Благоразумие

      Неспешная прогулка по распустившемуся пышным цветением саду Хогвартса не приносила удовольствия. Забини немного завидовал тому, что природу не трогало уныние и тихая скорбь по кому-то родному, тому, кто больше никогда не ступит в его обитель, кто больше вообще никогда не пройдётся по этой земле. Давно тяготивший сердце груз только усиливал своё давление.       Парень тяжело вздохнул и сощурил глаза, провожая пустым взглядом румяный закат. Этот год Блейз запомнит на всю жизнь. Год одиночества, боли, страха и ненависти. И если он когда-нибудь почувствует, что в его жизни что-то может измениться к лучшему, то непременно избавится от тех вещей, напоминающих этот проклятый год.       Блейз пытался понять в какой момент его существование наполнилось печалью, и он стал таким чувствительным, от того ещё более замкнутым. В тот момент, когда Грейнджер поцеловала его в последний раз? Ведь знай, что девушка исчезнет, он изо всех сил попытался бы её уговорить остаться.       В тот день, Блейз, будто что-то предчувствуя, не мог выпустить её из своих объятий, пальцы упрямо искали её ладони. Хотелось кожей ощутить каждую прорисованную на них линию и изгиб. Он так скучал по её поцелуям, застенчивой полуулыбке и пленительной нежности. Каждый раз, прикасаясь к её лицу Забини вздрагивал от восторга и невозможности вздохнуть. Едва уловимый запах цитрусовых духов кружил голову, заставляя прильнуть губами к пульсирующей венке на шее девушки. Как же тяжело было оставаться джентльменом, когда хотелось зайти дальше поцелуев и поддаться тому, чего хотело тело.       Узнав, что Гермиона ушла с Поттером, Забини представлял, как избивает гриффиндорца до полусмерти и проклинает за то, что тот поставил под угрозу жизнь Грейнджер; за то что ввязал её в войну с Пожирателями смерти и Волдемортом; за то, что посмел сыграть на её благородстве и дружбе. Блейзу хотелось разыскать её, объяснить какую глупость она совершает, но девушка пропала бесследно. Его сердце разъедала горькая тоска, навязчивость Паркинсон раздражала и потому ещё острее ощущалась необходимость присутствия рядом Гермионы. Хотелось её запаха, голоса, разговоров, касаний, чтобы она являлась во сне и целовала его. Он скучал по ней до безумия и, когда одиночество доходило до крайности, а сердце цеплялось за пережитые с ней воспоминания, он шептал куда-то в пространство: «Я люблю тебя, Гермиона».       Уже потом спустя время он понимал, что она правильно сделала, что ушла, ничего не сказав заранее. При нынешних порядках Гермиона вряд ли пережила бы этот год. Блейз нервно дёрнулся и часто заморгал, отгоняя жуткие картины, что рисовало воображение. Но один ужас сменил другой, когда Забини подумал о матери. Прошлые летние каникулы Блейз провёл в одиночестве, удовольствие доставляли только частые переписки с Гермионой, одна тайная и, как оказалось, последняя встреча. Тем летом не могла не успокаивать новость о том, что миссис Забини поставила своё семейство в известность о том, что уехала к подруге. Блейз надеялся, что она на долгое время укроется от преследований Пожирателей смерти.       В начале безрадостного, безгрейнджерного сентября, он получил от мамы записку с просьбой приехать домой повидаться. Несмотря на то, что в школе уже распространялись сплетни о том, что Амбридж была не таким уж и наказанием для Хогвартса, Забини всё же пошёл к новому директору просить разрешения отправиться домой. Отослав из бывшего кабинета Дамблдора брата и сестру Кэрроу, Снейп ошарашил Забини новостью, что возвращаться ему больше некуда. Блейз не отстранял одеревеневшего взгляда от профессора, прокручивая сказанные им слова. Язык онемел, парень не осознавал дышит ли он вообще, только ощущал, как сердце яростно билось о похолодевшие ребра.       Размеренным, спокойным голосом Снейп сообщил, что в момент нападения в поместье никого не было. Глядя на непроницаемого профессора он пытался понять, что теперь ощущает и может ли ему верить. Слишком резво всё повернулось, и Блейз не мог понять, почему всё ещё было комфортно в обществе бывшего декана. Домой его не пустили.       