Плач акации

Колокольчик. Только вошёл в магазин и сразу же замер, услышав тоненький звон, схожий с пением птиц ранним утром. Надоедливая продавщица установила над дверью колокольчик так, что было слышно, когда кто-то приходил или уходил. — Нагиса? Ты ведь только вчера забирал орхидеи, с ними что-то случилось? — она выглянула из-за парня, облокотившегося на стойку. Её волосы были непривычно собраны в пучок, из которого очень мило выбивались прядки, хотя раньше она предпочитала тугой хвост и завязывала его интересной резинкой со странными узорами… или это была заколка? — Стебли обломались, — проговорил в ответ, всё ещё стоя на пороге, пока лёгкий звук колокольчика медленно стихал. Затем всё же нерешительно подошёл ближе, но встал чуть поодаль от стойки, ближе к правой витрине, чтобы сохранить дистанцию между собой и… это был вчерашний парень, которого я ошибочного перепутал с хлопком. Он не скрывал интереса и внимательно меня осматривал, но всё также молчал. — Извини, наверное, я слишком крепко их связала… — прикусила большой палец, кажется, раздумывая над тем, как мне помочь, — обычно, мы привозим орхидеи только по заказу, не думаю, что смогу найти их на складе, но попробую, подождёшь? — молча кивнул в ответ, переступая с ноги на ногу и всё ещё чувствуя на себе проницательный взгляд её одноклассника. Кажется, особенно сильно его интересовали длинные волосы, стоило завязать их, прежде чем идти сюда. Мне не нравилось, когда на них так настойчиво смотрели из-за непривычной длины. Внимание посторонних всегда было такое… горькое. Я начинал чувствовать себя до жути некомфортно, — Карма, я доделаю букет позже. Ты ещё успеваешь? — Конечно, — не отвёл взгляда, вместо этого усмехнулся, затем приподнялся, а после лениво потянулся из стороны в сторону. — Надеюсь мы успеем подготовить всё до прихода Ирины, — с некой строгостью в голосе, и забавно нахмурив брови, проговорила продавщица, скрываясь за дверью склада. Интересно, из какого материала была сделана дверь … что-то очень тяжёлое и холодное, но точно не чистое железо. — Оттого что прожигаешь дверь взглядом, Такаока быстрее не вернётся, — была ли там звукоизоляция? Скорее всего, но достаточно ли хорошая? Хотя зачем в цветочном склад со звукоизоляцией? Мои мысли пошли совсем не в ту степь, всё в голове перемешалось, из-за желания отвлечься и не обращать внимания на эту более надоедливую фигуру, — эй, ты слушаешь? Точно так же, как вчерашний спортсмен зелёной девочке, он легко ударил пальцем по моему уху, строя максимально серьёзное выражение лица. Это не то что бы выбило меня из колеи, я на полном серьёзе был готов впасть в непрошибаемый ступор. Хватило же ему наглости… Отступил на шаг назад, панически хватаясь за ухо и начиная мягко его поглаживать. Недобро глянув в ответ, в итоге просто отвернулся, не желая что-либо говорить. Если бы я начал разговор, то закончить его быстро уже бы не получилось. — Ты кажешься слишком зашуганным. Неужели было больно? — ухмыляясь, оставил держать руку протянутой ко мне. Я совсем не хотел отвечать, потому продолжил молчать, переступая с ноги на ногу, но из-за этого ботинки начали сильнее натирать пятки. Мама сказала надеть их, но, наверное, не стоило делать это на босые ноги, ведь теперь кровоточащих мозолей было не избежать, — что-то не так? Отрицательно мотнул головой, понимая, что, если бы продолжил его игнорировать, он вторгся бы в личное пространство ещё больше и не покинул бы его так просто. Оказалось, одноклассник надоедливой продавщицы был куда более доставучим, чем она. Он неожиданно присел, протягивая ладонь к моим ногам, видимо, замечая небольшие ранки на щиколотках. Резко отдёрнувшись от него и сильно впечатавшись спиной в витрину, я также медленно осел на пол, потирая ладонями ушибленные плечи. Они тут же начали неприятно пощипывать, да настолько, что от боли я сожмурил веки и прикусил губу, сдерживая неприятный стон. Этот парень… как же он меня раздражал. Словно всё, что я не любил, собрали в одном человеке, сидящем передо мной. Чёлка спала на глаза, закрывая его лицо… в особенности глаза. Всё тот же взгляд, с чем-то безумным, что я никак не мог понять. — Неужели… — кажется, он изменился в лице, но вот приятно или неприятно удивился, я не знал, — ты боишься меня? Есть за что? Разве мы встречались раньше? — как только тёплая ладонь коснулась