Загнать и уничтожить

      Сорок восемь часов. Ровно сорок восемь часом с того момента, как Дэнни отключился. Ни о какой работе не шло и речи! Всё внимание Влада было приковано к этому маленькому несчастью.       В первый день он проспал почти десять часов, а по пробуждению ощущал лишь мышечную боль и хрупкое тело в своих руках. За всё это время мужчина ни разу не покидал комнату, окончательно забив на все свои потребности, в том числе и на сон. Единственное, он всё же сменил потрепанный окровавленный костюм на болотного цвета кофту с эмблемой любимой команды и распустил почти полностью распавшийся хвост. Как последний параноик, он регулярно проверял давление и температуру мальчика, ощупывал шею на случай аллергического отёка. Стоило дыханию стать тише и Мастерса тут же охватывала паника — он действительно помешался. Как больной ОКР он выполнял устоявшиеся «ритуалы», прислушиваясь к навязчивым мыслям.       Плотно задёрнутые шторы и выключеный свет поддерживали в комнате сумрак, а закрытое окно — тепло. Ни на секунду Мастерс не менял положение этих вещей, лишь бы не тревожить сон Дэниела. Если быть точнее, он сам прекрасно справлялся с тем, чтобы к нему пристать с очередной проверкой, но под препаратами мальчика не будили даже прикосновения к синякам.       Всё шло… хорошо? Да неужели?! Мужчина вообще с трудом мог вспомнить дни, когда с парнем всё было хорошо, за исключением тех случаев, когда тот отсыпался после патрулирования. Ни температуры, ни высокого давления, ни аллергии — ничего! Влад, конечно, подбирал лечение не на удачу, — он довольно тщательно изучал медикаменты и их совместимость — но всё равно был удивлён.       Сейчас шёл сорок девятый час тишины. На улице уже стемнело, в помещении царил полный мрак. Полукровка устало потёр глаза, чтобы те перестали предательски закрываться и глубоко вздохнул. Он устал, как никогда, даже не от нахождения в одной и той же комнате и не от кромешной тьмы — нет. Он устал переживать. Влад сидел на краю кровати, держа тонкую бледную руку, покрытую синяками, неподвижную уже третьи сутки и не смог сдержать одну единственную слезу, что скатилась по лицу, упала на ткань брюк и мгновенно впиталась. А что, если на самом деле придётся лишить мальчика его сил? Что с ним будет? Выживет ли он вообще или…       Из размышлений вырвал громкий вздох. Наконец-то, он просыпается! Мастерс положил ладонь на грудь сына и ненадолго прикрыл глаза, чтобы успокоиться. Через секунду его руки коснулись тонкие, холодные пальцы. Он вновь посмотрел на сына и тот уже повернул к нему голову. Выглядел парень, мягко сказать, неважно, совсем замученно глядел на отца и, после нескольких вдохов, всё же смог прошептать: Д— Ч… что произошло? Пап, что с тобой?       Мужчина понял, что его опасения подтвердились. Дэнни ничего не помнит. Сейчас он искренне не понимает, почему Влад обеспокоенно осматривает его, а на лице читается плохо скрываемая боль. В— За меня не переживай, барсучонок — Прошло ещё несколько секунд. Раздвоенный осторожно провёл большим пальцем по ранам на солнечном сплетении — Ты помнишь что-нибудь перед тем, как отключился? Д— Я… возможно. Помню, что кто-то кричал, но это был не ты. Ещё, кажется, на тебе была кровь, да? Прости, нет, сложно вспомнить что-то конкретное… В— Всё хорошо, тебе не за что извиняться. Как ты себя чувствуешь?       Дэнни на минуту задумался. Он перевёл взгляд на задёрнутые шторы, затем попытался подняться на локтях, но не смог даже найти точку опоры, к тому же, руки его просто не слушались и не смогли бы удержать тело. Его попытки остановила тяжёлая рука на плече, успокаивающе поглаживающая выпирающие ключицы, покрытые царапинами. В— Не надо. Ты ещё слишком слаб, чтобы подняться. Чувствуешь что-нибудь? Д— Только… чёрт, голова кружится. Не знаю даже. Как-будто и не спал, просто усталость.       На самом деле, Мастерс был более чем доволен этим ответом. Не было боли и это главное. Да, слабость, но не тот ад, который был два дня назад.       Он хотел задать ещё пару вопросов и осмотреть парня на живую, но и рта раскрыть не успел. Д— Пап, я серьёзно. Что с тобой? У тебя даже голос сел, я про твоё лицо вообще не говорю.       