утонуть в реке из слёз и печали

Германской Империи снился Россия в его объятиях, очаровательно жмурящийся от восходящего солнца и с удовольствием обнимающий немца в ответ. Каково же было разочарование Германии, когда после пробуждения он понял, что все это время обнимал собственное одеяло. Немец привычно вздохнул и встал с кровати. Привел себя в порядок, поел, прихватил газету из почтового ящика и с чашкой кофе поднялся в свой кабинет. Газету он решил прочитать позже — что могло кардинально измениться со вчерашнего дня? Ничего, поэтому Германия взялся за бумажную работу. Итак, отчёты. Османская Империя проиграл битву за Беэр-Шеву. Германская Империя не без злорадства фыркнул на эмоциональную жалобу османа насчёт австралийской кавалерии. Не одному же немцу страдать из-за Австралии? А что там на бельгийских землях? Германская Империя не особо следил за ходом сражения — после побега русского он слегка хандрил и не горел желанием видеть самодовольную физиономию Великобритании. Что ж, неловкая атака через пару дней после окончания сражения в Рижском заливе не увенчалась успехом для обоих сторон. Ненависть к местной болотистой местности и к вечным дождям и грязи, наверное, была единственным чувством, которое немец и британец полностью разделяли. Так, следующее сражение все в тех же бельгийских землях… Германия выругался. Ну разумеется! Не австралийцы, так канадцы! Два сапога пара. Ладно, может, не все так плохо — нужно дочитать отчёт до конца. Так, сначала канадцы захватили нужные им территории, потом отступили из-за немецких контратак (Германия почувствовал гордость за свою армию), а потом… Захватили Пашендейл. Немец выругался ещё раз. Что ж, по крайней мере, сражения в грязи в этом году закончены. Германская Империя сверился со своим ежедневником. Так и есть, в этом году больше никакой Бельгии. Чем в итоге закончилось длившееся с конца июля сражение на бельгийских землях? Германия перечитал все свои отчёты на эту тему, чтобы сделать вывод. Так и хотелось сказать: «Ничем». Немецкий фронт Антанта не прорвала, зато понесла огромные потери, продвинувшись всего лишь на несколько километров. Проблема немца заключалась в истощении его войск. Да уж, а когда-то все великие державы полагали, что война кончится быстро. От пессимистичных размышлений Германскую Империю отвлек телефонный звонок. Немец недовольно цокнул — наверняка это нейтральная страна с нытьем про очередные проблемы с поставками, не желающая признать, что на нее давит Антанта — и не глядя взял трубку. — Guten Morgen, Herr Deutsches Reich. — подчёркнуто вежливо поприветствовал его Швейцария. — Я бы хотел задать вам вопрос. Знаете, как коллега коллеге. — И почему я должен на него отвечать? Я не горю желанием с вами разговаривать. — небрежно спросил Германия, отпив кофе из чашки. Он потянулся за одним из документов. Надо посмотреть, что в стране творится. — Поверьте, ваши чувства взаимны. — фыркнул швейцарец, судя по звуку, что-то листая. — Я озвучу вам причину, если вы мне поможете. Поверьте, как только вы ее услышите, вы первее меня побежите решать проблему. — Слушаю. — допустим, немец был заинтригован. — Итак, представьте ситуацию: перед вами по всем признакам здоровая страна. И температура в норме, и пульс, и дыхание, и даже жалоб никаких нет. Кроме одной: она мучается от боли в каждой клетке своего тела, и с точки зрения медицины на это нет ни одной причины. — Какие-нибудь неприятности во внутренней политике? — незаинтересованно предположил Германская Империя. — Почему бы просто не вколоть ей морфий? — Да, внутренняя политика. Морфий не помогает, как и все остальные обезболивающие. Наркоз тоже не сработал. Та самая неприятность завершилась уже несколько часов назад. — Странно… — всерьёз задумался немец, перебирая в голове варианты. — А такое