Полтора безумия

Рисовать психологический портрет Дракена — плохая идея. Он как Дориан Грей, только на картине выглядит непривлекательным не из-за своих паскудных поступков (субъективно он почти что святой), а из-за нокаутирующих ударов жизни, которая любит, когда его лицо — в мясо, а кости — в пыль. Дракен тоже так любит. На этом портрете видно, что в его характере есть много черт, одна из всех временами выделяется немного сильнее — старательность. Можно даже сказать, что Дракен — перфекционист, если речь идет о Майки. Потому что он-то в его жизни касается всего, и в последние пару месяцев — буквально. Приятно и горячо своими руками делает. Поэтому ни капли не странно, что за Майки он себя отдаст, сверху сливками полив, границы свои разъебет, а потом, может, на рельсы ляжет и попросит дядю-машиниста наехать медленно, чтобы почувствовать триумф от боли дробящихся костей, увидеть, как они искрами отлетают и смертельно воспламеняют тех, кто глыбой застыл на его пути. Дракену не жалко никого. И тем более ему не жалко себя. Он готов отказаться от Майки ради Майки. Он ведь для Дракена — все. Он его утро, день и ночь. Его синяки, ссадины и полуразъебанные от чужих кулаков улыбки. Его последняя сигарета по вечерам, тонко выдыхаемый дым рот в рот и смущенно затаенный поцелуй на прощание. Что-то большее, чем просто человек, который всегда рядом. Майки забрал у него все личное и заставил поделить на два, хуев профессор математики. Дракен уже не может представить себя в одиночестве, он не хочет, он и мысли не допускает о том, что в какой-то вселенной они могут быть не знакомы или не вместе. Дракен — ебаная половина, которая по законам природы не функционирует без второй. Потому что сейчас они в одном городе, в одной квартире, в одной кровати, и только этого, наконец, достаточно. Майки поглотил личность Дракена, его интересы, забрал свободное время и все место в голове, заполнив собой. Дракен растворился в нем, и его атомы ломающе не хотят возвращаться в независимую жижу, выпендриваются даже: и так норм, че ты бузишь, дурачина. Но быть привязанным — ненормально (только если это не специальные веревки у изголовья или пояс от халата на крепко сцепленных руках). Как любит говорить Кисаки, у Майки ебаная харизма, он заставляет людей слепо обожать, возводить себя в культ, делает их зависимыми от своего внимания. Одним касанием, одним словом, даже одного взгляда хватает. И Дракен не уверен, что бы выбрал, будь на разных сторонах весов исчезновение всего человечества и жизнь Майки. Пиздит, разумеется. Он уже выбрал Майки и не задумался о последствиях. На мир Дракену плевать. Нахуй он такой пресный нужен? Он слишком привязан. Он в ошейнике, крутит хвостом, верит, как пес, что между ними взаимно. И Майки не разубеждает, говорит, что любит, гладит, касается, когда наедине, улыбки дарит свои, а потом оборачивается и то же самое говорит другим. Майки любит их всех, всех в Свастонах, но Дракену нужно больше. Он хочет быть особенным, единственным, незаменимым для него. Только того же хотят и остальные. Кисаки, например, хотел. Ебнулся от такой цели, чуть не сдох. А лучше бы да. Дракен аккуратно убирает руку Майки со своего торса и пыхтит, разворачиваясь в постели. Касаться разрешено только ему. Другие не смеют. Смотрит на спящее лицо, пытаясь сквозь темноту разглядеть то самое особенное, почему он такой, почему от него дурманится голова. Почему он в легких и по венам. Кровью или лезвием? И не видит, только внутри копошится что-то стыдливое, хочет вырваться и сцапать в объятия, разбудить, а потом не выпускать до конца дней, даже если дни эти закончатся не завтра, а через сто лет. Кладет ладонь на его лицо — слишком мало. Он от «кожа к коже» уже ничего не чувствует, внутри только еле заметно что-то звенит, говорит: «Ты — паскуда, ты не должен так поступать, ты должен делать все для него». А то, что ты делаешь сейчас — ему не понравится. Не простит никогда. Отвернется, бросит, разобьет. Ты сопьешься, может, сторчишься через несколько лет, если его не будет рядом. А его не будет, он будет счастлив где-то далеко и без тебя. Этого добиваешься? Проблема не в том, что Дракен зависим. Проблема в том, что другие тоже. Они хотят быть с Майки, хотят быть ближе, хотят его. Дракен не может им этого позволить, он сломается, если поделит. Майки дает им свою любовь, свое доверие, с этим можно смириться, но он не должен давать себя. Давать себя он может только Дракену. И это не ревность, не чувство собственничества, правда ведь? Не хочется верить, что он варится в котле подобного дерьма. Он не ебаный Такемичи, который не отходит от юбчонки Хинаты, не Баджи, который сосал Чифую за каждым углом до случившегося. Он пацан из борделя, который ебал в рот всю придуманную любовь и еще примерно треть населения в его районе. Он просто хочет всегда быть рядом с Майки, подставлять свое плечо для поддержки и грудь — для защиты, знать, что в его голове и быть в голове. Быть особенным. Взаимным. Быть для. Дракен признает, что то, что он испытывает — уже не зависимость. У него переросло в манию, в настолько нездоровое сталкерство, что сталкер — рядом со своим объектом сутками