Праведник

Столица погрязла во мраке. Казалось, что даже шёпот походит на крик. Всё умерло, всё избавилось от своей красоты, всё лишилось цвета и жизни. Нет ничего, что бы не потускнело или не окрасилось во мрак. Хаос. Леденящий душу страх. Пара звериных глаз, без устали смотрящие на кровавое зарево. Руки, которые меч не отпускают и только кровавые ванны принимают. Лицо, что пропитано чужим, гнилым страхом и ничтожностью. Тело, что купается в чужой боли и скорби. Ноги, что ходят по земле и наполняют её кровавыми следами. Ноздри, что больше не ощущают успокаивающего и пленяющего запаха. Он смог умыться в чужой крови, пытаясь заглушить вой собственного зверя, но не смог по-настоящему избавиться от этого бремени. Чонгук зарывается в мокрую глину пальцами и издаёт истошный вой, крик, что разносится в каждый уголок столицы. Его боль, которую никто не сможет усмирить, никто не сможет её притупить, льётся из него обильным потоком. Его лишили сегодня жизни. Хотя он лишался её дважды: когда полюбил и когда потерял. Душу рвёт на части, Монстр, которого омега почти усмирил, встрепенулся и плечи расправил. Но сейчас альфе не до него. Сейчас душа скорбит, сейчас, стоя под дождём, позволяя ему падать на лицо и стекать вниз, покрывая своим горем. Природа бушует, потому что солнце забрали, забрали того, кто своим присутствием озарял весь мир, тот, кто своей улыбкой сразил не одно сердце, тот, кто сейчас покоится под уровнем глины и песка и тихо бродит по ещё неизвестному ему миру. Чимин решил поспать, он немного устал, поэтому, без предупреждения, решается на этот шаг, не предупредив о внезапной игре. Дыра, которая сейчас растёт в Чонгуке, только это крошечное существо могло залатать, а сейчас там ветер, вой и скрежет когтей. Чонгук сжимает челюсть, бьёт кулаком по земле, получая грязные брызги на свою одежду. Он не хочет вставать, хочет смотреть на этот скромный гроб всю свою жизнь, быть рядом и снова прикоснуться к Чимину. Больно. Очень больно, когда умирает близкий человек. Больно, когда это происходит на твоих глазах. Больно, когда не можешь отпустить, потому что тот вгрызся в каждый клочок твоего тела, слегка покусывает и невинными глазками смотрит снизу вверх. Чонгука душит. Душит реальность и осознание того, что он лишился самого дорого, самого ценного, что есть в его жизни. Его личный чёрт, который погиб из-за совершения великого. Никто, никто не сможет помочь унять Чонгуку его боль. Ни братья, ни папа, потому что знают, что ему не помочь. Только он, тот, кто сейчас лежит под землей, тот, кто смерти в лицо не знал и никогда о ней не задумывался, смог бы помочь. Но его нет. Нет ничего, что могло бы его вернуть, нет жизни, нет солнца, нет смысла, чтобы дальше смотреть на горящие звёзды. Нет омеги, который улыбался каждой вкусной булочке, уплетал орешки и с набитым ртом целовал альфу. Нет того, кто вернул его, Чонгука, с того света. Нет того, кто родил ему прелестных, но уже ненавистных сердцу детей. От него остался лишь запах на кровати, которую альфа запрещает убирать, потому что питается этим запахом, который скоро перестанет слышаться, но таким родным теплом обдаёт. Боль не пройдёт, она даже не притупится, потому что теряя то, что мы желаем больше всего, мы терпим поражение и мысленно вырываем себе могилу. У Чонгука было много целей, желаний, он все их исполнил и теперь славится великим, но что он такое без своего чёрта. Где ему искать выход, если святой чёрт ему не поможет и не излучит больше своей домашней улыбки? Что делать, если путь, по которому ты столько лет шёл, оборвался из-за того, кого полюбил так внезапно и сильно. Чонгук ненавидит себя за свои зверства, которые приносил омеге, ненавидит за ту боль, что причинял столько месяцев, ненавидит себя, что раньше не понял, как такое драгоценное сокровище может угаснуть и уйти от него. Оно никогда не