бывает? — засомневался он. — Я тоже думал, что нет, но я смотрю на эту страну прямо сейчас. Предупреждая ваше предположение, такое невозможно подделать. — И что это за страна? — напрягся Германия, чувствуя, что ответ ему не понравится. — А вы догадайтесь, если я позвонил вам. — язвительно бросил Швейцария, и сердце немца упало. — Российская Империя… — прошептал он в ужасе. Затем тут же потянулся за газетой. — Ещё одна революция… — Германия побледнел, и у него в горле резко пересохло. Он вновь потянулся за чашкой кофе, который почему-то показался ему мерзким и горьким, хотя немец лично добавил туда несколько ложек сахара. — Я не знаю. Я бы правда хотел чем-нибудь помочь, но я никогда не сталкивался с подобным. — виновато сообщил Германия швейцарцу, ещё раз обдумывая услышанное: а точно ли ничем не поможет? — Я не знаю. — повторил немец с сожалением. — Швейцария! Российская Империя потерял сознание! — крикнул возле Швейцарии Французская Республика, и Германия вздрогнул снова. Он мысленно взмолился, чтобы русский не погиб. — Сейчас подойду. — быстро отозвался швейцарец. — Спасибо за потраченное время, господин Германская Империя. — коротко сказал Швейцария и бросил трубку. Затем последовал за французом в комнату русского. Российская Империя был белее снега, его волосы были мокрыми от пота, а черты лица исказились в агонии. Великобритания сразу накинулся на швейцарца с претензиями. — Почему ему не становится лучше? — требовательно спросил британец, кивнув на русского. — Успокойтесь. Я работаю над этим. — попытался смягчить его настрой Швейцария, но лучше бы он этого не делал. — Не смейте говорить мне успокоиться после того, как мой лучший друг пять минут назад попросил добить его, чтобы не мучиться. — змеёй зашипел Британская Империя, дёрнув швейцарца за лацканы пиджака. — Я не знаю, что можно сделать. — огрызнулся в ответ Швейцария. — На лекарства Российская Империя не реагирует, так что он либо умрет к вечеру, либо вылечится. — нужно ли уточнять, что в ответе британца не было ни одного цензурного слова? — Как отец себя… — в комнату заглянули Союз и РСФСР и не договорили свой вопрос: Великобритания сразу велел им убраться куда подальше. Затем потёр переносицу. Если бы не эта парочка, Российская Империя так не мучился бы. Британец опустился на диван поблизости. Франция перестал неловко стоять у порога и устроился рядом с Великобританией. — Он же не умрет, да? — спросил француз с надеждой, уткнувшись лбом в плечо британца. Тот машинально приобнял его и пожал плечами. — Не знаю. — устало вздохнул Британская Империя, вновь оглядывая дрожащее даже в обмороке тело русского. — Он ведь говорил, что умирает. Возможно… Просто пришло его время? — ему не очень хотелось верить в свои слова, да и Франция под боком вздрогнул, но… — Германская Империя, наверное, совсем с ума сойдёт, если Россия погибнет… — с тревогой подумал вслух Французская Республика. На русского он даже не взглянул, боясь не сдержать слёз. Если бы кто-нибудь спросил Германскую Империю, как бы он отреагировал, если бы его драгоценность погибла, он бы не ответил. Он не хотел даже думать о такой возможности. Но обстоятельства вынудили. Работать, разумеется, немец после такой новости не смог, а потому просто сидел в комнате, которую несколько месяцев обустраивал для Российской Империи, и рассматривал его фотографию. Русский на ней был слегка встревожен, подозревая слежку, но по-прежнему красив. Прежде Германия махнул бы рукой, мол, ничего, со мной ему больше никогда не придётся о чем-то переживать, но теперь был шанс, что это «со мной» может не наступить. Немец не представлял, как можно жить без Российской Империи. Он всегда был рядом, сколько он себя помнил (пусть и не совсем добровольно в последние годы). Он был добр к нему, когда был жив Пруссия. Он