Разве нет?

            Обычно сентябрь каждый год знакомит нас с невероятными погодными условиями: дождь, слякоть, грязь, холод. Многие считают, что в этом нет ничего хорошего и красивого. Но как же любопытно наблюдать за резко меняющимся видом деревьев с абсолютно разных, на первый взгляд, цветов листьями. Посмотришь на одно дерево — совсем еще не стало «мишенью» осенней поры: листья такие же зеленые, свежие. Посмотришь на другое ­– к нему уже подкрался сентябрь, даря по своему времени года ярко-жёлтые, оранжевые и местами коричневые листья.             Как многое не ценится, когда ты еще совсем ребёнок. Не удается замечать красоту смены дня и ночи. Ребёнком ты просто понимаешь, что сейчас уже вечер, а завтра будет новый день. Уже становясь взрослее, ты понимаешь, что счастье заключается в том, что у тебя есть стопроцентная вероятность того, что это «завтра» наступит.             Такие мысли посетили Гермиону, наблюдающую за сменой видов из окна «Хогвартс-Экспресса». Как говорят: «В дороге думается лучше», и именно этим решила заняться новая староста Хогвартса, пока поезд не прибудет в конечный пункт, который являлся её вторым домом уже 7 лет.             События войны никогда не отпускали Гермиону, особенно во снах. Казалось, что только закроешь глаза, и сразу же без предупреждения открывается шкатулка с не самыми лучшими воспоминаниями. Первое время Гермиона просыпалась в поту, с учащенным дыханием и ощущением присутствия наблюдающего за ней со стороны. После таких «красочных» и мрачных кошмаров сон обходил ведьму стороной. Поэтому несколько своих ночей Гермиона проводила на кухне с чашкой крепкого чёрного кофе. Казалось, что если хочешь убежать от нынешней реальности, просто создай себе новую, полную жизни, радости и смеха. Но Гермиона не пыталась создать новую: она просто решила бежать быстрее.             Спустя время Героиня войны, благодаря зелью сна без сновидений, смогла спокойно спать. Но упрямая гриффиндорка хотела не просто спрятаться от своего ненавистного прошлого, а сразиться с ним на равных. Именно поэтому Гермиона решила спать всегда с включенной лампой. Польза от этого, казалось, была маленькая, но со временем, выработав привычку спать со светом, ведьма смогла видеть во снах не только боль и страдания, но и цепляться за светлые моменты.             Многочисленные разговоры Джин с дочерью об отказе доучиться в Хогвартсе заканчивались провалом. Гермиона хотела окончить свой последний курс, несмотря на некоторые негативные ассоциации этого места с кровавой бойней, многочисленными смертями и искалеченными душами. Также дополнительным и большим плюсом были письма Гарри и Рона, которые она получала всё лето. Мальчики рассказывали, что готовы и хотят вернуться в стены школы, и уговаривали свою «самую умную ведьму этого столетия» отправиться с ними. Только они могли дарить радость и веселье только своим присутствием.             С Роном Гермиона решила остаться друзьями после их недолгого романа. Они оба поняли и приняли тот факт, что дружить у них получается куда лучше, чем встречаться, поэтому разрыв не стал потрясением для обоих. И дело было далеко не только в Роне. Он остался таким же, каким и был, но что касается внешности: небо и земля. Высокий, широкоплечий, подкаченный от постоянных тренировок по квиддичу парень на предпоследнем курсе был поводом для обсуждения многих девочек школы с разных факультетов (даже со Слизерина). Но одной только внешности не хватало Гермионе Грейнджер. Темы для поддержания разговора Гермиона чуть ли не записывала на бумаге каждый день, дабы избежать неудобных пауз. Все их разговоры начинались и заканчивались однотипным образом. Каждый разговор! Героиня войны ожидала, что в отношениях с младшим Уизли она сможет познать настоящие чувства, наполненные страстью, нежностью, необходимостью.             