на взаимобоюдном уровне. И, ладно, возможно, тут есть доля ревности. Хотя хуй знает, что вообще накрошено в этом котле, слишком их эмоции прогнившие, грязные, рассматривать не хочется, только слизывать ночами с потной кожи. Майки доверчивый, немного инфантильный, любвеобильный, и это неправильно. Его часто хочется защитить, но он уебет за секунду, если кто-то захочет увидеть в нем слабость. Он часто говорит слова о любви, улыбается, и все — искренне. Дракен хочет выделяться для него, хочет быть особенным, хочет, чтобы Майки тоже был зависим. Но Майки — монстр. Он все видит. Он магнитом тянет к себе людей, остается в голове, остается на коже, заменяет кислород в организме. Его не вытравишь из себя, Майки — болезнь. Они готовы идти ради него на смерть, а он намеренно возводит себя в культ. Один раз увидишь — заразишься. Майки не передается воздушно-капельным путем, Майки передается улыбкой, словом, рваным взглядом. Как Горгона, но хуже. Потому что под ее заклятием можно умереть, но с Майки под кожей — на всю долгую жизнь. Майки выделяет Дракена, и он чувствует себя под солнцем. Греется, хоть и обжигается временами. Он чувствует, что испытывает неправильное, что так нельзя, что Майки — просто человек без приставки «сверх», что нужно иметь в себе хоть каплю ебаного самоуважения и самодостаточности, перестать постоянно хотеть быть рядом и быть для него особенным. Но Дракен под гипнозом, и это вина Майки, что не получается слезть с подобного дерьма. Он шепчет, не убирая руку с лица: — Пожалуйста, будь осторожен. Я сделаю все, чтобы ты был жив. Майки, оказывается, не спит, глаза открывает и смотрит в ответ сквозь густую темноту как-то болезненно. Шторы задернуты, хочешь что-то разглядеть — двигайся вплотную, чтобы зону комфорта и воздух делить на двоих. Повисшую над ними тучу, например, они давно уже поделили, смотрят на нее каждый день, глубоко переживают, хоть не говорят, потому и сейчас смысла обсуждать не находят. Об этом можно подумать завтра, когда не будет так тягостно вокруг, когда можно будет принять неизбежное и подумать о способах, как выйти сухим из воды или хотя бы намочиться минимально. Проблема в том, что по прогнозам — ебаный тайфун, а они оба как Джек, который обязан сдохнуть в конце. Майки накрывает его руку своей, горячо прижимая ладонь к губам, застывает в тонком прикосновении. И Дракен готов ногу подарить на отсечение, лишь бы этот момент застыл навечно, чтобы Майки так близко и так чувственно, и навсегда. Внутри что-то ноет, Дракен пытается запихнуть это глубже, чтобы не отвлекало от кожи Майки, от его запаха, от их момента. Шурша простыней и одним на двоих одеялом, он двигается ближе, отнимая руку на мгновенье, чтобы ею же прижать Майки к себе. Чтобы на секунду почувствовать власть, и через еще одну — оказаться в ней. Он ловит эйфорийные разряды на коже от касаний, он растворяется в нем, как его тело скоро — в кислоте. Майки целует настойчиво, языком в рот глубоко, Дракен готов сознание свое терять, как когда-то девственность — с полной отдачей и ответственно подходя к делу. По шее россыпью мурашки и боль. Этого мало, нужно ближе, нужно внутри. Майки опрокидывает его на спину, руки за головой сцепляя, контролируя полностью, как он любит — и в постели, и в жизни. Садится верхом, паля дыханием, мажет губами мимо рта, куда-то в щеки, подбородок, мокро размазывая слюну по лицу. Чувствуется все грязно и неправильно, не так, как у них должно быть, без капли романтики, только с повисшей обреченностью над головами. Хочется нежно и медленно, но оба без слов договорились избегать чувственности примерно тысячу лет назад, когда все только началось, когда глупо надеялись, что потом будет легче. Не будет. Дракен отчаянно жмется ближе, голая кожа горит. Языком к языку, губами в губы, мягкими пальцами впиваясь в спину. Исступленно трясясь в чужих руках, в желании и подавляемом страхе. У Дракена пусто в голове, но он чувствует влагу на лице, приоткрывает глаза. Майки застывает на секунду в осознании и резко слезает с него, отворачивается на кровати, все так же трясется, ранимо обнимая себя за плечи. Майки плачет, слезы размазывая по постели, уничтожая нежность между ними, оголяя тревогу, что током по воздуху. И у Дракена нож снова из груди торчит, только сейчас гораздо больнее. Майки мучительно, и никто не может избавить его от этого дерьма. Даже больше — скоро Дракен нанесет ему новый шрам, и, скорее всего, он будет переломным. Очередным. Но все ради него. Жизнь Дракена — тоже ради него. Он прижимается к Майки сзади, пытаясь через касание передать силу, которой у самого осталось пару капель, потому что страхом все поглощено. Оба истощены, но нужно продержаться еще всего ничего, потом можно утопать в своей слабости, купаться, блять, в ней, захлебнуться, если появится желание. Их хлипкий плот превратится в ебаный Титаник, а Майки должен будет остаться Розой: жить дальше и всю жизнь хранить любовь и воспоминания. — Не будь ко мне спиной, когда тебе больно. Выходит шепотом. Майки стыдливо всхлипывает, поворачивается обратно, утыкается в грудь горящим лицом. Дракен тушит ярость на самого себя, хочет, чтобы чувствовалось