помогал ему раньше. Правда, потом решил, что Германия для него недостаточно хорош, и не принял искреннего признания в любви, но… Немец пытался исправить это последние годы. А теперь Россия может просто исчезнуть. При мысли об этом душа Германской Империи наполнялась липким ужасом. Он на мгновение представил бездыханное тело русского и вздрогнул. Нет, такого не должно случиться. Нужно выяснить, как там Россия. За пару часов точно что-то должно было измениться. Немец встал с кресла и набрал номер телефона британца. Однако Великобритания отвечать не собирался, да и о звонке не знал: телефон он выключил, чтобы ничто не могло потревожить Российскую Империю. Но русский будто бы почувствовал, что им интересуются, и с болезненным вздохом открыл глаза. Первым делом он увидел полные беспокойства лица британца и француза. — Как ты? — сразу спросил Франция, и Россия поморщился от громкого звука. — Почему я ещё жив? — спросил вместо ответа Российская Империя дрожащим голосом, пряча слёзы. — Я больше не хочу мучиться. — Россия… — Британская Империя физически почувствовал, как его сердце разбилось от этих слов. — Все закончилось. — Да ничего не закончилось. — всхлипнул русский, отворачиваясь. — Я должен был погибнуть ещё в феврале, почему я все ещё жив? — Я не знаю. — растерянно прошептал Великобритания и без лишних слов притянул Россию к себе и приобнял его. Франция устроился рядом с ними. — Что-то болит? — осторожно спросил француз, коснувшись дрожащего плеча друга. — У меня все болит так, будто я неделю разгружал вагоны. — пожаловался русский и без сил обмяк в руках британца. Тот медленно поднес к его губам стакан с водой. Россия отпил и закашлялся. — От меня одни проблемы. Со мной постоянно происходит какой-то кошмар, а ещё… — Великобритания и Франция не торопили его и спокойно ждали, пока он выговорится. Кажется, их друг заработал себе нервный срыв, помимо всего прочего. Вполне нормальное явление после таких перегрузок для психики — то иприт, то корабль с немцем, то революция, то ещё что-нибудь. — Германская Империя. Я понимаю, что я великая держава и не должен бояться кого-то вроде него, но… Я боюсь, что он причинит вред кому-то, кто мне дорог. Он ведь уже не в здравом уме. Видимо, война уничтожила все его моральные ограничения. А ты, Великобритания, постоянно вытаскиваешь меня из всяких… Неприятных ситуаций. Я чувствую себя никчёмным. Нет, я искренне благодарен тебе за все, что ты для меня делаешь, но… Я совсем раскис в этом году. — Российская Империя невесело усмехнулся и замолчал. — Германская Империя всех пугает. Нормально, что ты переживаешь из-за этого. — Британская Империя говорил это как можно спокойнее, хотя после таких слов хотелось молча обнять русского и пристрелить кое-какую страну. — И мне вовсе не в тягость тебя спасать. Если бы я не хотел помогать тебе всем, чем могу, я бы оставил тебя ещё век назад. Но я хочу. Нормально и то, что ты так устаешь в последнее время. Мы тоже устаем и отлично тебя понимаем. Думаю, тебе стоит отдохнуть. — А тебе? Ты трудоголик и спишь меньше всех в этом доме. — вмешался в его речь Французская Республика, и британец вздохнул. — И я отдохну. И ты тоже. — неохотно согласился Великобритания. — Пусть Швеция с братьями на собрания ходит. Они давно хотели. На том и порешили. Франция принес русскому поесть. Ему было больно смотреть на дрожащие от истощения руки Российской Империи и на бесконечно усталый взгляд. Французской Республике было всего несколько десятков лет, и он не понимал, как можно сожалеть о том, что остался в живых, но промолчал. Возможно, на месте русского он сам бы жалел. В последние годы на них всех слишком много навалилось, но Россия пережил что-то ужасное ещё век назад. Что-то, от чего до сих пор не оправился до конца. И Великобритания тоже — известно, что