***
У Мики было всего полгода, чтобы заговорить по-английски. По школьным меркам он знал язык неплохо, но первый же вопрос на паспортном контроле поверг его в панику. Слова терялись на полпути. Шотландский акцент казался нелепой мешаниной звуков. Отчаяния добавляла Анна. Она то оставляла его в библиотеке со стопкой учебников и наказанием явиться к обеду на крыльцо неведомого лабораторного корпуса, то посылала с разными поручениями в город, а то и вовсе заставляла писать за нее письма и не отставала, пока английский текст не достигал идеала. В феврале, когда серый Абердин скрылся под белым снегом, Мика познакомился с Рию Накамурой. Гений, миллиардер, руководитель самого масштабного медицинского проекта десятилетия не произвел на него особого впечатления. Его подарок — свиток с тоскливым хайку был заброшен в коробку с детскими сокровищами.Внизу, в земле Затаилось, ждёт весну Все сущее.
Вступительное собеседование в университет Глазго было назначено на середину июня, но тонкое сито британской бюрократии начало просеивать поступающих уже в марте. Подача документов только казалась простой формальностью. На самом деле эта была первая в серии игр на выживание. Мика не знал, какой процент участников отсеялся, погибнув под грузом анкет и апостилей, но последующий тест на общие когнитивные способности прошла половина, а экзамены по физике и математике не сдал каждый третий. К концу мая, когда оставшиеся в живых представляли собой выжатые губки, университет объявил дополнительный тур — командные соревнования в духе математических боев. Проигравшие — выбывали. За девять дней до летнего солнцестояния сорок человек, претендующих на пятнадцать мест, приехали на собеседование. Неожиданно для себя Мика, который еще утром дрожал от страха, ощутил ледяное спокойствие. Потом он, конечно, не вспомнит даже лиц экзаменаторов. Останется лишь догадываться, в плюс или минус была история о бегстве из Зимы. Проголосовал ли против него мужчина, который интересовался, еврей ли Микаэль Аубер, а Мика в ответ спросил, не антисемит ли он. Имело ли какое-то значение его родство с Анной. Так или иначе, он был зачислен на первый курс в первом за двадцать пять лет наборе конструкторов летательных аппаратов. Университету потребовалась всего пара недель, чтобы вывести его из состояния блаженной неги. Двадцать процентов за первый тест по математическому анализу показались провалом века. Рыдающий Мика кинулся к Анне в виконфу, но сочувствия не получил. Выслушав жалобы на жизнь, Анна велела радоваться ранней диагностике и учиться усерднее под угрозой немедленной отправки в Сибирь. В Сибирь не хотелось. Первый семестр он закончил почти безупречно, но после рождественских каникул затосковал. Учеба казалась неподъемной, зимняя тьма — вечной, очень хотелось увидеться с мамой не в виконфе. Мика готов был капитулировать. Он рванул дверцу шкафа, протянул руку к чемодану и остановился. Взял с соседней полки синюю коробку. Свиток сам прыгнул в руку, когда крышка открылась. Мика развернул его. Перед глазами заплясали черные иероглифы. Весна обязательно наступит. С этой мыслью Мика учился следующие три семестра. Приходил на каждый семинар с таким вдохновением, как будто летел под облаками, пока не получил учебные планы для выбора специализации и не ударился носом об землю. Никто не собирался учить их строить самолеты. Выбирать предлагалось между интеллектуальными системами, конструированием двигателей и малыми летательными аппаратами. Ни самолетостроения, ни даже конструкции планера в специализациях для их потока не было. Как дали понять в администрации — и для следующих пяти лет не будет также. На следующее утро блестящий студент Микаэль Аубер сдал ключ от комнаты и сел в поезд в сторону Абердина. — И что? — Анна отставила чашку и пристально смотрела на внука, жующего пончик. — Ну и все, — вздохнул Мика. — Отчислился. — Я поняла. Где ты собрался жить? — Ну пока у тебя, — беспечно ответил Мика. — У тебя же есть вторая спальня. Анна вздохнула. — Ладно. Поселю тебя где-нибудь с лаборантами. Будешь пробирки мыть. — Спасибо. — Не благодари. У тебя примерно неделя, чтобы подать документы на Управление и математику. — На что? Зачем? — Просто сделай как я сказала! — Анна стукнула чашкой по столу. Она не повысила голоса, но в глазах ее Мика увидел сибирский холод.***