вкуснее, глубже, обнимает крепко-накрепко — все, что он сейчас может дать. Ебаная драма. Ебаные короли этой драмы. — Я вижу, что происходит что-то не то. Дракену ответить нечего, он молчит стыдливой крысой, боится показаться неискренним в их момент. Но эти часы перед — единственные, последние, блять, в своей искренности, он не хочет их терять, он хочет сохранить крупицы, в сейфе запереть под замком, чтобы потом навсегда и надолго, чтобы осталось хоть что-то от Майки. По праздникам доставать и скулить, скучая. — Кто мы, Кенчик? — поднимает голову, смотрит наконец в глаза своими — проницательными и полными слез. — Кто есть Свастоны? Кучка потерянных пацанов, которые искали семью на улице. Каждый из нас пережил разрушительное дерьмо, от которого уже не восстановишься. С каждым из нас что-то не так, мы все неправильные, потому и вместе, — еле слышно. — Готовые отдать себя друг за друга. Ты такой же, Кенчик? — Дракен молчит, но Майки поебать. — Я знаю, что ты такой же, можешь не отвечать. Надеюсь, ты всегда будешь рядом. Со мной и с ребятами. И, ну, хотел сказать, что я верю тебе больше, чем остальным. Хуй пойми почему. Зацепил. Дракен нежно кивает и чувствует себя конченой мразью, самым гнусным подонком на свете. Ему приятны эти слова, очень, только оправдать он их не сможет. Он в глаза ему не может смотреть, боится сдаться под напором такой искренности, мучительной в своей ранимости, утирает пальцами горячие раздирающие слезы да целует в макушку, будто чем-то поможет. Салфетку сэкономит — вот максимум его полезности для Майки. Томительно страшно. Внутри кровоточащие открытые раны, на которые эти слезы соленые падают, а Дракену нужно быть целым к завтрашнему бою. Чтобы все прошло по его плану. Дракен — ебаный стратег, только вот неудача — он неудачник. Он может проебать все за секунду. Он все продумал, обсудил с Такемичи каждую мелочь, потер и перетер, просмотрел со всех сторон, под лупой поглазел, паром подышал и пальцем потыкал. Он уверен в этом плане. Ради их счастливого будущего, где они вместе на «долго и счастливо», он готов временно пожертвовать собой. Такемичи не подведет, он толковый пацан, присмотрит за Майки пару лет в Дракеново отсутствие. А потом он вернется, и все между ними будет хорошо. Только вот ебаный Кисаки. Он снова крутится рядом, подлизывается, скользит удавом по их шеям. Восьмерки, гондон, накручивает. И Майки будто не замечает, держится с ним дружелюбно, защищает от заранее мстительных кулаков Дракена. Не говорит, почему, отмахивается только с намеком, что ему больше известно. Но его пытаются подставить. Дракен должен спасти его шкуру, это его миссия, почти что, блять, божественная. Ну, как комедия. Тоже не смешная. Ненавистный Кисаки. Он точно принимает в этом участие, Дракен клянется своим любимым ножом-бабочкой, который черный и переливается. Этот гондон свои клыки ядовитые в спину всадит и посмеется только. Ему в кайф гадкие трюки проворачивать, он сам гадкий. Опасный и непредсказуемый, а это гремучая смесь, убийственная в буквальном смысле, пожирающая с аппетитом и не давящаяся. — Кенчик, — хриплым голосом. — Ты мне очень дорог. И это замена «люблю», которого они избегают. Потому что «дорог» не привязывает, не заявляет о серьезности, не имеет в виду так надолго, что, пожалуй, навсегда. «Дорог» — это «спасибо, что ты есть». Это минутная нежность, которую не хочется превращать в поцелуи, хочется, чтобы она осталась в воздухе, повисла хриплой искренностью и выветрилась только с холодным рассветом. Дракен сжимает его в объятьях крепче, боится что-то говорить, потому что может не заткнуться. Хочет сказать «люблю», но хуй ему. Скажет, когда им будет лет тридцать, они начнут седеть (Майки, может, даже лысеть, ха), они будут вместе и заведут собаку. Добермана, например, чтобы был красивым, как папа-Дракен, и милым, как папа-Майки. Но пока что Дракен должен сглатывать слезы и внушать уверенность в послезавтрашнем дне. Потому что завтрашний заранее хочется стереть из долговременной памяти или корректором замазать. Что-нибудь сделать, чтобы пропустить. Изобрести машину времени, например, но у Дракена обоссаные опилки вместо мозгов, он творит херню, которая ведет к печальным последствиям, а не создает крутые штуки. И надеется, что в этот раз все выйдет хорошо. Через какое-то время Майки обессиленной рукой вытирает слезы, еле заметно, стыдливо даже, всхлипывает и затихает в объятиях Дракена. Засыпает, иногда дергается в спазмах, пока окончательно не успокаивается. Он быстро приходит в себя, Майки всегда может взять себя в руки. Завтра тоже сможет. Он вывезет все, Дракен уверен в нем. Сломается, сгорит внутри, но доведет дело до конца. А потом будет гнить изнутри, пока не узнает правду, которая изменила их жизни. Дракен уверен в Майки, а вот в себе — нет.

