Полтора безумия

Дракен никогда не боялся темноты. Он не задумывался о космосе и бесконечности, как это делали остальные девятилетки, потому что знал, что тема намного больше его мозга, тягаться не стоит. Он старался не думать о смерти, потому что сначала это портило настроение, а потом, став постарше, просто не хотел каркать на себя беду. Перед сном он не ворочался по тысяче часов с дурацкими бесполезными мыслями о вечности, а сразу засыпал. Ну, возможно, иногда все-таки и ворочался, вспоминал день, тихо хихикал (как дурак, если честно), и только потом засыпал. Но это случалось нечасто. Он же все-таки почти мужик! Дракен всегда был равнодушен к высоте и тесным пространствам. К паукам, змеям, крысам и остальной дряни. К аттракционам, которые оставляют душу на старте, к побоям на стрелках, к потерям друзей и списаниям денег с карты. Неравнодушие обнаруживалось только по отношению к Эмме, а потом к Майки. Или наоборот: сначала к Майки, а потом к Эмме. Или, возможно, все время к Майки, и один раз немного к Эмме. Если бы маленький Дракен составлял список, какие качества он не уважает в людях, на первом месте стояло бы проявление любого страха. В плане настоящего страха, не этого наигранного девчачьего «ай, тут таракан». Но он боялся. Он боялся всю жизнь, и всю жизнь скрывал, не признаваясь себе. Если не думать о проблеме, появляется ощущение, что ее нет. Дракен, в конце концов, не робот, не киборг, не искусно сделанный манекен с блеском в глазах от гуаши. У него есть чувства, и иногда они негативные, слабые. И вот он видит отражение в зеркале — желтая обтянутая вокруг черепа кожа с синими тенями под глазами, соразмерно марсианской впадине (зануда Баджи тут вставил бы свои одиннадцать километров), матовые нечеловеческие глаза, висящие тусклые волосы, потрескавшиеся губы. И это не его отражение, это — Майки. Своего отражения он не видит вовсе, не смотрит. — Ты должен открыть дверь. Я слышу голос Такемичи. Майки не реагирует никак, глаза бездушные, лицо отрешенное. Он не здесь. Он нигде, Майки нет, он закончился. Подписку не продлить ни за какие деньги, сервис сгорел, вымер и восстановлению не подлежит. Дракен трогает его за плечо, привлекая внимание, но Майки небрежно скидывает руку. Внутри растекается какой-то непонятный осадок от обиды, только внимания на него сейчас обращать не хочется. Дракен слышит тиканье часов, которых в этой квартире, кстати, не было. Секунда за секундой отбиваются в пульсе на запястьях и нагоняют панику в горячие ладони. Он смотрит, как Майки заправляет постель, разглаживая каждую складку, вызывая у Дракена удивление — Майки в своей нейрохимической программе функцию заправления кровати не имеет, разработчики не предусмотрели при создании. При выборе его характера был упущен сектор с домашними обязанностями и расчесыванием волос. Майки наклоняется и взбивает подушку, а Дракен думает, что странно, что его куча костей не скрипит. Видимо, кожа желтая из-за обилия машинного масла в организме. В дверь все также стучит пара рук, кто-то что-то кричит, чего Дракен различить не может из-за пульса в ушах. Поскуливания и угрозы, судя по интонации. Майки их не слушает. Он аккуратно накрывает подушку одеялом и расстилает сверху плед, доводя Дракена до полного ахуевания. — Майки, ответь мне хоть что-то. Хотя бы мяукни! Но он молчит, не обращает внимания на неуместную шутку, продолжает возиться с пледом. — Почему ты не открываешь дверь Такемичи? Майки! — А почему не открываешь ты? Потому что мысли не возникло. Потому что ноги не идут, потому что руки не могут дотронуться до ручки, потому что глаза не могут посмотреть в другие глаза. Просто потому что открой сам. Майки выдыхает с тихим першением в горле, закрывает глаза и мотает головой. Дракен думает, что она сейчас улетит в космос, потом никто не найдет ее. Не станет искать — бесполезный экземпляр. Подходит ближе, кладет руки на щеки, пытается заглянуть в до сих пор блестящие от накатывающих слез глаза и не может терпеть боль, которую Майки делит с ним на двоих. У него полубезумный взгляд, бледная