Цитрус

Ночь раскинулась над сверкающим яркими огнями Токио будто огромный, тёмно-синий шелковый ковер с вышитыми на нем узорами в виде звёзд. Тонкий ноготок месяца подёрнут лёгкой пеленой облаков — таких сизых и невзрачных, они почти не затмевали серебристый лунный свет, закрадывающийся в потухшие окна многоэтажек. Улицы ночного города погружены во тьму, которую кое-где разбавляют желтоватые огоньки фанарей. Их свет неприятен, бьёт по глазам, заставляя идти чуть быстрее, чтобы вновь оказаться окутанным сумрачной пеленой. Они сейчас идут по жилому кварталу переговариваясь и изредка смеясь. Этот смех эхом разносится по пустынной аллее, отскакивая от голых стен панельных домов. Это заставляет проговаривать каждое следующее предложение все тише и тише, на особенно напряжённых моментах срываясь на сбивчивый шёпот. Ночной ветер в середине августа становится особенно холодным, каждый его порыв заставляет нежную кожу на руках и бёдрах покрываться мурашками, и девушка едва заметно поёживается, обхватывая плечи руками. Действительно хорошо, что в этот раз они не пошли на крышу высотного здания — она бы ведь насмерть замёрзла, а Коко ни в жизни не отдаст свою куртку или то большое, чёрное худи, в котором он сейчас. Проходили уже. Однако до библиотеки идти осталось совсем не долго, надо лишь молиться, чтобы та копия ключей подошла к огромной дубовой двери на входе, а наличие ночного сторожа ее владельцы не предусмотрели. Ночные прогулки были тем, что лежало в сердце и у Т/И, и у Коко, делая их в какой-то мере родственными душами. Инуи почти никогда не принимал в этом участие, хотя и был тем человеком, который познакомил их с Хаджиме. Это было в районе двух лет назад, тогда Т/И была эмоциональным тринадцатилетним подростком с пубертатном периодом, который выражался постоянными попытками найти приключений на пятую точку, а Инуи стал чем-то вроде дамбы, не позволяющей «прямо сейчас пойти и проверить, что будет, если сказать той компании нетрезвых парней что-то похожее на: — Знаешь, на мне ты бы кричал громче, чем на американских горках.» А потом наспор прыгнуть в фонтан в центре парка за пятьсот йен. О да, как жаль, что сейчас практически ничего не изменилось. Разве что теперь, вместо обычного кайфа от адреналина, полученного из-за ледяного ветра, что развевает за спиной пряди, пока она стоит на самой крыше высоченного здания в центре Токио… Там хочется не просто стоять. Хочется целоваться с таким же безбашенным подростком, чувствуя чужие, обветренные губы и ледяные ладони на талии даже сквозь футболку. Вместе прыгать в стекловату, держась за руки так крепко, что пальцы начинают болеть. Особенно холодными вечерами сидеть вместе на лавке и пить дешёвый энергетик из соседнего магазина, один на двоих. Греть чужие ладони своим дыханием, поднося близко-близко к лицу и касаясь такими же ледяными губами чужой кожи, видеть голубоватые венки, которые сквозь нее просвечиваются. Забраться в закрытую на ночь библиотеку и читать книги о жертвенности и любви до самого рассвета, лишь под утро возвращаясь домой. Кстати о последнем… Это не просто красивые слова из лживых уст, которым никогда не суждено сбыться. Ведь как бы ни был велик риск быть пойманными, сейчас они с Коко по инициативе девушки пробираются сквозь безлюдные и унылые улицы к старенькой и практически заброшенной всеми библиотеке на самом краю центральной части города. Ее план прочен, как швейцарские часы — дубликат ключей, взятых из рук верной подруги (а вот что они у нее делали — это уже вопрос), откроет им дверь в пустые залы библиотеки, заваленной пыльными старыми книгами и допотопной мебелью вроде столов и стульев, на которую дунешь — развалится. Дверь за собой можно так же закрыть на ключ ради большей правдоподобности картины — ходили слухи, что она сама по себе распахивается настиж от сквозняка, а случайным ночным прохожим знать о том, что внутри кто-то есть совершенно не обязательно. Возможно с первого взгляда это может показаться странным, однако не смотря на импульсивные и необдуманные поступки Т/И любила читать. В любой книге — будь то старая Испанская сказка, о которой в наше время практически никто не знает или же современные бестселлеры, так удачно проданные половине молодого населения планеты, однако в любом произведении была мораль, заставляющая задуматься. Особенно в душу западали мрачные, настолько болезненно-серые моменты, что