***

— Я верю в наших ребят. — Майки, — раздраженно выдыхает, — я просто прошу тебя быть внимательнее, — глотает зудящее «не сдохни, блять, пожалуйста, не оставляй меня тут одного». — Нас уже больше пятисот человек. Это нормально, если в Свастонах наконец появится крыса. Это неизбежно. Это неизбежно. Уже, кстати, появилась, перед тобой стоит, приятно познакомиться. — Я знаю, что ты намекаешь на Кисаки, — Майки недовольно морщит нос, чуть ли не отмахивается от Дракена, как от мухи, потому что разговор повторяется в четвертый раз по сценарию-шаблону, инкубаторский прикол, — но мы уже об этом говорили. Он мне нужен, пока под ним больше сотни человек. И не все они предполагаемые предатели. Я уверен в каждом из нас и в половине из них, — говорит упрямо, глядя в одну точку в окне. Избегает прямого взгляда. Трус. Трус и пиздабол. — Там тоже есть нормальные парни, Кенчик. Дракен трет переносицу. Разговор фактически со стеной. Желтой такой, которая психушку украшает. Ненормальный, блять. Он не должен так легкомысленно относиться к сегодняшнему забиву. Он боится думать о нем, очкует признавать, что они тонут в дерьме, что оно уже в глотке и затягивает в бездну зыбучими песками. Майки слеп, он будто не хочет видеть, что происходит пиздец. Но он эмпат, причем такой, что оба осознают, что он пытается закрыть глаза на проблему. Хочет, чтобы рассосалось синяком. Но Кисаки не рассасывается, он разрастается, и сейчас последние минуты, когда его можно вырезать. Уничтожить или втоптать в пыль на асфальте, потому что похорон и почестей эта гнида не заслуживает. С ним нужно грязно и быстро, чтобы липкая гниль к пальцам не прилипла, чтобы руки тридцать секунд мылить и смыть, как заразу. Забыть сразу, как забываешь хороший сон через секунду, после того, как открыл глаза, сделать вид, что он не имел значения, не влиял никак, как будто, блять, и не было его на этом свете. И больно осознавать, что Дракен знает ситуацию целиком, с другой стороны, со дна. Откуда сбежали все крысы, когда корабль тонул, уплыли подальше от опасности, зажили своими жизнями на другом берегу. А он проебал момент, его давлением затянуло вниз, засосало, он не может выбраться, он может только барахтаться нелепо. Он знает все и не может рассказать. Он может только намекать, вести Майки, тянуть веревкой в правильную сторону, чтобы до него наконец дошло. Но Майки упирается, как осел, повторяет про ебаное доверие и плескается в дерьме, думая, что до сих пор на берегу. Он не знает. Он узнает слишком поздно. Что он в открытом океане и на него движется шторм. — Несмотря на эту ебучую показушную уверенность, обезопась себя. Обезопась верхушку Свастонов. Спаси Такемичи, он нам нужен. Дракен повышает голос от злости, от безысходности и обиды. Хочется зверем рычать, но он не должен показывать, что загнан в угол. Хочется предупредить Майки хотя бы о Кисаки, чтобы он сумел ситуацию как-то вывезти, чтобы знал потом, что Дракен не полностью предатель, что он просто вынужден. Но нельзя, красный свет светофора, шаг в сторону от плана — выстрел в лоб тебе и твоим близким. — Ты же хочешь создать эпоху гопников. Ты хочешь быть лидером. Ты должен думать наперед. А пока ты — ебаный ссыкун, Майки, который не хочет видеть очевидное. И меня это разочаровывает. Майки злится, это чувствуется. Он типа не боится, он типа вполне уверен в себе. Непобедимый Майки не боится проебать! Он знает, что в любой ситуации сможет изменить ход в свою сторону, сможет помочь другим и победить. Он злится на Дракена, за то, что тот ведет себя как ссыкло. За то, что заместитель лидера не должен бояться, должен быть смелым и безбашенным. Но Дракен — не Баджи. И Дракен — не Майки. У него есть мысли в голове, которые мариновались не одну неделю. Он не принимает поспешных решений, он не настолько уверен в том, что другие обязательно проебут Свастонам. Дракен вырос не в сказке, Дракен вырос в борделе, и он знает, что такое жизнь, что такое люди, и какую хуйню они могут делать. Майки не такой — он всегда действует интуитивно, всегда решает моментом. Один Дракен какое-то время мог его пришпорить, банальным ударом в нос остановить, пока Майки не обезумел от смерти Баджи. Майки перестал быть собой, как бы ни скрывал это. Он чокнулся. С концами в себе закрылся и упивался грустью. — Я все решил, — твердым голосом, с посылом — заткнись, Кенчик. Не перегибай палку. Дракен молча психует в ответ, подходит к Майки сзади, кладет руки на плечи. Хочется сжать его в объятьях так, чтобы кишки с мозгами единой кляксой вниз по стене. Но получается только нежно. Тот напряженный стоит, не размокает в его руках как обычно, злится. Дракену хочется высказать все, но он держит язык во рту неподвижно, чтобы не проболтаться, не проебать на разборки последние минуты наедине. Майки не передумает, хули тогда пытаться? Поэтому язык лучше — в создание общих воспоминаний. По крупицам которые собирать нужно, верно? — Майки, — шепотом, — я просто боюсь. «За тебя» — остается не озвученным. Майки разворачивается в руках, смотрит внимательно в глаза. Знает все как будто, гадина. Нежность его пульсирует в ладонях, притоками крови впитывая близость, пока Майки тут, не лежит в подворотне, обезвоженный от отсутствия Дракена, а хочет горячо и в ответ, но зачем-то выдерживает паузу и вымученно спрашивает: — Кенчик, что тебе дороже: я или Свастоны? И Дракен пропускает удар сердца, которое в горле, которое хочется выблевать, как ненужную деталь. Оно бьет больно и насмерть, что кровь из носа вот-вот потечет, а