Кофейная карта

Спелый южный лимон ошпарьте кипятком, отрежьте два ломтика: один — толщиной около 5 мм, второй — как можно тоньше. Тонкий ломтик положите на блюдце и посыпьте сахаром. Сварите порцию эспрессо (около 30 мл), из толстого ломтика лимона выдавите в него сок (получится около 5 мл). Подавайте с орехами или твердым сыром.

— И тут Джуффин разворачивается и так очень ласково говорит: «Сэр Йоз, если для создания вашего кеттарийского павильона вы будете пользоваться моими воспоминаниями, вам придется уничтожить другой Дом Страха». И Малдо, представляешь, ему поверил! Решил, что у шефа было такое трудное сиротское детство, что даже в качестве просто иллюзии это будет перебор. Даже пытался у меня потом выспросить, что такое ужасное с Джуффином проделывал старый шериф Кеттари. — Что ты ему ответил? — Правду, — Макс пожимает плечами. — Что все мое знакомство с этим чудесным городом ограничилось единственной короткой командировкой и покупкой пары ковров, а со старым шерифом мне в этой жизни встретиться не довелось, поэтому я ничего не знаю. — Все-таки сэр Халли многому тебя научил, — задумчиво говорит Шурф. — К примеру, мастерски недоговаривать, — с энтузиазмом кивает Макс. Великий Магистр неодобрительно качает головой, но в его глазах пляшут смешинки, и Макс тоже смеется — за двоих. Испепеляет дотлевшую до фильтра сигарету, тут же прикуривает вторую, откидывается спиной на широкий оконный откос, глубоко вздыхает, оглядывая тонущий в синих сумерках город. Из самой высокой башни Иафаха открывается один из лучших видов на Ехо, хоть организовывай здесь обзорную площадку для туристов. Макс лениво думает, не предложить ли Шурфу устроить подобный аттракцион и брать деньги с приезжих: коронку за возможность выглянуть в окна на лестнице, две — за вход в кабинет, корону — или нет, сразу три — за шанс посмотреть на Великого Магистра в естественной, так сказать, среде обитания. Отличное решение, чтобы наконец пополнить опустевшую с отъездом старика Нуфлина казну Ордена. Макс уже было открывает рот, но бросает взгляд на Шурфа, уткнувшегося в какие-то документы, и только тихонько вздыхает. Если уж он что-то уяснил, приходя в этот кабинет чаще, чем к себе домой, так это то, что чем меньше отвлекаешь Великого Магистра от дел, тем быстрее он их заканчивает. Обычно, впрочем, Макс это правило уверенно игнорирует, и чаще всего оказывается, что все дела можно отложить, но эту конкретную резолюцию Шурф его стараниями откладывал уже чуть ли не полдюжины дней, и еще раз фокус не пройдет. Просто нельзя так мучить настоящих живых людей, в смысле, служащих Канцелярии Малых и Больших Поощрений. В конце концов, почти коллеги, ну или по крайней мере соседи. Макс прищуривается по давней привычке человека, большую часть жизни скверно видевшего в темноте, и пытается отыскать глазами Управление Полного Порядка. Вообще-то он, разумеется, прекрасно знает, что это окно выходит на совсем другую сторону, но, во-первых, просто так оглядывать здания, перемежающиеся палисадниками, скучно. А во-вторых, в жизни всегда есть место внезапному чуду, и почему бы ему не произойти прямо сейчас. Вместо чуда с Максом происходит голос. Вернее, голос — раздающийся так близко, что не подпрыгнуть оказывается совершенно непосильной задачей. Он и подпрыгивает, причем так, что бьется о вовсе не бесплотного обладателя голоса затылком, шипит сквозь зубы, трет пострадавшую голову ладонью и наконец поворачивается к изрядно озадаченному такой реакцией Шурфу. — Я не услышал, как ты подошел, — объясняет, смаргивая совершенно некстати навернувшиеся на глаза слезы. — Что ты сказал? И тут