добавь им немного материальности, и за окном начнётся ливень, заволакивая туманной пеленой все, что охватывал взгляд. После прочтения таких работ всё тело охватывала какая-то безвольная апатия, тоска по чему-то такому, что строки безжалостного писателя вырывали из глубин сердца. На глаза наворачиваются слёзы, и вот уже несколько кристально-чистых капель срываются с ресниц, въедаясь в желтоватые страницы книги. Если присмотреться, то можно заметить, как они размывают самый контур букв, которые складываются в текст, вызывающий эти эмоции. И хочется делится этим с кем-то, что бы дорогой тебе человек тоже почувствовал себя живым. Ведь мёртвое не может грустить, так? У мёртвых в низу живота не закручивается комок из трепыхающихся в муках бабочек, что вместе с тобой испытывают боль от смерти полюбившегося тебе человека, чьи страдания так детально описал автор, вместив всё буквально в пару строк. Это так восхитительно, так дьявольски прекрасно, что дух захватывает. И именно Хаджиме Коконой был человеком, с которым ей хотелось разделить свое восхищение творениями некоторых писателей. Отец Т/И был Европейцем и переехал в Японию из-за работы. Помимо воистину красивой внешности, как считали многие ее знакомые — большие глаза, доставшиеся от отца действительно смотрелись чудесно — национальность папы оставила громадный след на культурном развитии девочки. С раннего возраста ее занимали такие популярные на родине отца сказки, вроде «Золушки» или «Красавицы и чудовища». В стране восходящего солнца их мало где можно было найти, однако некоторые библиотеки все же предполагали их наличие. А маленькая Т/И снова и снова просила родителей брать ей книги про принцев и принцесс, русалок, добрых фей и ведьм в остроконечных колпаках и мрачных мантиях. И, пожалуй, слишком уж сильно переживала из-за событий, происходящих в дивных историях. Это не могло не оставить неизгладимый след на мировоззрении девушки, что в глубине души все так же оставалась той маленькой девочкой, мечтающей о своём собственном принце. Будет верным заметить, что сказки про любовь, а в более взрослом возрасте и романы — самое лживое и самое лицемерное творение человечества. Ведь после красивых историй любви наш мир кажется ещё более серым, а люди вокруг — плоскими и грубыми. И чем старше становилась Т/И, тем с менее чистыми намерениями подходили к ней парни ее возраста. Она просто не могла влюбится в человека, что говорил при первой встрече о плоской груди бывшей, а нарвавшись на толпу недружелюбно настроенных гопников убегал первым, оставляя девушку на попечение судьбы. Шел со школы рядом, не предложив помочь с тяжёлыми сумками, от которых пальцы на руках потом будут болеть, а красные полосы останутся ещё надолго. И Коко, на первый взгляд, совершенно ничем не отличался от них. Высокомерный и эгоистичный, жадный до бабла и во всём ищущий для себя выгоду. Много матерился, при первой же встрече успел послать нахуй раз пять наверное, если не больше. Смазливое личико с нахальной ухмылкой, змеиные, не иначе, глаза постоянно прищурены и смотрят на тебя свысока. На первой же минуте общения девушка крупно удивилась тому, как Инуи, такого спокойного и рассудительного, угораздило подружится с этим петухом, по другому не назовешь. Однако спустя какое-то время Т/И, сама того не осознавая, начала замечать в брюнете шарм, не свойственный остальным. Это нахальство и безразличие переодически сменялась некой… Заботой, наверное так это можно было назвать? Едва уловимой нежностью, что-то вроде скрытых в контексте комплиментов или запрятанного в куче иронии, сарказма и оскорблений стаканчика горячего кофе утром, когда тот был особенно нужен. Хоть девушка до сих пор не хотела это признавать, однако такое поведение было чем-то схоже с поведением главного красавчика школы из парочки клишированных романов, который по мере продвижения истории постепенно превращался из конченого мудака в заботливую булку, и все для главной героини. Конечно, то что Хаджиме смог бы перестать быть конченым мудаком звучало скорее как интересная вырезка из фантастического триллера, однако на корню сходство было. И, как бы это ни было прискорбно, ее тянуло к нему всё больше и больше по мере нахождения сходств с ее собственным идеалом где-то там в воображении. Как-то раз Инуи рассказал ей о связи Акане, его мертвой старшей сестры, с Коко. Это вызвало… Очень смешанные чувства, да. Наверное