потеряет своей силы, блеск сойдёт, краска слезет, но душа останется. А она была у Чимина огромной, размеров во всю планету, но принадлежала она лишь одному человеку. Тому, кто сейчас сидит и громко кричит и просит омегу вернуться. Но что такое слова перед той, кто забирает жизни и наслаждается чужим горем. Она забрала то, без чего Чонгук и дышать не может, она забрала частичку Чонгука, его душу, сердце, жизнь. Теперь он живой мертвец, который лишь будет строить жалкую иллюзию жизни. Он умер. Умер в том саду, где на его руках его омега последний раз улыбнулся и сомкнул глаза. В них читался страх, не желание умирать, а продолжать свой путь, в них читалась боль за близких, в них была любовь, которую Чонгук последний рассмотрел в этой бездне. Чонгук плачет в первый раз своей жизни, а дождь помогает ему это скрыть. Он подносит к своему лицу измазанные руки и зарывается ими в волосы, продолжая отчаянно кричать и звать омегу. Всем, до кого дошёл вой Чона, то есть все жители империи и не только, страшатся подобного, потому что некто главный, первый среди грехов, тот, кого не иначе, как кровавый, не нарекают, утопает в скорби. Никто не решится подойти и помочь, потому что… потому что в чём помочь?! Где найти средство, чтобы оживить человека, где есть средство, которое поможет чувства вырвать, где тот, кто сможет это сделать? Был такой один, но сейчас он покоится навеки в земле и больше никогда не покажется миру. Чонгука трясёт и он теряет контроль над собственными эмоциями и, смотря на небо, кричит: — Ты забрал его у меня за мои грехи, за мои поступки. Ты жесток по отношению к святым. Ты лишаешь всех того, кого они любят. Запомни, что я тебя не прощу, ты вырвал моё сердце и похоронил здесь, — Чонгук тычет пальцем в свежую могилу. Он не хочет пышных похорон, красивой усыпальницы. Чёрт не любил роскошь, но Чонгук не может не добавить её. Это же чёрт его сердца, тот достоин большего. Поэтому он обязательно выстроен красивую усыпальницу для них двоих, которая будет видна не всем, возле которой будет цвести розовый сад и витать спокойствие и тишина. Только близким вход будет открыт, но и им Чонгук запретит туда заходить, потому что только он может лежать со своим сердцем. — Здесь покоится моя душа, вся моя жизнь. Ты не наказал меня, ты мог это сделать, но ты забираешь самое родное и близкое. Я ненавижу тебя. В моей сущности греха виноват лишь ты сам, ты сделал меня таким, но он… — он сидит на коленях и рукой проводит по земле, беря её в кулак и сжимая. — Он смог поменять меня, но ты забрал его, чтобы я вновь процветал в своей Гордыне. Если ты так этого хочешь, то я, Чон Чонгук, клянусь, я заставлю тебя пожалеть о этом. Чонгук встаёт и ещё раз бросает взгляд на могилу своего омеги. Он клянётся, что не отпустит руки, что не станет проливать кровь невинных, но также он клянётся, что всё смешает в землёй и глиной, чтобы каждый клочок мира знал, что он скорбит. Он подходит к Юсуфу и кладёт свою руку на его плечо: — Юсуф, временно делами государства занимаешься ты. Мне нужно время, — и он уходит. Его никто не остановит и не удержит, потому что все они не Чимин. Альфа проходит через ворота и смотрит по сторонам. Вспоминает. Зимой Чимин кидал и зарывал его в снег. С того дерева он свалился на альфу, а после долго и страстно целовал. Пройдя дальше, во внутрь дворца, Чонгук не слышит звон и хохот омег. Повсюду немое молчание. Никто не смеет нарушить его своими речами. Омеги понимают, что сейчас их господин скорбит и к нему лучше не подходить и держать дистанцию. Чонгук поднимает голову на второй этаж и видит ту комнату, где когда-то жил его комочек. Он идёт туда, чтобы ещё раз посмотреть. Он в несколько шагов оказывается у двери, а после открывает её. Запах его мальчика, повсюду присутствие омеги. Его вещи разбросаны в разные стороны, книги лежат у окна, скрипка, на которой альфа