он уже в отключке валяется, лишь бы не отвечать. Он не был готов к такому. Они же избегают этой темы, они стараются остаться на одном уровне, пока нет стабильности под ногами, пока нет уверенности, что никто не сдохнет, а другой будет дединсайдить внутри до конца своих дней! Так какого хуя он спрашивает и ждет ответа, как будто это важно для него? Нихуя. Он не дождется признания, он не дождется прощания, с ними все будет в порядке. Просто чуть-чуть позже. Слово «люблю» под запретом, за решеткой бьется на пожизненном без права на досрочное освобождение. Не должно звучать между ними. — Это сложный вопрос, Майки, — выдыхает и пытается пиздабольной искренности добавить в голос, как будто и правда раздосадован вопросом, как будто ему правда нужно задуматься перед ответом. На самом деле все — хуйня. Майки. Всегда и везде, при любом раскладе, при любой цене. Дракен зависим от Майки и всегда выберет его. Он пожертвует Свастонами ради него. Миром. Майки кивает, смотрит в пол. Аккуратно кладет ладонь на руку Дракена, сжимая пальцы. Кончиками передает ток и нежность, гладит рывками, пытаясь стыдливую ласку спрятать, хочет что-то этим сказать, но не может. Не принято у них показывать эмоции. Не принято показывать свою привязанность. Наголо и наружу можно только телом, душа не должна показываться, она за замками и в камуфляжной форме прячется где-то в Тайге. Дракен зависим, Майки — хуй знает. Майки говорит слова свои о любви, улыбается нежно и смотрит завораживающе. Майки-монстр, Майки-покемон с особой абилкой — разрушать изнутри собой. И проблема в том, что люди делают то, что он просит. Любая просьба, любой приказ — все будет сделано по его щелчку. И он пользуется своим гипнозом, нитями вытягивая из людей нужное для дела и для тела. А потом сминает фантиком и выбрасывает, трехочково попадая в мусорку. Забывая через минуту. Они для него всего лишь средства «для», никак не те, «ради кого». — Я чувствую, что-то не так, — посреди тишины. — Но не пойму что. И мне страшно, Кенчик. Но, пожалуйста, не нужно нагнетать. Я верю тебе. Последнее он шепчет. И Дракен обнимает его, кладет свою голову на макушку, не в силах смотреть в глаза. Ему тоже страшно. Ему ахуеть как страшно, но они оба обязаны быть сильными. Эпоха гопников — их общая мечта. Переросшая в миссию, от которой не отступить, потому что полоса — сплошная, ее пересекать незаконно. Нарушишь — от самого себя по ебалу получишь. — Мы короли. Мы победители. Майки кивает, щекотно водя головой по груди Дракена. И в этом столько эмоций, что Дракен не вывозит, целует. Показывает, что Майки будет в безопасности. Через поцелуй чувства свои выливает, потому что не может терпеть все в одного, Майки должен ему помочь переварить эти разрозненные комки раздражительной нежности. Не будь их — проще. Меньше проблем, меньше страхов. Больше легкой жизни, хоть и в одиночестве, без Майки под боком по ночам, без горячего шепота по утрам, без его мыслей у себя в голове, без Майки в себе. Дракен целует настойчиво, языком смакуя ненужное прощание, которого не удается избежать. Руками впечатывая ощущение линий тела, впитывая его тепло. Разделяя боль. Отрываясь друг от друга. Надеясь, что это временно. Позже, на заброшке, пытаясь сделать видимость, что непрерывно сосался около пятнадцати минут он не с Майки, а с какой-то горячей незнакомкой, Дракен пальцами трогает красноватые губы. Там тоже нужно сделать татуировку «здесь был Майки» и нарисовать хуй. Это оригинальнее кольца на пальце и замка с инициалами на заборе. Тоже условно и типа на всю жизнь, но больше в их стиле. Дракен смотрит на Майки, крепко-накрепко сжавшего кулаки, пытающегося страх затолкнуть поглубже, потому что выблевать не успел, пока свой язык в рот Дракену толкал перед выходом. Бледный стоит, глаза на пол лица раскрыв, пытается твердость в ногах сохранить, но сознание готов потерять. Перед ребятами он держится хорошо, не показывает и единой эмоции кроме равнодушия, и сейчас его состояние могут заметить только парни из верхушки, самые близкие, самые давние. Но Майки не может и перед ними раскрыться. При любых вопросах в отказ пойдет, набычится в ответ, ему по кодексу единственно правильно быть опорой для всех. Он столб нерушимый, он атлант, ага. Только Дракену может признаться, но совсем незаметно, намеком бледным, чтобы не зазнался. Дракен впервые его таким видит, это не похоже на лидера Свастонов. Возможно, он тоже знает чуть больше, только почему-то не стал делиться. Перестал доверять, например. Не зря Кисаки постоянно жопой рядом вертит, думается, успел что-то спиздануть, Дракена как-то загасить перед Майки, заставить сомневаться. Заметно ведь, что он постоянно ртом своим большим нелепым ловит шанс показать себя с хорошей стороны, только какой ценой? На что он готов ради своей неизвестной цели? Кисаки — самый опасный враг. Он непредсказуемый и хитрый. Ведущей роли в бою не дает перехватить, схватив руками крепко, как мертвец. Кисаки держит врагов поблизости, становится настоящим другом и предает. Нож в спину или в печень засаживает, получая кучу оргазмов, потому что он больной ублюдок. Для него главное — грязь вокруг, в которой