Домашний очаг

      Последние языки синего пламени на земле гаснут, оставляя после себя почерневшую траву, обуглившиеся камни и оплавленные стальные конструкции. В воздухе пахнет кровью, гарью и палёным мясом. Немного святой водой и какими-то эликсирами... такой себе запах, а у Рина всегда было слишком чувствительное для человека обоняние.              Он морщится, с трудом поднимается на ноги, упрямо убирая меч в ножны. Его собственное пламя гаснет, и от этого словно убывает в силах. Он покачивается, но упрямо встряхивает головой. Вот ещё! Они, наконец, победили, и портить победу таким глупым, шаблонным падением в обморок? Ха! Он улыбается, счастливо растягивает губы. Сатана мёртв, и он свободен. Они с братом — сво-бод-ны!              Он оборачивается к Юкио, чтобы сказать об этом, набирает в грудь побольше воздуха, потому что голова всё ещё кружится, тело болит и чешется, заживая прямо на ходу. Несмотря на то, что он уже совсем нечеловек, ему досталось в этой битве, наверное, больше многих.              — Эй, Юкио…              Он чуть сдвигается, пытаясь увидеть глаза брата: спокойные, зеленые, как у их матери, чуть укоризненные, но со скрывающимися в них теплыми искрами радости, как в детстве, – уголки губ приподнимаются еще сильнее в слабой, но счастливой улыбке.              Оглушительный выстрел всё ещё звучит в ушах, когда неожиданный толчок отбрасывает Рина на пару шагов. В груди разливается расплавленный свинец, обжигая сильнее синего пламени. Перед глазами почему-то стоит целящийся в него брат.              — Прости, ни-сан, — произносит он, как будто бы даже с сожалением. — Синему пламени не место в Асии. Ты слишком демон.              На самом деле, Рин хочет протянуть руку, не знает почему, но хочет протянуть, хочет схватить младшего брата за край формы, хочет просто знать... хочет просто понять, он хочет...              Перед глазами их мать. Такая слабая, такая хрупкая, болезненно улыбающаяся им, пытающаяся, также, как и он сейчас, дотронуться. Она плачет, шепчет последние наставления, нагибается над маленьким свертком, умиротворенно прикрывает глаза, выглядит счастливой, улыбается своим детям. Умирает.              — Будьте хорошими братьями, — остается последним, что, как ему кажется, слышит Рин перед тем, как все внезапно исчезает.              Его пальцы чуть вздрагивают в бесполезной и бессмысленной попытке дотянуться, а потом и вовсе замирают. Юкио опускает ствол, вдыхает полной грудью морозный воздух и тут же делает шумный выдох, отбрасывает пистолет в сторону — не свобода, не облегчение, не радость и не счастье, покой. Брат падает на колени, смотрит на него сначала удивленным взглядом, и что-то внутри Юкио приказывает ему опустить взор, но он не подчиняется, смотря до конца в глаза Рина, тот пытается что-то произнести, но так и не говорит ни слова — тело внезапно, будто изнутри рассыпается пеплом, который тут же исчезает в воздухе — такое невозможно, но его брат демон, и Сатана знает, что возможно, а что нет.              — Идиот, — из ниоткуда появляется Самаэль, дает пощечину подростку, — самовлюбленный маленький кретин, — шипит он, — ребенок, получивший в свои руки спички, — пистолеты Армумахеля тут же исчезают из рук Юкио.              Мир вздрагивает, немного начинает темнеть небо, отражая тысячи красных звезд, несущихся к ним, трясется земля. И подросток замечает, как снег под ногами начинает таять, превращаясь сначала в грязь, а потом и вовсе застывая и трескаясь. Под ногами как будто начинает печь, и Юкио оглядывается, смотря на паникующих экзорцистов.              Мефисто просто стоит.              — Что вы сделали? — требует ответа Окумура.              — Ничего, — плюет в ответ Фель, а потом, с насмешкой смотря на небо, смеется. — Надо же! Элемент обратной гравитации!              Юкио с ужасом замечает, что одна из красных точек становится все ближе к ним и напоминает смутно очертаниями спутник.              — Что происходит? — паникуя, спрашивает юноша, доставая из кобуры уже обычный пистолет.              — Кто твой брат? — спрашивает в ответ Фель, и Юкио хмурится.              — Демон, — категорично отвечает он.              — Какой? — критически спрашивает Фель, приподнимая бровь.              — Принц демонов, — неохотно уточняет Юкио.              Фель смеется, раскидывает руки и смотрит на красный, почти багровый небосвод. Юкио не удивится, если с неба сейчас польется магма. Мефисто довольно кивает, создает кресло и ждет, Юкио не знает чего, но тут ректор начинает неторопливо, но экспрессивно пояснять:              — Люцифер — Король Света, я — Король Времени, а Сатана — Король Демонов, Бог Геенны. Твой брат, — Мефисто усмехается, — мой младший брат и его наследник. На Сатане держалось все соседнее измерение. Как думаешь, — демон лукаво улыбается, — за кого оно зацепилось потом?              