Bound in gold

Это месяц был одновременно самым коротким и самым длинным в жизни Джона. Часть его пролетела мимо вереницей интервью и публикаций в журналах и бесконечным шоппингом с Гарри. А иногда секунды будто застывали: примерка смокинга и вечернего костюма, встречи со свадебным распорядителем и репетиции, на которых ему показывали, куда идти, где стоять и что говорить. Если бы ему довелось еще хотя бы раз услышать что-либо об этом чертовом браслете, кто-то рисковал бы очутиться на полу с армейским ботинком у горла. Его заставляли повторять клятвы столько раз, что они начали ему сниться. Ему даже пришла в голову записать себя на видео во время сна и проверить, не повторяет ли он их вслух. А еще была Гарри. Внешне она ликовала, участвуя в каждом этапе эпичной подготовки к свадьбе, но Джон видел, как она на самом деле страдала. Трезвость всегда была для Гарри испытанием, и Джон был ей благодарен за бодрый вид, но ему бы хотелось, чтобы с ними была Клара, которая помогла бы ему справиться с приступами депрессии у Гарри. Ему было тяжело не винить себя в их разводе. Он и Клара всегда прекрасно работали в команде, и его не покидало ощущение, что пока он служил в Афганистане, ей было слишком трудно, поэтому она не смогла сохранить брак одна. Ну, теперь он как минимум нашел способ как-то компенсировать это. Частично. Он женится, чтобы Гарри смогла восстановить свой облик в глазах жены. В этом была… странная симметрия. Даже если они не смогут снова быть вместе, по крайней мере, сестра снова сможет смотреть Кларе в глаза без угрызений совести. Это было уже что-то. Этого было достаточно. Должно было быть достаточно. И все же этот день настал слишком быстро. Джон тяжело и неуклюже выполз из постели в пять часов утра и увидел черный блестящий седан у порога своего дома. Его примчали в поместье, где Джона быстро окружила орда обслуживающего персонала, начавшая суетиться вокруг его волос, ногтей, лица, одежды. Он чувствовал себя выставочным псом, на которого наводят последний лоск перед показом безымянному судье. И, когда ему начали натирать лицо, издеваться над волосами и беспощадно вырезать кутикулу, он начал завидовать выставочным собакам. Они, по крайней мере, никогда так явно не страдали во время их подготовки. У него уже кружилась голова от постоянного дерганья туда-сюда и бесконечных тюбиков и флаконов с опасными химическими средствами, которые передавались из рук в руки над его головой. Джона окружала настолько большая толпа людей, что у него началась клаустрофобия. Бесконечное давление человеческих тел, непрерывный поток речи со всех сторон и великое множество акцентов, которые он не успевал уловить. Он с тоской вспоминал рутинные дни примерки смокинга с Антанасем, который был спокоен и любезен. Эта толпа была… словно на стимуляторах. Много, много позже, когда его внешний вид признали презентабельным, Джона оставили в комнате, которую он про себя окрестил «передней». На самом деле это была хорошо обставленная гостиная с высокими окнами и со вкусом подобранной мебелью. Возле камина висело большое зеркало, и Джон подошел поближе, чтобы оценить свой свадебный облик. Его волосы были безупречно уложены и даже казались немного светлей. Седина не исчезла, но стала менее заметной. Наверное, мелирование или что-то в этом роде, подумал он. Это был единственный термин, связанный с волосами, кроме шампуня и бальзама, который он знал, да и его запомнил только потому, что тот часто упоминался в одном из самых эпичных скандалов Гарри и Клары, за год до развода. Он получил е-мейл с описанием всех подробностей, когда был в Кандагаре. Его смокинг был черным и блестящим и очень сильно походил на его военную униформу. На самом деле, они были практически близнецами, за исключением того, что все красные части формы заменили белыми, в соответствии с цветовой схемой, созданной Леди Холмс. На смокинге также было намного больше украшений на лацканах пиджака в виде сложной вышивки золотой нитью возле швов. А еще там красовались медали Джона. Он пытался отказаться от этого, но Антанас был непреклонен. Все твердил что-то