Полтора безумия

Дракен тяжело открывает глаза и выдыхает от резкой судороги сквозь тело. Он в аду и это его первое наказание? Слишком неприятно. Мелькает идея попросить уровень попроще или восстановиться в прошлом сохранении, или сделать что-нибудь еще, только чтобы это прекратилось. Больно. Как же, сука, больно. Везде, в каждом сантиметре, в каждой клеточке или из чего еще состоит тело. Эту тему в школе он прогулял: тогда Баджи как раз впервые стащил сигареты у кого-то из старших, и они курили за какими-то многоэтажками на окраине. Дракен лежит и чувствует все свои органы, все кончики пальцев, они пульсируют и медленно убивают. Это точно пытка. Как пытали того чувака каплей на морду лица, чтобы он не мог заснуть по какой-то из легенд. Нужно дать леща разработчику за такой жесткач, это уровень не для детей все-таки. Какой-то слишком восемнадцать плюс, а у Дракена из таких размеров только член. При жизни-то он рассчитывал, как минимум, на классический ад с котлами или, как максимум, на горячее пиво в холодильнике в закусь с шоколадом после смерти. Казалось бы, хуже не придумаешь. Придумали, негодяи. Консультировались с Кисаки поди. Дракен осматривается, вертя только глазами. Он в мрачной полупустой комнате, напротив стоит телик, на деревянной овощной корзине — приставка с джойстиками. Своеобразный столик для нищих, Дракен заценил. Хэндмэйд в моде, по словам Эммочки, но выглядит слишком по-андеграундному. По-нищенски, если говорить простыми словами. Из левой руки торчит игла, не приклеенная пластырем. Его, походу, лечит доктор, который в свое время проебывал универ, и просто безмозглый. Круто, а главное, обнадеживающе и вселяет уверенность в завтрашнем дне. Ведет взгляд выше — капельница с белесой жидкостью. Сперму внутривенно, как романтично. Зато сытый. Перед глазами все мутное. Он снова засыпает.

***

Открывает глаза. Через минуту или через десять дней — непонятно. В состоянии, когда хочется выблевать внутренности, но уже не сдохнуть. На поправку семимильными шагами, как говорится. Пациент почти здоров, пора выписывать то ли его самого, то ли ему пиздюлей, чтобы больше так не ломался. Майки сидит рядом. Просто спит, положив голову на кровать Дракена, держит его за руку. Жирноватые у корней волосы на затылке сплелись в колтун. Такое теперь только сбривать. Всегда было интересно посмотреть на Майки с прической не как у сексуальной головки, а как у человека без горшка. Дракен не скинхэд, но по жизни шагает с философией: меньше волос — меньше проблем. А проблем нужно избегать. Он шевелит рукой, но она остается неподвижной. Отнялась? Правая, но дрочит он левой, поэтому особенной жалости не испытывает. Он шевелит сильнее, но чувствует только тяжесть головы Майки. С силой сжимает его ладонь в надежде, что тот почувствует сквозь сон и уберет наконец свою кирпичную башку, проснется и принесет воды. И расческу, потому что смотреть на его безобразные волосы даже больнее, чем двигаться. Не просыпается. Майки никогда не просыпается. Ни при каких условиях, пока не выспится. Дракен умрет от обезвоживания после выживания от пули в лоб. Потрясающе! Пуля в лоб? И Майки лежит рядом. Эм. Дракен чувствует тошноту, чувствует тяжесть в глазах, и, кажется, у него здоровенный фингал. Он из последних сил дергает рукой и, кажется, она немного двигается, потому что Майки резко отрывает голову и неосмысленно смотрит на Дракена. Проходит несколько секунд, пока он просыпается окончательно и слабо улыбается. Хотя улыбкой это называть кощунственно, потому что больше похоже на нервный тик — губы дрожат, хотят опуститься. Майки сжимает руку Дракена, глаза блестят, под ними в ответ приветливо машут жуткие синяки. — Ты как? Он тупо смотрит в ответ, пытаясь вспомнить последние события. Понять, почему он жив. Пробираясь вглубь мыслей, несмотря на головную боль и подтягивающуюся к горлу тошноту. Его рвет. От резкого поднятия головы по позвоночнику змеей