бессонницей он страдал ещё до появления в его доме Франции. Французская Республика иногда тоже чувствовал себя бесполезным, особенно когда с утра смотрел в зеркало на оставшиеся после встречи с немцем шрамы. Но России, по его мнению, было хуже. Он казался давно разбитой вазой, которую каждый раз упрямо склеивали в надежде хоть немного продлить ее жизнь. Физически тело русского было покрыто шрамами. Духовно — тоже. После ужасного события век назад Российская Империя будто бы научился жить заново. Он стойко перенес смерти Австрии и Пруссии. А потом появился Германская Империя и все испортил, раз за разом разбивая его душевное равновесие своими угрозами и манипуляциями. Франция ненавидел то, что немец прикрывается любовью. Какая же это любовь, если она вызывает только нервные срывы? Ладно, после этих размышлений Французская Республика всё же понял русского. Наверное, того уже вряд ли что-то волновало, и его единственным желанием было лишь прекратить вечный стресс. На лице Российской Империи появилась слабая улыбка: британец всегда умел в нужный момент подсыпать аттической соли. Франция что-то сказал невпопад: он совершенно упустил тему разговора. — Кстати, сколько тебе ещё осталось? По ощущениям? — тихо уточнил Великобритания, устроив руку на плече русского. Тот пожал плечами. — Думаю, меньше двух лет. Не могу понять. Это чувство подводит меня в последнее время. — мрачно произнёс Российская Империя, глядя куда-то в сторону. Затем слегка приподнялся, выглядывая в окно. — Так я и думал. — Там опять этот?.. — недовольно поморщился Британская Империя, выглянув в окно. Так и есть, издалека наблюдающий за резиденцией немец светился счастьем, поняв, что русский всё-таки жив. Германия давно не испытывал такой радости, и даже гнев на британца и француза, обнимающих Российскую Империю, ненадолго стих. С Россией все хорошо, значит, жизнь продолжается. Немец точно не пережил бы потерю столь важной константы в своей жизни. Германия решил вернуться в свою резиденцию. Россия почему-то до сих пор не привык к его присутствию, а нервировать его лишний раз в такой ситуации не хотелось. Работать тоже не было желания, и немец вернулся в комнату русского. Эта комната обязательно увидит страну, для которой предназначена. Но это будет позже, а завтра Германия надеется увидеть Российскую Империю и поговорить с ним. Но Россию на следующий день он не увидел. Как и британца с французом. — Российская Империя в отпуске. Британская Империя и Французская Республика тоже. — лаконично ответил на вопросы других стран Королевство Швеция и спокойно сел за стол Антанты вместе с братьями. Германия ласково улыбнулся этой новости. Что ж, Российская Империя заслужил немного отдыха. Он скоро вернётся, а немец тем временем займётся своими делами и пока что не будет ему мешать. Да и вряд ли получится — Россия наверняка все это время проведёт в стенах британской резиденции. — Австро-Венгрия, сходишь со мной кое-куда? — предложил Германия брату, и тот сразу напрягся в ожидании пояснения, но немец совершенно не собирался отвечать на незаданный вопрос. И принимать любые варианты ответа, кроме положительных. — Нет. — сразу отказался австриец, но как-то неуверенно. — У меня дела. — солгал он, не моргнув и глазом. — Какие у тебя могут быть дела? — снисходительно хмыкнул Германская Империя, взяв брата за руку. — Разве они важнее, чем я? — Я просил Австро-Венгерскую Империю помочь мне кое с чем. Вопрос жизни и смерти. — вмешался в разговор Османская Империя, не поднимая головы: он в спешке дописывал отчёт, чтобы отдать его немцу. Австро-Венгрия тихо выдохнул. На самом деле, осман ни о чем его не просил, но было приятно от осознания того, что кто-то ещё может за него вступиться. — Подождёт ваш вопрос. — отмахнулся Германия и резко поднялся со