слышал только грустный мотив, расстроилась. Её струны порвались, но метка Чимина осталась. Его мальчик знал латынь, поэтому и написал на ней им. Чонгук откладывает вещь и садится на кровать. Омега хоть и поселился в покоях Чонгука, но его маленькая комнатка ему всегда нравилась. Здесь всё осталось нетронутым, всё так, как было при нём. Чонгук достаёт из кармашка чёрный платок, где его инициалы. Он так его и не вернул, у себя хранил, а Чимину сказал, что потерял, на что омега сильно обиделся, но после выкрал ещё кучу платков Чонгука и в каждом поселил свой запах. Альфа хранит его катану, теперь только ей головы рубит, а кинжал с чёртом положил, чтобы защищал себя и никому в обиду не давал. Теперь эта комната — памятное место для него, теперь альфа хочет остаться здесь и ещё прожить несколько дней духом омеги. Он прикрывает глаза и вдыхает полной грудью запах шоколада с нотками ореха. Чонгук сидит на своей террасе и устало теребит кубок с недопитым вином, которое переливается из стороны в сторону. Перед ним на покрывале и среди моря подушек сидит маленький четырёхлетний Кай, который неплохо подрос. Растя, он всё больше походит на Чонгука. Непослушные волосы, который торчат в разные стороны, спокойный и местами леденящий характер. Бездна чёрных глаз становится самой родной. Чонгук треплет сына по макушке и, наклонившись, бережно целует. Рядом сидит четырёхлетний Саул, на которого Чонгук не может взглянуть лишний раз, потому что перед ним возникает его образ. Он вобрал в себя образ Чимина, а особенно эти глаза, которые альфа приказал вырывать в первые дни. Четыре года назад было тяжело справиться с желанием умертвить этих детей. Чонгук даже указ приготовил, чтобы от тех немедленно избавились, потому что «эти ублюдки испортили жизнь омеге». Но его смогли остановить, переубедили, сказали, что в них не только кровь альфы, но и омеги, кровь Чимина, которая так дорога и ценна для Чонгука. И он помиловал, не стал убивать, но обрёк их на целый год своей опалы. Он не интересовался их воспитанием, не думал, как о них заботятся, потому что сам прибывал в скорби и вечных муках. Практически оставил свою империю, постоянно сидел часами на террасе и пил вино, вкуса которого даже не ощущал, просто хотел забыться, приглушить рвущийся ком, но не мог, потому что никогда не пьянел и оставался свеж рассудком. Перед глазами долгое время стоял один образ. Улыбающийся и любящий только его. Личный чёрт его сердца. Он не смог его отпустить, он не смог смириться с россказнями судьбы. Он проливал кровь, развязывал новые войны и выигрывал каждую, но легче не становилось. Он чувствовал его присутствие, но не мог прикоснуться, прижать к себе и зарыться в небесную макушку носом. Он постоянно приходит к нему во сне, разговаривает и смеётся. А Чонгуку ещё больнее от этого. Последний раз ему снился поистине странный сон, после этого альфа его не видит. Чонгук открывает глаза, но его не ослепляет светлота, что была у брата. Нет, повсюду царит покой. Кое-где щебечут птички, трава продолжает также зеленеть. А прекрасный весенний сад распустил свои лучшие бутоны. Среди всей это пленящей красоты не хватает одного элемента, но и он вскоре начинает появляться. Чонгук возлюбил зелёный цвет и после смерти. Цвет его омеги, что стоит и пальчиками листочки перебирает. Он встаёт и начинает подходить к Чимину, который так занят работой. Он отрезает ненужные листья, поливает и рыхлит землю. Лёгкая улыбка касается его губ и мгновенно посылает своё тепло. Чонгук ближе подходит и садится рядом. — Красный, — указывает омега маленькими ножничками на кафтан альфы, — значит, кто-то умер. — Я, — еле слышно произносит тот. Чимин откладывает свои инструменты и устремляет свой взор на альфу. Красивый красный кафтан, что так идеально на нём смотрится. Широкий кожаный пояс подчёркивает его стройность. Удобно сидящий