантию, и откровенно стонет, когда тот наконец сдвигает ткань, обнажая ноги и обдавая их теплым дыханием. Макс пробирается ладонями под скабу, проводит пальцами по позвоночнику от поясницы к копчику, легко сжимает ягодицы и тянет Шурфа на себя, вынуждая придвинуться ближе. И тут же, без предупреждения, без декларации намерений накрывает губами головку, чтобы в следующий момент не мешкая вобрать член в рот целиком, до основания. И только чудом не задохнуться, потому что Шурф стремительно выгибается навстречу, тоже не позаботившись предупредить. Макс сглатывает, глубоко вдыхает, накрывает бедра Шурфа руками — не останавливая, просто чтобы иметь мираж контроля. Закрывает глаза и снова опускается вниз, уже готовый к тому, что на полпути Шурф не выдержит и снова толкнется вперед. И радуется, когда так и происходит. Он не может сказать, кто из них сейчас пьян: Лонли-Локли, в кои-то веки не пытающийся сделать все, чтобы другому было как можно лучше, или он сам, шалеющий от такой степени доверия, от то и дело прорезающих воздух вскриков, от иллюзорной власти в любой момент остановиться и остановить. И категорического нежелания этого делать. И потому он совершенно не удивляется, когда пальцы, не скованные никакими лентами, хватают его за волосы на затылке и тянут прочь. И когда они исчезают, не добившись своего, потому что надо быть совсем идиотом, чтобы в такой момент оказаться от Шурфа дальше, чем вплотную — и тогда Макс тоже не видит ничего исключительного. И даже в тот миг, когда солоноватая горечь заполняет его, кажется, до последней клетки, а потом растекается жарким белым огнем по венам — даже в эту секунду Макс считает, что так и должно быть. Впрочем, секунда сменяется секундой, реальность постепенно перестает раскачиваться и звенеть, будто корабельная рында, действительность вокруг обретает четкость и цвет, и белое пламя растворяется в крови, очевидно, заменив наконец собой кофе — а Максу все еще кажется, что все верно. Он поднимает очень легкую голову, смотрит на Шурфа: тот умудрился растянуться на стуле почти в струнку во всю свою немаленькую длину, опираясь шеей на спинку, а бедрами — на край сидения. Пальцы — совершенно свободные, не показалось — вцепились в подлокотники с такой силой, словно срослись с ними. И сам Лонли-Локли в сочетании со стулом сейчас напоминает скорее оригинальную скульптуру, чем человека. Макс наклоняется к самому полу и снова целует косточку на щиколотке. Жест действует как заклинание: Шурф наконец обмякает, голова запрокидывается, из его груди вырывается долгий довольный вздох. Макс не спеша — колени, разумеется, затекли — поднимается на ноги, поправляет магистерские одежды, обходит стул и некоторое время смотрит на совершенно расслабленное лицо. Наконец гладит Шурфа по виску. Тот приоткрывает один глаз. — Пойдем в спальню? Глаз закрывается, и Великий Магистр отворачивается, подбирая под себя ноги и явно пытаясь свернуться на стуле клубком. Макс с трудом сдерживает смех, наклоняется ближе, трется носом о макушку. — Пойдем. Будешь спать здесь — потом все будет болеть. — Не будет, — бурчит Шурф, натягивая мантию на голову на манер капюшона. — Точно будет, — настойчиво говорит Макс. Обнимает белоснежный с голубым кантом клубок, легонько покачивает в руках. — К тому же, спать надо в спальне. Она именно для этого и предназначена. Лонли-Локли со вздохом распутывается из слоев одежды и собственных конечностей, смотрит на Макса хмуро и одновременно ласково. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты совершенно потрясающий зануда? — Я учту, — Макс торжественно кивает и все-таки смеется. А потом подхватывает Шурфа под локоть и осторожно, помогая ему огибать углы, ведет в спальню. И только уложив его в постель, поправив одеяло и приткнувшись лбом к плечу вдруг понимает, что от него совершенно не пахнет алкоголем — только травами и медом. И еще — самую капельку — кофе.