Роза ветров

— Я не знаю, что мне делать. Моро-сан поднимает брови. — Рё, ты в край ебнулся? Третий час ночи, а ты стучишься в мое окно. Да, ситуация, конечно, не из приятных, но я считаю, что все не так уж и плохо. Ну или могло быть хуже. Так что, да, я в самом деле стою у окна Моро-сана и откровенно не знаю, как мне жить дальше, что делать? Я просто этого не понимаю. — Залезай. Моро-сан с тяжелым вздохом отходит, и я в самом деле залазию, хотя у него есть двери. Конечно. Теперь мы стоим в тёмной комнате. Моро-сан закрывает окно и долго смотрит на меня, не уютно. — Итак, у тебя проблемы? — В какой-то мере. В очень-очень большой мере. Что-то вроде вселенной. Моро-сан прикрывает глаза. Я доставил ему множество проблем, но именно он научил меня «жить». Поэтому я здесь. Если никто не знает что делать, то Моро-сан знает. А если даже он не сможет, тогда я придумаю что-нибудь другое. Нет, не придумаю. Я сойду с ума, истории сомкнутся в круг. Вселенная ненавидит меня. Может, выход только один или его не существует вовсе. — Ладно, знаешь что? Я участвовал в войне, и в те времена у нас с товарищами была игра: гомоку-нарабэ. Давай-ка мы сыграем. Моро-сан сжимает мое плечо, и этот жест слишком теплый для человека, от которого столько проблем. — Так точно, сэр. Он смеётся. — Не дерзи мне. Моро-сан приносит деревянную доску и черно-белые фишки. — Что это? — Игра. Садись и играй. — Я не умею. — Я знаю. Следующие минут двадцать он учит меня гомоку-нарабэ. Непонятные правила, непонятный смысл. Но мы играем, и я проигрываю раз за разом. Я даже не знаю, что делаю, это не остаётся в голове. Ничего не остаётся. Я словно в трансе. Мы играем, Моро-сан говорит, а я слушаю. Не слышу, правда, но пытаюсь. — Я ненавижу свои глаза. Моро-сан замолкает на полуслове. И мне уже жаль, что я это сказал. Я просто. Просто. Я не знаю. — Я вижу в них Акаги. Мама говорила, что мы похожи, и я не могу от этого отделаться. Я не могу изменить свои генетические данные. Я не могу забыть, кто мой отец, и скольких людей он сломал. Я боюсь. Боюсь, что я так же буду похож на него. Что я тоже сломаю жизни людям, так же как сломал их маме и Мори. Что я ненастоящий. Что я никогда не должен был существовать. Что все мои убеждения, да что там, вся жизнь построена на лжи, боли и страхе. И я просто… — Ложь, боль и страх, значит? Хорошо. А теперь продолжим партию. На самом деле это лучший исход. Я не хотел убеждений, не хотел слов. Я просто хочу, чтобы кто-то это знал. Чтоб кто-то знал правду, а не фальшь. Но ведь даже я сам не знаю, где правда, а где ложь. После тринадцатой партии в глазах начинает темнеть. Я больше не могу и соскальзываю вниз. Последнее, что я чувствую — чужие руки, поймавшие меня. Меня всегда ловят. От тряски меня подташнивает, а солнце светит в глаза. Я совершенно не хочу просыпать, но все же заставляю себя это сделать. Елочка-освежитель качается в разные стороны. Трясет. Я в машине… В какой нахуй машине?! Резко подскакиваю и бьюсь головой об крышу. От этого начинает тошнить, и я сгибаюсь. — Не дай бог, тебя вырвет в моей машине, парень. Будешь сам вымывать. — Моро-сааааан. Меня не рвет, но я чувствую, что близок к этому. — Ну, а кто же еще. Возьми уже пакетик, они радом с тобой лежат. Пакетики лежали рядом, да. И бутылка воды, и таблеточки. За окном проносились рисовые поля… — А что происходит? — Я тебя похитил и увёз в другую префектуру. — Очень смешно. — А я серьёзно. Если смотреть со стороны закона, именно это и произошло. Факты не укладывались в голове. Зачем Моро-сан меня «похитил»? Вчерашний вечер я помню плохо. Знаю только то, что мне снова было плохо. Вот же тряпка. — Вы предупредили кого-нибудь? — Нет. На секунд десять я выпал, потом стало страшно. Даже если забыть про Акаги, то там все ещё остались дети: Эмма, Акане, Тэтсуо. М. И они наверняка переживали. Я мог пропадать на несколько часов — это норма, но если я не возвращался до вечера, тогда паника могла начаться. А может, и хуже паники. — Нам надо вернуться. Или хотя бы предупредить. Куда мы вообще едем? Я не понимал. У Моро-сана всегда было много на уме, но сейчас это переходило все мыслимое и немыслимое. Нужно было позвонить. Предупредить. И вернуться назад. — Где мой телефон? Его не оказалось в кармане, не было на сиденье и на полу. — Изъял. Когда приедем, дам тебе право на один звонок. — Я еду в колонию строгого режима? Это прозвучало зло и ядовито, я прикусил кончик языка. Не хотел, чтобы это прозвучало так. — Скорее уж свободного. — Я не понимаю. Голова болела. Я ни черта не понимал, знал только, что мне надо назад. Я должен вернуться обратно. — Ты помнишь, каким ты был в нашу первую встречу? Наша первая встреча. Тот день, когда мне повезло. — Жалким? Моро-сан сжимает руки на руле, поворачивая. — Нет. Ты был храбрым. Напомнил мне моих сослуживцев. Во время войны, они были такими же отчаянно храбрыми и, возможно, немного жалкими, но не в этом дело. — Я просто хочу сказать, что ты был полон отчаянной решительности — это сразило меня. Я знаю, что смерть сестры тебя сломала, Рё. Я знаю, что самоубийство матери тебя добило, знаю, что тебе было обидно, больно, страшно. Я это прошёл. Прошло время, ты научился это прятать, но так и не смог