утонуть в реке из слёз и печали

Темной-темной ночью из темного-темного кабинета в темной-темной резиденции доносятся преимущественно самые неприличные слова из всех возможных на пяти языках. — Я поговорил с Австро-Венгерской Империей, даже он не знает, где Германская Империя держит Французскую Республику. — Османская Империя раздраженно трёт переносицу, старательно отводя глаза от всех присутствующих. Перед ними почему-то было стыдно. — Я поговорил с колониями Германской Империи, одна из них сказала только, что Французская Республика в тяжёлом состоянии. — тоже не приносит хороших новостей Болгарское Царство. — Королевство Пруссия сказал, что есть шанс, что Германская Империя попытается напоить тебя алкоголем или даже подмешает туда что-нибудь. — с более полезной информацией возвращается Царство Польское. — Должен быть какой-то другой выход… — шипит Британская Империя, не желающий отпускать русского в логово немца. — Нет другого выхода. — совершенно безэмоционально вздыхает Российская Империя. — Вот почему он такой… Такой?.. — он молчит немного, а потом ещё раз вздыхает. — Нужно идти. — Просто так ты туда не пойдешь. — все же идёт на компромисс британец. — Обязательно спрячь под одеждой оружие, а ещё тебе понадобятся сорбенты. — А я правильно понимаю, что Россия проведет у Германской Империи два дня, а тот отпустит Французскую Республику только после этого? — внезапно осеняет османа, и великие державы переглядываются. — Я бы мог попробовать уговорить его отпустить Францию перед этим, но Германская Империя наверняка добавит ещё одно условие к нынешним. — понимает, к чему он клонит, Россия. Русский с тревогой глядит на телефон неподалеку и вжимается в кресло. — Добрый вечер, господин Российская Империя. — тепло приветствует его Германия. — Ну что, во сколько мне ждать вас завтра утром? Его самоуверенность выводит Россию из себя, но он терпит, мысленно повторяя, что делает это все ради Франции. — Не затруднит ли вас сделать кое-что для меня? — спрашивает он самым теплым своим тоном, в который изо всех сил старается не пропустить тревогу. — Что угодно, mein Herz. — немец слишком очевидно доволен просьбой. — Не могли бы вы отпустить Французскую Республику до того, как я приду к вам? — Не доверяете мне? — голос Германии резко теряет прежнюю мягкость. — К слову, — быстро продолжает он прежде, чем Россия успевает вставить извинения и оправдания. — Я не обещал отпустить его. Я обещал подумать. — Пожалуйста, господин Германская Империя. Я был бы вам так благодарен. — Хм… — задумчиво тянет немец, и русский готов поклясться, что у него уже давно готов ответ. — Если вы ещё кое-что для меня сделаете. — Что? — Я скажу вам в воскресенье вечером. — что-то в голосе Германии даёт России знать, что он что-то задумал. Ему это не нравится, но он соглашается. Выбора у него все равно нет.

