Date night

Кинастон сам себе казался гениальным тактиком, когда, прежде чем нажать на номер Матвеева на экране телефона, отправил ему сообщение. «Не знаю, что я боюсь больше. Что разбужу. Или что ты не спишь. И не в одиночестве». Русский Эдварда под градусом всегда давал слабину. Но текила была выпита, грамматика казалась правильной, и в итоге палец все-таки нажал на вызов. После какого-то количества гудков и короткого звука, за которым последовал, кажется, вздох самого Матвеева, Эдвард начал первым. – Максим? – голос заискивающий, почти напуганный. Матвеев всегда выключал звук телефона перед сном, кроме ну совсем уж исключительных случаев. А тут уснул в наушниках – на свою погибель – и вместо размеренных голосов идущего нон-стоп сериала услышал назойливый звонок. Принял не глядя, а когда услышал знакомый голос с британским акцентом на том конце провода, обреченно вздохнул. – Прошу прощенья, что звоню ночью. Очень-очень прошу у тебя прощенья. Но я так много думал о тебе... Обернулся – а уже ночь. А думать не могу прекратить. И спать не могу. Мысли... Выдав эту не совсем связную тираду, Кинастон коротко вдохнул и замолчал. – Поэтому ты мне мстишь и не даешь спать, да? – недовольно, сонно, но с уловимой иронией. – Чтобы ты мучился не один? – Да, – совершенно серьезно ответил Эдвард, потом уловил иронию и тихо смущенно рассмеялся. В этом смехе можно было прочесть много всего: и общую нетрезвость и почти детский восторг. Чувствуя, как от звуков хрипловатого со сна, но такого долгожданного голоса – у него начинают гореть уши, Кинастон выпалил: – Еще не поздно. Еще не два. И, пока Матвеев не возразил что-нибудь очень разумное про утреннюю тренировку, продолжил: – Максим... – последовала загадочная пауза. – Мне было неудобно спрашивать про тебя у... коллег. Я старался делать это очень осторожно. Макс уткнул лицо в подушку, пытаясь вникнуть в суть вопроса, по которому нужно было непременно его разбудить, и проклинал свое хорошее воспитание. Мог бы не брать. Положить трубку. Сказать, что очень устал и хочет спать. Но нет, лежит, слушает, идиот. Голос у Эдварда приятный, правда, музыкальный. – И, если я правильно понимаю, ты сейчас ни с кем не встречаешься? То есть я... погуглил, – это слово показалось ему смешным, Эдвард зазвенел колокольчиком. – Может быть, ты дашь... мне шанс? И вот смысл дошел-таки до уставшего мозга, Матвеев раздраженно выдохнул и перешел на американский английский, чтобы донести Кинастону свое возмущение на его родном языке с неродным акцентом. – Oh my God, really? You're calling me to find out whether or not I am single? You're an egoist, Edward, – а произношение на удивление хорошее, не считая легкого проглатывания «w». Не зря столько языком занимался. – Are you drunk? Эдвард на том конце линии задохнулся, обиженно втянув носом воздух. А потом трубка разразилась сочетанием негодования и мольбы: – Who am I supposed to ask? Пушкин? I’m terribly ashamed, but I have not such a close friend yet to discuss with her the guy I like! I have no one to go shopping with, not to gossip. And this has been happening for months, Max! Months, – раздалось прерывистое сопение. Видимо, у Кинастона был какой-то способ для оценки своей степени опьянения. – Я пьян не сильно. Few shots of tequila. Thank you for asking. Кинастон не зря играл у них женскую роль: оскорбился, как настоящая самолюбивая дива. Очаровательно. Но стыдно, потому что в словах его (ее?) была доля правды. В ответ послышался шумный (грудная клетка-то у Макса широкая, будь здоров) вздох. Тишина. А потом сказанное смягчившимся тоном: – So you couldn't just ask me? Am I so terrifying? – пауза, шуршание. Макс на спину перелег и прикрыл лицо ладонью, хоть и находился почти в полной темноте. Понял, что обидел, снова выдохнул. Извиняться лучше на родном. – Ладно, Эдвард... Прости. Я плохо сплю всю неделю, потому нагрубил. Думал, что-то случилось, раз ты