извивается боль, горькая желчь кляксой расползается по подбородку, серой футболке, странному пледу, который больше похож на мешок для овощей. Дракен обессиленно выдыхает и откидывается обратно на подушку. Мерзко. Мерзко и беспомощно. Он ненавидит такое состояние. Он как пьяный. Алкоголь Дракен уважает только в малых количествах, типа как банка пива перед школой, чтобы спалось крепче. Напиваться — ненавидит. До беспамятства и беспомощности он налакался всего один раз за всю жизнь, ему было девять, и он дорвался. В ту ночь он поругался с хозяином борделя и не хотел возвращаться, поэтому глубоким вечером обессиленно, депрессивно прилег на лавочке, где его нашли старшие хулиганы со школы, которых он недавно подставил. Они его пиздили, а он не мог сопротивляться, потому что — мелкий и пьяный, а это стартерпак для проеба. Отчаянно пытался попасть в чье-нибудь лицо, задеть чей-то нос, но кулак мазал, пролетал мимо цели, не делая больно в ответ. После той ночи Дракен впервые побрился налысо. Он давно знал о каком-то странном приколе отращивать косу, как символ непобедимости. Это мужественно и круто, плюс не закрывает татуху. Сейчас думает, что его любовь ко всяким мифам и легендам — идиотизм. Ни к чему хорошему в его внешности это ни разу не привело. Тогда Дракен оглушительно проебал, но с чистого листа и лысой головы начал новую сильную жизнь. За следующие восемь лет его косичка ни разу не стриглась. Потому что он пиздатый пиздюлятор (жалко, что кроме него самого никто его так не называл). Он был непобедим и силен, он был суперкрут не только в своих кругах. Его знали, уважали и боялись, на его стороне дралось много людей, он для них был символом победы и хранителем удачи. Он был тенью великой эпохи гопников. Был чем-то большим, чем странный пацан, которого воспитывают сутенер и проститутки. Был спиной для Майки. До недавнего момента. — Побудешь в сознании еще минут пятнадцать? — Я больше не собираюсь из него уходить. Стойко занимаю свою нишу в этом мире. — Отлично, Кенчик. Тогда давай, поднимись. И Дракен хочет сказать дурацкое «как два пальца обоссать», но понимает, что двигаться ему тяжелее, чем обычно. Ощущение, будто его кости перемололи в муку. А он не пшеничка. Майки, на которого даже смотреть физически тяжело, с нажимом подтягивает Дракена выше по подушкам. К горлу подкатывает раздражение (или детские слезы) от своей беспомощности и слабости. Майки поднимает безвольные руки Дракена, стягивает одеяло, стягивает футболку, протирает влажной тряпкой ему шею и грудь. Дракен смотрит на свои ноги в запыленных спортивных штанах с обвисшими коленками, пробно шевелит пальцами ног. — Что тогда произошло? — Потом поговорим об этом. Дракен забывает кивнуть и снова бессмысленно утыкается взглядом в точку на голой сероватой стене. Рот как заклеенный. Пытается усилиями разогнать рефлексы и согнуть ноги в коленях, но двигаться тяжело. От попыток пробраться глубже по воспоминаниям снова начинает мутить, Дракен откладывает это на потом. Со всем можно разобраться потом, когда он сможет с этим справиться. Майки курицей-наседкой бегает рядом: надевает чистую футболку с запахом порошка, накрывает новым пледом, приносит подозрительный бульон. Садится рядом на углу кровати и тянет ложку ко рту Дракена, дует. Хочется заорать, послать его, чтобы не вел себя как с инвалидом. Чтобы рассказал, что за хуйня происходит, почему вдруг в этом мире воздух заменили на желе и забыли поставить Дракену новые легкие, что теперь он единственный не может двигаться и дышать. Почему Майки вдруг поменял свое тело на какую-то версию из пиксельного мира, что вместо костей у него теперь углы. Почему он готовит дурацкий суп, вместо того, чтобы позвать на помощь Мицую, как всегда. Слишком много почему для одного человека. — Расскажи, блять. — Давай не сейчас. Ты только проснулся. Чувствуй Дракен себя получше — сдох бы от любопытства. Но пока он просто подыхает. От недостатка