именно в тот момент девушка поняла, что окончательно и безвозвратно влюбилась — что-то липкое и чёрное горечью разлилось в груди, отравляя лёгкие. С одной стороны, ей было больно от того, что шансов у нее, оказывается, ноль целых хрен десятых, это было что-то вроде ревности, которая не смотря на здравый смысл заставляет сердце болеть. А с другой… Эта жертвенность и самоотверженность, с которой Хаджиме, по словам Инуи, пытался спасти ее жизнь… Она окончательно прировняла этого парня к образу идеала, делая себя зависимой от его присутствия. Искать больше поводов для встреч и желание увидеть весь спектр чужих эмоций, это было не похоже на поведение здорового человека, как считала сама Т/И, однако подруги говорили, что это вполне нормально. На данный момент они вдвоём по инициативе девушки пробирались в старенькую библиотеку, чтобы словить кайф от адреналина и провести время с пользой, как утверждала Т/И. Честно говоря, она сама не до конца поняла, по какой причине парень так быстро согласился, на него это было не сильно похоже. Просто смерил ее странным взглядом, спросив, как она планирует проникнуть в закрытое здание, на что девушка молча показала связку ключей. И всё — ни слов о том, что она ударилась головой о рояль, ни вымогательство тысячи йен за то, что он рискует ради чьих-то бредовых затей. Сама Т/И уже не раз бывала в этой библиотеке, так что наверняка знала, какая книга больше всего подойдёт под ту атмосферу, которая будет царить там среди ночи. Возможно странный выбор, однако «Русалочка» Андерсена показалась ей чем-то символичным. Девушка, что отдала всё ради своей цели, которую в итоге так и не удалось достичь — это было так похоже на Коко, как ей тогда казалось. И сама сказка, написанная красиво и необычно по сравнению со слогом популярных японских писателей, в ней явно была изюминка, которую глазами ребенка разглядеть не так-то просто. Та чистая, почти воздушная лёгкость в совокупности с отсутствием хэппи энда, превосходное сочетание. К тому же, сама девушка читала эту сказку очень давно, поэтому эмоции она будет вызывать почти как в первый раз. Осталось лишь сделать всё без происшествий… — Мы на месте, — Т/И поворачивается к Коко, практически срываясь на шёпот, а затем роется в поясной сумке, в попытках найти связку ключей. Начинает сосать под ложечкой и ладошки потеют — девушка сглатывает, мысленно пытаясь успокоится. — Да не ссы ты, тут ведь в радиусе двух улиц никого рядом нет, — Хаджиме кажется спокойнее, однако черные глаза всё-таки пробегаются по пустынному тратуару в поисках заплутавшего в ночи путника, который бы смог остановить двух подростков. — Давай сюда свои ключи, я открою. Т/И нервно кивает и протягивает связку с дурацким брелоком в виде колокольчика. С какого хрена она не сняла его с самого начала? Сейчас издаваемое им звяканье слышно на всю улицу, грубо разрывая ее тишину. Девушка даже едва заметно вздрагивает. Коко хмурится, стреляя блестящими в лунном свете глазами по сторонам, прежде чем взять из рук Т/И связку, покрепче перехватывая железные элементы, которые могут создать шум. В дверной замок ключ заходит на удивление легко. Три поворота — и тяжёлая деревянная махина со скрипом открывается, приглашая войти во тьму маленькой комнатки, служащей чем-то вроде хола. Т/И заходит первой, скользя взглядом по стилизованной лавочке и вешалке для пальто, единственному, что тут находилось. Коко шагает следом, прикрывая за собой массивную дверь. Они остаются в кромешной темноте, даже очертания друг друга не видно. — Давай, врубай фонарик на телефоне. Темно как в склепе, я в таких условиях дверь на ключ не закрою. — Тебе классно говорить, сам стоишь и втыкаешь в пустоту. А мне его ещё найти надо, — девушка секунд десять пытается наощуп открыть сумку, в итоге просто поворачиваясь обратно к другу, — Нахрен ты ее вообще закрыл?! У меня и днём зрение не из лучших, как я сейчас по-твоему хоть что-то сделать смогу? — Я сейчас просто домой свалю. Сама меня в эту залупу притащила, так ещё и возмущается, — Коконой раздражённо щурится, прожигая взглядом то место, где по теории должна была стоять девушка. Однако всё-таки приоткрывает дверь, позволяя слабому лучику лунного света ворваться в комнатку, — Я до сих пор не вижу смысла читать что-то, что в жизни точно не получится использовать, так ещё и с тобой. — Будь добр, не ной. Тебе не идёт, — Т/И всё-таки включает