звонишь посреди ночи. Сразу в настроение разговора не въехал... Вот. Давай попьем кофе после репетиции? Завтра? – Давай попьем кофе завтра утром? У тебя, – голос Кинастона стал тише и мягче. То, что Максим извинялся сам, мгновенно перенастроило его. И будь у мобильника витой провод, как у стационарных телефонов в классическом кино – точно бы накрутил на палец. – Нет. Ты не страшный. You're more alike charming... glorious prince. Being close to you is breathtaking. Maybe that's why I was silent. Макс... – делать паузы Эдварду было принципиально. – Можно я к тебе приеду? Обещаю, я не отниму много времени. А потом ты уснешь. Хорошо. Я знаю хороший способ уснуть. Не... tequila. Although I can grab the bottle. – You're very upfront, Edwaaard, – когда Максим переходил на английский, тембр его голоса неизменно становился ниже и глубже. Выслушав предложение до конца, он усмехнулся и произнес вердикт. – Я жду тебя час, а потом ложусь спать, – вот теперь тон действительно стал соблазнительным. – Не успеешь – не открою. Адрес смс-кой скину. And no. I want you without the tequila. Эдвард хотел было ответить, что такой поток откровенностей на кого попало он не льет, и вообще это смесь алкоголя с измучившим его ожиданием. И акция одноразовая, беспрецедентная (это слово, он естественно не выговорил бы), для одного только человека – Максима Матвеева. И Кинастон обычно так не делает, и вообще... Услышав мурчащую интонацию и представив улыбку от уха до уха с лукаво сощуренными глазами, Эдвард попыл и выговорил только: – See you soon. «I want you», пусть произнесенное в контексте, так сильно отдалось в груди и животе, что Эдвард даже запаниковал. Не хватало возбудиться раньше времени. Вечер и так был мучительным из-за мыслей и фантазий. Тренькнула смс-ка – и Кинастон сорвался с места. На сборы у него ушло героически мало времени. Такси как раз успело подъехать, а он уже стоял одетый, в кроссовках и с пухлой сумкой-мешком на плече. И с последним шотом текилы в пальцах. Прекрасно зная, какой Матвеев зожник (тоже классное слово выучил), свой градус Эдвард сбивать всё-таки не рискнул. Ягодную жвачку в рот кинул. Но не для таксиста. На таксиста было плевать. Сколько Кинастон ехал – сказать было сложно – слишком нервничал. И даже ночной воздух не помогал немного придти в себя. Как во сне он преодолел домофон, добрался до нужной двери. И когда она щелкнула, смог только улыбнуться. слегка прижимая подбородок к шее от смущения и глядя Матвееву то в грудь, то все-таки в лицо. – See you, – положив трубку, быстро настучал свой адрес и даже в скобках указал ближайшую станцию метро. Потому что если вдруг Кинастон напутает, произнося заказ, сориентироваться будет легче. Какая забота. Макс поднялся, теперь уже окончательно пробудившийся от томящего предвкушения, включил лампу на прикроватном столике, пошел умылся, поправил только с вечера вымытые волосы – сейчас непривычно длинные, ниже подбородка – и был готов встречать гостя. Матвеев встретил на пороге свежим, собранным, домашним: пижамные широкие брюки в клетку, неизменная майка-алкоголичка, бессовестно демонстрирующая рельефные, крепкие плечи и руки. Любимый свитер был предусмотрительно снят и отправлен на кресло – утепляться сейчас ни к чему, Эдвард не кино в обнимку приехал смотреть. Как круто поменялись планы на ночь после одного единственного звонка, подумать только. Эдвард казался ему привлекательным, соблазнительным, но чересчур плотный график и инстинкт самосохранения в контексте географии их встреч все время останавливали. Может, и хорошо, что останавливали, вдруг иностранный коллега испытывал к нему нечто большее, чем просто желание? Чужая голова потемки. – Проходи, – Максим улыбнулся едва-едва заметно, впустил внутрь, запер дверь. Взгляд упал на набитую сумку. – Я смотрю, ты ко мне надолго? Эффект был бы сильнее, только если бы Макс встретил Эдварда топлесс, но ноги и так стали