Влад понятия не имел, как на такое отвечать. До него только сейчас стало доходить, что влажная дорожка на щеке ещё не высохла, а взгляд был полон сочувствия и страха. Мысли о возможном разделении сына с его сущностью никак не покидали голову, от того контролировать себя становилось лишь тяжелее, но полукровка стойко выдержал на себе обеспокоенный взгляд. Благо, без света выражение его лица сыну было недоступно. В— Я просто немного устал, только и всего. Д— Ты… ты плакал? В— Дэниел, ничего не случилось. Возможно, тебе просто показалось в темноте, к тому же- Д— Включи свет. В— Тебе сейчас не… Д— Влад! Включи, сейчас же.       Подросток не успокоится, пока не получит желаемое, а это самое «желаемое» сейчас просто разрыдается. У Влада отличное зрение, тем более для темноты. Он видит этот непонимающий взгляд, видит синяки, царапины, выпирающие кости, а хуже всего то, что во всём этом виноват он сам. Если бы не его любопытство, в тот день они оба улетели бы домой и не слышали спора винчестеров. Может, мужчина бы переговорил с ними позже, придумал, что делать с сыном и как можно преподнести ему новую информацию, но нет же! Стоял, обнимал, заставляя слушать. А что потом? Потом то защитил? Нет! Не уберёг, чуть не ввёл тот чёртов мидазолам, чуть не потерял… Д— Пожалуйста, просто включи свет и я успокоюсь… — Прошептал парень спустя почти две минуты.       У Влада не было выбора. Неизвестно, как бы отреагировал сын на отказ, поэтому мужчина нехотя потянулся к лампе и слабый свет озарил комнату. Д— Ты… Я ничего не помню… Чёрт, что с тобой?!       Дэнни видел перед собой осунувшееся лицо, глаза, полные слёз, окровавленную губу — пускай рана зажила уже давно, только стереть следы времени не было — и распущенные седые волосы, закрывающие почти всю правую половину лица. И пускай всё расплывается, но это он видит чётко. Ещё чётче он ощущает лёгкое прикосновение, мягкие движения пальца на щеке и невольно прижимает чужую руку сильнее, чтобы та никуда не исчезла. В— Я просто… Я немного устал, сынок — Мастерс улыбнулся, насколько это было возможно — Не надумывай лишнего.       Теперь пришла очередь Дэнни проливать слёзы. Он в замешательстве, видит же, что что-то случилось, но ни выпытать, ни вспомнить не может. Варианты были разные — один хуже другого и он остановился на самом волнительном. Д— Подожди. Это я тебя ударил?! Чёрт, пап, я- В— Нет, разумеется нет! Я же сказал — не надумывай. Это не твоих рук дело. Д— Но ведь… Стоп! Я помню! Ты уходил куда-то, а потом… потом вернулся с этим. Да! Ты же вчера вечером улетал.       Влад поймал себя на мысли, что не хочет говорить об этом сейчас, однако, будет лучше, если Дэниел узнает всё от него, а не начнёт вспоминать эпизоды его пребывания в лихорадке. С другой стороны, можно было задать чуть больше наводящих вопросов и лишь потом выдать мальчику упрощённую версию произошедшего. В— Не вчера. Дэнни, ты проспал двое суток.       Парень окинул мрачную комнату непонимающим взглядом и вновь уставился на Мастерса. Судя по всему, что-то в его памяти начало проясняться. Он вздрогнул и с опаской посмотрел на собственную руку, чтобы убедиться в правдивости пришедшего осознания. Д— Это же твои, да? Не-ет… Я тебя укусил! Пап, прости! Больно было? В— Тише, — Движения пальца по щеке успокаивали своей теплотой, пока мужчина шёпотом приводил сына в чувства — ты бы не смог укусить слишком сильно. К тому же, извиниться стоит мне, как минимум за эти синяки. Только не бойся из-за регенерации — они пройдут, как только блокатор перестанет действовать.       Ни капли не успокоил. Подсознание выдало почти забытое ощущение выжигающей боли, настолько сильной, что хотелось содрать с себя кожу, впрочем, именно этим полукровка и занимался. Дэнни зажмурился, повернув голову в сторону и плевать, что сейчас он не чувствовал даже этих синяков — от воспоминаний было не легче.       Он сжал отцовскую руку дрожащими пальцами, не желая расставаться с его теплом. К горлу подкатывала паника. Картинка с каждой секундой вырисовывалась всё ярче и становилось пугающе реалистичной.       