отпустить. Это нормально. Я тоже не могу отпустить мою Спирею, мою маленькую принцессу. Но ведь наша жизнь не закончилась с их концом. Даже если бы мы этого хотели. Дальше мы ехали в тишине, мне было просто трудно что-то сказать. Я знал, что Моро-сан души не чаял в своей дочери. И что её смерть подкосила его. Было стыдно, что я заставил вспомнить его об этом. Но я был не согласен, конечно, мне ещё больно, но ведь я живу дальше. Я просыпаюсь каждое утро и продолжаю бороться, я ведь не сдался. — Я не понимаю. — Тогда просто поверь. В конечном итоге, это то, что ты делал всегда, когда работал со мной. И Моро-сан прав: в моей жизни многое изменилось, но я всегда верил ему. Потому что ничего, кроме как верить, мне не оставалось. Я был зависим от него. Прошли годы, я больше не имею этой зависимости, но все ещё верю. — Ладно, но позвольте мне позвонить прямо сейчас. — Нет. Он говорит это весело, словно это шутка, но ведь он серьезен. И я не знаю, сколько нам ехать, не знаю куда, но я знаю, что обо мне будут волноваться. — Куда мы? Рисовые поля отдаляются все дальше и дальше. Мы едем по дороге с другими машинами, но их не так уж много. — Мы едем в мое особое место. — Особое место? Что за место? Я раньше никогда не слышал и Тэтсуо, вероятно, тоже не знал о нём. — Да. Я нашел его не так уж и давно, лет десять назад, это случилось после нашей встречи. Тэтсуо приехал. И ты же знаешь, я люблю своего внука, но иногда не могу его видеть… Хотел развеяться и встретил по пути молодую леди, у которой лопнуло колесо. Я помог ей добраться до «особого местечка», был вечер, и она предложила мне остаться. Я остался и влюбился той ночью в это место. Это что-то вроде небольшого санатория рядом с чайной плантацией. И оно великолепно. Тогда впервые за очень долгое время я словно почувствовал себя дома. Моро-сан замолкает, пока мы едем по активному участку трассы, и, вероятно, продолжения не будет. Моро-сан и так сказал сегодня достаточно много. И все же, я не совсем понимаю. — Я родился в Токио и вырос там же. Это шумный город, он всегда был таким. Там много людей, много пороков и жестокости. Нет, конечно, в городе есть и свои плюсы, но я всегда хотел жить в тихом и спокойном месте, где был бы только я и звезды. Но судьба любит шутки, и многие рождаются в таких местах, которые им совершенно не подходят. Понимаешь о чём я, а, пацан? Он усмехается. И я понуро опускаю голову. Мне понятно, но я не понимаю. И Моро-сан это видит. Он смотрит на меня, как на ребенка, который вновь ошибся. Я много ошибался на работе, но тогда мне казалось, что я невероятно профессионален, а Моро-сан лишь улыбался на мой «профессионализм». Он был жестоким человеком, но никогда не терявшим своей человечности. И во всём мире не было никого, кого я мог бы уважать больше, чем Моро-сана. Мы едем молча, но меня съедает беспокойство. Моро-сан включает радио, и салон наполняется популярными песнями. Моро-сан не очень заинтересован в музыке, хотя слушать он может любую. Иногда мне кажется, что музыка для него просто шум на фоне. Я так не умею. Мори научила меня вслушиваться в темп, мотив, слова — так много факторов, и их все надо понять. Дорога почти пустынна. Городов в округе даже не видно, мы, вероятно, очень далеко от Токио. — Сколько мы уже едем? — Часа два точно. — А осталось? — Ну еще полтора, может быть? Это зависит от дороги. Три с половиной часа — это километров двести от Токио? Но в какую сторону? Это может быть Сидзюока, Гумма или Ибараки, а это только те три, которые наиболее вероятны. Эмма будет в ярости. Она будет плакать. Акане испугается, а дети? Манджиро? Какучо? Такемичи? Я не могу просто уехать. Я должен быть там. В какой-то момент начинает играть Fell Goods Inc, ее вроде играет какая-то американо-британская группа. Я, если честно, не знаю. Но звук хороший. Мори бы понравилось. Они уже довольно популярны. Строчки про сны кажутся ироничными, и я улыбаюсь. — Знаешь, иногда я думаю, что ты чертов гений, а потом, что ты идиот. Моро-сан начинает разговор под конец песни. — Ты, конечно, не обижайся, но ведь ты правда умен и старателен. И это твоя заслуга. Но ты почему-то продолжаешь принижать самого себя. — Я не принижаю себя. Я просто провожу расценку. — Ааа, тогда другой вопрос. Ты себя идентифицируешь как пачку риса или набор для рамена? — Что? — Ну если ты проводишь расценку, то я хотел бы узнать какой ты товар. — Моро-сан. — Что, Моро-сан, я, может быть, хочу узнать, что все-таки приобретал? Так что, кто ты, набор, да? Или, может, ты пачка чая? А какого? Если ты дешманский чай в пакетиках, я тебя высажу прямо тут, так и знай. Становится смешно. И я не мог сдержать смешков, Моро-сан тоже смеётся. — Анн, нет, постой, я, кажется, понял, ты не съедобен, да? Тогда что, канцтовары? Может, набор для каллиграфии, а? Какие чернила предпочитаешь? Или ты краска? Какой оттенок? Ставлю на оранжевый. — Сиреневый. Я смеюсь, и Моро-сан смеётся тоже. В голос. И это все слишком абсурдно. — Вот черт! Везде беда с этими ценниками! Даже подписать цвет товара не могут?! Становится легче. Мысли отодвигаются на второй план. Мы едем в бескрайней зелени. Играет музыка, а Моро-сан смеётся. — Нет, ну что ты смеёшься? Я человек старый, недавно вышел в