Только через три месяца Забини отправился в особняк. Итак не имея все эти дни поводов для радости, он расстроился ещё больше, как только приблизился к дому. Горящие раньше светом окна поглотила темнота и копоть. От античных колонн, недавно украшавших бело-золотистый фасад, остались лишь побитые куски мрамора, а широкие треснутые ступени теперь приглашали подняться в место помеченное Пожирателями смерти. Занимаемое мамой крыло было уничтожено.       Парень шагнул вверх по ступеням, слушая, как под ногами хрустит снег и мелкие камешки, а где-то в вышине тоскливо проскулил ветер. Он поежился. Заметив на скошенной массивной входной двери метку, Забини презрительно поджал губы, пытаясь не выплеснуть из себя злость. Протиснувшись внутрь, Блейз удивился, увидев, что гостевое крыло и часть его собственного крыла были более-менее целы. По крайней мере он не побоится подняться вверх по лестнице и проверить это.       Ему хотелось посмотреть, что стало с его собственной комнатой, но глаза зацепились за припорошенное серым пеплом мамино кресло, что провалилось вниз со второго этажа и теперь ярким пятном торчало среди обломков стен и мебели. Четкий приказ, взмах палочки и обломки расступались перед волшебником, посыпая своей пылью его голову и плечи. Он должен убедиться, что под завалами никого нет. Чем ближе он подходил к креслу, тем сильнее ощущал знакомый аммиачный запах. От страшной догадки перехватило дыхание, взмах руки, и под обломком плиты он увидел прогнивший труп мистера Эридана. Других мертвецов в поместье не было.       Позже появился Румми. Домашний эльф был счастлив видеть любимого хозяина, особенно существо расчувствовалось, когда Блейз погладил его по лысой голове. Румми пытался сдержать слезы, а Забини эта встреча принесла некое облегчение. Он внимательно выслушал эльфа, узнав, что мама спрятала Лойала в подвале и приказала Румми стеречь его, но он так и не понял, что стало с хозяйкой и куда потом убежал Лойал. Эльф был уверен только в одном: мистера Эридана в момент нападения дома не было и он погиб уже после нападения Пожирателей смерти, что-то усердно ища. Мужчина сам не заметил, как попал в ловушку. Проявив к бывшему отчиму жалость, Забини завернул его в саван и уведомил соответствующие органы о смерти чистокровного. Дальше похоронами занимался не он.       Вновь прогоняя воспоминания Блейз качнул головой. Свежий весенний ветер не наполнял лёгкие долгожданным облегчением, наоборот, сладкие цветочные ноты вызывали тошноту и брезгливость. Благоухание сада было не к месту. Гибли волшебники, каждый день был наполнен трауром потери. Хогвартс погряз в унынии и неопределённости будущего. Казалось, что многовековое здание впало в долгое, тяжелое раздумье и перестало дышать.       Вновь втянув чистый воздух, Забини опустил глаза на свои руки. Тонкие линии на бледных ладонях напоминали скорее порезы, нежели линии судьбы. Волшебник задумался, что в будущем будут делать эти руки и какой разум будет ими управлять. Мечты и перспективы выбора были такими же нечеткими и неосязаемыми, как призраки в замке.       По телу прошла колючая дрожь, кто-то наблюдал за ним. И этот кто-то мог донести не весть что двум садистам Кэрроу. Забини ненавидел этих жестоких полудурков. Не имея ума, лишь благодаря Волдеморту, они обрели власть и безнаказанно пользовались ею. Из их поганых ртов вылетала ругань и оскорбления маглов и маглороженных. Вот только, кто на самом деле был «грязным животным»?       Задрав подбородок и расправив плечи, Забини вернулся в школу. Едва повернув голову и покосившись через плечо, Блейз, убедившись, что за ним никто не следит, привычным, уверенным движением поправил галстук. Идти в гостиную или комнату не хотелось. В библиотеку? Он не хотел осквернять их любимое с Грейнджер место своим паршивым настроением. Хотелось пойти туда, где совсем нет людей. Миртл. Он послушает, как девочка плачет и скулит. Миртл сделает то, на что не способен Забини, то, что он давно подавил в себе.       