Захотелось уйти от этого, не видеть, не чувствовать подступающую от страха тошноту и мальчик открыл глаза, но никак не ожидал увидеть Влада, то есть, такого Влада. Опустившего голову, закрывающего невидимое, из-за спадающей платиновой чёлки лицо и шепчущего что-то совсем неразборчивое.       «Чуть не позволил ему умереть… И что потом? Ты псих, абсолютный! Сломай этот проклятый шприц, чтобы даже не думать о том, как ты собирался отравить сына этой дрянью! Давай, жалей себя, это же ты два дня назад лежал тут, прижатый к кровати и вопил от боли, подонок!»       Мастерс убрал руку с лица Дэнни, в последний раз обвёл истерзанную шею, а после рвано выдохнул и наклонился вперёд, положив голову на грудь мальчика и приобняв его за талию. В— Прости, маленький мой! Больше никогда, слышишь? Я никогда не трону тебя, что бы ни произошло…       С языка не сорвалось ни слова, подросток лишь поднял голову с подушки и уткнулся носом в серебристые волосы, зарывая в них пальцы. Такие мягкие, прямые, совсем не седые, как казалось со стороны, словно от природы цвет был именно таким, а нетронутые возрастом локоны оставалась всё такими же «пушистыми».       Дэнни чувствовал, как тяжело дышит Влад, как у него дрожат руки и хуже всего — его слёзы. Он никогда не видел, чтобы отец плакал и даже не думал, что когда-нибудь увидит, точнее, услышит, ведь голову мужчина не поднимал.       «Это он за меня так перепугался?» Д— Пап, всё хорошо! Только не… не плачь, ладно?       Тут слёзы полились и у Дэнни. Он вспомнил. Вспомнил, как они прилетели к родителям и что там произошло. Вспомнил из-за того, что Мастерс сейчас так крепко обнимал его, словно защищая и точно так же, как в тот день, только теперь лёжа на его груди и будучи на две головы ниже.       Мужчина не убрал руки с талии, но всё же приподнялся, заглядывая в испуганные, сверкающие от влаги голубые глаза. Непослушная чёлка серым полотном перекрывала лицо, а мальчику настолько захотелось сейчас его увидеть, что он лёгким, ленивым движением заправил прядь на ухо, остановив руку на шее полукровки.       Влад совсем невесело усмехнулся, когда заплаканный парень попытался изобразить натянутую улыбку. Они оба устали, это понятно. Старший гибрид выдохнул с облегчением от осознания, что сыну не больно, иначе он бы не смог так спокойно двигать повреждённой кистью, переминая его волосы на затылке, но спросить нужно было, хотя бы для собственного спокойствия. В— Что-нибудь болит? Может, озноб или тошнота, что угодно? Д— Только голова немного кружится, больше ничего. А тебе нужно поспать, пап, смотреть же на тебя больно! В— Это подождёт. Нужно закончить пару дел. Д— Не подождёт, потом закончишь! Давай, ложись рядом.       Мужчина отрицательно покачал опущенной головой и нехотя отстранился, поднимаясь на ноги и заставляя тонкие руки упасть с его шеи. Он молча перевоплотился, исчезая в закрытой двери, а Дэнни, упираясь локтями в простынь недоумевал, что же такого потребовалось Плазмиусу, если он на ногах с трудом держится, но всё равно упорно идёт и делает? Подросток был слишком удивлён, чтобы надолго задумываться о пришедших воспоминаниях, потому без отрыва пялился на выход, ожидая возвращения раздвоенного.       Прошло не больше десяти минут, как, уже будучи человеком, Мастерс открыл дверь, но следом прикрыл её за собой, чтобы температура в помещении не упала. Он держал в руке небольшой термос, а на губах больше не было крови. Это успокаивало. Такой Влад успокаивал. В свободной тёмно-зелёной кофте с золотой эмблемой, с распущенными шёлковыми волосами, лёгкой улыбкой на лице и невероятной плавностью движений.       Дэнни смотрел на приземлившегося рядом с ним мужчину с ещё большим непониманием. Неужели его «супер важным делом» был кофе или какой-то другой горячий напиток? В— Дэнни, можешь сесть поудобнее. Боюсь, на одной руке ты пока не удержишься.       Парень с трудом выполнил указание, облокотившись о спинку кровати. Влад открыл термос и протянул ему, всё ещё находящемуся в недоумении. Д— Это какой-то очередной препарат? Пап, со мной всё- В— Никаких больше препаратов. Просто выпей это и, прошу, постарайся не торопиться. Что-то мне подсказывает, что остановиться тебе будет тяжело.       