понимает, что чудо все-таки произошло, потому что Великий Магистр говорит: — Я закончил резолюцию. И вообще работу на сегодня. И это звучит настолько фантастически, что Макс еще раз потирает ушиб на затылке, пытаясь прикинуть, насколько вероятно получить сотрясение мозга при подобном ударе и могли ли последствия проявиться так скоро. Шурф хмурится, касается прохладной рукой максовой головы, секунду или две прислушивается к чему-то неслышимому, потом негромко подытоживает: — Ничего страшного, просто шишка. И Макс чувствует, как под ласковыми пальцами ушиб почти моментально перестает пульсировать горячей болью. — Спасибо, — закрывает глаза, осторожно откидывает голову прямо в поддерживающую ее ладонь. Примерно полминуты сидит так, улыбаясь, а потом чувствует, как его подхватывают на руки и бесцеремонно куда-то несут. Ну то есть как «куда-то» — ясно куда. Девять шагов до двери кабинета, четырнадцать по узкому коридору, устланному заглушающим звуки ковром, дуновение прохладного свежего воздуха — это значит, уже вошли в спальню, здесь окна не закрываются вообще никогда, и это периодически не слишком удобно: к примеру, во время зимних ливней приходится просыпаться чуть ли не в болоте. Макс всегда в таких случаях ворчит: это Великий Магистр тренированный, может хоть на дне моря спать, а хрупким Вершителям нужно теплое одеяло и сухая постель. Впрочем, высушить ее — дело пары секунд, зато локальное болото — отличный повод перебраться спать непосредственно на Шурфа, устроиться сверху и не давать ему подорваться работать через пару часов после того, как тот наконец уснул. Но сегодня, хвала Магистрам, не зима — в распахнутое окно вовсю заглядывает совсем недавно перевалившая за середину весна, и воздух по этому поводу пахнет так умопомрачительно, что даже странно оставаться в помещении. Единственное оправдание — вот это, очень конкретное, помещение. Шурф опускает Макса на постель так бережно, словно тот может сломаться от единственного прикосновения, а потом деловито и методично закутывает его в одеяло по самые уши. Макс смеется и тут же выкапывается обратно — одеяльные тенета сегодня совершенно точно не входят в намеченную программу — и в процессе борьбы как-то умудряется оказаться сверху. Смотрит в веселые, совсем не усталые, вопреки обыкновению, глаза, подпирает голову ладонью, пальцами другой руки шагает от плеча к виску. Шурф следит за этим маршем, скашивая взгляд. — А могли бы сейчас отправиться на набережную, — вкрадчиво говорит Макс. — Там фонари и Хурон плещет. И «Рыжий кит» еще совершенно точно работает. — Это тот кабак, где под видом вин Семилистника подают иррашийские? — интонация у Шурфа такая расслабленная и довольная, что Максу тут же перестает хотеться его дразнить. — И хуронских карпов под видом рыбы нунг, — кивает он. — Зато какой простор для воображения. — Ну это, положим, я тебе и здесь обеспечу, — Шурф чуть прищуривается, потом вдруг поворачивает голову и прихватывает все еще бездумно скользящие по его лицу пальцы губами. Но Макс сразу отдергивает руку и наклоняется к губам сам. Временами ему кажется, что несколько дюжин Обменов Ульвиара сыграли свою решающую роль, а иногда — что от них ровным счетом ничего не зависело. В некоторые дни он уверен, что нужный опыт обмена ощущениями им дали разделенные сны, а назавтра — что даже при отсутствии каких-либо совместных магических практик все было бы так же. Потому что представить, что все это — постепенно накатывающий восторг, пронизывающие все тело горячие мурашки, пробирающий до костей раскаленный воздух — что все это на одного, не хватает никакого, даже очень тренированного, воображения. Он