насчет линий. Джон так и не понял, о чем шла речь. Его ботинки были так начищены, что он видел в них собственное отражение, и его кожа не выглядела такой чистой и гладкой с тех пор, как он поступил на военную службу. Он гадал, что стало с мозолями на его пальцах. Он ими даже гордился. Теперь же они подозрительно отсутствовали. Как и его трость. Он решил, что пойдет самостоятельно и никак иначе, и к черту последствия. Джон принял самые сильные обезболивающие из своей аптечки и заставил себя идти, пересиливая ноющую боль. Он начал практиковаться еще неделю назад, поэтому теперь было проще ее игнорировать, хотя позже она возвращалась и была еще сильнее. Ну, он решит эту проблему, как только она возникнет. Ему в голову пришла странная мысль, и он тихо рассмеялся. Он не узнавал себя. На него, Джона Уотсона, из зеркала смотрел совершенно незнакомый человек. Для него это было странно, а уж по отношению к Шерлоку совершенно несправедливо. Бедняга скоро встретится со своим мужем, но не пройдет и дня, как он узнает, что женился на совершенно другом человеке, и им вновь придется пройти через утомительный процесс знакомства. Неожиданный щелкающий звук раздался слева, он обернулся и увидел умопомрачительно роскошную женщину в удлиненном черно-белом платье, идущую к нему. Она держала в руках Блекберри и непрерывно что-то печатала. — Я должна сказать Вам, что если Вы еще сильнее помнете смокинг, с вас живьем сдерут кожу и скормят стаду диких кабанов, — сказала она самым скучающим голосом. Джон беспокойно дернулся, заставил себя кивнуть: — Х-хорошо. Женщина на секунду прекратила печатать и посмотрела на него оценивающим взглядом. Затем она кивнула с удовлетворенным видом и повернулась. — Следуйте за мной. Мы едем в церковь. Вот оно. Все. Казалось, кровь Джона превратилась в лед, застывая и разрывая его вены. Твердый болезненный комок неожиданно появился в горле и застрял там. Его желудок скрутило судорогой и вывернуло наизнанку. Кожа слишком сильно обтянула мышцы. Ноги не двигались. Вот оно. Вот оно. Это был конец. Этот момент настал! Целых три месяца спора с собой, выматывающих приготовлений и нервных срывов этот момент оставался чисто теоретическим. Гипотетической ситуацией. И теперь, теперь он настал. Теперь это реально. Он действительно женится. Сейчас. Вот прямо сейчас. Это происходило, и это было законно, и было уже слишком, слишком поздно останавливаться. Паника. Чистая незамутненная паника охватила его. Он хотел убежать. Он хотел спрятаться. Он хотел найти высокую точку и, если получится, снайперскую винтовку, хотя он никогда не учился ею пользоваться. Она ведь не может быть намного сложней Браунинга, верно ведь? Верно? О Боже, это такой бред. Лепет о снайперской винтовке и вышке, его мысли кружились и вращались в его голове, не задерживаясь достаточно долго для осознания. О, Боже. О, Боже. О, всемилостивый Боже, что он творит? Он не сможет это сделать! Это не он! Нет. Нет, он должен бежать. Подальше отсюда. Далеко-далеко. Это все ошибка! Им нужен какой-то другой Джон Уотсон. Несомненно, если бы они дали ему шанс все объяснить, он бы мог... — Если вы не выйдете, они начнут без вас. Я гарантирую, что последствия вам не понравятся. Джон не двигался. Он не мог двинуться. Он был не готов. Он никогда не будет готов. Женщина развернулась и закатила глаза. Она посмотрела на Джона пристально и мрачно. Очевидно, что она очень хорошо владела своим голосом, потому что фраза прозвучал громко, но без истеричных ноток. — Шагом марш, солдат! — скомандовала она. В следующее мгновение ее лицо снова стало безучастным, и она отвернулась, сосредоточившись на телефоне. Команда, навылет пробивая заслоны ужаса и сомнений Джона, была прямо воспринята ногами. Не успев сообразить, что к чему, Джон уже шел следом за женщиной с телефоном в главный зал, и дальше, к концу его жизни. Здание казалось огромным собором, возвышающимся над остальными домами, хотя и являлось простой англиканской церковью. Но она была массивной и величественной, вся сияла золотом. Внутри было бело. Ослепительно бело с вкраплениями золота. Все, что не было