ватные. Он мог бы сделать Матвееву еще одно очень искреннее пьяное признание: рядом с ним его самоощущение ныряло в женское «я», как спортсмен с вышки. И даже без брызг. Низ живота скрутило жаром, вразумительного Кинастон ничего не произнес, только рот приоткрыл. И неловко хохотнул, спуская сумку на пол. Он затруднялся сказать, что в ней, не считая того, что кинул сегодня сверху. Но однозначно это было «самое необходимое». Кинастон явно смущался, перешагнув порог, потому Макс сам шагнул ближе, осторожничая, как с фарфоровой статуэткой, коснулся его щеки подушечкой большого пальца, придержал другими за подбородок. – Ну что ты? – на шепот перешел и склонился, обдавая его губы дыханием, – try to break the ice. – I'm OK, – почти неслышно выдохнул Эдвард и очень пластично вошел в объятья. Глаза прикрыл – и поцеловал в ответ. Мягко, ласково, но очень чувственно, касаясь языком контура губ Матвеева и млея от этого ощущения. Руки он, не мудрствуя лукаво, закинул Максу на шею: и в этот момент почувствовал себя попавшим в фантазию. Всё было слишком ТАК. На Эдварде красовалась только кофта-лапша и леггинсы. Из растянутого выреза игриво виднелась атласная лямка полуночно-синего цвета. Духи были легкие и очень свежие. В поцелуе он окутал Максима запахом косметики, гигиенической помады и призраком текилы. Вплетя руки в чужие волосы, замычал от удовольствия. Сам Эдвард был стрижен почти под ноль для удобства. Колючим виском он задел скулу Матвеева, когда оторвался от губ и постарался поглядеть вниз, чтобы разуться. Сыграть можно многое, но бессознательные реакции показывают человека лучше всего: Матвеев придержал гостя за тонкую ручку, дав на себя опереться, чтобы тот не запнулся от тумана в голове. Привычка русских разуваться в доме очень нравилась Эдварду. У мамы она сохранилась и была причиной частых шутливых пересудов в доме. Он вылез из кроссовок, встав на пол в тонких легкомысленных носках, благодарно удержался о руку Макса, сохраняя равновесие. – Вот, можешь вымыть руки после такси, – проведя к ванной комнате, Матвеев включил приглушенный свет. – Или умыться, если хочешь, ты слегка, – на себе показал, ласково, но почти незаметно улыбнувшись, – раскраснелся. Эдвард жеманно, но вполне искренне замотал головой и провел тыльной стороной руки по щекам. Мол, этот румянец не спадет. В зеркале правда были видны лихорадочные пятна и розовые кончики аккуратных ушей. Эдвард сам себе показался юным. Макс деликатно удалился, но совсем ненадолго, дал Эдварду пару минут немного в себя прийти да ополоснуть руки, а потом будто бы вырос за спиной. Кинастон оказался некрепко, но ощутимо зажат между раковиной и чужим пахом. По нежному аккуратному загривку Макс прошелся кромкой зубов, прикусил шею и мочку уха, гладя по внешней стороне бедер. – Fuck, Edward... You're so seductive. May I? – ладонь замерла внизу его живота, подцепив кофту и намекая, можно ли снять. Волна электричества с силой прошлась по коже Эдварда. Он выгнулся, как будто давно привыкал повторять изгибы тела Макса Матвеева, прижался тощими бедрами и почти уложил голову на плечо. В зеркале блеснули чужие светлые глаза. – ...cause of you, – пояснил он на комплимент, чувствуя, что снова безбожно плывет. И что от потока мурашек по коже напряглись соски. Эдвард постарался усмирить дыхание, положил свою руку на красивую ладонь Макса и медленно повел вверх. – I hate those long conversations about my gender. So... There is a bra underneath. ...