каис добавляет своей нотки приветливости. — Значит, ты пришёл ко мне, чтобы мы продолжили путь вместе? — интересуется омега. Чонгук тупым взглядом смотрит на него и не понимает. — Чонгук, путь смерти. Ведь я специально ждал тебя, ибо одному страшно было на него вступать. — Чертёнок, — тянется к его лицу Чонгук, но Чимин мгновенно встаёт и подаёт свою руку сидящему. — Иногда в нашем мире, — начинает Чимин и куда-то ведёт альфу под руку, — человек чувствует себя в оковах, в темнице. И только смерть может разрушить эти оковы. Мне жалко тех, кто остаётся жить. Им остаётся всю жизнь провести в печали и горе, не зная покоя… Но мы, Чонгук, мы вместе обретём этот покой, — эти слова уже где-то были произнесены, омега треплет Чона по макушке, а после слегка касается его плеча, крича: — Ты ни за что не догонишь меня, индюк. Нормального сна тот больше не видит, его мучают ночные кошмары и одолевает боль в груди, он потерял смысл жить дальше, но обрёл новый. Обрёл его в детях. Странно, что Чонгук их поначалу ненавидел, пытался умертвить, но они сами нашли к нему дорогу. В одну из сонных ночей, когда Чонгук вновь сидел на террасе и пил до рассвета, к нему пришли и сообщили, что один из двойняшек заболел и не переставая плачет. Все думали, что это хоть как-то подействует на бурю, что разразилась в Чонгуке, но ошиблись. Он сказал, что ему нет дела до чужих болезней, но когда сообщили, что заболел именно малыш Саул, то что-то в Чоне кольнуло. Его маленькая копия больна. Чонгук уже думает, что это знак, что пора ему заняться собственными детьми, а не бежать и оставлять их другим. Он просит принести двоих в его покои, он займётся ими лично, хотя не ведает, как можно помочь. Но больше, чем отцовская забота, им не требовалась. Саулу сразу же лучше становится, когда крепкие руки к груди прижали и успокаивающе по головке гладить начали. Отличился Кай, который не издал ни единого писка, и у Чонгука определенно родился любимчик. Маленький омежка, но со стойкой душой. С тех пор альфа волей-неволей, но привязался к детям. Он расспрашивал о их самочувствии, интересовался о их успехах и прочих мелочах. В конце концов он поселил их на время в своих покоях, чтобы те постоянно были под присмотром и его чутким контролем. Ему нравилось после тяжёлого дня приходить и знать, что его ждут и хотят поиграть. Маленький омега давал отцу деревянные фигурки, чтобы тот помогал строить. Чонгук садился рядом с ним и следил за работой маленьких пальчиков. Помогал в случае поломки и целовал в носик, когда что-то не выходило. Кай не отлипал от отца, постоянно рассказывал свои истории и засыпал только в его объятиях и лёгкого поцелуя в висок. Саул не пытался впиться в доверие к отцу, будто понимал его ненависть к себе, очень неоправданную. При Чонгуке он старался молчать, никогда не обнимал его и коротко отвечал. В таком маленькой разуме родилось сомнение по поводу любви отца к нему. А Чонгук ничего не мог с собой поделать, ибо только посмотрит на него, то сразу в ярость впадает, под которую малыш и попадает. Не может он его видеть, потому что его только и зрит в нём. Сейчас альфа отдыхает со своими детьми, они спокойно играют, пока он на них смотрит и пьёт уже второй кубок вина. Он не сразу замечает, что у детей возникает перепалка. — Саул, — канючит Кай и губки дует, — так нечестно, я так эту башенку долго строил. — Я не хотел, прости, — сразу же извиняется маленький альфа и пытается исправить небольшую поломку, которую сделал. Он не хочет, чтобы Кай плакал при отце, потому что достанется ему по полной. И так отец его недолюбливает, а тут брат заплакал, что чревато последствиями. Закончив с постройкой, Саул возвращается к своим играм, садясь спиной к Чонгуку. Тот до боли в пальцах сжал кубок и сам не понимает приступ своей внезапной ярости. Небесная макушка сводит с ума. — Папочка, — отрывает от