С тринадцати лет юная Грейнджер каждый вечер со своими родителями проводила в гостиной комнате их маленького, но уютного дома за просмотром какого-нибудь хорошего фильма. Гермионе нравились все фильмы о любви, где главные герои, пройдя через сотню испытаний, смогли обрести себя и друг друга. Казалось, что такая любовь способна не только высоко поднимать тебя над землей, но и также низко опускать, чтобы совершить еще один полёт.             Подобные чувства не проснулись в Гермионе к Рону, что стало причиной её мыслей о скорейшем расставании. Они остались добрыми и лучшими друзьями, и поэтому теперь их троица во главе с Гарри не имела неловких разговоров и действий.             — Гермиона, у тебя всё хорошо? — спросил Гарри неуверенным, но обеспокоенным тоном.             — Эм… Да, всё в порядке, просто задумалась… — ответила Гермиона, медленно теребя края своей выглаженной белой рубашки.             — Ты уверена, что это была хорошая идея поехать доучиваться в этом году? — спросил Рон с не менее озадаченным выражением лица. — С твоим умом тебя могли бы сразу взять без окончания школы в Министерство Магии. Кингсли бы с распростёртыми объятиями встретил тебя в качестве работника Министерства.             — Рональд, — вздохнув, начала Гермиона. — Мне льстит, что ты оцениваешь мои знания так высоко, но даже я не могу знать всего. Мне бы очень хотелось доучиться и научиться в этом году новому, изучить тонну разных интересных книг о магии…             Немного помолчав, она продолжила с уже не скучающим выражением лица, а грустным:             — Да, в школе всё напоминает о том, что было, но эта вечная гонка со временем не даёт мне остановиться и свободно дышать. Трудности закаляют, и я готова к ним. Честно, — резюмировала Гермиона, уже интенсивнее теребя края рубашки от такого тяжёлого ответа.             — Но ты же знаешь, что всегда можешь поговорить с нами об… — не успел закончить Гарри.             — Знаю, но в этом нет необходимости, правда. Ты слишком драматизируешь, Гарри, — с натянутой улыбкой ответила Гермиона.             Гриффиндорка доверяла своим мальчикам целиком и полностью. Гермиона была как сосуд с необычной жидкостью, а Гарри и Рон знали каждый ингредиент данного снадобья, но совсем не знали последствия. Они не знали, что будет если выпить содержимое в сосуде. Аромат этой «субстанции» напоминал вишню (как гель для душа Гермионы), но вот вкус её был пропитан горечью. Они видели только то, что хотели увидеть, и именно поэтому они даже не подозревали, какие мрачные мысли порой приходят в её светлую голову.             Гарри всегда был более понятливым и спокойным, чем Рон, но даже он иногда не понимал весь спектр эмоций, которые жили в Гермионе после окончания войны.             — Тебе, конечно, в этом году половина Гриффиндора позавидует. Статус старосты даёт много положительных вещей, — стараясь перевести тему, заявил Гарри.             Подняв бровь в вопросительном жесте, Гермиона ждала аргументы Мальчика-который-выжил.             — Во-первых, ты будешь жить в своей собственной комнате в Башне старост. Во-вторых, ты сможешь снимать очки с факультетов за несоблюдение правил.             — Особенного со змеиного факультета, — гордо добавил Уизли, скривив губы в неприкрытой брезгливости.             — Ну, и в-третьих, должность старосты только положительно повлияет на твою характеристику для любой работы в мире Магии.             — Да, новый статус — новая ответственность. Я мечтала об этой должности, — с лёгкой улыбкой на лице сказала Гермиона.             — Только ты не забывай о нас. Приходи почаще в нашу гостиную. А то постоянные игры с Роном в волшебные шахматы быстро смогут надоесть.             — Эээй… — протянул Уизли с наигранно недовольной интонацией.             — Хах, конечно же я буду к вам приходить. Даже надоесть вам успею, и вы будете Мерлина умолять, чтобы я вернулась в свою Башню.             Золотое трио засмеялось во весь голос, и атмосфера сразу из шторма перешла в штиль. Если бы не такие светлые моменты, как бы Гермиона смогла одна справляться с прошлым злом?             — Я отойду ненадолго, хотела подышать воздухом.             Поттер и Уизли коротко кивнули, и Гермиона поспешила выйти из купе.             Открытое окно с порывистым ветром охлаждало от недавнего веселья красные и горячие щёки гриффиндорки. Хотелось, чтобы такой внутренний покой и состояние счастья, пусть и на несколько минут, оставались на долгое время в ней. А лучше навсегда. Как в одну минуту веселье с близкими тебе людьми могло вызывать внутри тепло, согревающее, как пламя огня? Но и этому пламени не дано было разгореться.                    Боковым зрением Гермиона заметила, что она здесь проводит мыслительный процесс не одна. Повернув вправо голову, она узнала нарушителя её недолгого счастья. Платиновые волосы выделяли своего владельца на фоне его черных одежд. Черный пиджак, аккуратно выглаженный, черная рубашка и классические брюки не напоминали похороны, а наоборот, говорили об утонченности и изысканности данного одеяния. С напряженным выражением лица он наблюдал за сменяющимися видами из окна вагона. Его мертвецки бледная кожа, заострившийся нос и впалые щеки совсем не пугали, не вызывали ужас. Они вызывали беспокойство. Гермиона не знала, почему, но это точно было беспокойство.             Это был Малфой. Драко Малфой собственной персоной.             Уже развернувшись в сторону своего купе, его серые, как океан во время шторма, глаза вдруг столкнулись с ней.             Гермиона Грейнджера первой красавицей Хогвартса никогда не была, но в этом году судьба решила удивить его. Её вечно непослушные и кудрявые волосы в этот раз спускались длинными локонами на её спину. Обтягивающая белая рубашка, расстёгнутая на две верхние пуговицы, подчёркивала за год изменившуюся небольшую грудь. Черная юбка-трапеция и черные гетры демонстрировали длинные и красивые ноги гриффиндорки. Но самым выделяющимся из её нынешнего вида были глаза. Эти карие глаза, напоминающие выдержанные огневиски, смотрели будто не на тебя, а во внутрь. Казалось, что она одними глазами может залезть к нему в голову и просмотреть все мысли и воспоминания, даже не напрягаясь в легилименции.             Не выдержав такого пристального взгляда, Драко решил направить свой взгляд в сторону окна.             — Ты во мне дырку прожжёшь, Грейнджер. Могла бы менее заметно рассматривать мои прекрасные черты лица.             Потеряв на несколько секунд смысл сказанных им слов, Гермиона с гордо поднятой головой решила ответить:             — Пф, не переоценивай свои способности, Малфой. Не такой ты уж и пуп земли, чтобы всё крутилось вокруг Вашего величества.                    — Вау, — с неподдельным изумлением произнёс Драко. —У нашей гриффиндорской зубрилы зубы прорезались. Даже укусить может.             — Поверь, я могу укусить очень глубоко, если есть мотивация. А мотивация вроде зазнавшегося, самовлюблённого, трусливого хорька вызывает невероятное стремление укусить сильнее.             — Я смотрю, ты со всем страх потеряла? — с нескрываемой злостью выпалил Малфой. — Думаешь, что смогла меня задеть? Нихера! Не надейся, что после закона «Об опеке магглорождённых и запрете издевательств над ними за кровь» я перестану ненавидеть тебя. Я тебя уничтожу, если ты переступишь за ту черту, которую переступать никому не позволено. Особенно тебе.             — Угомонись, Малфой, и не трать ни моё, ни своё время на свои глупые и пустые угрозы, — с еле выдаваемым испугом в голосе парировала Гермиона. — Считаю этот разговор бесполезным и скучным. Думаю, мы закончим на этом.             И без промедления гриффиндорка пошла в сторону своего купе с уже опять краснеющими щеками, но уже от злости, ни разу не обернувшись своему недавнему собеседнику.             — О, нет, Грейнджер, это только начало, — сказал Малфой с ехидной улыбкой на лице и поспешил вернуться в своё купе.             С первым осенним холодком жизнь должна начаться сначала, и «Хогвартс-Экспресс» продолжал свой путь, даже не догадываясь о том, что именно в эту минуту начинается новая история.