моего лба, убрала с лица длинные пряди, я точно мог сказать, что он улыбался и счастья своего не скрывал, даже был горд. Только вот за что? Что его бояться? Неужели он был хулиганом? — Не трогай меня, — резко ударил его по ладони так, что даже моя покраснела, и поднялся, с осуждением смотря сверху вниз, — никогда больше не трогай меня. — Вы чего так расшумелись? — прикрывая за собой дверь склада, продавщица аккуратно положила цветы на стойку, до этого заботливо удерживая их в руках. Это были совсем не те цветы, — прости, Нагиса, орхидеи мы привозим только по вашему заказу, так что сейчас их нет, но я нашла похожие цветы, от которых недавно отказались, а девать некуда, — провела ладонью по стебелькам, затем обвязала ленточкой, чтобы не распались в дороге и завернула в примерно такой же прозрачный пакет, — альстромерия. И тут она обратила внимание на… как же его звали… не помню, да и не было нужды запоминать имя такого раздражающего человека. — Карма? Ты чего? — Не обращай внимания, — вальяжно поднялся, не переставая улыбаться, — будь осторожен по дороге домой, Нагиса. Я аж вздрогнул, весь встрепенулся, словно меня одолел страх перед ним… так моё имя даже мистер телохранитель не произносил. Жутко. Очень жутко. — Нагиса? — обеспокоенно спросила продавщица, протягивая мне цветы, — всё хорошо? — она посмотрела на мои ноги, убеждаясь в том, что вчерашняя ситуации не повторилась, — это за наш счёт, в следующий раз я буду аккуратней упаковать орхидеи, обещаю, — виновато улыбнулась, надеясь на моё одобрение или же снисхождение, вот только… Они пострадали не по её вине… Но озвучить это вслух мне не хватило смелости. Неожиданно как для них, так и для самого себя, я выхватил цветы и помчался прочь из магазина под приятный звон колокольчика, кажется, засевшего глубоко в моих мыслях. Его грустная мелодия продолжила преследовать меня даже тогда, когда я скрылся за ближайшим зданием… нет, даже когда весь запыхавшийся стоял на пороге дома, чувствуя, как по лицу скатывались капли пота, а слова до сих пор не могли выйти из горла. Прижимая альстромерию к груди и обеспокоенно смотря на маму, приоткрывшую рот от удивления, я продолжал оставаться на месте, боясь сдвинуться. Больше не хотелось заходить в цветочный магазин… никогда… — Что произошло? Что с твоей рукой? — она подбежала ближе, схватила мою ладонь и внимательно её осмотрела. Верно, я ведь ударил Ка… того парня. Маме бы не понравилось, узнай она об этом. — Упал, пока бежал, — смог рассказать только об этом, на большое не хватило храбрости. Неужели я был настолько трусливым? — Зачем ты бежал? Кто-то преследовал тебя? — притянула к себе за щёки, осматривая лицо, но больше волосы. Она буквально пожирала их взглядом и, кажется, волновалась за них больше, чем за моё состояние в целом… будто они были исключительно её собственностью. Нет, себя я её собственностью не считал, да и она так не думала, но вот волосы… Ох, мама… — Нет… что-то взбрело в голову, я поддался порыву и… прости, — после этих слов я вспомнил о безумстве в глазах того парня. Оно одновременно ужасало и волновало. И волнение это было приятным, в сокровенных уголках разума пряталось желание испытать на себе это будоражащее сумасшествие. Очередной резкий удар по щеке заставил одуматься, избавиться от этих мерзких мыслей и вернуться к привычному и спокойному течению жизни. Желание коснуться пульсирующей кожи и почувствовать холод собственной руки мне не дали. После удара мама вновь притянула к себе, заботливо убирая с лица голубые пряди. Я случайно выронил цветы из рук. — Больше не заставляй меня переживать, я не бесчувственная машина и мне больно и страшно смотреть на то, как ты страдаешь, — можно ли было сейчас её обнять? Не то чтобы я боялся… хотя нет, страшно было, ведь ей это могло очень сильно не понравиться. Наверное, стоило бы отказаться и от этой мысли, но руки сами потянулись вперёд. Непринуждённо, чуть дрожа как-то совсем по-детски, — Нагиса, — строгий, отчуждённый взгляд и приказной тон. Я осторожно завёл ладони за спину, но… за свою. Не решился за неё. Не смог. — Орхидей не было, — спокойно опустившись на пол, я аккуратно взял альстромерии и также расслабленно отошёл от мамы, направляясь в сторону гостиной, где на полу валились осколки разбитой вазы и уставшие цветы. Ночью мистер М слегка перебрал, из-за чего и повздорил с