воздуха и витамина D. Можно ему куда-нибудь засунуть usb-провод, чтобы зарядиться хотя бы на три палки? — Про суп расскажи, говорю, — Дракен легко улыбается. — Какой плесени ты там наварил, что это такая отвратительная похлебка? Майки подносит тарелку и дергает носом, вдыхая. Морщится. — Не пробовал сам, перед тем, как тебе давать. Прости. — Ага. Я и так уже в гробу, не загоняй меня глубже. — Подлечишься, кое-чего другого тебе загоним, Кенчик, — улыбается, глаза стеклянные искренне щурит. И Дракен выдыхает. Перед ним сидит не оживший труп наркомана, а старая язва Майки, которому то ли хочется хорошенечко всадить, то ли зацеловать до потери пульса за то, что рядом и классный. Только глаза его по-странному смотрят без обычного огонька внутри. — Я хочу встать. Майки кивает, убирает одеяло, помогает Дракену переставить дрожащие ноги на пол и сесть прямо. Затем тянет наверх, подставляет плечи. Дракен шагает в сторону окна. Сперва солнце слепит с пасмурного неба. — Где мы? Пейзаж незнакомый. Они на высоте примерно второго-третьего этажа, где половину вида загораживает кирпичная стена с разводами мочи и с выцветшим граффити «конец наконец». Дракен усмехается. Современное искусство, вот оно какое. В другой половине видна трасса с еле проглядываемым полем. Кроме того, что они за городом, Дракен не может понять ничего. Майки и другие ребята никогда не водили его в эту квартиру, откуда она взялась — неясно, как он оказался в ней — тоже. Он опирается руками о подоконник, жмуря глаза. Закурить бы, но дышать не хочется. Совсем. — И че ты молчишь? — Я… снял эту квартиру, чтобы ты тут отлежался. Не мог отвезти тебя в больницу. — Почему? — Там был пиздец, — понижает голос. — Поговорим об этом позже, Кенчик. Скажу только, что выходить отсюда пока опасно. Нужно переждать внутри. Майки дергано отворачивается, целенаправленно разговор о той драке, о пуле, о чем-то еще важном обходит стороной. Отходит на другой конец комнаты, гремит чем-то. Он даже не скрывает, что произошла какая-то хуйня, но и ничего не говорит. Ему стыдно, ему плохо. Видно даже по его исхудавшему лицу. Дракен разворачивается в сторону кровати. Потом, так потом. Он обязательно выведает, что там произошло, Майки не сможет молчать всю жизнь. Чувствует его тонкие холодные пальцы на теле — помогает дойти до кровати ногами, а не ползком. — Телик, чтоль, включи, чего как на похоронах тусуемся. Взгляд Майки биполярно меняется от испуганного до притворно веселого меньше, чем за секунду. Он нервно потирает ладони о штаны (тоже неопрятные, как будто чужие), угловато поднимается и ищет пульт. Долго щелкает, выбирая канал. Останавливается на Сейлор Мун и как ни в чем не бывало кладет пульт на стол. Типа, вот, классно я выбрал? — Мы правда будем смотреть это? Майки воодушевленно кивает, снова переигрывая. Лицемерный гандон. — Давно хотел. Но если тебе не нравится, давай переключим, — и говорит таким тоном, что Дракену как-то страшно не соглашаться с его выбором. Отличное аниме, да. Он безразлично мотает головой, не в силах поднять руку. — Оставь. Дракен тяжело двигается в сторону, освобождая половину кровати, как делал это всегда. Больше машинальное, чем осознанное действие. Майки нерешительно зависает, пытаясь не показывать смущения, но пристраивается рядом, стараясь не соприкасаться с Дракеном кожей. Странно и как-то неприятно внутри. Но, наверно, это головная боль или последствия сотрясения, а не червячок обиды. Опарыш, если быть точнее, который разрастается до размеров пожирающей змеи, а затем и до дракона. Так и до черной дыры недалеко. Дракен пытается не показывать, что он заметил эту отстранённость, которая продолжает его хлестать по лицу каждую секунду, что Майки не касается его. Хочется крепко обнять, закинуть конечности, уткнуться в шею носом и спросить, что за хуйня. Но нет. Никакой искренности. Он помнит пистолет и выстрел. Он не помнит, не хочет вспоминать, что к этому