стула, потянув австрийца за собой. — Отпустите Австро-Венгерскую Империю. — тут же вскинулся Османская Империя, поднявшись со стула, чтобы быть на одном уровне с немцем. Тот посмотрел на него с откровенным безразличием. — Мне напомнить вам про Боснию? Или, может, про то, что Антанта до сих пор не освободила Черногорию? — бесстрастность на лице Германии мгновенно сменилась на мягкую улыбку при виде всех эмоций, что сейчас мелькнули на лице османа. И гнев, и страх, и бессилие, и усталость. — А у тебя, Болгария, нет проблем с моим желанием проводить с братом больше времени? — Нет, господин Германская Империя. — ровным голосом отозвался Болгарское Царство. На самом деле, он много что хотел сказать немцу, но шансы выжить после этого стремились к нулю, поэтому болгарин силой воли промолчал. Германия вышел из зала, а потом и из дворца под руку с братом. Тот поглядывал на него с беспокойством. И, как и в прошлый раз, с оправданным. Немец спокойно ведёт брата к воротам, привычно прикрывает ему глаза, пока они вновь идут к месту, где томятся колонии и свободные небольшие страны. Но сегодня у Германской Империи другая идея. Австрийцу она тоже не понравится, но у таких, как он, никогда не было выбора. И снова они в темном мрачном коридоре, и тяжёлые шаги немца отдаются эхом от этих стен, в отличие от едва слышных лёгких шагов Австро-Венгрии. — Отпусти меня. — слёзно молит австриец, но Германия лишь качает головой, продолжая за руку тащить его за собой по тёмному коридору. Как и в прошлый раз, они заходят в последнюю дверь. На этот раз здесь другая колония. Австро-Венгрия смотрит с ужасом, и немец успокаивающе треплет его по голове. — Просто побудь здесь. Мне от тебя ничего не нужно. — мягко просит Германская Империя и подталкивает австрийца к двери. Австро-Венгрия опирается на железную дверь и тяжело дышит, а его глаза уже полны слёз. Немец спокойно подходит к колонии с тем же кинжалом. Ему не нравится пачкать руки в крови зависимых территорий, но его цель вполне оправдывает средства. Германия не обращает внимания на крики колонии и плач брата позади, пока тот не подходит ближе. — Германия, пожалуйста… Прекрати. — умоляет его Австро-Венгрия, и немец аккуратно тянет его за руку к себе, пачкая бледное запястье в крови. Австрийца, кажется, мутит от этого, и он шатается. Одной рукой Германия придерживает его, а второй вонзает кинжал в прямиком в солнечное сплетение колонии. Та наконец теряет сознание, а в глазах Австро-Венгрии вновь что-то ломается, как в начале года в доме немца. Германия тянет брата ещё ближе, пачкая его в крови все сильнее и сильнее. Австриец вскрикивает и пытается стряхнуть алые капли с кожи, но часть крови все равно остаётся и мажется ещё больше. Австро-Венгрия смотрит на немца совсем безжизненным взглядом и падает ему в руки. Приходит в себя он уже в мягкой и теплой постели, со всех сторон накрытый одеялами. На лоб заботливо опускается прохладная рука. — Ты напугал меня, Австро-Венгрия. По пути в мой дом тебе почему-то стало плохо, и ты потерял сознание. Как ты сейчас? — тепло спрашивает Германская Империя, и австриец резко садится. — Убери от меня руки! — кричит он, отодвигаясь на противоположный край кровати. Некстати в очередной раз заныли ноги. Немец смотрит на брата с недоумением. — Австро-Венгрия, все хорошо? Ты странно себя ведёшь. Но Австро-Венгрия плевать с высокой колокольни хотел на его слова. Он придирчиво осматривает руки и одежду в поисках хоть одного красного пятна, которое подтвердило бы его воспоминания. Слова немца вызывают сомнения в собственном разуме. Но не могло же ему привидиться такое?! Германия продолжает смотреть с ласковой улыбкой, а потом осторожно подталкивает австрийца на раздражающе мягкие подушки и одеяла. — Ты устал. Тебе нужно отдохнуть. — Мне не нужно