***

— Доброе утро, господин Российская Империя. Вы и представить не можете, как я рад вас видеть. — говорит немец, и Россия мысленно ему возражает. По его слишком довольной лёгкой улыбке вполне очевидно, насколько ему рады. Британская Империя позади него едва заметно презрительно морщится. — Доброе утро. Где Французская Республика? — сразу переходит к делу Российская Империя. Германия недовольно цокает, но окликает своих колоний на родном языке, и те выносят из его резиденции француза. Выносят, потому что тот не просто не в состоянии идти сам: он вообще не реагирует на происходящее. Британская Империя подхватывает его на руки и обеспокоенно всматривается в лицо. — Что с ним? — спрашивает Россия, потому как британцу Германия вряд ли ответит. Немец неопределенно пожимает плечами. — Судя по его состоянию — какая-нибудь черепно-мозговая травма. Я не вникал. — он даёт ещё пару минут русскому и британцу на обеспокоенные переговоры друг с другом, а затем нетерпеливо прерывает их. — Ну что, теперь вас все устраивает? — Да. Благодарю. — не слишком охотно кивает Российская Империя, и Германия хищно улыбается. — Тогда прошу. — он распахивает дверь в свой дом и пропускает русского вперед себя. Дверь перед Великобританией захлопывается с громким стуком, и он несколько секунд растерянно смотрит то на француза, то на дверь. Россия тем временем позволяет стянуть с себя тонкую ветровку и повесить ее на крючок. После Германская Империя без всяких предупреждений крепко обнимает его и, слегка сгорбившись, устраивает подбородок на его плече. — Как же мне вас не хватало. — восхищённо шепчет немец, блаженно прикрывая глаза. — Вечность бы простоял с вами вот так. Я так вас люблю, словами не передать. Люблю. Российская Империя вздрагивает от этого бессвязного бормотания, из-за чего Германия лишь сильнее прижимает его к себе. — Люблю… — мурлычет он с наслаждением и едва ощутимо касается щекой его щеки. — Вы сегодня особенно прекрасно выглядите. — прибавляет немец, но желаемой реакции на свой комплимент не получает. — Я ведь говорил, что терпеть не могу, когда меня игнорируют? — Спасибо за комплимент, очень рад его слышать, мне никогда такого не говорили. — Россия улавливает намёк, но его голос звучит издевательски. Германии все равно: он наслаждается объятиями, пусть и односторонними. — Как же я скучал по вам. Вы, сердце мое, беззастенчиво игнорируете меня с начала этого года, а мне так тяжело без вас. — немец говорит снисходительно и перебивает Россию, когда тот хочет возразить. — Чш-ш, только не говорите, что это моя вина. Российская Империя не желает с ним спорить, а потому лишь сосредотачивается на своем дыхании, чтобы не запаниковать. Он бы сказал, что чувствует себя достаточно защищённо (его свободная одежда скрывает под собой пистолет и нож, а во внутреннем кармане лежит всем известный активированный уголь — прекрасный сорбент на случай, если немец предложит ему алкоголь), но с Германией нужно держать ухо востро даже его союзникам, не то что ему. — Вы завтракали? — интересует немец, бесцеремонно прижимаясь к нему поближе. Россия кивает, но это неправда: из-за переживаний ему кусок в горло не лез с самого вечера. — Хорошо. Я только недавно поставил в духовку наш будущий обед. А пока пойдемте в гостиную. Германская Империя берет Россию за руку и ведёт к дивану, садится на него и тянет русского за руку на себя. Тот опускается рядом и внимательно осматривает обстановку, избегая взгляда немца. С его последнего визита сюда здесь ничего не изменилось, но внезапно Российская Империя цепляет взглядом что-то металлическое, выглядывающее из-под самого угла ковра около книжного шкафа. Россия быстро отводит взгляд и возвращается к Германии, который, кажется, не замечает ничего вокруг, с болезненным восторгом любуясь им. — И как же вы всё-таки прекрасны… Взгляд не отвести. — восхищается Германская Империя, придвигается к русскому ближе и кладёт голову на его плечо, а ещё накрывает руку в черной перчатке своей. Российская Империя совершенно не собирается размышлять про то, как отчаянно немец стремится