Ничего? Руки пошли выше, тонкий трикотаж сложился складками, стало видно жгуты пресса под светлой кожей и тонкую вязь цветного гипюра на груди. Чашечек не было, только кожа под кружевом. – Ничего, – ласково выдохнул Макс, ощущая, как возбуждается от податливости и непосредственной близости Кинастона. Прекрасен. Наверняка очень нежен на ощупь, чувствителен к ласкам... От забежавших вперед мыслей внизу живота стало тянуть еще слаще. Теплые ладони устроились на точеном прессе, очертили контур, подобрались выше, уже на тонкое кружево. Чуть припухшие от привычных нервных покусываний губы ласкали шею, пока пальцы мягко терзали заострившиеся соски. Эдвард не стал (да и не смог бы) сдерживаться, когда одновременно руки и губы Максима стали ласкать его. Он часто задышал, с призвуками тихих нежных стонов из груди, беззащитно прикрыл глаза и откинулся, чувствуя сумасшедшее, одуряющее возбуждение. Он был влюблен в Матвеева – и именно поэтому прикосновения давали так много. Его тело не было женским, соски не обладали нужной чувствительностью: но Эдвард плыл от самого факта. Максим ласкает его. Трогает через невесомую сеточку, и соски под пальцами развратно твердые. Максим провел подушечками пальцев по кружеву белья и проговорил: – It suits you. Looks gentle and... – зубы снова прикусили загривок, а бедрами Матвеев стал плавно двигать вперед, потираясь сквозь ткань. Домашние штаны и леггинсы – жалкая преграда. Медленно, но верно они подходили к самому интересному, но в такой прелюдии тоже была своя прелесть. Макс избавил Эдварда от кофты, а тот, воспользовавшись короткой передышкой, сам вылез из леггинсов, по возможности быстро стянув их с ног вместе с носками. Он не был таким уж педантом: просто откинул ненужную одежду. Встал перед Максом в белье. Это был комплект. Высокие трусики такого же цвета как топ, создающие на бедрах иллюзию округлости. И совершенно ничего не спрячешь: просвечивает прижатый к лобку член. Стоя посреди чужой ванной в таком виде, Эдвард не нашел ничего лучше, чем мягко погладить Матвеева по животу (Господи, как он хорош, пониже пупка видны рельефные венки, результат тренировок, немного устрашающий, но неизменно притягательный) – и плавно опуститься на пол на колени, щекой потеряться о резинку домашних штанов. Они тоже толком ничего не скрывали. Эдвард бросил вопросительный взгляд снизу вверх. Макс не думал отказывать. Не только по объективным причинам – член уже ныл от возбуждения, но и из чистого интереса: как это будет делать Эдвард? Ведь здесь дело в сочетании мужской физиологии и непостоянного гендерного самоопределения – переступив порог, Кинастон вел себя скорее по-женски, хоть категоризировать так строго Максим и не любил. – Можно, да, – не удержавшись, все же погладил под ежик бритый затылок и впалую щечку. Эдвард как кот боднул его ладонь. Сердце у него колотилось, дыхание стало поверхностным. От этого в свою очередь начала кружиться голова. Больше всего хотелось, чтобы Макс продолжал гладить, поощряя, потому что и сделать ему хотелось приятно. Похвалу надо заслуживать, в конце концов. Кинастон целовал его живот от пупка вниз, двигаясь хаотично, умудряясь тонкими губами прикасаться очень мягко. Пальцы проникли под резинку штанов, потянули её и спустили. Губы и нос ткнулись в лобок. Он буквально ластился, штаны приспустил аккуратно, не дёрнув и не зажав... Красивый член. Совершенно фантастический вид эрекции перед лицом. И Эдвард нежно и без лишней дрожи обхватил ствол и очень ласково погладил, ощущая твердость. Тут же его колени разъехались, а поясница прогнулась. Он наклонил голову – прижался губами к головке члена, целуя сверху и сбоку, а потом обхватил ее и направил по языку в рот. Он не торопился, наклоняя голову туда и сюда – покрыл теплой слюной кончик, а затем достал и сбоку. Сделав скольжение удобным – насладился ртом глубже, взяв до половины – весь подался вперёд. Это движение произошло под звук его приглашенного стона, кажется, Эдварду нравилось сосать. Приноровившись в своих движениях к размеру Макса, он снялся с выдохом и наклонился ещё ниже – принялся вылизывать основание, между движениями обхватывая ствол то с одного, то с другого бока. Макс уперся одной ладонью в дверной проем для равновесия, а второй все поглаживал аккуратный ежик волос, одобряя и поддерживая. Мало нежных губ и языка, заставляющих глухо выдыхать от