можно извалять достоинство тех, кто был над ним или просто рядом. Он не может по-человечески, он самый гнусный тип в мире. В книгу Гиннесса попадал вроде за это. Гнида, в общем, — как гласит единственная строчка в его психологическом портрете. — Свастоны! — наконец громко кричит Майки, разбивая тишину вокруг Дракена, и все пятьсот человек мгновенно вытягиваются в стройные сильные линии. Половина смотрит на него с благоговением, готовая грудь подставить для защиты, может, умереть. Он особенный для них. Для него особенный — каждый. Между ними любовь братская, и она крепкая, взаимная, переросшая детское чувство преданности. Уже узы. Дракен такой же по отношению к Майки, только у него больше, глубже и взаимнее, у него на уровень выше и ближе. Только он такое заслужил, только он по-настоящему неподражаемый и любимый. Не какой-нибудь классный Такемичи, не сверхъестественно преданный Баджи. Их Майки не целует по ночам, не пытается, неловко из-за разницы в росте, зажать в каком-нибудь углу, чтобы урвать мягкий поцелуй, не их зовет к себе под одеяло переплести ноги. Такие вещи он делает только с ним, с Дракеном. — Сегодня по плану дня у нас забив с Псами. Как все вы знаете, мы наконец сталкиваемся с нашим давним врагом. Мы все очень ждали, — перекрикивает Майки улюлюкающую толпу, — мы очень ждали шанса отпиздить их, но я обязан вас предупредить, что в этот раз все очень серьезно. Эти ребята даже не Драконы. Это Псы. Они взрослее и опытнее нас, они из старого поколения. Тогда в норме была поножовщина и то остальное, что у нас считается грязным и позорным. Мы должны быть готовы. Они гордо носят свое название не просто так! И наша задача показать им, что они — просто блядская стая кастрированных пуделей… Дракен стоит позади немой тенью. Ох, он-то знает, что эти ребята опасны до крайности. Он уже столкнулся с ними и попал впросак. Дракен не хочет слушать речь Майки, он не хочет впадать в отчаяние заранее. Возможно, на ребят, которые стоят снизу, эти слова произведут впечатление, повысят боевой дух, который не выветрится во время езды на байке до места забива. На Дракена же это все действует хуево, он не выносит происходящего, ему хочется калачиком свернуться и стать кошечкой в доме бабули на окраине мира. И от того, что с каждой минутой приближается иксовый момент, он все больше хочет вскрыться, чтобы трусливо избежать самой главной битвы в его жизни. Он не хочет разгребать последствия, терпеть одиночество и мысли других о том, что он предатель. Дракен хочет вернуться на двенадцать лет назад, как делает Такемичи, и избежать такой ебаной ситуации. Купить Майки тот баблгамовый чупа-чупс, остановить Кадзутору от убийства Шиничиро, сделать еще что-то равносильное, что не приведет Майки к такому нестабильному состоянию, не разобьет его. Не сломает его психику, не заставит быть ненормально жестоким. Дракен просто, блять, хочет обойтись без всего трагичного, хочет, чтобы все спокойно стало. Чтобы больше нежности и искренности между ними, чтобы не расставаться на неопределенную кучу дней, чтобы рядом постоянно, касаться и питаться. Для этого Майки всего-навсего не должен был разрушаться, а Дракен не должен был этого допускать. Проебались оба. Выть хочется: их отношения только-только начали развиваться так, как хотел бы Дракен, к чему он вел примерно с начала своего пубертата, потому что Майки был для него всегда чем-то большим, чем просто. Дракен приходит в себя в момент, когда толпа начинает кричать, вскидывает вверх свободные от тупого оружия кулаки, а он смотрит на происходящее с высоты безразлично, заталкивая чувства вглубь. Обычные пацанята, подобравшие ветку в парке и представившие, что это пушка. Кто-то поумнее вынес из дома биты и кастеты, купленные на карманные от предков. Но никто из них не вернётся целым, некоторые могут не вернуться совсем, как однажды Баджи. Их звериные оскалы превратятся в униженные поскуливания, кто-то, возможно, уйдет из гопников после. Дракен не знает, как Майки с отрядом в два раза слабее хочет драться с этими ребятами и отстаивать интересы молодого поколения гопников. Дракен не знает, как будет проходить момент икс. Дракен не знает нихуя кроме того, что у него миссия по спасению его мира — Майки. И того, что этому самому Майки пизда. Он решительно сжимает кулаки и делает шаг вперёд. Он делает это ради. Значит, он прав. Когда-нибудь они все это поймут. Такие же зависимые — одобрят. Майки кричит: — Все на байки! И моменты пятнами начинают моргать перед глазами. Все дружно: «Внимание! Марш! Погнали пиздить псов, пацаны». Уже около здания Дракен краем глаза пытается не выпускать Майки из виду. Он заранее настоял на том, чтобы их отряды шли рядом, потому что хотел контролировать все до последней минуты. Сейчас же думает — зря. С этого момента Майки будет бросаться грудью на нож за свои интересы, на Дракена может броситься тоже. И так будет правильно. Или спину свою подставит для защиты, что сейчас лишнее. Между ними не должно быть искреннего доверия, такое повлечет больше боли. Дракен — ебаный предатель, а Майки — его главная жертва. Хотя если врагов нужно держать близко, то Дракен не понимает, где ему