привело. Может, Майки прав, и так пока действительно лучше. Жить вдвоем в этом бункере без других проблем. Но он выстрелил. Почему? Дракен вполуха слушает происходящее на экране, где два парня обжимаются в подземке. Раньше он обязательно бы про это пошутил. У него даже, возможно, есть блокнот, где он записывает всратые (отличные, по его мнению) начала пошлых анекдотов. Пошлые анекдоты — это лучшее, на что способны его нейроны. Ребята только не всегда с этим согласны. Мицуя, например, как девчонка обычно морщился, и говорил, что Дракен отвратительный. А Баджи, наоборот, заступался, и говорил, что Мицуя такого бы не смог придумать. Хорошие времена. Дракена жрет темнота, утаскивая в сон, и он роняет голову на плечо Майки. Это тоже всегда было их нормой, когда они наедине: спать друг с другом, спать друг на друге, спать друг в друге. Но сейчас Майки резко дергается в сторону, будто не ожидает прикосновения. А потом Дракен чувствует его дыхание на своем лице, и сквозь сон понимает, что Майки смотрит на то, как он спит. Чувствует прикосновение холодных пальцев к щеке и судорожный вдох, припечатывающий клеймо непонятной безысходности. Это странно, но разберется он со всем позже. Пока он не может это вывезти. Майки несет крест на себе, не делится тяжестью, а Дракен, кажется, и не хочет забирать половину. На поправку Дракен идет на удивление быстро. Если сначала ему было тяжело стоять на ногах без поддержки, то после еще одной дозы сна он даже смог отжаться пять раз. Потом, правда, мучала одышка, но он очень даже молодец. Майки все это время ходит странный, притихший, неискренний. Маску комфортного веселья натянул и молчит. В мыслях Дракен все также продолжает бояться заходить куда-то дальше выстрела и красной темноты. Майки избегает новостных каналов, не открывает шторы, проветривает только по ночам. Телефон у него выключен, и Дракену он взять в руки его не позволяет. Это все очень и очень странно, вызывает кучу вопросов, которые задавать страшно и бессмысленно, потому что вызывают они либо раздражение, либо игнорирование и пропадание из квартиры на пару часов. После этих пары часов (таких было три раза) Майки возвращается в их шалаш, лезет холодными босыми ногами к Дракену под одеяло, на мятую постель, и утыкается в шею. Дракен тихо вдыхает запах улицы и лета, сигарет, к которым у самого нет тяги, запах Майки. Ведет по вьющимся волосам ладонью, прижимая голову ближе к груди, потому что, несмотря ни на что, ему нужно ближе. Накручивает пряди волос на палец и не думает ни о чем. Слушает иногда всхлипы, иногда шепот, и никогда не может разобрать значения. Майки похудел еще сильнее за эти несколько дней. Он зеленый, синяки под глазами окаменели, углами локтей можно резать мясо. Под кожей видны только кости и мышцы. Волосы отросли черными корнями, взгляд стал жестче, нереальнее. Ощущение, что он смотрит в пустоту, когда разговаривает. Первым Майки засыпает редко, в такие моменты даже если у Дракена что-то затекает, он скорее умрет, чем двинется какой-то частью тела. Ему страшно шевелить даже пальцем. Одну ночь он провел совсем без сна, смотрел на Майки. Он обезвожен, обессилен, обезлюблен. И Дракену неприятно смотреть на эти «обез-». Он должен светиться. Дракен ведь живет для этого. Только, видимо, хуево живет. По утрам он целует его в спину, зарываясь пальцами в волосы, водя по родинкам. Одно это должно давать Майки ощущение нужности, поддельное ощущение силы. Но ему не помогает ничего, а Дракен радуется хотя бы тому, что его не отталкивают. Он поможет, когда эта помощь окажется нужной. По ночам хочется стать самым настоящим беспринципным Клайдом: украсть рассвет, чтобы утро не наступало, чтобы пролежать с таким спокойным Майки всю жизнь. Чтобы о потерянном рассвете написали во всех газетах, выставив их романтичной парочкой бандитов, чтобы они сбегали от полиции, путешествуя по стране на машине, занимаясь любовью под вечной луной в