магазин купить хлеб, написано нарезанный, а он цельный! Вот где это видано? Моро-сан ворчит и бухтит, а у меня смешки рвутся наружу. — В каком смысле он не ночевал дома?! Голос повышается слишком сильно. Меня слышно внизу, но это неважно. — Акане! При всем моем уважением, но ты понимаешь, что говоришь?! Рё подросток, и он болен! Что если у него поднимется температура? Начнется лихорадка? Вдруг он потеряет сознание?! Акане на том конце тяжко вздыхает. Словно я неразумный ребенок. — Эмма, пожалуйста, успокойся. Ты преувеличиваешь, Рё не в первый раз не ночует дома, и ты это знаешь. Он много берёт на себя, это так, но ведь он всегда справляется. Я просто беспокоюсь, что он на звонки не отвечает. Ты можешь ему позвонить? Тебе он ответит в любом случае. — Хорошо. Справляется? Рё? Иногда мне кажется, что все они не видят дальше носа. Рё не открытая книга, но чтобы открыть его не нужно много усилий. Я хочу разозлиться, хочу опрокинуть ебаную тумбу и с кем-нибудь подраться до кровавых соплей и собранных костяшек. Но беспокойство сжирает меня, и я звоню Рё. Раз, два. Три, четыре. Семь, десять. Пятнадцать. Тридцать три. Рё не отвечает. Баночка с кремом летит на пол. Я знаю, что Майки стоит в дверях, но пошёл бы он сейчас к Дракену. Оба, блять, мудаки. Звонит Тэтсуо. Трубку я беру моментально. — Позвонил?! — Дозвонилась?! Разочарование накатывает холодной волной мурашек, и я передергиваю плечами. — Я приеду. — Нет. У тебя соревнования, а ситуация все же не критичная. — Да к черту эти соревнования! И что значит ситуация не критичная?! Рё болеет, и он хуй блять знает где! Ты же видела его состояние в последнее время. Что, если ему стало хуже? Что, если он вновь что-то надумал? Или Акаги этот ебаный?! — Тэтсуо. — Нет, нет, послушай. Я все понимаю, но все же. — Нет! Это ты послушаешь меня. Я все видела и все осознаю, но я уверяю тебя, что справлюсь с этим. Тебе важны эти соревнования и не смей мне врать! Я знаю, что ты хотел на них попасть полтора года! Так что соберись, а когда ты вернёшься победителем, то мы с Рё встретим тебя! Мы с Тэтсуо далеко не всегда сходились во мнениях, но у нас была связь, не такая, как с Рё, но все же. И я знаю, что он горит кэндо. Я знаю, как сильно он хотел поучаствовать в этих соревнованиях. И мне страшно, но мы же все сильные, да? Справлюсь. — Я... Ладно. Но если что, один звонок, и я буду рядом, окей? — Окей. — Эмма? Что случилось? Майки стоит в дверях и выглядит обеспокоенным, взволнованным, заботливым. Будто сам вообще-то ни при чём. Хочется ругаться, но я торможу себя. — Мы не можем найти Рё. — В самом деле? Звучит преувеличенно безразлично. Словно я не заметила, как дернулось его лицо. Возмущался вчера весь вечер, что Рё не слышит его и что он упертый придурок. Сам будто отличается. Естественно, Рё — упрямый баран, как ты вообще мог начинать с ним отношения и не понимать этого? Вы ведь активно общались почти месяц! Вы состоите в странном, извращенном понятии отношений. Рё — самоуверенный, берущий на себя ответственность, переполненный чувством вины и страха. Он будет упираться лбом в стену и хвататься сломанными пальцами за стабильность, а иначе просто сойдет с ума! Придурок, придурок, придурок! Он болен, ему плохо. И я не знаю, где он. У Рё много друзей и знакомых. Часть из них — безответственные идиоты. — Эммааа! Майки щелкает пальцами у моего лица. Я, наверное, слишком сильно погрузилась в свои мысли. Хорошо, что у меня есть номера всех знакомых Рё. — Не сейчас, Майки. У меня нет времени на мальчишек, берущих на себя слишком много. Майки хмурится. — Там Дракен скоро придёт, он хотел поговорить с тобой. Это больно. Будто пнули в голову. — На это у меня тоже нет времени. У меня нет времени на трусов, которые даже не могут сказать, что чувствуют. Я не собираюсь терять время и ждать, что он обратит на меня внимание. Я достойна лучшего. Так всегда говорит Рё. Рё тоже заслуживает лучшего. А не моего сумасбродного брата. Снова звоню. — Тадаши, это Эмма. Куда пошёл Рё после мероприятия? — Он пропал? У Тадаши голос мягкий и собранный. Тадаши вообще всегда собранный. Он хороший человек. Только дурак. Меня окружают одни дураки. — Не совсем, но мы не знаем, где он. Майки все еще в комнате,и я чувствую, как он становится злым. Это напрягает. Я не боюсь его, он не сделает мне больно. Но этого нельзя сказать о других. — Я высадил его в центре. Он попросил об этом. Ушел в северную часть города. Больше не видел. — Спасибо. До свидания. — До свидания. Тадаши сбрасывает первым. — Да что с ним может случиться? От чего такая истерика?! Майки бесится. Он повышает голос. — Не ори на меня, раз. Это еще не истерика, два. А случится с ним может что угодно. Ты ведь не знаешь Рё. Если ему что-то стукнет в голову, то его не остановить. У него атрофировано чувство самосохранения. И если он считает, что есть что-то, что может помочь дорогим людям, то он пойдет ради этого на всё. Ты не знаешь, сколько раз он лез под дуло пистолета, не знаешь, сколько раз у него были сломаны кости, не знаешь, как его реанимировали. Не знаешь, на что он соглашался ради информации. Не знаешь, как он работал с шести. Ты не знаешь, с какими организациями связан Рё. Не знаешь, что его жизнь в постоянной