Микаэль задумчиво смотрел как сахар погружается в плотную молочную пенку. Напротив него Полина хлопала глазами точно также, как когда он ей рассказал о намерении строить самолеты. — И кто ты теперь? — Директор по развитию концерна Рено-Аэробус. — Ничего себе! А в Москве что делаешь? — Пытался убедить ваш минтранс купить наши большие самолеты. Вышло не очень хорошо. — Надолго тут? — Завтра улетаю обратно, — Микаэль активировал экран дополненной реальности, чтобы проверить свое расписание, и тут же свернул. — А ты? Москвичка? — Нет, я так в Зиме и живу, — рассмеялась Полина, ее веснушки казались Микаэлю маленькими солнышками. — Проездом в Москве. В Швейцарии конференция по биоразнообразию, так что завтра на поезд и туда. Завтра. Каким далеким кажется завтра из момента, когда солнечный луч перескакивает с медных кудряшек на ярко-синюю чашку, и следуя за ним Микаэль видит руки Полины. Никакого маникюра. Короткие ногти лаборанта с тщательно оттертыми, но все же заметными пятнами красителей. Кто-то не всегда надевает перчатки. Никаких колец. Микаэль вздохнул так глубоко, что закашлялся. Полина потянулась похлопать его по спине. — А как твоя бабушка, — спросила она, — все такая же молодая? До сих пор в науке? — Конечно, она же резистент. — Как и дедушка Николай, — Полина сжала губы. — Ты же знаешь? Микаэль кивнул. Николай Фирсов покончил с собой в Шанхае почти тридцать лет назад. Полина выглядела так, словно узнала совсем недавно. — Мы только в прошлом году узнали, — сказала она словно в подтверждение его мысли. — Я до сих пор в шоке. Столько лет тишины! Когда я была маленькая, думала он бросил нас с мамой. Даже ненавидела его. Ужасная судьба. — Он не тестировал тебя на эту мутацию? — Не знаю. Не хочу знать никогда. А тебя что, проверяли? — Нет, — солгал Микаэль. — Отец всегда был против. — Пройдемся? — Полина поспешно вскочила. — Пошли проветримся! Микаэль допил кофе в два больших глотка. Его рука вдруг оказалась в ее мягкой теплой ладони. Весенняя Москва распахнула свои объятия. Они стремительно спустились по узкой извилистой улочке вниз. Прошли мимо величественной, огромной как белый город, высотки. На первом этаже притаился кинотеатр, манящий названиями старых фильмов. Микаэль решительно шагнул прочь — не сегодня, не в этот солнечный весенний день. Он сдался на милость Полине, которая молча вела его через переулки Китай-города, и дальше, пока он не обнаружил себя на мосту, парящем над серым полотном реки. Позади из-за зеленой пены парка поднимался сказочный терем Кремля. — Хорошо тут, — Микаэль посмотрел на Полину, которая вцепилась в ограждения, подставляя раскрасневшееся лицо ветру. — Москва прекрасная. — Я так хотела тут побывать! Раньше только вокзалы видела. Была ли это ее улыбка или московское волшебство, или апрельская магия в воздухе, но в голове зашумело сильнее, чем от виски, и чувствуя себя совершенно пьяным, свободным и молодым, Микаэль спросил: — Полетели завтра со мной? — С тобой? — она удивленно подняла глаза. — Спасибо, но я с подругами вместе еду. Извини. — Черт! — он чувствовал как краска смущения заливает лицо. — Тогда приходи в четверг ко мне на день рождения. В Лозанне. Я пришлю за тобой машину. — Я никого не знаю в Лозанне, Мик. — Будет только пара моих друзей и Анна с Накамурой. Приходи, пожалуйста. — Ладно. Присылай. Скину адрес отеля. Теплые карие глаза под пушистыми ресницами смотрели на виновато улыбающегося Микаэля слишком долго. Слишком долго. Никто не меняется. Сколько бы лет ни прошло, кем бы он ни стал, он останется для нее придурком с третьей парты. — Ну что, пока? — Полина активировала экран, на котором мигнуло сообщение виконфы. — До четверга? — Пока. Сгорая от стыда и досады, Микаэль помчался обратно в метро, но уже на половине пути сбавил шаг. Вздохнул. Посмотрел на зеленеющий сквер, на стайку школьников на остановке, почувствовал как порыв апрельского ветра ворошит волосы. Экран заговорщицки подмигнул, обозначая хороший бар буквально в трех шагах. Микаэль улыбнулся и направился туда, где можно было продолжить свидание с городом, что был его первой любовью.***