возбуждения, так еще и поза Кинастона была что ни на есть многообещающая. Только и любоваться красивым телом, представляя, как накроет его своим, как медленно войдет, как прекрасно чувствительный Эдвард будет под ним стонать и выгибаться, вздрагивать от прикосновений горячего языка и зубов, при желании способных оставить синяки. Интересно, насколько жестко захочет полуночный гость? Макс мог и измотать до ломоты в теле на утро, лишь бы в желаниях сошлись. Очень не вовремя пришла на ум яркая фантазия, где Кинастон своими стонами несдержанными и двуязычными просьбами о большем вызывает зависть у соседей. И член немилосердно налился сильнее. При очередной попытке взять в рот поглубже, Эд издал короткий звук, тихо охнул и снялся с влажной головки, облизывая уголок рта, который, кажется, неудачно дёрнул. Губы у него порозовели и слегка припухли от трудов. Если их целовать ещё – должно быть, станут ещё мягче и темнее. И потом наутро Эдвард будет выглядеть развратно... И смущённо пользоваться гигиеничкой, которую он сейчас напрочь стёр. Румянец проявился и на щеках. Эдвард постарался унять дыхание, но у него не слишком хорошо вышло. Аккуратный кулак скользил по члену вверх-вниз, лаская рельеф и чуть сдавливая под головкой. – You're getting bigger... So pretty, – выдохнул и улыбнулся широко и лукаво. Глядя пьяными, дурными глазами с пола, Эдвард немного приподнялся и припал губами к самому низу живота, оставляя там множество поцелуев, пока не дошел до лобка и не потерся щекой о горячий член. На секунду забывшись, изогнулся и вильнул бедрами взад-вперед и затем по кругу. – Sorry for going crazy 'bout you. ..Can't handl m... – «myself» утонуло в горловом полу-стоне, потом ресницы поднялись, и Кинастон спросил очень искренне. – М... More? – No. I wanna touch you... – осторожно отстранившись, Макс надел брюки обратно, чтобы хоть как-то удерживать себя в узде, пока Эдвард разгорячился недостаточно. Дал опереться на свои ладони, чтобы его прекрасной диве (на эту ночь точно его) было легче подняться. Потом Матвеева понесло: крепкие руки прижали стройный стан поплотнее, носом он стал ластиться к изящной шее, очерченным ключицам, а потом и вовсе исцеловывать каждый миллиметр мягкой кожи, до которого только мог добраться. Бретелька бралетт была нагло спущена с плеча, а ладно сложенное плечико прикушено с абсолютным упоением, пока ладони спустились на полупрозрачную ткань, прикрывающую ягодицы, и не спеша сжали их. На ощупь даже лучше, чем в самых ярких фантазиях. Губы коснулись бледно-розового, затвердевшего соска прямо через белье, а затем и вовсе подключились зубы. Эдвард тихонько стонал с придыханием. Он изогнулся в руках, подставляя свое тело и млея от обилия прикосновений, еле находя баланс, удерживаясь артистичным пальцами за плечи Макса. Слишком много голой кожи, слишком много поцелуев. Эд буквально загарцевал в руках, подставляя грудь и покрываясь от укуса волной мурашек. Перебирая жадными ладонями волосы Максима, он прижался вплотную и снова крутанул бедрами. Бесстыдно натираясь гладким бельем с теплой выпуклостью зажатого члена – о домашние штаны Матвеева. – Pull it back. You don't need pants! – с искренней страстью и обидой на одежду простонал Кинастон. Посчитав, что Эду нужно больше времени на разогрев, Макс явно просчитался. В руках у него образовалась нетерпеливая нимфа, которую срочно нужно было одарить удовольствием, иначе… что иначе – Матвеев не придумал. Штаны, палаткой торчавшие на его эрекции были всё-таки лишними. И скользнули на пол ванной. – Пойдем, – полу-утвердительно, находя руку Эдварда и помогая ему выйти в дверь. Провальсировать. Потому что отрываться от плеч Макса тонкие руки не хотели. Эдварду, казалось, нужно было как можно больше контакта, как можно больше подтверждения, что он интересен, что его не отпустят, не оттолкнут. Или это только казалось Матвееву, виделось в блеске глаз? Какие еще подтверждения