опасности. И не только ты! Все, абсолютно все этого, блять, не знают! И именно поэтому я волнуюсь. Потому что, если вдруг Рё пропадает с радаров, то шанс, что он мертв, растет с геометрической прогрессией. А Рё — идиот, который игнорирует это. Потому что он ставит других выше себя! Потому что он сильный! Потому что он привык быть за старшего. Привык, что рассчитывать может только на себя. И ты же, блять, такой же! Упертый придурок! Будто сам чем-то отличаешься! И сейчас, сейчас, когда ему особенно тяжело. Голос кажется сорвала, слова превращаются в рыдания, и Майки стискивает меня в объятиях. Но я не могу перестать думать. Эта недавняя истерика Рё, его истошные рыдания, его глаза. Я так боюсь, боюсь, что он вернётся к тому состоянию, когда умерли Мори-сан и его мать. Я боюсь, что он возьмет на себя слишком много. Боюсь, что он сломается. Боюсь, потому что мы отдалились слишком сильно. Рё отдалился. Ему больно, и это страшно. Я боюсь того, что происходит. Я перестала помогать Рё с расшифровкой из-за страха. Боюсь увидеть там что-то о смерти. Я запретила себе думать об этом, но сорвалась, снова. Глупая, слабая Эмма. Неудивительно, что тебя бросила даже мама. Такая неудачница. Майки гладит по спине, его руки ведут круговыми движениями. От него пахнет чем-то сладким. — Эмма, не плачь. Я уверен, что мы найдем его. — Мы? — Конечно. Хочешь, я попрошу парней тоже поискать? — Нет! Чем больше людей знает, тем опасней. Если информация дойдёт до Акаги или до кого-нибудь из круга «нежелательных» лиц. — Хорошо-хорошо. Не беспокойся. Все хорошо. Майки обнимает меня чуточку крепче, но я не чувствую облегчения. Он не относится к этому серьезно, он пропустил то, что я сказал, мимо ушей. Или не счел это важным. И всё же лучше так, чем ничего. Акане звонит спустя тридцать минут после моей истерики. И она всё ещё слишком беспечна. Чувствую злость, она любит Рё, мне это известно, она о нем заботится, я знаю. Но Рё был там, когда она пострадала. Позаботился об ее лечении. Договорился с Акаги, привел её в новый дом. А сейчас даже организовал ей встречи с Сейшу и семейным психологом. Будто Рё — чертов богач. Поэтому она так беспечна. Она привыкла, что Рё — тот, кто выше. Они все привыкли. Я тоже. Это злит в десятки раз сильнее. Я помню, насколько слаб Рё. Помню его как разбитого ребенка. Два с половиной часа проходит. Каждые десять минут я звоню Рё. И обзывания доверенных знакомых. Никто не видел Рё. Некоторые из них предлагают свою помощь. — Не стоит, Какучо, чем меньше знают, тем лучшее, но спасибо. — Держи меня, пожалуйста, в курсе, Эмма. Рё звонит… Рё звонит. Телефон едва не выскальзывает из рук, и я пинаю стол, за которым сижу. Манджиро дергается и едва не проливает чай. — Рё! Господи, ты жив? В порядке? Где ты? Что случилось? — Эмма. Рё глубоко вздыхает, и я ловлю смутное подозрение. — Я в порядке, жив, а вот где я — трудно сказать. Где-то в горах? Примерно в трёхстах километрах от Токио? Может, чуть меньше, чем в трёхстах? Телефон вместе с рукой медленно опускается. И мне нужно секунд сорок просто посмотреть в стену. Майки склоняется ближе, и он выглядит обеспокоенным. — Эмма? Это ведь Рё? С ним все хорошо, где он? Это вызывает приступ нервного смеха. — Рё? О, он в порядке, просто в блять трехстах километрах от Токио! В каких-то ебучих горах! А так ему заебись! — Какого, блять хуя, Рё? Возвращая телефон к голове, я думаю, что, возможно, мне стоило уже давно забросить попытки как-то логически объяснить жизнь Рё и его действия. — Ну если говорить откровенно, то это похищение. — Тебя похитили?! Манджиро резко склоняется ближе и выглядит почти напуганным, наверное, впервые осознавая, что мои слова были серьёзными. — В какой-то мере да, но это сделал Моро-сан... Ты же знаешь, мое состояние в последнее время... Оно плоховато, а вчера я поссорился с Манджиро и чувствовал себя особенно плохо. Наверно, я немного перебрал, а потом пошёл к Моро-сану, и всё то, что происходило в последнее время, вылилось из меня, как вода из лопнувшей чашки. Так что Моро-сан взял меня и увёз, эээм, в это место? Я не знаю, что это за место, говоря откровенно. Горы? И он забрал мой телефон и сделает это снова через минуту. В общем, я в порядке, хотя не понимаю, что происходит. Извини, что заставил беспокоиться. Моро-сан сказал, что мы пробудем здесь некоторое время и еще. Голос Рё резко смолкает. Я все еще перевариваю происходящее. — Рё?! Рё!!! — Эмма, спокойнее. Это я забрал у Рё телефон, так как время для разговора подошло к концу. Не переживай, я знаю, что делаю. Вернемся дня через два или три. Всё, давай не скучай и не нервничай. Гудки. Телефон с громким хлопком ударяется об пол, и я борюсь с желанием пнуть его. — Эмма? Объяснишь? Майки светится фальшивой уверенностью. Почему все мальчишки такие дураки?! Гнев не длится долго, на смену ему приходит облегчение. Рё в порядке, по крайней мере, настолько, насколько это возможно. И все же частично злость остаётся. Никогда не считала себя мстительной дамой, но эти люди кого угодно выведут из себя. — Ох, да. Это один больной из прошлого Рё. — Он его похитил? Я обхватываю себя за плечи, и я на самом деле не столько зла, сколько обижена. — Да, этот парень настоящий