отдыхать. — раздражённо шипит Австро-Венгрия, вновь садясь в кровати. — Просто скажи… За что? Зачем ты все это делаешь? — гнев пропадает, и его голос дрожит. Немец задумывается. — Ты неправильный. — наконец отвечает он. — Ч… Что?.. — теряется австриец, глядя на брата с ужасом. — Я сломал тебя зимой. Ты пытался собрать себя по кусочкам, и у тебя даже что-то получалось. Но… Это не совсем то, чего я хотел. Я рассчитывал получить твоё безоговорочное доверие и верность. А ещё я хотел, чтобы ты стал таким, как в начале войны. Тогда ты был лучше. — Я был жесток и вспыльчив тогда. Я не хочу больше быть таким. — Разве я спрашивал, чего ты хочешь? Я просто буду ломать тебя столько, сколько понадобится, пока ты не станешь страной, которая сослужит достойную службу нашему общему делу. Сейчас ты бесполезен. Ещё бесполезнее, чем обычно, я имею в виду. Вначале ты был почти таким, каким я хотел бы тебя видеть. Но… В тебе слишком сильна воля к жизни, и ты даже без своей автономной территории быстро собрался бы сам. Адаптируйся, Австро-Венгрия. Собери себя ещё раз и молись, чтобы стать правильной страной. — Германия, я не… — Мне не очень интересно, чего ты хочешь или не хочешь. Ты рано или поздно вернёшься к себе изначальному. Ты снова будешь полезен. Возможно, даже научишься самоконтролю. Ведь иначе ты просто сломаешь Боснию собственными руками. — Не смей трогать Боснию. — Босния, конечно. Ты слабый, Австро-Венгрия. И не сможешь защитить его. Думаешь, если я решу забрать его, ты сможешь мне помешать? — Смогу. — Не сможешь. Ты недостаточно хорош, чтобы заставить хоть кого-то считаться с твоим мнением. Поэтому я на твоём месте переживал бы за БиГ каждую секунду своей жизни. Пока ещё есть, за кого переживать. Германия говорил это так спокойно, что Австро-Венгрия в ужасе отодвинулся от него ещё дальше (он вообще сбежал бы из комнаты, если бы брат сказал ему всю правду). Немец, напротив, чуть наклонился, взяв брата за руку. — У тебя нет сердца, Германия. — Есть. — хохотнул Германская Империя, усевшись рядом с братом и приобняв его. — Просто моё сердце прячется в британской резиденции и не хочет со мной разговаривать. Австро-Венгрия вздрагивает. С немцем невозможно вести хоть сколько-нибудь адекватный диалог. Как он раньше с ним ладил? Над этим австриец думает уже по дороге в свою резиденцию. Германия быстро выставил его из своего дома, и теперь Австро-Венгрия возвращается к своей автономной территории. Тот нетерпеливо выбегает к входной двери, явно обеспокоенный. Наверное, проверил связь. Австриец вяло кивает ему и и что-то отвечает, а затем идёт на кухню. На ладонях ему все ещё чудится кровь, и он с остервенением выливает на руки половину бутылочки с жидким мылом. И моет-моет-моет до скрипучей чистоты. Испачканными в крови руками не хочется касаться кого-то вроде Боснии, даже если немец стёр все следы своих преступлений мягким полотенцем. Мерзкое чувство не исчезает, и Австро-Венгрия льет на покрасневшую кожу рук ещё мыло. Он почти не чувствует, как горячая вода из крана обжигает кожу. Зато ощущает, как вода резко холодеет, когда босниец поворачивает вентиль, отвечающий за холодную воду. — Что ты делаешь? — с недоумением и тревогой спрашивает Босния, касаясь его рук. Австриец вздрагивает. Юноша ведь не знает, в чем он сегодня запачкал эти руки. Австро-Венгрия смывает пену, вытирает руки (тоже тщательно) и смотрит виновато. Затем в гостиной со слезами на глазах рассказывает все, о чем говорил ему немец. БиГ совсем не злится на австрийца. Вместо этого он проклинает Германскую Империю на родном языке. А затем нежно прижимает к сердцу руки Австро-Венгрии. Австриец шепчет ему все признания в любви, которые приходят на ум. Он обязан сделать все, чтобы такая замечательная страна, как Босния, никогда не пострадала. Особенно от рук немца.