к тактильному контакту. — Помните, как мы общались раньше? — неожиданно спрашивает Германская Империя, видимо, надеясь вывести разговор в положительное русло. — Когда был жив мой отец, когда я ещё не признался вам, когда вы хорошо ко мне относились? — Когда вы никому не угрожали и никого не убивали, когда у вас был хоть один сдерживающий фактор, когда я не мечтал каждый день больше никогда вас не видеть? — в тон ему язвит Россия, явно не собираясь помогать немцу поддерживать беседу. — И когда вы были в здравом уме. — Просто вы сводите меня с ума. Во всех смыслах этого слова. — беззлобно смеётся немец, а затем втягивает носом приятный запах из кухни. — Пойду проверю наш обед. — и наконец отстраняется. Российская Империя дожидается, пока тот скроется за стеной, и быстро подходит к книжному шкафу, наклоняется и поднимает то, что привлекло его внимание ранее. Это ключ. Россия быстро кладёт его в карман (вдруг пригодится), а Германия тем временем возвращается. — Что-то заинтересовало вас? — интересуется он, придвигаясь к русскому как можно ближе. Россия нервно дёргает бровью, но просит рассказать о первой попавшейся на глаза книге. Так он тянет время до обеда. В обед Германская Империя не без самодовольства достаёт из духовки курицу с картошкой. Блюдо пахнет восхитительно, но кое-что беспокоит русского. На столе уже стоит открытая бутылка вина и два полных бокала. Королевство Пруссия через Польшу передал очень настойчивую просьбу убедиться, что немец откроет бутылку на его глазах. — Вы же не откажетесь выпить со мной пару бокалов? — ласково спрашивает Германская Империя, и Россия прекрасно знает этот не терпящий возражений тон. — Не откажусь. Однако, не затруднит ли вас предложить мне что-нибудь другое? — вежливо просит он. Германии, кажется, нравятся его просьбы. Германская Империя не возражает и (снова за руку) ведёт его за собой в винный погреб и помогает спуститься по темной лестнице, прежде чем включить свет, а затем театрально разводит руками, предлагая выбрать. Россия медленно прохаживается по помещению в поисках чего-нибудь знакомого. Он замечает любимое французское вино, но затем думает, что пить его с немцем было бы кощунством. К счастью, рядом русский находит другую бутылку вина и сразу же берет ее в руки. Это вино слабоалкогольное и часто бывает в доме Османской Империи, из-за чего Россия знает, что оно приятно на вкус и совсем не повлияет на его состояние. — Хороший выбор. — отчего-то с ноткой разочарования говорит Германия и осторожно забирает бутылку. Они возвращаются на кухню и обедают. Германская Империя постоянно заводит разговоры на неприятные темы, русский отвечает ему неохотно и крайне осторожно. Но кое-что прерывает их обед. Неожиданно распахивается входная дверь и слышится звук бега. В дверном проёме появляется колония немца, чему тот не особо рад. — Господин Германская Империя, у нас чрезвычайная ситуация! — восклицает Германское Самоа, а затем замечает русского. — Здравствуйте, господин Российская Империя. — она аккуратно кланяется, и Россия вскидывает бровь. «Ради всего святого, никто уже не требует так делать, кроме Германской Империи!» — Я же просил не беспокоить меня ближайшие несколько дней. — угрожающе рычит немец. Русский немедленно цепляется за эту фразу. «На эти выходные у него были планы на меня, а дальше что?» — Но… Ситуация п-правда чрезвычайная… — голос Самоа дрожит. — Надеюсь, что это так. — тон Германии не становится дружелюбнее. — В чем дело? — А-англ-ло-фр… — Побыстрее. — рявкает немец, поднявшись со стула, и его колония резко отходит на шаг назад, закрываясь руками. — Господин Германская Империя, если бы вы разговаривали со мной в таком тоне, я бы тоже вам ничего полезного не сказал. — вмешивается Российская Империя, осторожно касаясь руки немца. — С вами бы я так разговаривать не стал. — наконец смягчается Германия. — Но это же колония, они по-другому не понимают. — Что случилось, солнышко? — ласково, без нажима интересуется Россия у Самоа, тоже встав со стула. Та сразу придвигается к нему ближе в поисках защиты. — Англо-французские