следует быть. На шампуре вертеться над адовым котлом, или хотя бы на хую, где самое место. Любимый парк аттракционов с бесплатными билетами. Отряд Майки идёт чуть спереди, его ребята первыми принимают удар, расчищая путь для Дракена с его немногочисленной отобранной шайкой. Но он обучал своих парней, они выносливые и сильные, они порвут пасть любому на своем пути. Псовские шкафы и правда оказываются здоровенными и взрослыми. Они старше, возможно, уже закончили универы. Дракен видит, что это не уровень его школьников-Свастонов, что шансов мало, что им пизда через пару метров. У всех псов перекошенные морды, шрамы на их лицах можно пазлами сложить и получить «стая ебалаев». Никак не алабаев, Дракен уверен, он шарит в породах и вообще смышленый. Вокруг шумно, слышны боевые крики, без которых почему-то никто не может обойтись (Дракен, например, дерется в тишине, как и ебется), слышно чавканье крови, тупые удары бит по костям. Сладость для ушей. Дракен сам специально заранее предупредил тех, кто возьмёт оружие, кто не хочет врукопашную, — не трогать голову. Бить по почкам, по рукам, коленям, но не трогать голову. Они идут поглощать, уничтожать псиную группировку, но не людей. Они не убийцы. Они просто гопники, которые устраняют проблему. Более серьезную и страшную проблему, если сравнивать с Мёбиусом или даже Драконами, но это не повод убивать. Не существует повода для убийства, ведь так? Баджи, наверное, был бы не согласен. Дракен знает, что он сейчас наблюдает за ними откуда-то, что он единственный не осуждает, даже, может, одобряет. Материт Дракена на удачу. Их людей больше, две большие лидирующие группировки встретились в этой зассанной заброшке. Дракен идёт впереди своей толпы, за раз двумя руками ослабляя пару людей — его ребята доделают. До лица Дракена ещё никто не добрался, страдают только его руки. Но и те привыкли к разбитому состоянию, они никогда не бывают целыми. Дракен высматривает в толпе Майки: как всегда руки в карманах, на плечах и божьем слове держится ветровка, а он задирает ногу в сланце пинает чье-то лицо. Сам безэмоциональный, он всегда такой во время драки. Он злится, он ненавидит, но пытается держать все под контролем. За ним еще люди, он несет за них ответственность. Настоящий король. Этих уебков много, но Свастоны держатся на ногах пока хорошо, несмотря на разный уровень ведения боя. Свастоны слеплены улицей, они могут сделать своей защитой сухую ветку, своим щитом — столб. Эти ребята тоже умеют уничтожать. Свою жизнь же уничтожили. Дракен без усилий отталкивает какого-то пацана со своего пути. Им нужно максимально расчистить дорогу для остальных отрядов. Чтобы, когда сюда ворвётся третий, без проблем прошли на нужный этаж, ступая по разбитым лицам псов подошвами своих форсов. Но все не может идти как со смазкой. Дракен чувствует, что момент приближается, что он уже вот-вот и почти. Скоро все вскроется, включая его самого. Он уже видит озлобленное лицо Кисаки, перекошенное удовольствием. Видит Майки, который старается скрыть эмоции. Видит главного Пса, Исаяму, который неравнодушно поглядывает на Дракена. Он оглядывает своих людей. Тех, кто пошел за ним даже в такой ситуации, тех, кто предал Майки ради него. Он ненавидит их. Но они — незаменимые средства в его руках, они его оружие, висящее на плече. Маленькие игрушечные пули, которые в состоянии уничтожить жизнь, если находятся в руках умелого человека. У Дракена умелые руки. Он в последний раз смотрит на Майки, на его спокойное лицо, на его взлетающие вверх ноги, тупым ударом разбивающие лица псов, на его волосы. Он лишится этого всего через две минуты. Он не сможет видеть его, трогать, дышать им и быть с ним. Он уничтожит его. Дракен ловит взгляд Кисаки и кивает. Тот кивает в ответ. И они одновременно кричат: — За псов! И начинается вакханалия. Половина Свастонов переходит под командование предателей, где Дракен и Кисаки — предводители. Ебаные гниды они, а не предводители. Дракен сплевывает кровь на асфальт, где лужи красные уже подсохли. Выискивает глазами Майки. Тот ошарашен. Тот смотрит в ответ, смотрит ему в глаза искренне, непонимающе. Так, что заорать от своего поступка хочется, убить себя за причиненную боль. Пожалеть, что выжил полгода назад. Майки смотрит с секунду и отводит взгляд, уворачиваясь от удара. Он все понял. А Дракен идет к боссу Псов, который поодаль стоит и не принимает участия в драке. Дракен не выкупает такого поведения, но не ему судить. Сейчас он хуже, он самый плохой, самый гнусный и мерзкий человек на свете. Даже хуже Кисаки, кажется. Он идет к боссу Псов, манящему к себе пальцем, ловя на себе непонимающие удивленные взгляды остальных Свастонов. Ему в глаза им стыдно смотреть. Он плохой. Не заслуживает форму, которую носил столько лет. Не заслуживает таких друзей. Снимает свой пиджак и бросает на пол. Так демонстративно, что самому смешно до слез. — Кенчик? — неуверенный робкий голос из толпы. Дракен не отвечает, в ответ не смотрит, он терпит руку Исаямы на своем плече. Эта гнида пытается сделать ситуацию комичной, чтобы в Майки нож сильнее вонзить. Он знает, что они друзья. Он знает, что Дракен предатель, и это ранит