поле из подсолнухов или из маков, на заднем сидении машины. Чтобы Майки ладонью по стеклу — как Роза, а Дракен выцеловывал капли послесексового пота с его лица. Но Майки перестал проявлять нежность. Единственные позволительные моменты с его стороны сейчас — это ночные возвращения с улицы. Где он, наверное, бродит и старается выветрить все мысли. Мысли о Дракене, так ведь? Майки возвращается с небольшим пакетом продуктов. Лицо его не горит, глаза не сияют, он не чувствует ничего. Майки закрылся в себе, и закрылся он там без Дракена. Страшно, что это стало нормой. Что их связывает только территория, а не привязанность или что-то, что было между ними раньше. — Я помогу, — он откладывает журнал, поднимается с постели, забирая пакет из рук и выкладывая быструю лапшу и овощи на столик. Майки моет руки, подходит к зеркалу, смотрит на свое отражение и не видит его. Дракен буквально наблюдает, как перед глазами мелькают какие-то моменты, как на пленке, но издалека не видно, что именно. Он тихо подходит сзади, берет в руки расческу, ведет ею по волосам. Там небольшие колтуны снизу, но Майки даже не морщится. Дракен медленно расчесывает прядку за прядкой, нечаянно проводя пальцами по ушам и щекам, стараясь вылить свою странную нежность. Разбудить, блять, его из этого состояния. Но Майки стоит, прикрыв глаза. Он не чувствует. Дракен с нажимом опускает свои руки на его плечи. — Нам пора об этом поговорить. Прошло уже несколько дней. Майки смотрит в ответ через отражение тусклыми глазами, кажется, немного улыбается. Мотает головой, тянет ногами в сторону, но Дракен удерживает его силой на месте, придавив плечи. — Нам пора об этом поговорить. Я готов. — Я не готов. И вырывается, на ходу сам собирая себе хвост на макушке. Сильно дергает резинкой, делает колтуны. — Майки, мне похуй, что ты не готов! — кричит вслед. — Я здесь заперт, понимаешь? Я просыпаюсь каждое утро почти без памяти, и каждый раз, когда пытаюсь что-то вспомнить, меня блевать тянет. И ты, паскуда, единственный, у кого есть хоть какая-то инфа. Но ты молчишь. Какое у тебя право распоряжаться моей жизнью? Ты — не бог. Майки останавливается, разворачивается и злобно смотрит в ответ. Дракен хочет дать заднюю, но назад пути нет. Он слишком устал сидеть взаперти. Внутри звери рычат, просятся на волю, на воздух и к настоящему Майки. — Иди ты нахуй. Когда придет время, ты все узнаешь. И Дракен видит, что он сдерживается. Что все эмоции запечатывает, не хочет делиться даже сейчас, когда переполнен, когда от переизбытка негатива у него появляется черная аура. Но он должен вывести его. Он должен узнать наконец хоть что-то. — Да я даже нахуй пойти не могу. Ты думаешь, я не заметил, что ты шарахаешься от меня? Я все вижу, Майки. Что ты сам не свой, ты в призрака превратился, ты ешь раз в день, спишь по два часа, не даешь себя трогать. Держишь меня в этой ебучей клетке, даже в окно не даешь смотреть. Я не Рапунцель какая-нибудь, чтобы не… — Да ты ничего не знаешь! — перебивает. Сжимает кулаки, смотрит в пол, лицо изгибается в страшной гримассе. — Ты не знаешь ничего, Кенчик. Пожалуйста, прошу, поверь мне сейчас. Поверь, что я не хочу, чтобы ты знал, что произошло. Я не хочу, чтобы ты это вспоминал, чтобы я это вспоминал. Я не хочу переживать это снова, — слезы катятся по лицу. — Это слишком… Люди не созданы для того, чтобы два раза переживать такое. Дракен делает два больших шага в его сторону, хватает в свои руки, крепко обнимает. Да, он в клетке. Но разве не может он вынести эту клетку, пока Майки рядом с ним? Да, теперь Дракен понял. Майки запер его, чтобы Дракен никуда от него не ушел. Видимо, тот выстрел, та пуля… Были чем-то важным, что Майки думает, что Дракен его не простит. Но Дракен простил, прощает, он никогда и ни за что не бросил бы Майки. Он живет для него. — Я тебя понял. Просто, пожалуйста, — шепчет, — пока мы тут вдвоем, пока мы тут заперты, не оставляй меня одного. Я