больной, одержимый Рё. Но Рё почему-то позволяет ему это. Манджиро хмурит брови, и я чувствую его напряжение. — Но Рё сказал, что всё под контролем. И он, ахах, просто в трёхстах километрах от Токио, хер знает где! Так что не знаю, как ты, Майки, а я собираюсь пройти прогуляться и переварить всё это. Майки вскидывается. Запинается об ножку стула, но держит равновесие. — Ты сейчас серьезно? Эмма, ты буквально говоришь, что его похитил одержимый им больной ублюдок, но сам Рё сказал, что всё окей, и ты в самом деле ничего не сделаешь?! Он ведь сумасшедший! — Кто именно? Рё? Да, конечно, он нестандартный, но Майки, Рё законно признан, юридически взрослым и самодостаточным. И ну, он правда способен решать свои проблемы, пуская и подвергая себя опасности. Но ни ты, ни я не можем заставить его делать иначе. Майки зло пинает стул, и тот отлетает в другой конец кухни, а следом сам Майки вылетает из дома, громко хлопая дверью. — Я что-то пропустил? Дедушка прислоняется к дверному косяку, потягивая кофе из своей кружки. — Ну не совсем, как долго мальчишки остаются дураками? Дедушка поднимает глаза в потолок, будто реально раздумывая, а потом улыбается. Подходя, щипает меня за щеку, та неприятно ноет, но я ощущаю мягкое, окутывающее тепло. — Долго милая, очень долго. Хорошо, что у них есть ты, не так ли? — Да, им чертовски повезло. Дедушка смеётся. И я чувствую себя намного счастливее, чем была ещё минуту назад. — Не выражайся, это моя фишка. — А Майки? — А ему тоже нельзя, но на него просто невозможно найти управу, ты же знаешь. — Конечно, знаю. И, смотря друг другу в глаза, мы хихикаем, будто страшные заговорщики, либо же люди, знающие один по-настоящему удивительный секрет. Хотя характер Манджиро — не секрет, но, возможно, я все-таки знаю один небольшой секрет. Распрощавшись с дедушкой и выйдя на дорогу, я набираю номер Тэтсуо. Его дедушка, несмотря на то, что я уважаю Моро-сан, едва недавно меня до инфаркта и по факту похитил Рё, а так как до них двоих я сейчас не доберусь, то по полной оторвусь на Тэтсуо. Жестоко и нерационально? Верно. Но мы в принципе живём в жестоком мире. К тому же Рё и Моро-сан получат у меня, как только вернутся. В гараже Майки что-то шумит. Ну и пусть, ему полезно понервничать. — Эмма, ты что-то узнала насчёт Рё? — Да, узнала. Он... Он И я позорно разрыдалась прямо посреди улицы с Тэтсуо на другом конце телефона, ну, конечно, блять. Машину Моро-сан оставил на парковке. Подхватил из багажника сумку, и, как только закончил мой разговор с Эммой, пошел вверх в гору. Я поспешил за ним. — Куда мы? — Потом увидишь. Не торопись, пацан, посмотри вокруг, тут ведь красиво. Красиво? Да, пожалуй. Вместе с хвойными здесь прорастали буки, покрытые местами белой изморозью. Тут всё ещё властвовала зима. Иней покрывал кору деревьев, быстро тая, когда я касался его пальцами. Чем выше мы поднимались, тем холоднее становилось. Воздух был разряжен, но не особо сильно, здесь недостаточно высоко. — Как высоко нам подниматься? — Не особо, мы даже отметку в тысячу не пересечём. В конечном итоге мы вышли к зданию чего-то вроде стационара? Не уверен. Но ворота тут были закрыты, над ними установлена камера, а ещё звонок с микрофоном. Ну, то есть в самом деле обычный стационар… Решил ли Моро-сан сдать меня в психушку? Вряд ли… Но все равно холодок по коже прошёл. Мне ведь в самом деле стоило бы посетить психушку или психиатра. К психологу уже поздно. Наше сознание создаёт наши страхи из двух вещей: из незнания и знания. Мы боимся темноты, потому что не знаем, что может там скрываться, и мы боимся высоты, потому что знаем, что будет, если упадем. Я боюсь будущего, потому что знаю и не знаю его одновременно. И я избегаю Такемичи... Трусливый и подлый поступок. Но я так боюсь узнать о будущем чуточку больше. Необходимость, но я не хочу этого. Даже сейчас я мог бы настоять, чтобы мы поехали назад, мог бы что-то предпринять. Получилось бы — это другой разговор. Я просто не захотел. Точнее, сказать, захотел сбежать. Остаться с Моро-сан, как в детстве. Когда существовали только он, я и бесконечная работа под светом ламп и шорох чайных листьев, иногда он о чем-то рассказывал. Я любил такие моменты. Это тоже было побегом. От пьяной матери, от болезненной сестры, от дома с кучей щелей, из которых постоянно дуло. От всего и от всех. Я мог бесконечно их любить, но каждый раз, когда была возможность, я сбегал. И сейчас я тоже сбежал. Надо же, десять лет прошло, а я не изменился. — Смотри, белка. — Где? Моро-сан указывает на дерево, белка в этот момент решает перепрыгнуть на другое, и мне удается увидеть ее полет. Завораживает. Я впервые вижу белку. Она замечает нас и смотрит. Ей любопытно или страшно. Я читал, что животные, которые раньше не встречали людей, относятся к ним по-другому, не боятся. Этим пользуются браконьеры и просто нечестивые охотники. Но здесь протоптана тропа, так что наверняка эта белка видела многих людей. И здание рядом. Мы идём дальше, ветки хрустят под ногами. Мелкие камушки поблескивают, как и лежащий небольшими кучками снег. В какой-то момент я, очевидно, слишком заглядываюсь на скачущих белок и спотыкаюсь. Но не падаю. Моро-сан подхватывает меня за шиворот. — Пацан, у тебя ещё