белым, было черным. Все просто кричало о традиционности и изысканности. А еще о невероятной роскоши. Два кажущихся бесконечными ряда скамей вели к алтарю, каждая из них была украшена белыми лентами и букетами роз. Визг откуда-то слева отвлек Джона от изучения, повернувшись, он увидел Гарри, несущуюся к нему с распахнутыми объятиями. Он нервно отпрянул, выставив вперед руки в жесте, означавшем «не подходи». — Гарри! Гарри, немедленно остановись! Я не знаю, что со мной сделают, если что-то случится со смокингом, но я совсем не хочу выяснять это опытным путем. Дикие кабаны. Подумав об этом, Джон передернулся. Гарри опустила руки и надулась. Она была одета в настоящее вечернее белое платье без рукавов, с серебряной вышивкой на лифе и по подолу платья. Она выглядела… прелестно. — Прекрасно выглядишь, Старшая, — выдохнул он. Только произнеся вслух, он осознал, что использовал детское обращение к ней. Сокращение от «Старшей сестры». Она улыбнулась со слезами на безупречно накрашенных глазах. — А ты выглядишь, как принц, Джонни, — она легонько пробежалась рукой по его рукаву. — Настоящий прекрасный принц. Как в сказке. Он нахмурился и претворился, что смахивает ее руку. — О, только давай без этих женских штучек Гарри, — ухмыльнулся он. Она засмеялась. Затем посерьезнела. — Я видела его, Джонни, — сообщила она театральным шепотом. Джон уставился на нее до боли распахнутыми глазами. — Ты видела? Когда? Где? — Джон сдерживался, чтобы не закричать. — Снаружи. Они вели его из машины в церковь. Я видела его всего секунду, но уверена, что это был он. Весь в белом и с браслетом на руке. Джон непроизвольно схватил Гарри за запястье. — Как он выглядит? Скажи мне, как он выглядит! Но Гарри только улыбнулась и похлопала его по щеке. — Я так рада за тебя Джонни, — сказала она со слезами на глазах, и, отдернув руку, ушла к гостям с их стороны, которых было намного меньше чем у Шерлока. Как только она ушла, один из распорядителей появился позади него и отвел к алтарю, где уже ожидал священник вместе с шафером Джона, Биллом Мюрреем. — Все путем, а Джон? — вместо приветствия сказал Билл. — Ты женишься в таком месте? Ничего себе! — его тоже явно впечатлил интерьер. Джон опустил голову, чтобы скрыть румянец. — Да, типа того, — пробормотал он. Организатор покашлял, чтобы привлечь внимание. Его звали Джейми. Джон был почти уверен. — Отлично, Джон, мистер Мюррей, вы ждете в этой нише, пока гости не займут свои места. Потом начало музыки – это сигнал, что вам нужно подниматься к алтарю. Вы помните, где стоять? Джон кивнул, Билл ответил «Угу!» — Хорошо, — Джейми продолжил, — остальные гости с вашей стороны уже здесь, так что идите и ждите сигнала. Билл и Джон послушно ушли в небольшую отделенную область рядом с алтарем. Джона проинструктировали найти шесть человек, которые будут стоять рядом с ним на церемонии; ему пришлось перерывать старую адресную книгу, чтобы найти нужное количество людей. В конце концов, большинство приглашенных являлись его бывшими сокурсниками из Бартса, но все-таки ему удалось найти и нескольких однополчан, включая Билла. Майк Стемпфорд, один из его сокурсников из Бартса, широко улыбался и выглядел удивительно величественно в своем классическом смокинге. — Готов к этому, друг? — спросил он, когда Джон и Билл присоединились к остальным. — Даже близко нет, — ответил Джон. Майк от души расхохотался в ответ на это. В ожидании они немного перекидывались репликами, часто выглядывая из-за высокой золотой колонны, блокирующей обзор входа в церковь, чтобы посмотреть, сколько прибыло гостей. Шум не прекращался, но был приглушенным, в то время как люди, заходившие в зал, занимали свои места и тихо, но оживленно переговаривались в ожидании начала церемонии. Джон чувствовал, как внутренности сжимаются все сильней с каждой секундой, и заставлял себя прислушиваться к Биллу, рассказывающему историю о том, как они с Джоном украли у старшего офицера-женщины панталоны и повесили его на флагшток. Джону тот день запомнился большей частью из-за пятисот отжиманий, которые ему пришлось сделать в качестве наказания. Потом, во