не выношу. Мне ты нужен. Ты. Не закрывайся. Начни говорить, начни меня трогать, пусть хоть это между нами вернется назад. Майки плачет, но не дает на себя посмотреть. Он ненавидит показывать свою слабость. Кивает в ответ, всхлипывает громко, цепляется пальцами в майку-алкашку, и что-то неразборчиво шепчет о том, что не отпустит, не даст уйти, оставить одного, и сам больше никогда не станет так делать. Позже ужин выходит на удивление тошнотворным, как и атмосфера, которая не выветривается с холодом из наконец открытого окна. Они вроде бы и разобрались, но словно ничего не поменялось. Дракен лениво ковыряется в своей тарелке, смотря на листья острой капусты, не поднимая взгляда на Майки. Тот сидит напротив, еле слышно жует свою порцию. Смотрит в стол и будто не замечает напряженной тишины вокруг, хотя Дракен очень пытается сделать тяжелую атмосферу, чтобы начать наконец говорить и слушать. На той ноте еле заметной искренности можно было и продолжить выкладывать мысли, Дракен бы все выслушал. Но Майки молчит. Он прокашливается и аккуратно откладывает ложку в тарелку. Майки смотрит в ответ. Дракен начинает нервно теребить отходящую от угла стола деревяшку, чтобы чем-то занять руки. Шершавая. — Как ты, в целом? Майки как заинтересованная собака поворачивает голову набок, как бы мысленно передавая: «ты реально дебил или сейчас же задашь другой вопрос?» И Дракен задает. — Помнишь, как Мицуя впервые пришел к тебе ночевать? — кивает. — Как он потом не хотел от тебя возвращаться домой, потому что за девять лет забыл, что такое тишина. Это было мило. Дракен думает, что несет фигню, приправленную горчицей, но Майки, хоть пока и не выкупает происходящего, хотя бы слушает его. И Дракен согласен даже на такое: пусть слушает, если не хочет говорить. Просто сейчас захотелось показать, как ему дороги все ребята, как он по ним соскучился. Пусть никого из них по каким-то причинам сейчас нет рядом, пусть у Дракена в вещах не оказалось ни одного общего фото, пусть он единственный, кто хранит дух Свастонов, несмотря ни на что, после смерти Баджи. Он просто хочет показать Майки, как для него это все важно. Важно их общее детище, где Майки — батя, дон, царь. А Дракен просто теневой фанат сотворенного, который ни за что и никогда не предаст их дело. — А помнишь, как тебя ударила девчонка Такемичи? Тачибана Хината, кажется. Хоть я не бью девчонок, но тогда хотел ее уничтожить. За то, что она сделала тебе больно. Но, Майки… с этого ведь все и началось, да? — Майки снова просто кивает. — Помнишь, как Баджи притащил фейерверки в новый год? Мы в морозе ждали темноты, чтобы наконец запустить их. Он тогда и заболел на две недели, ох мама его ворчала! — Дракен улыбается и видит теплоту в глазах Майки. Он помнит. Он тает. — Фейерверки в итоге не запустили, они же отсырели. А помнишь, как ты, одиннадцатилетка, отпиздил старшеклассника, который отбирал деньги у младшеклассников? Я тогда еще не до конца осознавал, насколько ты крут, но уже готов был поклоняться твоей силе… Внутри Майки раскалывается лед, Дракен слышит этот треск от его лести и их воспоминаний, он слышит падающие глыбы, и радуется своей маленькой победе. Но выигран бой, а не война. Ночью Дракен касается Майки во всех прямых значениях этих слов. Он трогает Майки: его пальцы, его живот, его губы, кожу, душу. Щекочет кончиками пальцев, гладит ладонью, влажно целует, чтобы прохладный воздух напоминал о касании. Языком к языку, и снова чувствует значение этих странных и, по идее, бесполезных касаний губ к губам, как это было с девчонками. Либо в этом мире только Майки умеет целоваться, либо только с Майки ему нравится. Только Майки ему нравится. На следующий день Майки долго смотрит на бледный, еле заметный засос на своей шее и, кажется, продолжает открываться. Дракен просыпается в хорошем настроении и смотрит на ливень за окном, оглушающе стучащий по стеклу. Майки быстро умывается и запрыгивает