пристального взгляда голос Кая, Чон сразу смягчается и разглаживает образовавшиеся складки на лбу. Он отставляет своё вино, приветливо улыбается сыну и тянет к нему руки, чтобы усадить на своих коленях. Кай сразу же подрывается с места и тонет в объятиях отца. Саул даже ухом не повёл, потому что нежности он к себе никогда не дождётся, поэтому продолжает играть с деревянной лошадкой, представляя себя на этом коне и свои блестящие победы. — Чего ты хочешь, бельчонок? — Чонгук так его называет от неизбежной любви к орехам. Даже здесь Чимин смог напомнить о себе, но на это альфа не обращает внимание, ему наоборот приятно его так называть и видеть такую любовь к орехам. — Я хочу погулять, — омега обнимает отца за шею и душит в своё хватке. Чонгук поглаживает его по спинке и отвечает спокойными тоном: — Завтра обязательно сходим и погуляем, — альфа оставляет лёгкий поцелуй на виске Кая и поглаживает его тёмные волосы, из-за чего тот зажмуривает глаза, а после, как отец закончил его «причёсывать», расставляет руки широко-широко и падает с новой порцией объятий. Ходячий лучик света. — И Саула возьмём, — мурлычет в шею ребёнок, из-за чего пальцы Чонгука перестают его поглаживать. Он отрывает от себя Кая и заглядывает в свои глаза. — Нет, у него занятия, — маленький альфа тяжело вздыхает. Его никогда не берут на прогулку, постоянно гуляет либо с Баджи, либо с Юсуфом или братом, но под чётким контролем. Но с отцом ни одной прогулки ещё не совершал. Альфа слышит обречённый выдох сына, и это означает конец его терпению. — Саул, подойти сюда, — тот откладывает в сторону свои игрушки и подходит к софе, на которой сидел его отец с братом. Он даже глаз не поднимает. Чонгук берёт его за подбородок, заставляя на себя смотреть. — Ты чем-то недоволен? — сквозь стиснутые зубы спрашивает альфа. Саул отрицательно качает головой. — Ответь мне, если у тебя есть язык, — мальчишка сдаётся и произносит, не отводя взгляда от разъярённого отца. — Нет, отец, — он готов расплакаться, но привык терпеть, не показывать своей слабости, лучше потом в подушку, пока никто не видит, пока брат спит, пока повсюду тишина, изредка прерываемая его всхлипами. — Вот и славно, впредь будь добр так не вздыхать, будто я тиран, который держит тебя взаперти. Уйди с глаз моих, — Чонгук небрежно откидывает свою руку от лица Саула и обращается к лучистому Каю. Маленький альфа, ничего не сказав, садится на своё место и продолжает играть. — Я тебе сказал уйти, если ты не ценишь, что я тебе даю. — Папочка, — пытается спасти брата Кай. Он привык к внезапным приступам гнева отца, поэтому обычно брата выручает. Он сильно любит и одного, и второго, поэтому просто не выносит их ссор. — Но ведь я ничего не сказал, — всё-таки вступает в перепалку Саул и с глазами, полных слёз, смотрит на отца. — Я ничего не сделал, — кричит на него сын, на что Чонгук лишь хмыкает. Он снимает с себя Кая и сажает на своё место. Омеге боязно за брата, поэтому он спешно слезает и вцепляется в ногу отца, который был очень разозлён на Саула. — Кай… — Папочка, пожалуйста, не надо… — начинает хныкать омега. Его слёзы — спасение для брата, потому что Чонгук не мог вынести их. И это работает вновь. Альфа утирает слёзки сына большим пальцем и берёт на руки, чтобы тот больше не плакал. Омега утыкается носом в шею отца и ручками обвивает ту, мысленно благодаря себя, что брат в опалу не попал. — Посиди и подумать, что ты такое и чем мне обязан, Саул, — плюёт в лицо разбитому сыну альфа и уходит. Саул отставляет свои игрушки и смотрит на свои ладошки, на которые сразу же полились слёзы. Ему обидно, что не может получить такого же тепла, как Кай. Не хочет ссориться с отцом, хочет тоже с ним поиграть, но тщетно. Его для отца будто нет. А если и есть, то только и говорит, что упрёки. Брат снова его спас. Но ведь это не может продолжаться постоянно.