войска захватили Германский Камерун. Воплощение этих территорий сейчас должно быть у ваших союзников. — вежливо отвечает она больше русскому, чем немцу. Германия раздражённо рычит ругательство на родном языке. — Убирайся. — бросает он своей колонии, и та более чем рада это сделать. — От колоний ни толку, ни пользы, за исключением ресурсов. — А вы раньше лучше относились к колониям. — замечает Российская Империя, плавно опускаясь обратно на стул и возвращаясь к еде. Германия следует его примеру. — Раньше не было войны, когда нужно было действовать решительно и быстро. — мрачно отвечает он. — А с началом войны я понял, что колонии в большинстве своем бесполезны. Они же ничего не делают, пока на них не повысишь голос! — Может, проблема не в них? — аккуратно бросает русский, и немец недовольно шипит. — У вас нет ни единой колонии и вы ничего о них не знаете, не спорьте со мной хотя бы об этом. — Два моих лучших друга — колониальные державы, я живу у одного из них в доме и каждый день общаюсь с его колониями. Думаю, я все же кое-что знаю. — слегка пренебрежительно возражает Россия. — Мне не нравится, что вы живёте у Британской Империи с момента смерти Царства Польского. — резко меняет тему Германская Империя. — А мне не нравится находить вас у себя под окнами и постоянно натыкаться на вас по пути домой. Особенно после того, что вы натворили. — С момента гибели Царства Польского прошло полтора месяца, прекращайте драматизировать. — фыркает Германия, и Россия давится едой. — Вы… — от гнева и удивления русский не может подобрать слов. Немец, кажется, осознает свою ошибку и бросает небрежные извинения. Их обед заканчивается в тишине. После обеда Германия снова ведёт его в гостиную и снова крепко обнимает. — Как же я люблю вас… Вот почему вы не можете остаться со мной? Вы не найдете никого лучше меня. Я ведь что угодно сделаю для вас, только попросите. А вы вместо этого избегаете меня и в чем-то вините. — бессвязно, но с нежностью мурлыкает немец ему на ухо. Российская Империя почти не слушает, отстранённо думая о своих делах, пока не обнаруживает, что Германия, кажется, задремал. Он с облегчением выдыхает и собирается было уйти, как немец тут же цепляется за его запястье. — Куда вы? — В туалет. — фыркает Россия. Впрочем, он действительно идёт туда и запивает водой из крана активированный уголь. Почему-то его не покидает тревожное чувство, что в его еде было что-то не то. — Вы вынуждаете меня идти на ужасные вещи, чтобы побыть с вами хоть немного. — продолжает Германская Империя, когда русский возвращается. Немец льнет к нему ближе, но Россия лишь отстранённо смотрит на часы. Германия устраивает голову на его плече и крепко цепляется за руку, которую со всей нежностью целует. — Вы как солнце. — говорит он Российской Империи. — Вы даёте мне силы жить, но вы же и убиваете, стоит мне подойти слишком близко или отойти слишком далеко. — но русский, кажется, не особо впечатлён его метафорами. Да немцу это и не особо важно: он просто наслаждается атмосферой. — С вами так хорошо. Спокойно, уютно, безопасно, комфортно. Я бы все отдал, чтобы хоть иногда проводить с вами вечера вот так. Может, вы останетесь со мной? Я что угодно сделаю ради вашего счастья. Буду носить вам пресловутые завтраки в постель и делиться ресурсами. Вы хотели бы какую-нибудь колонию? Я отвоюю ее для вас или отдам какую-нибудь из своих. Мне для вас ничего не жалко. Только останьтесь, прошу. — Мы договорились на два дня. — напоминает Российская Империя с раздражением, порядком устав от всего этого бреда. — Я отлично помню, о чем мы договорились. — резко отвечает Германия, и остаток вечера они сидят в тишине с книгами. Вечером Россия принимает душ, снова запивает активированный уголь водой из крана и уходит в выделенную ему комнату. К сожалению, на двери он не находит замка. Российская Империя заворачивается в одеяло и смотрит в потолок, обдумывая прошедший день. «Могло быть хуже…» — заключает он и прикрывает глаза. Спать русский пока не собирается. Во-первых, в доме немца спать он опасался, во-вторых, он ждал