будет время познакомиться с местной фауной, но только в том случае, если ты не разобьешь свое лицо. Так что смотри вперед. Я утвердительно киваю, и только после этого Моро-сан меня опускает на землю. Приподнял, как котенка. — Не хихикай. — Я и не смеюсь. Когда мы подходим к зданию, ворота открываются. Нас тут, вероятно, ждали. Успел ли Моро-сан договориться обо всем всего за пару часов? Вероятно, да, но немного напрягает. Нас встречает молодая женщина в традиционных одеждах. — Каяо, рад видеть тебя. Моро-сан улыбается, машет рукой, хотя мы достаточно близко, это почти нелепо. — Курасако-сан, рада видеть. Имя режет. Так непривычно слышать его. Моро-сана редко зовут по имени, точнее сказать, никогда. Я звал его по имени на нашей первой встрече, а на второй он потребовал обращаться исключительно по фамилии. — Рё, познакомься, это Каяо Мурояки, она управляющая данного санатория. Каяо, это Рё, мой ученик. Ученик? Я непонимающе смотрю в затылок Моро-сана, в надежде на прояснение, но оно маловероятно. Поэтому гораздо полезнее будет подумать о линии поведения, как ученика Моро-сана. Хотя мне и непонятно, почему он соврал. Хотя, конечно, наша с ним деятельность не совсем законна была. Но сейчас-то всё хорошо, и вряд ли бы кто-то вроде молодой управляющей санатория стал бы копать вглубь. Или же молодая управляющая — это лишь прикрытие. Возможна, эта девушка как-то связана с прошлым Моро-сана. В конечном итоге я не думаю, что Моро-сан стал бы просто рассаживать по санаториям. Но как это должно помочь мне? Костяшки несильно бьют по лбу. — Тук-тук, Рё, открой и проветри. Моро-сан закатывает глаза и отводит руку в сторону. Кивает на здание санатория, и молодой управляющей уже нет. — Пошли, нам следует расположиться и поесть. А потом у тебя тренинг. — Какой тренинг? — Групповой. Пошли-пошли, давай пацан, не тормози. Моро-сан, говоря откровенно, скорее тащит меня за шиворот, чем ведёт. Но это даже неплохо, не уверен сейчас в своих ногах. Тренинг? Тренинг чего? Групповые имеют множество вариаций направления, но мы в санатории, так что этот оздоровительный? В комнате две кровати, один шкаф, ковёр и окно с занавесками. Выглядит скудненько, хотя вещи выполнены из хорошего материала. Но здесь мы надолго не останавливаемся. Моро-сан кидает нашу сумку, и мы уже бежим вниз по ступенькам. — Тебе надо попробовать здешний рисовый суп, ведь скоро заканчивается сезон, и его уже не будет. Поверь мне, этот суп стоит всех денег мира. Лестница кажется нескончаемой, мы спускаемся по ступенькам, и Моро-сан рассказывает обо всем, что здесь есть и было. Очевидно, что он бывал здесь достаточно часто, вот только я об этом ничего не знал. И это нормально, я много чего не знаю о Моро-сан. Просто. Просто странно. — Вы тут часто бываете? — Конечно. Это ведь прекрасное место. Но вы никогда о нем не говорили. Когда мы всё же заходим в столовую, первое, что кидается в глаза, — это лысые головы, бледные лица, болезненность в каждом движении. Это пугает настолько, что я шарахаюсь назад и лишь рад, что никто не смотрит на нас. — Эй, тише. Не переживай. Знаешь, рак не заразный. Моро-сан хлопает меня пару раз по плечу. Мы идём дальше. Голода я больше не чувствую вообще. Управляющая стоит в обеденной очереди, и мы подходим к ней. Я чувствую чужие взгляды на себе. Скрещиваю руки, стараясь прикрыться. — Расположились? У нас на данный момент только одна свободная комната пригодна для жилья, так что простите за неудобства, Курасако-сан. — Не бери даже в голову, Каяо. Мы там только ночевать будем, да и ненадолго мы. Три дня — это и не срок вовсе. — Если вы так говорите. Как ваш магазин? Как Тэтсуо? Все ли хорошо? — О, да, конечно. Вот недавно… Не уверен, что заставляет меня чувствовать больший дискомфорт в данный момент. Моро-сан всё продолжает весело болтать, а я боюсь поднять глаза от пола. Боюсь встретиться с этими людьми глазами. Они тут за жизнь борются, а я… — Как ты, Рё-кун, как ты? Как тебе наш стационар? — Все замечательно, управляющая. Я уверен, что это прекрасное место, просто ещё не успел все осмотреть. Она улыбается и меня тошнит. Тошнит от сказанного. Тошнит от увиденного. — Ох, можно просто Каяо, время ещё есть, так что обязательно им насладись. Я цепляюсь к формулировке и не могу не думать, что она звучит странно. Так, словно мое время ограниченно. Меня тошнит с новой силой. Я не могу ответить, так что с улыбкой киваю. Я беру парочку онигири и кружку чая. Есть только зелёный. Не то чтобы я имел что-то против зелёного чая, но он слишком лёгкий. Моро-сан смотрит, но ничего не говорит. Я не отрываю глаз от тарелки. И теряюсь где-то в глубине своего сознания. Кажется, управляющая говорит со мной, а я ей что-то отвечаю. Групповой тренинг. Звучит вроде просто. Это ведь что-то вроде клуба по интересам? Только у меня интереса в этом нет. Я не знаю, зачем я здесь. В этом стационаре, в этой префектуре, в этом мире или в этой семье! Может, вообще не хотел рождаться! Злость накатывает неожиданно. Меланхолия сменяется раздражением. И я не могу понять, на что. Или на кого. Это просто такая большая, всеобъемлющая злость, что хочется либо разряжаться, либо что-то ударить. Сорваться и выплеснуть эмоции. Но нельзя. Ни здесь, ни