Юкио в ужасе молчит, смотря на алеющую линию горизонта.              — Смотри внимательно, — ласково улыбается Самаэль, — так падает небо.              — Ч-что?!! — Юкио заикается, сглатывая тугой ком в горле. — Н-но... надо же что-то сделать!              — Сделай, — легко и просто соглашается с ним Мефистофель, таким тоном, будто ему всё равно. — Если сможешь.              — В-вы!.. — у Юкио дёргается глаз. — Вы!              Истеричные вопли и подкатывающая паника окружающих дерут разум, мешая сосредоточиться. В голове ни единой дельной мысли, а демон времени словно и не с ними. Словно не здесь. Смотрит, как будто природу созерцает.              — Нет. Не я, — тихо откликается тот. — Ты сам. Только что.              — Вы никогда не говорили! — он нервно сжимает оружие, какой-то частичкой ещё понимая, что, если направит его на Самаэля, огребёт не просто пощёчину. Он не Рин, способный рычать на превосходящего противника и не получать за это ничего.              — А должен был? — острый взгляд демона пронзает его ледяным мечом. Там злость, раздражение, откровенное презрение.              «Ну, разумеется!» — хочется закричать Окумуре.              Если бы он знал, ничего бы этого не было. И Рин бы... Рину не грозила бы такая опасность! Из демона, владеющего синим пламенем, он стал бы демоном, обеспечивающим существование мира!              «Я должен был знать, чтобы мне не пришлось в него стрелять!» — вопит сотрясаемый истерикой разум.              Но глупо обвинять других в том, что сделал сам. Да и не время сейчас. Нужно исправить, нужно изменить...              — Кто-нибудь... есть ещё кто-нибудь, за кого может уцепиться Геенна? Другой демон? — он судорожно перебирает варианты, не обращая внимания, как тяжелеет и раскаляется воздух, как сложнее становится дышать.              Фель усмехается.              — Мальчик, ты чем меня слушал? — ласково, словно к умственно отсталому, обращается ректор. Только взгляд, тёмен и страшен — нечеловеческий взгляд. — Только Сатана и его сын...              — А я?! Я тоже его сын... — Юкио перебивает почти истерически. Никогда бы в жизни он этого не признал, но сейчас, когда время — он чувствует всем своим естеством, — утекает, как вода сквозь пальцы, сейчас...              А Самаэль хохочет, сгибаясь пополам на своём дурацком диванчике, словно услышал лучшую в мире шутку.              — Браво, Окумура Юкио! Высший пилотаж! Лицемерие, которому не будет равных отсюда и до скончания времён! — смех Мефисто резко обрывается, и он поднимает на юношу совершенно спокойные глаза. — Ты — человек. Как и много раз твердил своему брату, — и, сделав торжественную, несколько театральную паузу, повелевает. — Внимай же творению рук своих, человек! Твой мир падёт! И смерть ему принёс ты сам, а не твой брат! Гордись!              На землю падает первый объятый пламенем снаряд.              Вздымается будто волнами земля, пламя охватывает окрестности, и Юкио приходится поспешно уходить. Падают второй, третий спутники и космический мусор, раздаются оглушительные взрывы, и кричат люди. Юкио оборачивается, но Мефисто все также сидит в своём кресле, облокотившись на спинку, и просто наблюдает. Волна пламени закрывает взор экзорцисту, и тот продолжает бежать, не оглядываясь.              — Я не виноват, — роняет он тихо, пробираясь в какую-то пещеру в горе, на которую ему чудом удалось забраться, потому что наклон составляет около шестьдесяти градусов, — не моя вина, — бормочет он.              Юкио шумно выдыхает, облокачивается на стену пещеры и вздыхает. Все, кого он видел, тоже кинулись в горы, скрываясь с равнины, что стала бы опасной точкой, останься они там. Да и Юкио бы не приняли, категорично качает он головой. Кто-то, да слышал выстрел. Он прикрывает глаза, но спустя минуту понимает, что за веками стремительно светлеет.              «Пещера горит», — с ужасом осознаёт Юкио.              Путь остаётся только один — в глубину, отрезая себе выход. Сквозь боль боевых ран Юкио пробирается дальше.              Через раскаляющиеся камни, через узкие расщелины. Поворот, поворот, ещё. Тупик.              — Нет! — он с силой бьёт кулаком по каменному своду, но лишь в кровь разбивает костяшки и судорожно оборачивается.              Пламя отсветами бликует где-то там, позади. Оно не проберётся дальше, ведь гореть среди камней нечему, только... только воздуху. Юкио чувствует, как першит в горле и режет глаза. Воздух выгорает. Окумура кашляет и сползает вниз по стене. В глазах темнеет.              — Это... ты виноват, Рин... — непослушные губы упрямо шепчут злые слова. — Я не виноват... это ты... ты виноват, что умер...              В этом была своя ирония. Окумура Юкио не сгорел, но умер от огня. То, чего он всегда боялся...