кожа, потому что вся кровь испарилась после жертвоприношения богу счастья. Но боги, принимающие такие дары, не существуют. В этой лотерее Майки наебали. Дракен горячими губами целует его, с силой притягивая к себе за шею, вдыхает его запах в волосах и отпускает. Открывай. Впускай свежий воздух, впускай новых людей, закончи этот этап. Прекрати быть запертым в четырех стенах, прекрати страдать, прекрати плакать и вспоминать. Продолжи жить. Майки прерывает взгляд, словно робот, идет к двери, отпирает ее. На пороге стоят Такемичи, который как раз занес кулак для очередного раунда долбежки в дверь, и Мицуя с молотком. Дракен тихо хмыкает: собирался сломать замок? Вид у обоих так себе: кровавые синяки, из-под рукавов виднеются глубокие царапины от ножа, побитые губы. У Такемичи еще и глаз заплыл, весь красный. Смотрится так себе, но он, наверное, привык за столько лет всегда быть избитым и праведным. Оба смотрят на Майки секунду, будто удивляясь, что он жив и невредим, и бросаются с объятьями. Молча крепко держат его в своих руках, не получая ничего взамен. На Дракена никто не смотрит. У обоих загнанный, затравленный взгляд. Мицуя убирает молоток в карман рюкзака за спиной, косится на сбитые костяшки на огрубевших руках. — Мы тебя искали, — говорит Такемичи, осматривая Майки с головы до ног. — Ну, как ты? Недовольно жмурится от ощущения, что задал самый глупый вопрос. — Чай? Мицуя кивает и проходит к столу в углу комнаты. Майки ставит чайник с жировыми подтеками на плиту, сохраняя молчание, достает кружки и древние чайные пакетики. Дракен следит за его медленными руками, которые словно преодолевают свинец, чтобы двигаться. Он сам весь свинцовый, безжизненный. Такемичи жмется рядом в молчании, ждет свиста чайника. Все кричит о том, что им здесь не рады, атмосфера давит напряжением. Майки наконец расставляет четыре кружки, отодвигает два стула, садится на один сам. Дракен плюхается рядом с ним, благодарно кивает. Коленка жжется от желания соприкоснуться, он поддается. Майки закидывает ноги под ноги Дракена, отогревая ледяные пальцы. Берет кружку двумя руками, пряча за ней лицо. Сдувает пар. — Чем ты занимался это время? — Мицуя настороженно глядит на четвертую кружку, к которой Дракен пока не спешит притрагиваться. Аппетита нет. Ничего нет. Только желание, чтобы они ушли из квартиры, из их маленькой пещерки, где они были только вдвоем в полной темноте, где даже свет луны не доставал их по ночам. Где все было спокойно, как дома. Майки какое-то время не торопится отвечать, лениво смотрит на свои худые ноги под Дракеном, на обожженные пальцы, держащие кружку, на изрезанный стол. Дышит еле заметно, но каждый выдох будто кричит, что с ним все не в порядке. Что следующая дверь — окно. — У нас все отлично, — говорит Майки в конце концов невпопад, кривя щеки в улыбке. Они сами со всем справятся, они сильные. Пока вдвоем — и море по плечо, и голова о стену. Расшибется по собственному желанию. Мицуя и Такемичи как будто понимающе переглядываются, смотрят на него неуверенно. Они не понимают, что он и Дракен — почти одно целое. Как банальный инь и ян. Они срослись на атомном уровне, соуловские сиамские близнецы. Майки не может без Дракена, без его тепла, как раз кстати согревающего ступни. Без его дурацких рук на своей голове по утрам, без его дурацких ног, закинутых поперек живота во сне, без его дурацких шуток, с которых приходится смеяться до боли в животе только из вежливости. Без него целиком со всеми его дурацкими привычками. — У нас? Майки разворачивает конфету, тянет одну Дракену прямо в рот. Дракен поднимает уголки губ, откусывает половину, смотрит на руки Майки, разворачивающего вторую конфету. Фантики остаются на середине стола. — Чем ты занимался все эти дни? Майки пожимает плечами, все также глядя на свои ноги. Дракен участия в разговоре не принимает, он всегда был серым кардиналом среди них двоих. В его активном словарном запасе, можно сказать, только готовые матерные и угрожающие предложения. Словами всегда занимался Майки. И если ему сейчас нечего ответить — Дракену подавно. Но поддержать его, такого сломанного, маленького, с торчащими костями, хочется несмотря ни на что. Дракен кладет свою руку поверх руки Майки, опускает под стол и переплетает пальцы. Майки смотрит ему в глаза, на тонком уровне передавая благодарность. Дракен чувствует его заботу, чувствует его цепляющиеся за тепло желтые пальцы, чувствует его как по-настоящему, несмотря на зудящую как от локальной анестезии щекотку по всей коже. Волоски на руках и ногах встают дыбом, неприятно. Кончики пальцев покалывает. Дракен улыбается нежно, вглядываясь в отсвечивающие крапинки в глазах, хочет поцеловать, но они не одни. Майки впитывает его глазами, все крепче и крепче сжимая руку, все глубже засовывая свои ледяные ступни под ляжки Дракена. — Я… — выдыхает, оставляя рот приоткрытым. Смотрит, смотрит, смотрит, высматривает рентгеном все внутренности, запоминая расположение каждой косточки, каждой мышцы на его лице. Дракен улыбается, чувствуя внутри грусть, чувствуя тоску, еле терпимое желание выпустить слезу, но он мужик. Он не может плакать. Он опора, он плечо, если не для себя, то для Майки. — Что ты, Майки? — Такемичи садится слишком близко, пытаясь поймать его взгляд, но Майки смотрит только на Дракена, которому нужно почесать всю свою кожу. Везде колется, везде чешется, кожа горит, кожа заледенела. Он не чувствует руку Майки, он не чувствует его ноги под собой. Он остается наедине с зудом по всему телу и ревнивым раздражением, что Такемичи слишком близко, что его рука слишком неправильно дергает Майки за локоть, привлекая внимание. Он не должен быть тут, только Дракен может его трогать, потому что только они двое имеют право друг на друга с самого детства, с самого первого дня знакомства. Майки взгляд не отводит, смотрит также крепко в глаза, пытается, кажется, не моргать. У Дракена же все мутнеет, темнеет, комната кружится, он улавливает все только с большой концентрацией, ему тяжело. Ощущение приближающейся потери сознания. Глаза у Майки в очередной раз слезятся. Непонятно, то ли от происходящего, то ли от того, что не моргает. — Дракена больше нет? — хрипит еле слышно. Смотрит. Боится смотреть, но смотрит. Он знает ответ. Он знал все это время. — Его больше нет, — Такемичи уже обнимает Майки за колени, сидя на полу. — Похороны завтра. Ты придешь? Майки обессилено мотает головой. Дракен ловит его взгляд, видит его расширенные зрачки. Майки закрывает глаза, в последний раз крепко сжимает руку, и падает в руки Такемичи без сознания. У Дракена наконец перестает кружиться голова. И вокруг пропадает все. Больше нет комнаты. Нет рядом Майки. Нет всего. Нет Дракена. Нет ничего.

***

Дракен не становится призраком. Он не ходит за Майки по пятам, желая отомстить за свою смерть, не двигает предметы дома, чтобы свести с ума, не стонет под его окнами по ночам. Дракен вообще не стонет уже очень долгое время, при жизни было в последний раз. Дракен становится всем и ничем одновременно. Его нет нигде, он есть везде. Он не может что-то создавать, но он может все видеть. Загробный кинотеатр за человеческими жизнями. Но Дракен, естественно, следит только за одной. Майки и правда не пошел на его похороны. Не потому, что не захотел, а потому что в момент похорон в его крови циркулировал не только кислород, но и куча вколотых успокоительных каким-то доктором (вроде бы чей-то родитель из почти развалившихся Свастонов, Дракену поебать уже). По этой же причине Майки обошелся без истерики, без стенаний и самокопаний в первый месяц. Он лежал, смотрел в потолок и даже не плакал. В первые две недели Майки был как Дракен — он есть, и его нет, но немного по-другому. В это время Такемичи и Чифую пробрались в бывшую комнату Дракена, в которой уже многие вещи были разложены по коробкам. Хозяин борделя ударил Такемичи в нос, но потом, после тактических долгих уговоров, разрешил порыться в вещах Дракена. Там Чифую нашел тетрадь в клеточку с черной обложкой и крутыми наклейками из комиксов Мстителей, которые Дракен отобрал у какого-то школопендра давным-давно. Дракен, разумеется, эту