нужны, когда он голый ведет Кинастона в спальню. Максим вспомнил, как они первый раз коснулись друг друга. Матвеева поставили читать с листка на прогоне, заменять партнера Кинастона по пьссе. Тогда они тоже держались за руки, Эдвард руками водил по его плечами, прикладывался щекой, мурлыкал что-то по роли, а с первого ряда во все глаза смотрели друзья по цеху, которые потом в шутку уговаривали Макса отбить центральную мужскую роль, потому что они с Эдвардом смотрелись, оказывается, лучше. Еще лучше, ближе всё стало за кулисами. Сначала это был small talk, но никогда не напрягающий, а однажды случился разговор по душам – и Эдвард снова прислонялся к его плечу и обвивал руку. Приятно, тепло, так естественно, как будто они давно уже пара… – У тебя есть?.. – Эдвард замялся, вспоминая. Его голос вернул Макса в реальность. – Презервативы? Да. – Резинки, – улыбнулся Кинастон. – Мне нравится. Резинка для волос. Резинка для юбки. Резинка для… Он коротко выдохнул, приземляясь на кровать и наблюдая, как Матвеев роется в аптечке. – Волнуешься? – Максим обернулся к нему. Света из окон было достаточно, чтобы разбирать контуры тел, слабый золотистый отсвет доставал из коридора. Плечи у Кинастона выглядели угловатыми, напряженными, но он ответил: – Нет, – и за руку потянул Максима на себя. Они поцеловались, постепенно находя ритм и удобное положение, чтобы ласково соприкасаться языками. И, несмотря на то, как обязывающе, официально почти выглядел квадратик презерватива и тюбик смазки на простыни – тела ловили и зеркалили друг друга, переплетаясь, с легкостью и той самой естественностью, которую они оба ощущали между собой. Эдвард изгибался, привставая на лопатки, тяжело дышал и с закрытыми глазами изучал губами лицо Максима, его скулы и едва-едва колючий подбородок. Матвеев не тянул – нащупал и сдвинул вниз мягкие трусики. Как с женщиной. На уровне ощущений от пластики, тепла и дыхания, Эдвард воспринимался очень нежным, феминным. Или это гипюр, скользящий по длинным гладким ногам – давал такое обманчивое ощущение. Макс поколебался, но потом потянулся к его члену, скользнул теплой ладонью по бедру и тронул пальцами бархатный ствол. Эдвард опустил глаза вниз, а потом мягко ушел от прикосновения. – Н… – это будет «нет», «не надо»? – На, держи. Никогда не угадаешь, что он скажет в следующий момент. Это заставило Максима улыбнуться. Эдвард вложил ему в руку любрикант – и немного поменял позу, открываясь, попутно обнимая Максима за шею и целуя, где достанет. – Would you please… – выдохнул он, стараясь показать, что ничего плохого не происходит. Немного поерзал по постели, приподнял копчик, тихо и ласково усмехнулся, расслабленно откидывая голову, - Make me wet. Максиму был готов помочь, хотя, возможно, не так хорошо умел, но надеялся справиться, не доставляя дискомфорта. Он выдавил смазку на пальцы – и мягко провел по ложбинке между ягодиц, сразу же ощутив горячие мышцы входа. Эдвард был до того стройным, что при ответном движении бедрами – можно было увидеть и ощутить напряжение его длинных мышц на внутренней стороне бедра, заметить дрожание плоского живота. Он закрыл глаза, вдохнул и расслабился, впуская. Пальцы скользнули внутрь, их обхватило бархатистое тепло. Сложно было сказать, готовился ли Эдвард заранее, но чересчур узким он не был. Сложенные вместе указательный и средний палец плавно проникли внутрь его тела и принялись поглаживать. Кинастон приоткрыл глаза, посмотрел Максу в лицо, тот ответил мягкой ободряющей улыбкой. Двинул рукой, как нужно – и Эдвард протяжно, шелково застонал, прокатывая голову по подушке. Он провел в такой неге, дразня стонами и дыханием, наверное, минуту, а потом вскинулся и запричитал: – Lie on your back, please, please. – Хочешь сверху? Макс сам отчего-то запыхался, а Эд подтвердил на выдохе, улыбаясь: – Сверху. Он выглядел очень красиво: бледный, длинный, утонченный, в своем красивом