Дверь в туалет была закрыта. Забини удивился этому, но после усмехнулся, решив, что его наверняка никто не побеспокоит. Произнеся заклинание, дверь бесшумно открылась и точно так же без малейшего скрипа закрылась, когда волшебник вошёл внутрь. Стоящие в центре, будто в плотном хороводе некогда роскошные раковины, не позволяли разглядеть того, чей короткий всхлип тихим эхом отразился от стен туалета.       Забини облокотился о дверь и прикрыл глаза. Удушливый запах сырости и затхлости бессовестно пробивался в легкие. Он усмехнулся ироничной мысли в голове: вот, чем пах этот год — удушьем. Пальцы обеих рук прошлись по коротким волосам и сошлись в замке на затылке. Костяшками он ощутил незаметную влагу на деревянной двери. Здесь ему тоже не место. Блейза тянуло в библиотеку. Откуда-то с потолка сорвалась большая прозрачная капля и, ударившись о кафель, распласталась в мутной лужице таких же капель. Раздался шаркающий звук ботинка, кто-то шмыгнул носом. Из-за умывальников показалась чья-то вытянутая нога в дорогой сделанной из тонкой кожи туфле.       Блейз часто заморгал, поняв, что это Малфой. На лице вновь отразилась безрадостная усмешка. Обойдя умывальник, он увидел бледное лицо слизеринца. На мгновение Малфой выпучил на него свои неестественно синие глаза, что выражали ни то испуг, ни то досаду. Драко поджал ноги в коленях, готовясь вскочить. Тонкие губы кривились в бесшумном подборе слов. Замешательство Забини сменилось отягощающим спокойствием, он, последовав примеру Малфоя, снял с себя пиджак, одним движением расстелил его и присел рядом. Расслабленно вытянул одну ногу, на согнутую другую оперся локтем.       — Чего тебе? — с враждебной ноткой в голосе спросил Драко, всматриваясь в профиль беспристрастного лица друга. Выпрямив спину, он положил руки на согнутые колени.       Блейз повернул лицо к Малфою. Чёрные глаза хранили безмолвие, только цеплялись за всё, что выдавало настроение Драко: небрежно расстегнутый ворот рубашки, растрепанные волосы, покрасневшие глаза и перекошенный в злобе рот. За этот год и отношение к другу менялось: иногда Блейз злился, презирал, игнорировал, сочувствовал, недоумевал и старался понять мотив его поступков. Он понимал, что именно внутренняя мука друга не позволила Забини отвернуться от него.       — Я не нуждаюсь в твоей жалости, Забини!       Драко казалось, что если Блейз не пошлёт его и не даст повода для ссоры, то он вот-вот сломается, обрушив на того поток своих мучений.       — Я никогда не испытывал жалость к тебе, Малфой. И ты это знаешь, — спокойно ответил парень. Он понимал, что ставит того в неловкое положение, ведь Малфой не хотел чтобы его видели таким жалким и уязвимым. — Всё то время я просто поддерживал тебя, зная, что всё те гадости были только способом самоутвердится, не остаться в тени. Я знал, почему ты так себя ведёшь и кто за этим стоит. Ты не такое дерьмо, которым хочешь казаться, Драко.       — Я! Как ты смеешь?! Я… — яростно взглянув на Забини, Малфой запнулся. Ему хотелось оскорблениями защищаться от проницательного однокурсника, но он не мог. Не мог позволить себе унизить единственного человека, в котором нуждался. — Ты не понимаешь, — Малфой вновь вытянул ноги, не соприкасаясь с Забини.       — Чувство вины? — уточнил Блейз.       Ему хотелось, чтобы Драко сказал: «Да». Если ответ будет отрицательным — это станет концом их дружбы.       — А из-за чего ты чувствуешь вину? — губы скривились, последнее слово вызвало горечь на языке и прыснуло ядом там, где больно забилось сердце.       — Из-за того, что некоторые поступки заставляют меня каяться и видеть кошмары.       Закрыв худой синюшной рукой лицо, Драко опустил голову. В груди жгло.       — И как… — он поднял на друга измученный взгляд, — как избавиться от чувства вины? Я — убийца, Блейз. Я помню лицо той старухи, и как её тело поедали трупоеды. И не могу стереть с памяти лицо мисс Бербидж. Почему она посмотрела на меня?! Почему не оставила свой взгляд на Снейпе? Из-за этого нельзя умирать. Не из-за этого… — губы затряслись, он сквозь зубы втянул воздух и устремил взгляд куда-то в потолок.       