время еды, он с трудом мог удержать вилку в руках. Затем, очень неожиданно заиграла музыка. Джон застыл, а на лице появилась маска ужаса, но Билл положил тяжелую руку ему на плечо и прошептал на ухо «Выпрямись, солдат». И Джон, глубоко вздохнув, ступил на покрытые ковром ступени к алтарю, его сердце молотом бухало у него в груди, пока он поднимался. Он слышал тихий гул сотни шепотков за своей спиной, поэтому сосредоточил всю волю на том, чтобы смотреть перед собой. Джону нельзя было оглядываться назад, ему напоминали об этом бесконечное множество раз. Он должен был стоять прямо и не сметь оборачиваться на своего приближающегося жениха. Спустя некоторое время музыка сменилась с величественной и приглушенной на более задумчивую. Ясно звучала скрипка и скрытая мощь виолончели. Джон не узнавал мелодию, но вероятно это было что-то классическое и символичное. Когда у него за спиной послышался шорох, каждая клеточка его тела молила о том, чтобы он повернулся. Он переборол этот порыв, но напряженно прислушивался к безошибочному звуку крошечных золотых колец, бьющихся друг о друга, как рождественские колокольчики. С каждым медленным уверенным шагом, который делал Шерлок, звон колокольчиков становился громче. Желание повернуться и посмотреть на него удваивалось с каждым звенящим звуком, и к тому моменту, как Шерлок преодолел все расстояние, Джон успел взмокнуть от напряжения. И все же он не повернулся. Почувствовав тяжесть на своем правом плече и, бросив взгляд в сторону, заметил, как Билл ему ободряюще улыбается. Джон глубоко вздохнул и уставился прямо перед собой. Золотистый звон браслета, казалось, будет длиться вечность, пробиваясь сквозь музыку на грани слышимости. Но для Джона, который столь внимательно прислушивался, он звучал как гонг, в который бьют у него под ухом. Джону показалось, что прошло несколько жизней, перед тем, как он почувствовал рядом тепло чужого тела. Нет, двух человеческих тел. Он услышал шорох, и кто-то небольшой поправил ему костюм, прежде чем отодвинуться. Леди Холмс, конечно. Она вела Шерлока к алтарю. И теперь остался только Шерлок, остановившийся в считанных дюймах, и Джон замер от охватившей его паники, а взгляд остановился на точке над правым плечом священника. Музыка смолкла, рука Билла на мгновение сжала запястье Джона, и, еще раз глубоко вздохнув, он повернулся к Шерлоку Холмсу. Он был высок, почти на полголовы выше Джона, и очень худ, отчего выглядел еще выше. Он держался прямо, с гордой осанкой и совершенным разворотом плеч. Он и в самом деле был во всем белом — шелковый костюм-тройка с плавными линиями, не совсем смокинг, но достаточно официальный. Ткань облегала фигуру Шерлока, красиво драпируясь на стройном теле, обтекая, словно вода. Пышность воротника подчеркивала его изящную, лебединую шею, на его гладком и угловатом лице выделялись совершенные губы, очертаниями напоминающие лук Купидона, прямой и аристократичный нос и невероятно высокие и острые скулы. Его волосы были почти черными, а удлиненные локоны, уложенные в строгом и красивом порядке, были убраны от его лица, и только челка слегка спадала на лоб. Глаза его все еще оставались загадкой. Верхняя часть лица Шерлока была скрыта серебряной маской без отверстий для глаз. Его голова слегка двигалась из стороны в сторону, когда он прислушивался, полагаясь на оставшиеся чувства. Джон гадал, слышит ли Шерлок громкий стук его сердца, или его неровное дыхание, или звук, с которым он нервно облизнул внезапно пересохшие губы. Шерлок Холмс был великолепен. Изящный и гибкий, невероятно бледный и невероятно красивый. Несмотря на весь наведенный лоск и услуги профессиональных стилистов, Джон ощущал себя скучным и неказистым по сравнению с ним. И он не мог отвести глаз. Какое счастье, что он и не должен был. Священник заговорил, вернув Джона к реальности, хотя он все равно не мог оторвать взгляда от неземного существа, на котором собирался жениться. — Дорогие Влюбленные, мы собрались сегодня, чтобы объединить две жизни и два мира. Пусть этот союз станет свидетельством единства нашей великой страны и ее народа...