Царство Польское. Согласно их договоренности, она должна заглянуть с минуты на минуту. — Ну что? — нетерпеливо шепотом спрашивает полячка, усевшись у изголовья кровати. Россия пересказывает ей события всего дня и жалуется на плохое предчувствие. Также он обращает внимание, что фигура Царства Польского становится более прозрачной, и думает об этом с болью. Она тем временем рассказывает ему, что Британская Империя оставил Францию у Швейцарии и что ему не становится лучше. Русский и полячка ещё долго переговариваются, но в коридоре раздается шорох, и Польша быстро исчезает, а Россия прикидывается спящим. Дверь в его комнату тихонько скрипит, и на пороге появляется силуэт немца. Тот, кажется, просто смотрит на русского и что-то шепчет на родном языке. Россия улавливает отдельные слова, и ему очень не нравится услышанное. Российская Империя спит беспокойно. Скорее, не спит, а дремлет, чутко реагируя на любой посторонний звук. Германия за ночь заглядывает к нему ещё пару раз, и каждый раз он остаётся на все более долгое время, стоя в дверном проёме и любуясь «спящим» русским. Российская Империя не хочет и не может спать в таких условиях. Но ближе к утру он все же с трудом уходит в объятия Морфея, и ему не снится ничего хорошего. Просыпается он уже пару часов спустя, и ему плохо. Очень плохо. И явно не от недосыпа. Голова болит, в глазах периодически темнеет, русский чувствует слабость и отчаянно хочет пить. Он выпивает ещё несколько таблеток активированного угля и падает обратно на подушки. Час или два он бездумно смотрит в потолок, и вот в голове немного проясняется. Германия тем временем без стука входит в комнату с подносом. — Доброе утро, mein Herz. Я принес вам завтрак. — сообщает он и всматривается в лицо России. — Вы хорошо себя чувствуете? — Да, просто… Кажется, я слишком много поспал. — отшучивается Российская Империя и благодарит его. Отчего-то он видит подвох и в чашке чая, и в блинах с медом, и в каше. Руки русского подрагивают, и он едва не роняет чашку. — И все же вам нехорошо. — хмурится Германская Империя и уходит, а вскоре возвращается со стаканом воды, в которой выливает что-то из подозрительной бутылочки. — Выпейте это, полегчает. — Почему вы так уверены? — настороженно спрашивает Россия, но немец с мягкой улыбкой подносит стакан к его губам, и русский неохотно пьет и все же завтракает. К его удивлению, и вправду скоро становится легче, но подвох находится и здесь: почему-то наступает расслабление, близкое к эйфории. Это очень странно и подозрительно. Германская Империя в течение дня не отходит от него ни на шаг и постоянно старается приобнять, положить голову на плечо или поцеловать руку. К пяти часам вечера Россия пытается его отталкивать, что вызывает у немца только мягкий смех. Российская Империя больше не сомневается, что что-то здесь не так. Он осторожно осматривает выход, но Германия утаскивает его обратно в гостиную, и его прежде относительно невинные слова любви сменяются собственническими и жуткими и смешиваются с угрозами убить всех плененных колоний британца и француза, если он посмеет уйти раньше срока. Ближе к восьми вечера, когда он сможет уйти, Российская Империя начинает чувствовать себя нехорошо. Голова снова кружится и начинает болеть, почему-то по всему телу разливается слабость. Русский глотает ещё активированного угля и, кажется, ему становится немного лучше. Германская Империя тем временем вылавливает его в коридоре и за руку ведёт к себе в кабинет, после чего усаживается в кресло напротив. К России быстро возвращается головокружение, из-за чего он почти не слушает немца и отвечает машинально. Обычно чересчур внимательный Германская Империя на этот раз словно ослеп: он не замечает никаких изменений в состоянии русского и лишь продолжает любезничать с ним. — Что-то я устал… Думаю, нам пора прощаться. — говорит Российская Империя странным голосом, и немец отчего-то довольно кивает. — Пойдёмте, я провожу вас в вашу комнату. Сейчас вам действительно нужно как следует отдохнуть. — с мягкой улыбкой отвечает он. — В каком… Смысле? — переспрашивает