Блейз вздохнул, какую поддержку, кроме понимающего молчания он мог предложить Драко? Груз в груди немного ослаб от признания Драко. Однозначно, друга разъедало чувство вины. Скорбь нависла над головами волшебников. Мог ли Забини удивиться убийству? Почти полтора года назад он помог Драко избавиться от трупа, как до этого помогал матери. Но сколько их ещё на руках Малфоя? Он качнул головой и поделился собственным опытом:       — Не пытайся избавиться от чувства вины, Драко. Это якорь удерживающий нас в рамках морали и человечности.       — Меня убьют, если я не обрублю эти концы, — он впился взглядом в лицо друга. В его нынешнем окружении Забини был тем якорем, что ещё удерживал, не позволял погрязнуть в крови. — Меня считают слабаком.       — А ты кем себя считаешь?       — Перестань, Блейз. Ты себе не представляешь, что происходит «там». Но я не могу. Не хочу, — шепнул Драко, боясь, что его услышат. — Я должен, но не хочу. Если бы был шанс.       Слизеринец не мог понять, сочувствует ли он тому, но самобичевание Драко давало повод оставаться друзьями. Чтобы поддержать друга, Забини обнял Малфоя рукой за шею и похлопал по плечу.       — Иди, — попросил Малфой, едва толкнув Блейза в рёбра. — Я скоро.       Забини не нужно было повторять дважды, он поднялся, отряхнул пиджак и ушёл из обители Плаксы Миртл. Уже подходя к подземелью, слизеринец услышал хриплый голос Кэрроу.       — Эй, ты! Повернись! — потребовал он.       Поджав челюсть и глубоко вдохнув, Блейз повернулся. Сутулый мужчина, высокомерно смотрел на него своими наглыми свиными глазками.       — Почему ты до сих пор шляешься по коридорам?       — Я успеваю… — произнести «сэр или профессор» так и не повернулся язык. Забини считал, что это существо не заслуживает этих званий, — мистер Кэрроу.       — Забини, — гыкнул Кэрроу. Глаза заблестели гнусным удовольствием. — Говорили, что ты — просто гений в зельеварении и темных искусствах. Год прошёл, а я никакой гениальности не заметил, — насмешливо поджал губы Пожиратель.       Ничего не отвечая, Забини молча смотрел на коренастого мужчину. Он видел на какие зверства способен этот маг, глупо ввязываться в ссору с садистом.       — Не твоя ли мамаша пыталась бежать от Пожирателей смерти? — оскалился Кэрроу. Тело приятно напряглось, он почувствовал лёгкое покалывание от возбуждения. Сейчас-таки, этот щенок паршивой суки должен был проявить хоть какие-то эмоции. Он предвкушал унижение Забини, его злость. Его наконец осенило что, вот он — повод, чтобы наказать заносчивого слизеринца. Первого слизеринца. — Или может быть она подохла под развалинами собственного поместья? Эта паршивая шлюха!       Чёрные глаза блеснули презрением, желваки натянулись, как провода, подчеркнув острые скулы. Зубы заскрипели, Блейз крепко сжал рукой грязный пиджак, борясь с желанием сделать с Кэрроу то, что тот делал со строптивыми учениками Хогвартса.       — Об этом было известно ещё в сентябре. Сыворотка правды доказала, что я ничего не знал о планах матери, — отчеканил Забини. — Доброй ночи, мистер Кэрроу.       Магу показалось, что в интонации Забини прозвучало: будь проклят, ублюдок! От того хотелось задеть и наказать высокомерного слизеринца. И чтобы задержать его, не дать уйти, он улыбнулся, смакуя каждое слово догоняющее уходящего парня:       — Особое удовольствие доставило перекошенное от пыток лицо твоей красивой мамаши и выгибающееся стройное тело, — он очертил в воздухе изгибы стройного тела женщины. — Хороша же была сука! Хороша!       Ярость застилала глаза, образ униженной, страдающей матери белым шумом затуманил разум, разрывая сердце в груди. Рука потянулась за палочкой. Тяжелый вдох и пляшущие красные точки перед взглядом ослепили волшебника, эмоции подчинили тело.       — Забини, не смей! — крепкая рука перехватила предплечье парня. Снейп всматривался в полные смертоносной ненавистью глаза и ещё сильнее сжал решительную руку.       

***

      Страх потери — это подлый зверь, удерживающий тебя в мёртвой упряжке и довольно потешающийся над твоей беспомощностью. А сколько твоих слабостей он обнажит прежде, чем ты скинешь его оковы?