фонарик, наводя его на лицо змеёнышу напротив. Тот кидает на нее один из своих самых яростных взглядов вместо ответа, прежде чем провернуть в замочной скважине дубликат ключа. Так и подмывает сказать что-то вроде «Ну вот и умница, слушайся мамочку», однако зная Хаджиме, после такой реплики он точно психанёт и свалит в закат, а доводить ситуацию до ручки у нее в планы не входило. Хотя, если уж на то пошло, разъярённая мордашка Коко стоила бы двух недель непрерывного байкота с его стороны — восхитительное зрелище. Основной зал библиотеки встретил подростков звенящей тишиной и запахом старых книг. Мягкий лунный свет просачивался сквозь мутные стёкла окон, ложась полосами на досчатый пол, испещренный трещинами и изломами. Сквозь лучи «ночного солнца» были прекрасно видны мириады крошечных пылинок — всё это вместе создавало почти сказочную картину… Что-то вроде заброшенной библиотеки в школе магии, со старинными деревянными стеллажами до самого потолка, на которых были сотни и сотни книг… Они все такие потрёпанные и засаленные, в изношенных временем переплётах со стертыми буквами, кое-где стоят неаккуратно, завалившись на бок. А сами стеллажи простираются в глубину зала, куда лунный свет не имеет доступа, отчего в узких проходах скапливается мрак. И это всё выглядит настолько величественно, что девушка замерла у входа, с восхищением осматриваясь. Даже Коко не было слышно — видимо такой эффект помещение произвело не только на Т/И. — Ну… Надо признать, выглядит неплохо, — Хаджиме первым подаёт голос, медленно подходя к краю стеллажа, проводит по нему ладонью. — Хотя могли бы и нанять нормальную уборщицу, пыль на полках ужасная. — Это дизайн, ты просто не понимаешь, — Т/И фыркает, уходя в глубь зала. Глаза уже привыкли к темноте, поэтому найти там нужную книгу не составит особого труда. Обложка странного грязно-розового цвета, на ней выцветшие буквы, вещающие о том, что это сборник. Видок у нее не из лучших, однако в этой обстановке, чем-то похожей на заброшенное всеми место из фильмов, такая книга смотрелась просто потрясно. — Ты долго, — Коконой стоит у места администратора, опираясь задницей о крепкий деревянный стол, чем-то похожий на учительский. Скучающе смотрит на обложку книги в руках Т/И и, страдальчески вздыхая, спрашивает, — А что-то ещё более древнее ты не могла найти? Она же от одного прикосновения рассыпется. — Как видишь, нет, — пожалуй иногда действительно легче промолчать на его высказывания, ибо это уже не выносимо. Т/И подходит к крайнему стеллажу у самого окна. Лунный свет падает прямо перед ним, наверное это будет самым удачным местом, где можно расположится. Девушка садится на пол, скрещивая ноги по-турецки, и хлопает ладошкой рядом с собой, приглашая присоединится. Коко в лёгком шоке смотрит на неё, как на умалишенную, а затем слегка качает головой: — Прошу, только не говори мне, что ты удумала сидеть на полу, где- — Хорошо, я промолчу, — Т/И раздражённо втягивает в себя воздух, закатывая глаза. Ну да, хотела она романтики с таким человеком. Похоже действительно в детстве роняли, раз в ее светлую головушку вообще пришла мысль о том, что это возможно, — Не выделывайся и садись, ничего с твоими джинсами от Луи Витон не станет. — Если то, что ты сейчас держишь в руках не будет окупать стоимость этих джинс, —на секунду замолкает, садясь в метре от нее — к противоположному углу стеллажа, целенаправленно игнорируя наличие пространства между ними, — Клянусь, заставлю купить новые. — Как скажешь, папочка, — Т/И ухмыляется, подползая ближе к парню под его недовольный взгляд, и кладёт книгу себе на колени. Открывает содержание, пробегаясь по нему глазами, а после прогартывает страницы до нужной. Брюнет внимательно следит за тонкими пальчиками девушки, едва заметно облизывая пересохшие губы. «Давай я дам тебе десять тысяч йен, а ты будешь называть меня так весь следующий месяц» — проносится в мыслях, от чего хочется дать самому себе пощёчину. — Наверное я просто буду вслух читать, так ведь удобнее?.. — Т/И оборачивается к Коко, и, получив от того утвердительный кивок, прислоняется спиной к его плечу, устраиваясь удобнее. На щеках появляется лёгкий румянец, который вряд-ли можно заметить на лунном свету, однако девушка все равно поправляет волосы так, чтобы длинные пряди закрывали большую часть лица от чужих глаз. Прокашливается, бегло просматривая текст, и, наконец, начинает читать:

«В открытом море вода совсем синяя, как лепестки самых красивых васильков, и прозрачная, как чистое стекло, — но зато и глубоко там!»

Хаджиме внимательно слушает, склонив голову набок. Против воли в глубинах сознания всплывает изображение, которое описывает автор. Т/И читает тихим, спокойным голосом, пусть и без выражения, как этому учат в драм-кружках, однако так даже лучше. Эго не позволяет это признать, однако от голоса девушки и царящей вокруг тишины приходит некое умиротворение — хочется просто положить голову на чужое плечо и закрыть глаза. Он так устал от людей.

«Другие сёстры украшали свой садик разными разностями, которые доставались им с затонувших кораблей, а она любила только свои яркие, как солнце, цветы да прекрасного белого мраморного мальчика, упавшего на дно моря с какого-то погибшего корабля.»

Теплое дыхание парня куда-то в затылок и мягкое тепло, разливающееся по телу. Страницы книги кажутся призрачно-белыми, и где-то в подсознании есть ощущение, будто они сейчас расплывутся по комнате как облако дыма. Крошечные пылинки кружатся в медленном, ведомом лишь им танце. Возможно это вальс, темп которого им, обычным подросткам, понять не дано. Девушка прижимается к брюнету, кладя голову ему на плечо. Это выходит как-то само собой, действие, затерянное между строчек о сказочном морском мире с прекрасными русалками.

«Часто по вечерам все пять сестёр, взявшись за руки, подымались на поверхность; у всех были чудеснейшие голоса, каких не бывает у людей на земле, и вот, когда начиналась буря и они видели, что корабль обречён на гибель, они подплывали к нему и нежными голосами пели о чудесах подводного царства и уговаривали моряков не бояться опуститься на дно; но моряки не могли разобрать слов; им казалось, что это просто шумит буря, да им всё равно и не удалось бы увидать на дне никаких чудес — если корабль погибал, люди тонули и приплывали к дворцу морского царя уже мёртвыми.»

Пальцы девушки хватают уголок страницы и тянут на себя, а Коко кажется, что они сделаны из полупрозрачного стекла. От лунного света они кажутся ещё тоньше и бледнее, сквозь кожу просвечиваются голубоватые венки, которых днём он почему-то не замечал. Рука тянется вперёд, чтобы едва ощутимо прикоснутся к нежному девичьему запястью, однако на полпути брюнет одергивает себя, делая вид, что хотел поправить подвёрнутую штанину джинс. Да, пожалуй на него слишком повлияла атмосфера момента, с этим надо что-то делать.

«Приходилось то нырять в самую глубину, то взлетать кверху вместе с волнами; но вот наконец она настигла принца, который уже почти совсем выбился из сил и не мог больше плыть по бурному морю; руки и ноги отказались ему служить, а прелестные глаза закрылись; он умер бы, не явись ему на помощь русалочка. Она приподняла над водой его голову и предоставила волнам нести их обоих куда угодно.»