Из четырех человек, которых Микаэль ждал на свое тридцатипятилетие, пришла только Анна. От нее не ускользнула тоска, которую не развеяла ни красивая терраса с видом на подсвеченное озеро, ни красное вино. Пришлось рассказывать о поездке в Москву подробнее. — Ты, конечно, придурок, — резюмировала Анна. Она отключила тепловую завесу за спиной и сидела закутавшись в плед. — Зачем? Большой мальчик уже. Понимаешь, что школьные влюбленности должны оставаться в школе. И потом, Мика, если она тебе так нравилась, кто мешал хотя бы в виконфе написать? Лет пятнадцать назад еще было уместно. — Придурок, — согласился Микаэль. — Просто, знаешь, весна… Хотелось чуда. — Бывает. Где твои товарищи? — Не товарищи они мне. На переговоры свалили. Обещали в субботу попойку за свой счет. А твой где? — Ковыряется у кого-то в голове, — улыбнулась Анна. — Скоро должен прибыть. Только с годами Микаэль начал понимать, насколько титанической была фигура Рию Накамуры. Живая легенда, он мог бы почивать на лаврах и никогда больше не входить в операционную, но все же с непререкаемым упорством одну неделю в месяц стоял у хирургического стола. Он не сворачивал со своего пути, и вот уже четверть века Анна Аубер следовала за ним. — А вот и он, кстати, — Микаэль помахал мужчине в сером, в тон платью Анны, свитере. — Рию-сан, мы здесь! — С днем рождения, Микаэль-сан, — Накамура поклонился. — Прости за опоздание. — Где тут меню? Ужасно есть хочется! Мелькнула сиреневым светом призванная Анной голограмма. Накамура с восторгом рассказывал о местном медицинском центре, показывал на экране планшета какое-то жалкое существо с серебристыми искусственными лапами. Даже далекий от медицины Микаэль невольно заслушался, перестал тоскливо посматривать на улицу, так что едва не подпрыгнул на месте, когда звонкий женский голос раздался совсем рядом: — Мика! С днем рождения! — Полина! — он встал, чтобы поцеловать ее в щеку. — Ты здесь! Спасибо! Анна, Рию-сан, это Полина Фирсова, мы учились вместе. — Внучка Николая? — спросил Накамура. — Он был потрясающим ученым. Микаэль заметил, как взгляд Полины осторожно скользит по лицам новых знакомых. Если бы он не знал, какая бездна прожитых лет, опыта, знаний и потерь скрывается за безмятежным спокойствием Анны, то принял бы Полину за старшую из двух подруг. С сегодняшнего дня Анна была всего на два года биологически старше. Это ощущение уходящего времени не давало Микаэлю покоя. Он проверил карман пиджака — заветная бумажка лежала там. Нужно поговорить с Накамурой наедине. С Анной обсуждать этот вопрос страшновато. С родителями он не общался уже много лет. Он рассеянно улыбнулся официантке, которая принесла салат. В тумане перескакивающих с одного на другое мыслей пытался уследить за беседой. Сначала обсуждали капсульные рестораны времен пандемии, потом Полина рассказывала о ясеневых лесах, Накамура говорил о Николае Фирсове. Наконец, женщины вместе куда-то ушли. — Накамура-сан, — осторожно спросил Микаэль, не будучи уверенным, что о таком можно спрашивать. — Вы позволите задать личный вопрос? — Да, пожалуйста, — согласился Накамура. — Но я не буду отвечать, если он неприличный. Неожиданная легкость ответа заставила Микаэля улыбнуться. Он понял как сильно изменился Рию Накамура за прошедшие годы, как непохож теперь на того закрытого, чопорного японца из университета Абердина. — Когда стало понятно, что резистенты не стареют, — начал он, — когда это уже было очевидно, вы не жалели, что вы… — Что я останусь жить, а все мои близкие уйдут? Я солгу, если скажу, что этого никогда не было. Был целый такой период. Почти десять лет, когда я считал, что она навсегда останется с Хорхе Эрнандесом. Полупрозрачный