***
14 октября 2021 г., 00:00
Когда он мягко опускает расшитую звёздами мантию на её плечи, Эовин даже на мгновение не вздрагивает. Но продолжает сосредоточенно смотреть далеко вперёд, на восток. Фарамир и не ждёт другого: его взгляд тоже давно не видел ничего, кроме горизонта, за которым, наверняка, скоро разразится нешуточная битва. Если уже не разразилась. Но почему-то сегодня впервые за все эти дни его мысль вдруг цепляется за что-то совсем непохожее на нависший над миром мрак.
Хрупкие плечи под его пальцами совсем не подходят воину.
Они говорят редко. И когда он задерживает прикосновение слишком долго, Эовин тоже молчит. Но в брошенном на него взгляде Фарамир ясно видит вопрос. Слишком однозначный, чтобы можно было ошибиться.
«Зачем?» — спрашивает застланный печалью взгляд из-под полуопущенных ресниц. Прекрасный и выразительный в своей грусти и, наверняка, ещё более чарующий в радости.
— Погода портится, — тихо-тихо, боясь нарушить сокровенное молчание, отвечает Фарамир и отступает на шаг, не смущая более воительницу Рохана неуместной близостью. Резкий порыв холодного ветра словно стремится подтвердить его слова. — Если к ранам добавятся другие болезни, узницей лекарей тебе быть придётся дольше.
«Не время шутить сейчас», — и снова ни слова. Только немой укор, который, впрочем, не перекрывает давно укоренившегося в глазах Эовин чувства.
Конечно, не время, Фарамир понимает. Но, глядя на неё, он отчего-то забывает о надвигающейся тьме, чтобы по расставании воспоминания нахлынули с двойной силой. Потому что чем больше вещей, которые можно потерять, тем страшнее ждать неизбежного.
Эовин, кажется, думает похоже. Может, не считает, что обрела что-то, — но потерять имеющееся боится. Это почти не видно: спина её пряма, подбородок гордо вздёрнут, измученный взгляд всё ещё остёр, словно с минуты на минуту она готова ринуться в бой, только бы пустили, только бы позволили взять меч в здоровую руку... Но Фарамир замечает: в каждом этом жесте, несомненно, достойном уважения со стороны воинов, — отчаяние. Потому что ни ей, ни кому-либо другому в этом городе никак нельзя повлиять на происходящее, нельзя помочь. Нужно только ждать. А для привыкшей действовать Роханской воительницы это самая страшная пытка.
Но не только это причина печали на её лице, Фарамир точно видит. Они знакомы не так много, — безумно мало, на самом деле, — он ещё точно не знает, чем живёт эта девушка, но осознание одной простой истины не терпит вариаций. А вопрос, наверняка, совсем неуместный, всё же слетает с языка.
— Моё общество тебе не по нраву?
— С чего бы? — она оборачивается резче, чем прежде, и хмурит тонкие брови. Новая эмоция — Фарамир прежде не видел на её лице такой напряжённости, граничащей, впрочем, не с недовольством, а с… удивлением.
— Ты всё молчаливее с каждым днём, всё усерднее всматриваешься в горизонт, — он говорит тихо, и отводит взгляд. Не привык ещё так долго видеть перед собой эти серые глаза. — Не меня ты видеть рядом хочешь. Кого-то другого. Наверное, это правильно. Так должно быть. Возможно, мне не следует более стеснять тебя своим присутствием...
— Нет! — здоровая рука дёргается в его сторону, но почти сразу же останавливается и снова опускается. Эовин медленно возвращает взгляд к горизонту. А затем тихо шепчет, словно боясь собственных слов: — Останься. Одной мне будет только хуже.
Фарамир не отвечает и послушно не двигается с места. Но и подходить ближе не решается — сейчас между ними самое лучшее расстояние, нарушать его не хочется. А мысль о том, что в чём-то они похожи, впервые всплывает в подсознании.
Вместе проще. Не так одиноко. Не так гадко от ранений, поистине глупых. Робкая скованность, появляющаяся, стоит им оказаться рядом, почему-то только сближает. Странно…
— Я… Не должна быть здесь. Точнее, должна быть не здесь, — голос её едва слышно из-за шумящего в ушах ветра. Но Фарамир честно пытается уловить каждое слово. Поэтому, когда Эовин поворачивается, то встречает полный внимания взгляд, направленный в её сторону. — Ошибкой было позволять мне покидать палаты. Я лишь больше чувствую себя бессильной. И больше волнуюсь, ведь вестей всё нет.
— Разве отсутствие плохих вестей не заставляет надежду разгореться ярче? — не заставляет. Фарамир и сам это понимает, но что-то упрямое внутри заставляет его верить в лучшее. Да только Эовин, похоже, фальшь в его непоколебимой уверенности замечает — иначе трактовать совсем искусственную полуулыбку не получается.
— Ты, милый друг, пытаешься меня утешить. Я ценю это, да только речи твои бесполезны, прекрати, — улыбка снова покидает её губы — слишком мало пробыв на лице, вновь ставшем предельно серьёзным и решительным. — Я хочу сражаться. Хочу доказать, что я не хуже иных витязей Рохана. Хотя… Сколько бы я ни говорила — тебе ведь всё равно не понять моей жажды подвигов. Мужчинам эта проблема попросту не ведома.
— Ошибаешься, — Фарамир печально улыбается уголками губ. Ещё мгновение он скользит взглядом по переменившемуся лицу Эовин, но затем первым же и отворачивается. Сложно признаваться в том, что больше всего не любишь в себе. — Желание выйти из тени и доказать свою значимость мне знакомо. Хотя чести оно мне не делает.
Он чувствует на себе взгляд Эовин, однако не решается повернуться. Но в то же время почему-то кажется, что осуждения в её глазах нет. Может, это иллюзия. Но, когда воительница Рохана начинает говорить, мысль о том, что она тоже замечает эту странную, непонятную схожесть, снова появляется в голове. И он не знает, радоваться этому или нет.
— Не стоит говорить про тени, когда мрак и так стремится накрыть нас, — она не пытается расспрашивать подробнее. Ей не нужны детали — Эовин и так всё понимает. Поэтому Фарамир, помедлив, не находит ничего лучше, чем согласиться, внутренне будучи благодарным за, может, и не совсем осознанную поддержку.
— Да… Пожалуй.
Они больше не говорят — это лишнее. Только продолжают смотреть вдаль, не замечая, как руки едва-едва соприкасаются.
Последние границы начинают рушиться.
Примечания:
Всё ещё верю, что свели их не обстоятельства, не печаль и не жалость, а то, что они похожи. Не во всём. Но в некоторых чертах — определённо.
Спасибо за прочтение!