— Дай угадаю, она это сделала зря, и в конце окажется, что он конченый? — Нет, конченый здесь только ты, — Т/И зло сверкает глазами в сторону Хаджиме. А такая атмосфера была… Ей даже на секунду показалось, что парню действительно нравится книга, но увы, похоже она зря надеялась на что-то романтичное — скорее Инуи согласится на мейк-ап ее авторства, чем Коко будет вести себя нормально хотя-бы пол часика. — А вот это уже обидно.

«— Если люди не тонут, — спрашивала русалочка, — тогда они живут вечно, не умирают, как мы?

— Ну что ты! — отвечала старуха. — Они тоже умирают, их век даже короче нашего. Мы живём триста лет, но, когда нам приходит конец, нас не хоронят среди близких, у нас нет даже могил, мы просто превращаемся в морскую пену. Нам не дано бессмертной души, и мы никогда не воскресаем; мы — как тростник: вырвешь его с корнем, и он не зазеленеет вновь! У людей, напротив, есть бессмертная душа, которая живёт вечно, даже и после того, как тело превращается в прах; она улетает на небо, прямо к мерцающим звёздам!»

Хаджиме отрывает взгляд от страниц книги и едва слышно вздыхает, всматриваясь в небо. То-ли окно слишком мутное, то-ли плохое зрение мешает что-то рассмотреть, однако кроме светлого пятнышка луны не удалось увидеть ни единой мерцающей точечки. Лишь бескрайние черные просторы, прерывающиеся на темных контурах многоэтажек. Огоньки в черных глазах потухают, оставляя место обычному безразличию, с которым Хаджиме продолжает слушать сказку.

«— Помни, — сказала ведьма, — что раз ты примешь человеческий облик, тебе уже не сделаться вновь русалкой! Не видать тебе ни морского дна, ни отцовского дома, ни сестёр! А если принц не полюбит тебя так, что забудет для тебя и отца и мать, не отдастся тебе всем сердцем и не велит священнику соединить ваши руки, чтобы вы стали мужем и женой, ты не получишь бессмертной души. С первой же зарёй после его женитьбы на другой твоё сердце разорвётся на части, и ты станешь пеной морской!»

— Дурёха, — вдруг снова подаёт голос Коко. Т/И непонимающе останавливается, ожидая продолжения чужих слов, — Зачем она это делает? Ради призрачной надежды, на которую полагаться просто глупо. В этом нет смысла. Поэтому я и не читаю подобную херню. Внутри разливается острая обида на чужие слова, хочется возразить, однако слова застревают комком в горле. Разве ему не знакомо это ощущение?..

«Когда она очнулась, над морем уже сияло солнце; во всём теле она чувствовала жгучую боль. Перед ней стоял красавец принц и смотрел на неё своими чёрными, как ночь, глазами; она потупилась и увидала, что рыбий хвост исчез, а вместо него у неё две ножки, беленькие и маленькие, как у ребёнка. Но она была совсем нагая и потому закуталась в свои длинные, густые волосы.»

— Мм… Тоесть ее совсем не смутило появление кое-чего другого помимо ног? — Коконой гаденько усмехается, сверля хитрющими глазами чужой затылок. Т/И сначало непонимающе смотрит в открытую книгу, а после густо краснеет, разворачиваясь всем корпусом к парню. — Поумерь свои фантазии, больной ты извращенец! —сборник аккуратно складывается, а затем прилетает в ухмыляющееся лицо. Под злобное шипение парня, что сейчас был занят растиранием поврежденной переносицы, Т/И вновь раскрывает книгу на нужной странице и продолжает читать.

«День ото дня принц привязывался к русалочке всё сильнее и сильнее, но он любил её только, как милое, доброе дитя, сделать же её своей женой и королевой ему и в голову не приходило, а между тем ей надо было стать его женой, иначе она не могла ведь обрести бессмертной души и должна была, в случае его женитьбы на другой, превратиться в морскую пену.»