русский настороженно, и Германская Империя ещё и усмехается. — Ну как же… Вы ведь не думали, что я просто так отпущу пленную страну? — поясняет немец снисходительно. Он чуть наклоняет голову и подпирает ее ладонью, с нежностью любуясь русским. — Французская Республика мне не особо нужен, но вы… Вы куда ценнее. Мне пришлось все эти два дня добавлять кое-что в вашу еду и напитки, но, как я вижу, результат того стоит. Вы теперь останетесь здесь, со мной. И мы будем счастливы. Я пытался вас убедить, но вы все упрямитесь. Поэтому я докажу свои слова делом. Германская Империя резко поднимается с кресла и идёт к России, но тот не так сильно ослаб от наркотиков, как ожидалось. Россия отталкивает немца изо всех сил, и тот ударяется головой о стену. Дверь в кабинет неожиданно оказывается заперта, и русский лезет в карман за ключом. Этот ключ не может быть от какой-то другой двери, он ведь все проверил, пока прятался от немца! — Это ключ не от этой двери, mein Herz. — Германия, пошатываясь, встаёт и походкой льва на охоте приближается к России. Тот швыряет в него ключ и снова толкает в стену, на этот раз — с меньшим успехом, потому как немец был готов. Тем временем Российская Империя ловит момент и выбивает дверь. Кажется, это забирает остатки его сил, но русского это не волнует: он на втором дыхании бежит на первый этаж, к выходу. Германия следует за ним на небольшом расстоянии. Он не слишком торопится, ведь уверен, что Россия уже никуда не денется. Входная дверь предсказуемо оказывается заперта, и Российская Империя с ужасом оборачивается. Из прихожей бежать некуда, а немец уже стоит в дверном проёме и ласково улыбается. — Набегались? — насмешливо спрашивает он, но у русского есть ещё козырь в рукаве. Он быстро выхватывает пистолет из-под одежды и несколько раз стреляет в Германию, и пока тот отходит от болевого шока, в третий раз бьёт его головой о стену и бежит на кухню почти вслепую: в глазах отчего-то темнеет. Хватает первый попавшийся тяжёлый предмет, швыряет его в окно. Хрупкое стекло разбивается, и Российская Империя быстро выбирается наружу, царапаясь до крови о неровные куски оставшегося стекла, как вдруг его тянут назад. — Нет-нет, господин Российская Империя. Вы сегодня останетесь со мной. И мне жаль, что я вынужден прибегать к радикальным методам, чтобы удержать вас. — немец держит его крепко и вкалывает в шею очередную дрянь, после чего пережимает сонную артерию. Россия, силы которого и так закончились несколько минут назад, снова собирается и отчаянно пытается убрать ледяные руки от своей шеи, до крови царапая Германию. Тот перехватывает его поудобнее, и вскоре русский ударяется головой. В глазах снова темнеет, но он ещё не сдался. От недостатка воздуха его движения становятся хаотичными, и теперь он просто неровно дёргается, из последних сил пытаясь освободиться. В голове всё больше гудит, Россия уже почти ничего не видит и в следующую секунду обмякает в руках немца. Тот выдыхает. — Наконец-то вы останетесь со мной. — нежно говорит Германская Империя, но ему уже не отвечают. Германия осторожно несёт русского обратно в его комнату, оставляя кровавые следы на полу. Он осторожно кладет свою любовь на кровать и любуется, а затем нависает над ним и целует. Сначала он планировал просто выпросить поцелуй в качестве награды за освобождение Французской Республики, но когда Россия попросил его отпустить француза раньше, немцу в голову пришел гениальный план, который отлично сработал. Сердце Германии трепещет не то от кровопотери, не то от восторга, и он снова и снова целует Российскую Империю. Конечно, жаль, что ему не отвечают, но ничего. Утром он придет в себя, и все будет замечательно. Затем в голове немца что-то щёлкает. Он уходит в кабинет и возвращается с веревкой в руках. Ей он аккуратно связывает русскому руки и ноги, больше ради эстетики, чем ради ограничения свободы: он не хочет оставить ран на этих прекрасных запястьях и лодыжках. Германская Империя невероятно доволен результатом и в порыве чувств снова несколько раз целует Россию. Теперь все будет хорошо.