обратно под одеяло, ледяными ступнями пролезая между ног Дракена. Они лежат весь день, вставая только за сухариками, после того, как желудки начинают смешно урчать. Майки котом завивается под боком, греется. Лежит рядом с полузакрытыми глазами, смотрит в телевизор с какой-то драмой, где мужчина страстно целует женщину в губы под льющим сверху дождем. Дракену, если честно, не интересно совсем, настолько, что поебать, но делать больше нечего. На вопросы, почему они не могут выйти из дома и встретиться с ребятами, если надеть капюшоны и маски, Майки отмалчивается, злится. В карты они сегодня уже играли, в приставку играли, кушать готовили, косички друг другу заплетали. Делать нехуй. Дракен лениво перекатывается со спины, забрасывая свою руку поперек живота Майки. Тот не реагирует никак, поэтому Дракен рукой пролезает под одеяло и начинает медленно гладит его живот. Тот немного напрягается, не двигается. Нежности между ними было очень немного за эти дни, что Дракену мало, мало, мало. Он цепляет ногтями короткие волосики под пупком, ладонью чуть нажимая на твердый живот, играя чувствительностью кожи, заводясь и заводя. Хочется. Мизинцем он дотягивается до шнуровки на штанах, пытаясь зацепить. Тихо цокает в подушку, психует, и захватывает завязки двумя пальцами. Кладет ладонь обратно в невинное состояние, пальцами залезая по резинку штанов, громко шлепает резинкой трусов по коже. Поворачивает голову. Майки лежит с закрытыми глазами, чуть покрасневший, дышит ртом. Рукой лезет ближе к ладони Дракена. Накрывает сверху своей. — Почему ты не смотришь на меня? — шепчет. Майки не отвечает, мотает головой. Дракен снова видит слезы из-под редко моргающих глаз. Хочет потянуться рукой и стереть их нахуй, их тут быть не должно, но Майки силой удерживает его ладонь на животе. Дракену, возможно, чуть-чуть смешно. Дрочи, оно само потом успокоится, в процессе. Майки, не открывая глаз, громко судорожно вздыхает и также еле слышно шепчет: — Ты мне правда очень дорог. И все также удерживает его руку на штанах, не давая дотронуться до лица. Дракен, вкладывая всю свою нежность в касания, хуй знает, как Майки должен это почувствовать, по правде говоря, оглаживает живот полностью, чуть задевая грудь. Ведет пальцем по ложбинке на твердом животе, четырьмя пальцами лезет под трусы. Там горячо, да. Мистер Майки-младший срочно нуждается в медицинской помощи! Дракен проводит ладонью по всему полувставшему стволу. Легко нажимает на член и начинает в медленном ритме водить по нему, не задевая головку. Движения похожи на поглаживание, а не дрочку, но, кажется, Майки нравится. Член встает, движения ускоряются, Майки дышит судорожно и цепляется руками в плечи Дракена, оставляя теплые лунки на коже. Дракен ускоряется, глядя на лицо Майки, чувствует свое возбуждение, Майки хмурит брови, дышит тяжело, прижимая голову к подушке. Дракен чувствует свою кончину от его прикусанной губы, от его сильных пальцев на своих плечах, от его дергающихся пальцев на ногах. Он слышит тяжелое дыхание, каждый его вдох и выдох, следит за этим и понимает, что он ощущает в этот момент. — Открой глаза. Посмотри на меня. Майки мотает головой обессиленно и категорично, сдерживая всхлип. Во входную дверь громко стучат. Оглушающий, опасный звук, который не прерывается ни на мгновенье. И, кажется, впервые в жизни Дракен чувствует не азарт от своего страха, а поглощающий чистый испуг. Он чуть сильнее сжимает руку, и Майки кончает в ту же секунду. Наконец поворачивает голову. Дракен смотрит на его красные от полопавшихся капилляров глаза, на фиолетовые синяки на коже, на резкие худые скулы. Слезы катятся по его обезвоженной коже, губы заломаны в болезной улыбке. Майки тянет холодную руку, касается щеки Дракена, нежно, невесомо гладит. — Не будем открывать. Полежим так еще чуть-чуть, Кенчик? Вместе. Дракен кивает. И создается ощущение, что это продлится недолго. Что скоро все наконец закончится.