Мужчина усмехнулся, чуть опустив веки, а Дэнни трясущимися руками обхватил термос с напитком. В нос ударил сладкий, такой знакомый, но, в то же время, менее резкий запах. После первого же глотка Дэнни несдержанно застонал, закрыв глаза. Он даже не понимал, насколько был голоден последние несколько дней. Сладкое, но совсем не приторное рисовое молоко с неизвестной ему смесью, напоминающей детское питание. Ещё один глоток. Он уловил ягодный вкус и сморщился от удовольствия, совсем по-детски ухватившись за своё «сокровище». Как же Влад был прав — невозможно оторваться! Однако, хотелось немного поговорить, когда пересохшее горло слегка восстановилось. Д— Почему рисовое? В прошлый раз было обычное. В— В прошлый раз я и не думал, что у тебя анемия. Советую тебе в принципе отказаться от животного молока, барсучонок. Полегче?       Мальчик хмыкнул, в знак согласия, вновь возвращаясь к спасительной вкусности. Он растягивал удовольствие, как только мог, но ему всё равно показалось, что уж слишком быстро закончилась его тягучая радость. Отставив пустой термос на тумбочку, Дэнни неожиданно резко схватил Влада за предплечья, когда тот уже хотел встать и отнести сосуд на кухню. В— Дэниел, это быстро. Д— Не-а! Ты сейчас выключишь свет и ляжешь рядом, ясно? В— Тогда ты угомонишься? Д— Нет. Я угомонюсь, когда ты перестанешь меня проверять. Правда думаешь, что я не замечаю, как ты проверяешь температуру? В— Сынок, пойми… Судя по твоему взгляду, ты уже всё вспомнил, ну или вспомнил большую часть — На этих словах парень сильнее сжал предплечья отца и, чуть не начав плакать, отвёл взгляд в сторону — Я боюсь, что лечение может подвести. Ты слаб и истощён, маленький мой, и я даже думать сейчас не хочу, чем для тебя обернётся медикаментозное похмелье. Просто позволь мне проследить это.       Подросток настойчиво удерживал чужие руки, хотя понимал, что, если мужчина решит, то слабые мальчишеские ладони его на месте не удержат, поэтому давить пришлось словами. Д— Ты боишься за меня, а я боюсь, что ты уснёшь на ходу и где-нибудь свалишься! Вот сам подумай, ты же всё просчитал, что может случиться?       Мастерс задумался. Он чётко знал, что блокатор будет действовать ещё не одни сутки, а значит и призрачная регенерация всё это время работать не будет, следовательно, срок действия препаратов будет таким же, как и у обычных людей, плюс-минус пол дня, с учётом проблем со здоровьем. Если так посмотреть, то четыре дня в запасе есть однозначно.       И действительно, о чём переживать? Да о чём угодно! Как минимум об изуродованной детской психике, жутких синяках и царапинах по всему телу и о недостаточном питании, последствия которого парой уколов не вылечишь, но сейчас Дэнни был прав на все сто процентов — эта ночь не предвещает ничего хоть чуточку требующего внимания.       Смиренно выдохнув, мужчина посмотрел на измученное усталостью лицо сына. В— Уговорил, так уж и быть. К тому же, ты очнулся гораздо раньше, чем я предполагал. Д— Круто! Ах, да, ещё кое-что — Мастерс непонимающе уставился на черезчур серьёзного полукровку — Я понятия не имею, чем ты занимался эти два дня, но мне что-то интуиция покоя не даёт. Не поешь завтра утром — начну скандалить, это я тебе обещаю! Услышал?       На лице раздвоенного растянулась виноватая улыбка, но за руки его больше не держали.       Выключив свет и обойдя кровать с другой стороны, Влад устало рухнул на постель. Он пронаблюдал, как сын сползает обратно на подушку, затем придвинулся ближе, положив руку под голову мальчика и обнял его за поясницу. Дэнни льнул к тёплой шее, к такому привычному, полюбившемуся теплу грубой кожи, уложив ладони на груди старшего гибрида. Ему не хотелось засыпать без этого. Хотелось каждую ночь проводить вот так: вместе ложиться, позволять себе тонуть в заботливых объятиях, периодически проходясь кончиками пальцев по мягким платиновым волосам, что так непослушно спадали на ключицы мужчины. Это было так по-детски. Как маленький, забитый, нуждающийся в защите пятилетний мальчишка, он жался ближе к подтянутому взрослому телу.       «Совсем ещё ребёнок… Засыпай, маленький мой, я больше никуда не уйду».