Майки глубже ножа в сердце. Но он не знает, что предал не по-настоящему. Что это все временно, что Дракен играет сразу на три стороны. — Кисаки, ты тоже подойди сюда, — смеется низким голосом этот шрамоголовый урод, протягивая руку в сторону второго ухмыляющегося урода. Драка временно прекращается, ошарашенные Свастоны перестают отбиваться, опускают оружие, отпускают боевой дух. Дракен всегда был душой забива, тем, кого невозможно вынести, кто будет на ногах до последнего. Никто из них и предположить не мог, что Дракен так поступит. Предаст. Псы тоже останавливаются, глядят на своего вождя, который триумфально чуть ли не кулаком себя бьет по груди широкой. Они довольные, их лица трескаются от победы, от оглушительно унизительного леща Свастонам. — Итак, непобедимый Майки, — говорит Исаяма, раскинув руки на плечи Кисаки и Дракена, — в твоих дорогих Свастонах завелись крысы. И ты, наконец, проебал, — он мерзко смеется. Дракену хочется зубы ему выбить, а лучше раскрошить во рту и заставить это проглотить, смачивая кровью как соусом. Мог бы что-то поинтереснее придумать к такому моменту, не обычного дворового мальчишку в драке победил все-таки. Он победил Майки, а ведет себя как малолетка из манги. — Кенчик, что все это значит? — смотрит только на него, взгляд пытается поймать, отчаяние в голосе скрывает, но Дракен слышит все. И плакать хочется от его до сих пор доверчивого «Кенчик». «Кенчик» навсегда, до последнего, он будто не знает другого имени, только это нежное, убийственное в своей стыдливости. Пожалуйста, забудь эти слова, не произноси их больше никогда, потому что они ножом по венам. — Я принял решение перейти к псам, Майки. Наши пути разошлись. Майки в ахуе, Майки осознать не может. Он не примет такого никогда, он чувствует, что что-то не так, что его Дракен — не такой. Но выбора нет. Кисаки начинает голосить, ухахатывается, уверенный в своей победе. Он переиграл, это была его главная цель. Майки глаза в пол прячет, впервые у него слов нет. — Что за хуйня? Дракен мотает головой. — Сделай это, — шепчет ему на ухо Исаяма. И Дракен кивает своим людям, к ним подключаются отряды Кисаки во главе с Ханмой, и Псы. Они окружают вяло сопротивляющихся Свастонов, Дракен продолжает ловить на себе их взгляды. Ему стыдно, но он, правда, честно пытается сохранять сучье лицо, как будто это происходит по его воле, как будто он действительно захотел предать Майки. Ведь все так и задумано с самого начала. Такемичи ловит его взгляд совсем незаметно, кивает подбадривающе, но становится только хуже. Дракен подходит к Майки, не смотрит ему в глаза, он не вынесет, его душа улетит к хуям, хотя у него ее нет, он демон или просто черт, кто там ниже по рангу? Майки же снизу вверх смотрит, говорит что-то, но Дракен не слышит, Свастоны в себя пришли и начали сопротивляться, пиздить окруживших их предателей и врагов, отчаянно отбивать свою свободу. Майки за руки его трогает, Дракен их выдергивает, кричит, как будто они наедине: — Не трогай меня! Я должен тебя уничтожить! «Чтобы ты остался жив», — остается проглоченным. Дракен достает нож, уверенный, что он не убьет Майки. Он должен просто сделать много крови, чтобы тот закончил этот бой, чтобы ушел в больницу, чтобы все прекратилось. И он остался упиваться и спиваться своим горем, чтобы сдохнуть от цирроза, если не вывезет своей муки. Он должен, миссия у него такая гнилая. Дракен машет ножом наотмашь, Майки уворачивается, не бьет в ответ. Дракен машет второй раз, он должен, он скоро попадет. Майки уворачивается снова. И снова. И снова, и снова, и снова. Он бьет Дракена под коленку, совсем легко, он тоже не хочет этого, он избегает боя. — Из тебя хуевый актер, Кенчик. Объясни, и мы все уладим. Вместе. Дракен старается не слушать, бьет яростнее, попадает ему ножом по руке. Лезвие впивается глубоко в кожу, не доставая до кости. Они с секунду смотрят на это завороженно. Кровь капает вниз, тонко стекая по руке к ладони. Раз, два, три. Дракен, умри. — Ты сделал свой выбор, Кенчик. Майки достает дымовую пушку, красные глаза пряча, стреляет вверх и через мгновение их окружают третий и четвертый отряды Свастонов и какие-то типы в синей форме. Дракен оглядывается. Майки заключил договор с какой-то неизвестной группировкой и не сказал об этом ему? Он знал. Он, сука, все знал. Откуда? Он приходит в себя и слышит со всех сторон: — Сзади! — Нас окружают! — Их больше! Звуки и стоны сливаются в один пульсирующий ком в голове. Дракен видит, как его и Кисаки отряды начинают убивать, топтать в мясо, что они и псы не вывозят Свастонского подкрепления, что полумертвые и не держатся на ногах. Исаяма скинул пиджак, белая форменная футболка пропиталась потом и кровью, глаз опух. Он тоже не ожидал такой хуйни. Майки знал и подготовился, ничего никому не сказав, а Дракен проебался в своем предательстве, в спасении Майки. Сейчас он будет уничтожен. И это заслуженно. Майки вытирает кровь с лица рукавом и двумя руками наставляет на лоб застывшего Дракена подобранный только что пистолет. — Я думал, что ты и Свастоны — одно целое. Очень плохо, что ты заставил меня выбирать. И тихо выдыхает: — Я выбираю не тебя, Кенчик.