Ещё раз

Саша случайно сжимает сигарету так, что она ломается пополам. Саша сам уже поломанный пополам, раздроблен в муку, из которой испекли бисквит. Хотя на кухне его воспринимают скорее как небольшой блокнотик — поэтому за свое попадание на тарелку он не волнуется. Он волнуется только тогда, когда Валик держит руки так близко к раскаленному маслу — боится, что не будет за что держаться. В теории, он может держаться за край поверхности, за полки в продуктовой. А то, что он может держаться сам за себя приходит в голову последним. Удивительно, что он сам в целом не приходит последним — если повезет даже первым. Сегодня же, первым в курилку пришел Валик — потому что Валик ответственный. Но, скорее, в контексте ответа — Саша же больше вопрос. Возможно, в другой вселенной, Саша пришел бы первым — и он эту метафору готовит на будущее. Он опирается спиной об стену, и пока Саша делает затяжку, Валик пытается надышаться. Пытаться надышаться среди участников невозможно — слишком разный воздух. С Сашей они словно дышат одним — выдыхают тоже. — Иногда я думаю, что было бы если бы мы с тобой не встретились, — говорит Валик, дергая шеей. — В этой жизни и вселенной нам повезло, — Саша проливает внутри одну из колбочек из которых состоит его все. Он чаще думает про то, что если бы Валик тогда вылетел — полетел, словно сейчас пепел на землю. Вот только даже если тот ушел, рано или поздно, все упадут в одну пропасть, и схлопнуться как и все, что однажды пало. Ведь жизнь — просто долгое падение ко дну, и как не вертись, все равно расшибешься. Саша это понимает как никто другой, а Валик, кажется, даже чуточку больше. Он, в целом, всегда знал чуточку больше — но ему все равно хочется знать что его. Он знает кухни мира, основу и о том, что в глубине у него творческое начало. Валик хочет знать, его ли это, и лягут ли продукты под нож у него также хорошо, как у Саши. Валик хочет знать, не ляжет ли он в какой-то момент под нож сам. Саша говорит: — Моя жизнь больше похожа на цирковую арену — а на меня никто не смотрит, — и декабрьская ночь хлопает своими холодными ладонями его по лицу. Разве что только Валик смотрит — и то, из-за кулис. Так безопаснее, думает — все будет хоть немного менее очевидно. Смотреть с балкона не значит работать в команде — не значит делиться чем-то. Делиться Саша вообще не любит, ни на двое, ни на трое — Саша любит быть целым-единым. Сегодня он не один — завтра, надеется, тоже. Саша как и не любил боль, так и сейчас не любит. Саша как и не любил прикосновения, так и сейчас не любит. И Саша так не любил показываться, но. Валик ответственный. Валик смог бы держать все шоу у себя на плечах, но в ответ только кивает. Валик ответственный, и, следственно, отвечает, но. Два но не два минуса — в плюс не превращаются — одно большое исключение. Валик говорит: — Мне снилось, что мы с тобою в финале. На самом деле, Валику снится, как он рассыпается, растекается и рассекается пополам. «Делюсь», думает он, «не так как я привык». Валику снится, что он кого-то целует — но больше всего ему хочется быть поцелованным. Не то чтобы раньше его не целовали — сегодня будет первый. В конце концов (и в начале начал) день заканчивается — если верить часам. А если верить Саше — день никогда не начинался. А Саше хочется верить — довериться. «Я целый и не целованный», Валик где-то в голове смеется, «ужас». Ночь темная — но они светятся неоново-фиолетовым словно медузы. Больше всего Валику хочется поцеловать Сашу — и предложение можно было бы уже закончить — посреди конкурса. Говоря мол, молодец, справляешься — но Саша знает это и так. Валик просто напоминает — и каждый раз когда Валик тянется к нему Саша напоминает тоже. «Репутация», говорит он, хлопая по петличке, чтобы не было слышно, «конкурс закончится тогда и поцелуешь». На секундочку Валик думает, что тогда вся его жизнь конкурс — и он не знает возможны ли конкурсы на цирковой арене. На секундочку Валик слишком близко к его лицу — и они соприкасаются губами. «Снова целую первым», Валик хихикает в поцелуе «даже пришел сюда первым». — А я надеялся, что ты поцелуешь меня первым. Валик кидает сигарету под ноги — Саша тоже, и это похоже на закат. Саша берет лицо Валика в ладони, даже почти не соприкасаясь — только губами. «Слово касаться так близко со словом кусаться», думает Саша, «но я же знаю, что Валик меня не укусит». Где-то на земле тлеют бычки — а они оба млеют. Рассекаются словно масло по дну сковородки. Валик зубами задевает нижнюю губу Саши. «Все-таки кусается», Саша хмыкает «но я не кусаю в ответ» Они отстраняются — Саша говорит — Я знаю, что мы уже поцеловались — но я думаю я сделал это неправильно. Могу ли я попробовать ещё раз? Он кивает, и на небе загорается ядро и новая вселенная. Руки у них не дрожат и сами они в нужной консистенции — но внутри что-то точно содрогается. Лунный свет останется — они останутся тоже. Останутся, но вряд-ли остынут — подавайте горячими и любимо-живыми.