Коконой наконец успокаивается и, немного меняя позу, продолжает слушать. Голова девушки, лежащей на его плече, на этот раз приносила некие неудобства, поэтому Хаджиме, стараясь не отвлекать, касается ладонью ее виска, мягко отодвигая. Т/И на секунду замирает, а после, как ни в чем не бывало ложится на чужие колени, поднимая книгу над лицом и, как ни в чем не бывало, продолжает чтение. Брюнет шокировано смотрит на обложку книги, что теперь закрывает девичье лицо, острые скулы немного краснеют.

«Русалочка жадно смотрела на неё и не могла не признать, что лица милее и прекраснее она ещё не видала. Кожа на лице принцессы была такая нежная, прозрачная, а из-за длинных тёмных ресниц улыбались синие кроткие глаза.

— Это ты! — сказал принц. — Ты спасла мне жизнь, когда я полумёртвый лежал на берегу моря!»

Т/И закусывает губу и делает небольшую паузу, едва слышно вздыхая. Действительно несправедливо, понимать, что сердце любимого тебе человека отдано другой, что вряд-ли смогла бы ценить это так, как ценила бы его ты. Ведь скорее всего сестру Инуи немного забавляла любовь десятилетнего мальчишки, девушка почему-то была уверена в этом. И даже если Акане и относилась к этому серьёзно, вряд-ли она чувствовала тоже самое. А от этого было только больнее. Коко опускает взгляд вниз, однако лицо закрыто обложкой книги — понять, что случилось с интонацией девушки не предоставлялось никакой возможности, однако он все же промолчал, продолжая слушать.

«Русалочка вспомнила, как она впервые поднялась на поверхность моря и увидела такое же веселье на корабле. И вот она понеслась в быстром воздушном танце, точно ласточка, преследуемая коршуном. Все были в восторге: никогда ещё она не танцевала так чудесно! Её нежные ножки резало, как ножами, но она не чувствовала этой боли — сердцу её было ещё больнее. Она знала, что лишь один вечер осталось ей пробыть с тем, ради кого она оставила родных и отцовский дом, отдала свой чудный голос и ежедневно терпела невыносимые мучения, о которых он и не догадывался. Лишь одну ночь оставалось ей дышать одним воздухом с ним, видеть синее море и звёздное небо, а там наступит для неё вечная ночь, без мыслей, без сновидений.»

— А я ведь говорил… — голос Хаджиме был немного хриплым. Если бы Т/И опустила книгу, она бы увидела лёгкую горечь в чужих глазах, что хмуро прожигали дыру в оконном стекле. Внутри что-то кольнуло… Наверное от интонации, с которой парень произнес эти слова. Стало очень-очень грустно, даже не смотря на то, что она уже читала эти строки. Где-то в подсознании промелькнула мысль, что сказке всё-таки удалось задеть холодное сердце Коко.

«— Мы отдали наши волосы ведьме, чтобы она помогла нам избавить тебя от смерти! А она дала нам вот этот нож — видишь, какой он острый? Прежде чем взойдёт солнце, ты должна вонзить его в сердце принца, и когда тёплая кровь его брызнет тебе на ноги, они опять срастутся в рыбий хвост и ты опять станешь русалкой, спустишься к нам в море и проживёшь свои триста лет, прежде чем превратишься в солёную морскую пену. Но спеши! Или он, или ты — один из вас должен умереть до восхода солнца!»

Голос Т/И становится более взволнованным, и Хаджиме, наверное, даже интересно, как все закончится. Ведь в любом случае финал будет безрадостным, только вот какое из этих зол наименьшее? Незаметно для себя пальцы вплетаются в волосы девушки, нервно перебирая пряди. А та, кажется, этого и не замечает, лишь сильнее сжимая книгу в руках.

«Русалочка наклонилась и поцеловала его в прекрасный лоб, посмотрела на небо, где разгоралась утренняя заря, потом посмотрела на острый нож и опять устремила взор на принца, который во сне произнёс имя своей жены — она одна была у него в мыслях! — и нож дрогнул в руках у русалочки. Ещё минута — и она бросила его в волны, которые покраснели, точно окрасились кровью, в том месте, где он упал. Ещё раз посмотрела она на принца полуугасшим взором, бросилась с корабля в море и почувствовала, как тело её расплывается пеной.»