распластывается поверх Шурфа, прижимается губами к шее и тянет его на бок, потому что сегодня полдня мечтал именно об этом: оказаться придавленным к постели под кажущимся оглушительно-жарким одеялом, в этой истерически благоухающей весенним цветением ночи. Обнимает, прижимая к себе так крепко, что почти чувствует хруст ребер под руками, шепчет короткое резкое «да» и тут же откидывается на подушку, раскидывая руки в стороны, отдавая всего себя — принимая всем собой, и почти смеется, но смех переходит в стон, а стон — во вдох, а тот — в ответное движение. Шурф наклоняется так низко, что когда он прикрывает глаза, его ресницы щекочут Максу ухо, а до плеча ничего не стоит дотянуться губами. Или зубами. Макс понимает, что что-то произошло, только когда Шурф резко отстраняется и смотрит с таким ужасом и отчаянием, будто вокруг разверзся Тихий город. Он смакует на языке кисловато-соленый вкус, сглатывает, с удовольствием облизывается, ощущая, как чуть покалывающая, словно шипучка, жидкость прокатывается по горлу и разливается таким жаром в подреберье, что воздуха моментально перестает хватать. Тянется к Шурфу, но тот произносит побледневшими вдруг губами: — Как ты себя чувствуешь? Макс сердится: более нелепого вопроса в нынешней ситуации придумать сложно — но покорно отвечает: — Хочу тебя до одури. Шурф мотает головой, будто отгоняя надоедливую мысль, кладет горячую ладонь Максу напротив сердца, которое, успокоившись было, тут же снова начинает разгоняться. — Все в порядке, — удивленно констатирует Великий Магистр. — Дырку над тобой в небе, да почему должно быть как-то иначе? — сердито интересуется Макс. Шурф хмурится, но отвечает. — Моя кровь. Она отравлена. Я же рассказывал тебе про руны, которые... — Так я тоже не очень полезен для здоровья, — нетерпеливо перебивает Макс. — Махлилгл Аннох и его крайне оригинальный подарок, помнишь? И что теперь? Великий Магистр несколько секунд пристально смотрит ему в глаза, а потом выдыхает, и Макса самого омывает такая волна облегчения, что он невольно стонет, утыкаясь лбом в пострадавшее плечо. Целует набрякший кровью багровый след укуса, ведет губами по шее, дотягивается до уха. — Так мы можем продолжить? Шурф медленно, как заколдованный, кивает — и они продолжают. Сцепляют руки, словно пытаясь удержаться вместе, будто их может сейчас разъединить какая-то неведомая сила, хотя обоим ясно: не может, разумеется. Не придумали еще таких сил. И не придумают, пока под закрытыми веками полыхает белым и алым, пока в дыхании другого слышится мириад самых проникновенных слов, а в каждом жесте такая бездна необходимости, что и слов вообще-то не надо. И вообще ничего не надо, кроме оплетающих обоих невидимых глазу нитей, таких крепких, что ни одна, даже самая дурная, судьба просто не посмеет подступиться к этому кокону. Посмотрит издалека, махнет рукой и уйдет искать другой, менее запущенный случай. И плевать на премию, которую обещали за Вершителя и его человека. — Сотня корон, — говорит Макс, отдышавшись и разлепив глаза, сомкнутые, по его собственным ощущениям, примерно на заре времен. Шурф вопросительно приподнимает бровь. — За зрелище, — продолжает Макс с совершенно серьезным выражением лица. Великий Магистр выразительно тянет носом, проверяя, не пропустил ли внезапно появившийся запах безумия. Макс хохочет, глядя на абсолютно растерянное лицо Шурфа. Возится, устраиваясь непосредственно сверху, подкладывает руку под подбородок, заглядывает в глаза. Осторожно целует наливающийся сочным фиолетовым цветом синяк на плече. И принимается рассказывать: — Я тут придумал, как вам пополнить казну...