сейчас. Нигде и никогда. Когда я и с десяток людей, треть из которых лысая, собираемся в круг, а вперёд выходит молодой человек, на вид всего двадцать семь. — Доброго всем дня. Для тех, кто не знает, моё имя — Укина. Я веду групповые тренинги в этом зале дважды в две недели, четыре раза в месяц. — Я рад видеть всех вас здесь и хочу заметить, что сегодня у нас много новеньких. Это хорошо. Этот тренинг не имеет четкой направленности. Он направлен на общее обогащение, назовем это так. Уже близится весна, а нас как раз двенадцать человек здесь, за моим исключением. У меня тут есть ленточки по цветам, и я попрошу вас подойти и взять вслепую одну из ленточек. Мы подходим по очереди, но я не поднимаю глаз от пола, а потому узнаю, когда моя очередь, узнаю лишь по шагам человека, стоявшего слева от меня. Подходя, я встречаюсь глазами с Укиными, они у него темно-коричневые. Морщины вокруг глаз и на лбу, он, наверное, много улыбается. Даже сейчас. Ленточка мне попадается темно-жёлтая, можно даже сказать, что это чем-то похожий на охру оттенок. Не знаю, из чего она, но в руке не скользит. — О, а вот и август. Август. Он теплый и отдает чем-то грустным. Но мне он кажется совсем не подходит. — Теперь, когда вы все стали месяцами, я попрошу выйти вперёд февраль, март, апрель и май. Четверо людей. Две девушки, одна пожилая женщина и молодой мужчина. Их ленты повязаны на запястье, и моя тоже там. — Хорошо, а теперь я попрошу вас сказать пару предложений о доставшимся вам месяце. Февраль прошу вас. Февраль — это пожилая дама. Ей, может быть, лет семьдесят. Кожа у нее обвисла и потемнела пятнами. Волосы всё ещё темные, но, правда, с сединой. — Февраль — это месяц, когда на реках трогается лёд, птицы начинают петь, а живое — возрождаться. Февраль подобен воскресающему фениксу. — Спасибо, февраль, это замечательная ассоциация. Прошу вас, март. Чужие слова сливаются в паутину, я их слышу, но мне нет особого интереса. — Отлично, теперь следующая четверка. Июнь, июль, август и сентябрь, прошу вас выйти вперёд. Пару шагов, и мы в центре. Это не что-то новое. Я часто что-то вещаю перед толпой. Но обычно это заготовленная речь, а не моя ассоциация с месяцем. — Теперь вы, август, прошу. — Август — это своеобразный реквием по лету. Последний месяц лета, солнце греет, но словно иначе. Это месяц запахов, фрукты, лимонады, выпечка и многое другое. И ещё август — величественный месяц, как бы… венценосный. И одновременно с этим домашний, как вечер с друзьями. — Спасибо, август. Очень хорошая ассоциация. Прошу вас вернуться на место. Октябрь, ноябрь, декабрь, январь, прошу вас. — А теперь подумайте, подходит ли вам этот месяц, чем именно и что вас отличает. Я смотрю на свое запястье, на повязанную на него ленточку. Вот бы я мог исчезнуть. Она не особо яркая, но будет заметна даже издалека. Она повязана на кривой бант, и мне кажется, что он вот-вот развяжется и ленточка упадет вниз, исчезнет. И, может, я тоже исчезну. Или, может, я уже исчез. А вместе со мной исчезнут и все мои страхи, вся моя злость. Люди продолжат страдать и умирать, но это будет больше не моей проблемой. Только просто исчезнуть невозможно. Невозможно, какое интересное слово, словно масло на раскаленной сковородке. Интересно, кто его в первый раз придумал, создал слово, говорящее, что все ваши мечты, надежды, теории и гипотезы — просто выдумка и в реальности их не может существовать. Что возможности нет. Возможности, а какие у меня возможности? Никаких. Я существую благодаря Мори, все мои знания — это знания Мори. Я хочу исчезнуть, вознестись или пасть, а может, застыть в пространстве временном континууме. Это, кажется, неплохой вариант. Я не могу перестать думать об этом, даже когда Укина начинает говорить снова. Когда даёт ещё пару заданий. Я выполняю их автоматически. Существую я, наверное, тоже автоматически. Я улыбаюсь, а на прощание в последнем задании мы поднимаем друг другу руки, по очереди, каждый пожимает руку всей группе. Когда оно наконец-то заканчивается, я выхожу из комнаты, выхожу из здания, выхожу из ворот стационара. Моро-сан видел меня, но не остановил. Может, он решил, что мне надо побыть одному, переварить всё это или просто подышать свежим воздухом. Любой из вариантов может быть верным. Моро-сан часто бывает прав, и он хорошо меня знает. А вот я его, очевидно, не очень. Это даже забавно. Я срываюсь на бег. Слякоть и снег, я бегу вверх и постоянно скольжу. Голые ветки цепляются за меня. Я бегу вверх, не знаю куда и зачем. Мне просто нужно бежать, и чем выше, тем лучше. Но слякоть и снег, верно? Скользко, и я падаю лицом в грязь. Это, честно говоря, не беспокоит. Я переворачиваюсь и пытаюсь отдышаться. Я пробежал не так уж и много по ощущениям, но дыхание тяжёлое и хриплое. Смотрю на бледно-зелёно-жёлтые иголки деревьев в самом низу. — Эуч, парень, ты там жив или как? По голосу это девушка. У неё светлая кожа и видны вены. Тонкие руки. Я хватаюсь за ту, что она протянула мне, и встаю. — Жив. — Уже неплохо. Она качает головой пару раз, будто подтверждая свои слова. — Куда так спешишь? Тут, знаешь ли, почти всё бесплатное, ну или очень дешевле. — Я просто бегал. Ее темно-коричневые волосы коротко подстрижены, едва достают ей