Голос Т/И предательски дрогнул, спохватившись, она чуть ли не до крови кусает нижнюю губу, стараясь сделать так, чтобы секундная слабость осталась незамеченной, однако тщетно. Коко выхватывает книгу из ее руки и склоняется над лицом девушки, взволнованно всматриваясь в блестящие глаза. — Верни, там ещё пол страницы, — девушка привстаёт и тянется за книгой, избегая чужого взгляда. Однако голос надламывается и звучит ещё тише, чем надо, оповещая о полном фиаско, и от этого расплакаться хочется ещё сильнее. Чёрт, и какого это все происходит именно на глазах Коконоя? Он же жизни потом не даст со своими постоянными издевательствами, уж лучше умереть. Щеки стремительно краснеют от чужого взгляда, и Т/И окончательно отворачивается, пытаясь скрыться от мерзкого ощущения незащищннности. — Эй, дурочка, ты что, плачешь? — голос звучит растерянно, а черные брови в удивлении поднимаются. Хаджиме неуверенно касается чужого плеча ладонью, а после медленно разворачивает к себе, обнимая. Девушка совсем не сопротивляется, просто обвивает шею парня руками, утыкаясь в ее изгиб, и тихо всхлипывает. Инуи как-то рассказывал про один-единственный раз, когда они ходили вместе с Т/И в кино на мелодраму, куда она затащила его чуть ли не насильно. А потом Сейшю пришлось добрых пол часа успокаивать рыдающую девушку — Коко тогда решил, что лучший друг утрировал ее чувствительность в своих рассказах, однако по-видимому нет. — Да ладно тебе, ты же это уже читала, — касается ладонью затылка, неуверенно прижимая к себе. Легонько поглаживает по спине, нервно втягивает в себя воздух, пытаясь успокоиться — какого черта это происходит именно с ним? Он же никогда особой тактичностью не отличался, так с чего ему знать, что в таких ситуациях надо говорить девушкам? Совсем растерянно шепчет в длинные пряди волос, вжимаясь в них лицом, — Ну тише… Почему ты плачешь? — Потому что ты мне нравишься, — подрагивающим голосом пробормотала Т/И в чужую шею и лишь спустя секунду поняла, что сказала. Ладонь на спине замирает, и сам Коко напрягается, она это чувствует даже через одежду. Внутри все будто обрывается, и где-то в голове запоздало проносится «Ой». Во всём теле появляется слабость, а среди звенящей тишины слышен лишь стук собственного сердца, отдающий болью в виски. Девушка уже готова расплакаться во второй раз, только на этот раз от неловкости ситуации. О боже, какая же она идиотка… Все ведь было так хорошо, а теперь Хаджиме вряд-ли продолжит с ней общаться. А если и продолжит, то она сама больше никогда не сможет ему в глаза посмотреть. Просто ужасно. Т/И уже хочет освободиться из ослабшей хватки чужих рук, едва слышно извиниться и свалить подальше от этой библиотеки, чтобы после весь остаток ночи проплакать в подушку, как вдруг парень тихо и непривычно серьёзно произносит: — Ты мне тоже. Тишина, в которой слышно, как падают на поскрипывающие доски пылинки. Т/И застывает на месте, смотря в пустоту перед собой. Коко ничего не предпринимает — ни отталкивает от себя, но и не притягивает ближе. Девушка, уже начиная думать, что ей послышалось, тихо переспрашивает: — Что?.. — Ты мне тоже нравишься. Коконой наконец сдвигается с места, мягко отстраняя девушку за плечи. Она несмело поднимает взгляд, который тут же задерживается на глазах Хаджиме. Они непривычно спокойные, с едва различимым огоньком грусти, прожигают насквозь. Как ни странно, под пристальным взглядом Коко становится спокойно и тепло. Т/И рвано выдыхает, когда холодные пальцы парня касаются кожи на щеке и бережно стирают застывшую там слезинку. — Не плачь больше из-за ерунды, хорошо? — Коконой тяжело вздыхает и вновь прижимает к себе девушку, на этот раз смелее. Взгляд пронзительно-черных глаз останавливается на раскрытой на случайной странице книге. Уголок с номером оторван, да и сам разворот кажется чуть более потрёпанным, чем другие. Глаза вырывают из контекста строчку и почему-то именно сейчас Коко кажется, что ею неизвестный автор пытался описать именно Т/И.

«Она умела и любила читать, но и в книге читала преимущественно между строк, как жила.»