тетрадку знал. Это было подобие личного дневника, куда он в первой половине страниц пытался писать стихи о своей любви к Эмме (на протяжении аж одного месяца!), а во второй половине вымещал всю злость и досаду на жизнь и ебучего Кисаки. Он не мог рассказать никому об этом, но выносить в одиночку — не вывозил. Чифую и Такемичи, светя на страницы желтой лампой из светильника без шапочки, читали признание Дракена, что никакой он не предатель. Лидер псов вышел на него сам и неожиданно. В качестве гостя он пробрался в комнату Дракена мимо хозяина борделя. Когда Дракен вернулся вечером с тусы Свастонов, увидел его — худощавого, болезного, гадкого, сидящего на его стуле с закинутыми ногами на стол. Дракен не был чистюлей, но не разуваться перед входом — неуважение. Несмотря на его неприятный, почти смертельный вид, Дракен чувствовал опасность, что-то было в его взгляде или осанке. Дракен плотно закрыл дверь. — Ты кто? Гость представился, сохраняя вежливость, а потом сразу перешел к угрозе: ему нужно подчинение Майки, иначе умрет он, его семья, его друзья, семьи его друзей. Дракен сначала на провокацию не повелся — мало ли на свете таких конченых кретинов, которые решают кого-то убить, например, Майки. Уже даже замахнулся, чтобы выгнать придурка из комнаты, предварительно его рожей протерев стол и пол, по которому он прошел в обуви, когда тот достал из кармана покоцанной кожаной куртки маленький пульт. — Это, — ухмыляясь, — пульт дальнего управления. Территория вокруг дома Майки заминирована. Как и вокруг домов оставшихся основателей вашей шайки. Вроде бы у вашего модника куча малолетних сестричек, да? Их жизнь сейчас зависит от тебя. — И почему я должен тебе верить? — Потому что ты уже мне веришь. Ты знаешь, кто я. И Дракен знал. Этот мудак не гнушался массовыми убийствами. Долбаный социопат, для которого цель превышает средства достижения. И Дракен верил. Топился в своей злости, ненавидел свое бессилие и верил. Он видел рыхлую землю во дворе Майки, на которую никто не обратил внимания. Он слышал слова младшей сестры Мицуи, что кто-то был ночью в их дворе. Он знал, что полиция подкуплена на его счет, что никто не поможет. Что ситуация безвыходная. — Если ты не сделаешь то, о чем я тебя попрошу, то из всех основателей останешься в живых один. Как думаешь, что подумают остальные? Как такой поступок воспримет ваша шайка? Спорим, все подумают, что Дракен всегда завидовал непобедимому Майки? Что ты всегда стоял в его тени и ждал подходящего момента, чтобы уничтожить. — Они возненавидят меня в обоих случаях. — Тонко подметил. Только вот что выберешь ты, чья жизнь тебе дороже? Такемичи после прочтения сидел со стеклянными глазами, его спина вздрагивала от поглаживаний Чифую. — Он спас всех, зная, что его не простят. — Он спас всех, — повторил Чифую, — зная, что спасает Свастонов, а не себя. — Вот что имел ввиду Майки тогда. — Мы не должны рассказывать ему об этом. Он не вынесет. — Да, он не вынесет. Он убил его. Убил на глазах у всех, Чифую, а потом жил с его галлюцинацией неделю! Мы должны помочь ему, иначе он сделает что-то с собой, — вскрикнул Такемичи. И через минуту хрипло добавил: — Я снова не смог никого спасти. Майки так ни о чем и не узнал, а тетрадь спрятал у себя Чифую. Если бы Майки выяснил, что убил Дракена зря — он бы сошел с ума. Такемичи это уже видел. Он не смог спасти Дракена, это его очередной проеб, очередная проваленная попытка спасти всех, включая себя. Майки приходил в себя плохо. Он не обошелся без тихих и громких истерик, без ран на руках и ногах от стен и мебели, которые он избивал в попытках сделать больнее себе. Майки проживал этот момент со слезами и царапинами от карманного ножа на бледной тонкой коже. Ему было плохо, ему было больно, ему было невыносимо. Он хотел понять, он не мог понять. Он не хотел пускать к себе никого, но было опасно оставаться одному. Дракен видел все. Дракен был рядом, но Майки его уже не видел. Только редкими ночами появлялись очертания на краю кровати, что больше было похоже на сон или его галлюциногенную прелюдию.