желтый листок лег на стол. Накамура лишь мельком взглянул. — Такие исследования сейчас запрещены… — Этот анализ взяли, когда мне было два года. Вы можете... — Понятно. Да, есть способ, но ты должен решить сам. Это тяжело. У тебя есть человек, который готов разделить это? Полина-сан? Улыбка исчезла с лица Микаэля. У него не было человека, чтобы идти рука об руку сквозь вечность. Вместо этого у него было дело. Цель, достижение которой потребует больше одной жизни. — У меня есть мечта, — сказал он. Накамура одобрительно кивнул. Микаэль проследил за его взглядом — тот смотрел на Анну, которая шла к ним через зал ресторана. — Затем мы встретились в Киото, и я понял, что у меня есть шанс. — Мне кажется, вы сплетничаете, — прищурилась Анна. — Немного, — согласился Микаэль. — Нам нужно с тобой поговорить, позже. И кстати, вы же заказали десерт? Он не убрал листок со стола. Он знал, что и Анна, и вернувшаяся Полина все поняли. Принесли десерт — миниатюрный торт со свечами. Задувая их под аплодисменты, Микаэль на мгновение, всего на минутку, поймал ощущение беспричинного детского счастья и свободы. Словно это первый день каникул, а впереди все лето и вся жизнь. — Ты говорил, что тебя не тестировали, — тихо сказала Полина. Такси до Женевы уже ожидало у дверей ресторана. — Не хотелось рассказывать. Я узнал летом после первого класса. Анна тогда приезжала в Зиму. — О чем ты еще узнал тем летом? Полина злилась. Не на его ничего не значащую ложь о тесте. Был другой повод. — О твоем дедушке я тоже знал. Прости. — Я понимаю, что ты не виноват. Мы же детьми были. — У меня нет ни единого шанса? — выпалил он. — Дело не в тебе. Ты потрясающий, Мика, — Полина крепко держала его за руки. — Никто кроме тебя не мог так мечтать, и стремиться, и все бросить, и начать заново. Кроме них, может быть. Она указала туда, где оставались Анна и Накамура. — Ты слышал, что у резистентов не бывает детей? Готов этим пожертвовать? — Пока не знаю. — Все ты уже знаешь, Мик. Будь счастлив. Пока. Микаэль помахал ей рукой на прощание, но Полина ушла к такси, не удостоив его больше ни взглядом.***
Зимние каникулы были на Байкале горячим сезоном. Международный аэропорт Иркутска кипел пеной разноцветных курток, лыж, чемоданов как сумасшедший коктейль. Шумные школьники проникали вместе с родителями даже в бизнес-зал, где за столиком в углу коротали время двое мужчин. Одному, широкоплечему и коренастому, было на вид лет сорок пять. Второй выглядел лишь немногим старше тридцати. В персональных данных обоих дата рождения была заменена на номер в реестре резистентов. — Может не полетим сегодня? Покатались бы. Я с этой работой даже лыжи еще не доставал! — Макаров откинулся на спинку, которая мгновенно подстроилась под форму его тела. — Никакого желания, — Микаэль покрутил перстень с белым камнем. — Лучше в онсен лишний раз схожу. — Вот что ты за человек такой? Ты же в Швейцарии жил! — Жил и не катался. Только ради тебя это терплю. О, двухпалубный выруливает! Микаэль подошел к панорамному окну посмотреть, как медленно катится по полосе исполинский самолет. Ни один пейзаж в мире не был ему так дорог как летное поле. Почти сорок лет потребовалось, что гражданская авиация заработала в полную силу, но теперь он будто бы жил в своей заветной мечте. Пусть нынешние воздушные суда не были похожи на самолетики из детских снов, достаточно того, что небеса снова ожили. Громкоговоритель пригласил Михаила Аубера и Георгия Макарова к выходу на посадку. Услужливый дрон покрутился перед лицом, готовый проводить к персональному гейту. Следуя за ним по короткому треку, Микаэль заметил у турникетов паспортного контроля седую женщину с двумя девочками в ярких куртках. — Егор, постой. — Кто-то знакомый? — Полина. С внучками похоже. — Не подходи, — Макаров удерживал его за рукав пальто. — Ни к чему это. Только лишние сплетни. Микаэль молча пошел за дроном. Он не видел как проводили его карие глаза из-под белых пушистых ресниц, и не слышал, как Полина сказала: «Это человек, который вернул нам небо».