мамой. Они сцепились и задели белую высокую тумбочку, на которую мы всегда ставили орхидеи. Жалко их… цветы. Они вовсе не виноваты в том, что сначала их срезали, забрали из благоприятных условий, а после растоптали в маленькой душной квартирке. Цветы не могут чувствовать, но как же прекрасно наделять их этим качеством. Как же приятно всё вокруг делать живым, наделять собственной болью… разделять её с кем-то. Уложив альстромерии на тумбу, вновь медленно опустился на пол, начиная собирать оставшиеся осколки. Руки отчего-то дрожали. Странное чувство. Аккуратно сложив их в ладони, схватил орхидеи и выбросил всё в мусорный контейнер, пока мама продолжала стоять в прихожей и пугающе молчать. Возможно, это странное чувство тяжести в груди возникло из-за неё и её странного настроения. — Что за цветы? — спокойно приподняла голову, но продолжила стоять ко мне спиной. Непривычное ощущение переросло в тяжёлую тревогу. С чего бы? Я начал волноваться, но всё ведь было в порядке. — Альстромерии. Они не пахнут, так что не должны вызывать никакого дискомфорта, — встав на носочки, потянулся к самой верхней полке, где у мамы были спрятаны стеклянные вазы. Взяв одну кончиками пальцев, подвинул к себе ближе, чтобы хорошенько ухватить и не дать упасть. Ладони не переставали трястись, но её взять смогли. Я не ребёнок, чтобы не справиться с такой лёгкой задачей. Протёр прозрачную поверхность салфетками, после наполнил водой и вернулся к тумбе, где уже готовились к своей участи альстромерии. Резко и небрежно высвободив их из пакета, поставил в вазу и чуть отстранился, оценивая обстановку в общем. Ничего не понимаю в интерьерах, но, если мне всё понравилось, значит, ничего плохого в этих цветах не было. — Я позвоню хозяину магазина и закажу орхидеи. Не к чему смена обстановки, — сегодня мама была по-особенному ядовитой. Настолько, что язык жгло и сводило с ума. Эти раздумья повлекли за собой навязчивые мысли о нём… Навязчивый, до невозможного тошный, как горький кофе. Папа любил пить кофе. Нет, нельзя думать о нём… маме бы такое не понравилось. — Нагиса? Ты слушаешь? — медленно подошла ко мне, протянув руку к волосам. Сначала погладила макушку, после ласково прошлась пальцами по всей длине. Кончики она поднесла к лицу, улыбаясь, поглаживая их щекой и желая полностью насладиться мягкостью, — прости, но тебе придётся выйти ещё раз… за эти дни ты так много раз покидал меня, — настроение сменилось. Она перестала чувствовать радость, а любовь в голосе сменилась отчуждённостью. Взгляд помутнел, а пальцы переплелись в волосах, начиная сжимать их и слегка оттягивать на себя, — прости… прости, я не хотела… — Всё в порядке, м… всё, правда, хорошо. Это не твоя вина. — Нет… нет, не стоит меня оправдывать, — резко потянула на себя, а глаза… её безумный взгляд, которым она меня одарила заставил вздрогнуть, да так, что ноги подкосились, но крепкой хваткой она продолжала меня держать, пусть и за свои любимые волосы, — не выходи больше. Больше не надо, это последний раз, я обещаю, Нагиса… прости меня, это последний раз, обещаю. Нервно сглотнув, я продолжил молчать, чувствуя, как боль начала неспешно распространяться от макушки к шее. Пожалуй, хватка у неё была тяжёлой… — Иди к себе, — сухо проговорила под нос, отпуская, а после обтирая руку об юбку и удаляясь на кухню. Словом, шла она до неё в прострации, словно отключилась от мира и закрылась в себе. На ватных ногах, опираясь на стену коридора, я дошёл до комнаты, подрагивающей ладонью открывая дверь и также тихо закрывая её за собой. В своей тёмной спальне, где окна всегда были завешаны, а свет не включался, я медленно скатился по двери на пол, наматывая пряди на пальцы. Хотелось на миг поддаться слабости, дать волю чувствам, но… Когда папа уходил, маленькому мне с какой-то порванной игрушкой в руках, он сказал не плакать. Да и причин делать это сейчас не было. Всё действительно было в порядке. Я привык, и это было не сложно, ведь мама похожа на белену, а в ядовитых ягодах я хорошо разбираюсь. Жалко с цветами так не повезло, сколько ни пытался понять их, ничего не получалось, лишь при обрезке стебельков ранил руки. Глупо? До жалкого безумия. Сейчас бы оказаться в вишнёвом саду… да я будто уже в нём, но наш дом как сад, где вдалеке слышатся лёгкие удары топором по молоденьким деревьям. Жуткие звуки. Всё медленно разрушается.