бра. И, когда он перекидывал длинную ногу через бедра, Макс заметил, как с головки члена, который ему не дали потрогать, тянется ниточка смазки. – Ты потек, – констатировал Матвеев, разрывая упаковку презерватива. Эд нахмурился, сообразил, улыбнулся, кивнул, потом, не успев помочь с натягиванием резинки, просто погладил Макса по руке – и жестом попросил придерживать член у основания. – It’s okay. I asked you about… Голос Эдварда прошелестел, Макс не сумел ответить, зажмурившись от горячего давления, которое обожгло ощущениями даже через презерватив. Хорошо. Туго. Мягко внутри. Эдвард мелодично охал, опускаясь, закусывал губу, ластился к рукам, когда Макс принимался его гладить. Движения получались не совсем плавными, а в полустонах, которыми Эд сопровождал ответные движения, слышался отголосок легкой боли. Кинастон терпел, чтобы обоим было хорошо, и на лице читалось только наслаждение. Максим надеялся только, что это не игра, что желание дойти до конца не заставляет Эда делать что-то сверх его сил. Устав тужиться и впускать на каждом движении вниз, Эдвард в изнеможении прилег Максу на грудь и позволил наглаживать и мять себя за тощие бока. - Нормально? – Максим плавно поддал бедрами снизу-вверх и каким-то чуденсым образом нашел хороший угол. Эдвард коротко выдохнул и сам изогнулся в пояснице, понемногу заработал короткими движениями. Максим боялся начать двигаться сильнее, чтобы не сделать больно, поэтому с большой нежностью гладил такое близкое сейчас лицо пальцами: по векам, бровям, вискам и скулам. Дотягивался, целовал… И Эдвард, почувствовав, что расслабился, поцеловал его с долгим иступленным стоном, откинулся назад, оперся на пятки – и задвигался очень плавно, но – черт! – интенсивно. Макс поймал ритм. Глубоко входить не требовалось, достаточно было проникать до половины, чтобы мышцы упоительно сжимали, а Эд всхлипывал и стонал. Ритм нарастал, Макс придерживал, страховал его бедра, напрягая руки, напрягая пресс, чтобы подаваться вперед. А Эдвард принимал. И кончил, не прикасаясь к себе. После оргазма он расслабился, снялся и буквально стёк на постель. Максу даже не было обидно при взгляде на его лицо, даже с закрытыми глазами полное эмоций, что сам он не кончил. Но спустя, может, минуту, ему досталась ласка. Эдвард поймал его член, с которого только что сняли резинку, принялся дрочить. Картинки – вот он сосет, доверчиво поднимая глаза, вот скачет верхом, выстанывая – накрыли Матвеева и отбросили в легкую дереализацию. Он успел только дотянуться, чтобы немного помочь себе, как обычно делал – и свалился в оргазм и почти сразу короткую дрёму. Они продолжили спустя час – в ванной. Взмокшие тела требовали освежиться, Эдвард нетвердо стоял на ногах, Макс проводил его – и там почувствовал, что уйти обратно не сможет – взял у стены душевой кабины. Руки на пластике, рядом с переключателем режимов душа, расставленные на ширину плеч, бесстыдно раздвинутые ноги и гибкую талию – он запомнил также ярко. Замотанного в большой банный халат Эдварда – отнес в постель. Каково же было удивление Макса, когда утром он обнаружил этот халат, как кокон – покинутым, и успел испугаться, что Эдвард сбежал. Но потом услышал, как работает на кухне кофемашина. Надо же, обычно Макс очень чутко спал и вставал чуть не до будильника… На кухне ждал не только запах кофе, но еще дезодоранта, легких духов и косметики. Эдвард сидел тут же, в свежей футболке, протирая лицо ватным диском с каким-то средством, смешно втягивая при этом щеки. – Сбылось твое предложение попить утром кофе? – спросил Макс, вплывая в кухню в одних трусах. Эдвард закивал. – Именно. И, если ты дашь мне утюг или хм… отпариватель? Можем вместе поехать на работу. Я захватил с собой жакет. Их взгляды встретились. Макс поднял глаза от созерцания голых ног Эда под столом, а тот – от изучения его торса. – Или, если хочешь… – начал Эдвард. – У нас есть немного времени, – ответил Макс.