до ушей. У неё светлые тени на глазах, что едва переливаются под солнечными лучами. И две родинки над бровью. — Пфф, ну ты и чудик, конечно. Кто захочет бегать по таким тропинкам. Её прямота немного сбивает с толку. Это неплохо, но мы живём в Японии, и тут настоящий культ культуры и вежливости. Так что слышать от кого-то нечто подобное странно. Но зато, кажется, я понимаю, что чувствовали некоторые люди, с которыми я контактировал. — Тот, кто хочет упасть? — А ты хотел упасть? — Мне кажется, я уже сделал это. Она хлопает глазами, а потом смеётся. У неё волосы отливают зелёным. — Неплохо. Я Нуна Окоцу, а ты падающая звезда? — Рё Кавай, приятно познакомиться, и спасибо за помощь. Она снова хихикает, совсем не стесняясь этого. — И мне приятно, милый Рё. Кавай означает милый, но никто раньше не позволял себя подобной трактовки. — Окоцу-сан, я попросил бы. — Ну что ты, просто Нуна, можно ещё Нуну, так меня друзья зовут. Она перебивает меня, а следом закидывает руку на мое плечо и пачкает свою белую кофту в грязи. — Кто ходит в белом в лес? — Тот, кто хочет испачкаться. И это правда забавно, но совсем немного. — Ладненько, пошли со мной, звёздочка, покажу тебе потрясное место. — Класс. За незнакомой женщиной в незнакомой местности и без средств связи идеальный момент, чтобы сдать меня на органы. Всегда мечтал. Вопреки моим собственным словам, я иду за ней. Не то чтобы мне было много терять. Эмма, конечно, расстроится, но я знаю, что она это переживет. Как и остальные. Я не настолько важен. В этой вселенной, кажется, я совершенно лишний. — Ну, значит, с днём исполнения желаний! Но, кстати, если бы хотела пустить тебя на органы, повела бы к подножию с другой стороны от санатория, там нет ни людей, ни камер, а мы карабкаемся вверх. И, кстати, я думала, это как раз падающие звезды исполняют желания, а не наоборот. — А вы, видимо, на опыте, да? К тому же сегодня акция, день наоборот! — Неплохо! Это значит, что государство заплатит мне налог? — Как только вы заплатите вашей компании зарплату. Нуна смеётся и смеётся так сильно, что едва не падает на меня. Странная женщина. Может быть, она сумасшедшая? В санатории люди с разными заболеваниями могут быть. Какая-нибудь психика, сбежавшая из палаты. И теперь она ведёт меня куда-нибудь повыше, уверенная, что там есть потрясное место. Это могло бы многое объяснить. — А какой у вас диагноз? — Ого! А ты хотел меня упрекнуть в нетактичности. — Извиняюсь, ну так что? — У меня рак, звёздочка, я не сумасшедшая... Ну, по крайней мере, врач не диагностировал у меня каких-то псих. заболеваний во время последнего осмотра. Её силуэт шатается слишком сильно, и картинка смазывается всё сильнее. Это происходит уже не первую неделю. Всё перед глазами расплывается и смазывается. Я пытался этого не замечать, пытался игнорировать. В машине это стало особенно сильно, но это ведь нормально при езде. Когда быстро едешь, картинка за окном расплывается. Это естественно, всё нормально. Но сейчас я просто ударился головой, вот и всё. Всё в порядке. Я в порядке. Я должен идти туда, где выше, туда, где есть звёзды. Мори говорила, что в каждом человеке есть частичка звёзд. Я должен забраться выше, как можно выше к звёздам, к Мори. Они точно знают, что делать, они смогут решить эту проблему, смогут принять верное решение. Выше и выше, деревья становятся выше и более тонкими, с острыми ветками и осыпающимися иголками. Камни хрустят под ногами. Нуна идёт вперёд, и для умирающего она слишком бодрая. Это плохая мысль. Я не должен так думать, это предвзятость, и все же, и все же. — Почти пришли! Она фактически кричит мне в ухо, хватая за плечо, и пряди ее волос падают мне на лицо. В самом деле, отливают зелёным. — Ну что ты, звёздочка! Готов? — Да. Я не знаю, к чему я должен быть готов, но мне, если честно, всё равно. К тому же?.. Мне некуда больше падать. Я в аду. Тайдзю бы ударил меня за такие слова. Я давно с ним не говорил. Я давно не говорю с Какучо и Такуей, я избегаю Такемичи и лишь изредка пересекаюсь с Раном на пару коротких секунд, когда он приводит Ай с их совместных прогулок. Я не интересуюсь процессом адаптации Сейшу и как проходит терапия Казуторы, что у Акане по выступлениям, как себя чувствует Рико и как учится Йори. В последнее время меня ничто не беспокоило, кроме редких моментов с Эммой и Майки. Было ли это плохо? Я неспособен позаботиться о семье и друзьях, не говоря уж о себе. Но я старался, правда, я правда честно словно старался. Просто этого оказалось недостаточно... Этого никогда недостаточно. Моя жизнь — случайность, я не вершитель мира, не тот, вокруг кого он крутится, и не тот, кто имеет силу изменить его. Я никто и ничто, пустота. Это небольшая, очищенная местность у скалистого обрыва. Хотя это не обрыв, просто крутой склон. Нуна хватает меня за плечо, и мы стоим, уставившись вдаль. Солнце у нас за спиной освещает мир по-особенному, телесный туман обволакивает мир, шумит ветер, его нежные прикосновения я чувствую кожей. Зеленеют деревья и белеет среди них снег. Завораживающее зрелище, и я ужасно сожалею о том, что испорчу его и жизни некоторых людей, когда делаю шаг вперёд, зная, что там нет опоры. — Когда падает звезда, следует загадать желание.