***

Юнги тяжело перенёс весть о смерти своего друга. Он страдал от мук из-за альфы, а теперь к нему добавилась новость о кончине Чимина. Поверить в такое невозможно, потому что вот, он держит недавние письма Чимина и читает о его счастливой жизни, он рассказывает, что ребёнок его безумно беспокоит, что Чонгук иногда пропадает, но всегда старается это компенсировать. Он долго не мог это принять, в душе ужасно саднило. Хосок пытался успокоить омегу, но тот любое его касание опровергал, только у сына находил покой. Сидел с ним часами и плакал, пока тот игрался. Селин понимает, что у папы что-то случилось, что лучше не плакать сегодня и не беспокоить. Его малыш умнее своего родителя. Наверное, месяц Юнги прибывал в прострации, снова перестал есть, заметно своё здоровье ухудшил, задумчив стал и всё своё время ребёнку уделял, пытаясь как можно меньше пересекаться с альфой, который доставлял дискомфорт. Юнги изредко теперь плачет в подушку, вспоминая друга, их первую встречу и постоянные посиделки. Он восхищается Чимином ещё больше, не понимая отчего. Он теперь осознаёт, что больше никогда с ним не увидится, не сможет поздравить его с рождением двойняшек. Об их появлении рассказал Хосок, который получил письмо из столицы. Омега вновь впал с пустоту, ему казалось, что у него почти ничего не осталось, что судьба забирает у него всё и вся. Его друг был ни в чём не повинен, но его забрала чёрная тень. Теперь Юнги думает о смерти каждый день. Селин не приносил много хлопот, пока не начал выскальзывать из-под надзора Юнги. Он точная копия отца. Вечно куда-то пытается убежать, находит неприятности, обязательно на дню два раза коленки расшибёт, но не заплачет от боли, а от того, что одежду замарал, а пачкал он её и то больше, чем два раза. Юнги безумно с ним уставал, но хоть таким образом мог отвлечься от других хлопот. Хосок в сыне души не чает, как и Селин. Он готов империю продать, но только бы отец уделил ему своё время и поиграл. Маленький альфа всегда гордо делится своими достижениями перед Хосоком, а тот одобрительно кивает и хвалит малыша, отчего тот начинает светиться ещё больше и работать усерднее, хочет показать отцу, что чего-то стоит. Сейчас Юнги пытается догнать мальчишку, который никак не хочет идти на занятия и пытается к отцу пробраться на важное заседание, как бы Юнги не объяснял, что отец занят, но у него не вышло. Тогда омега пошёл на хитрость и сказал, что они могут прогуляться по саду, куда обязательно заглянет Хосок. Альфа сразу встрепенулся и уже тащит папу за собой, чтобы скорее дождаться отца. Юнги облегчённо выдыхает, что они не помешали заседанию, а то этот сорванец как-то раз ворвался в зал, за что получил выговор, зато он познакомился с послами другой страны. Они доходят, а вернее добегают до сада, где Селин сразу же находит свой любимый пока деревянный меч, но альфа точно уверен, что отец скоро подарит ему настоящий. Если это случится, то Юнги точно поседеет. Он устало выдыхает и садится на скамейку в беседке, где слуги сразу же приносят ему любимый сок, омега их благодарит и наблюдает за действиями сына. Маленький воин, который борется с вымышленным врагом. Но он смог привлечь в свою игру стражу, которая с удовольствием оказывает малышку сопротивление и шуточно дерётся. Юнги не может не улыбаться видя эту картину, такой маленький, а уже пытается победу у взрослого вырвать. Точно не одну страну ещё завоюет, по победам отца своего превзойдёт. — Папа, — кричит Юнги тот в беседку. — Смотри, я их победил, — радостно восклицает альфа, когда под ним склонили головы двое стражников. — Мой сын пошёл по головам, — оба сразу оборачиваются. Юнги даже привстал, чтобы лучше видеть сказавшего. Хосок, широко улыбаясь и расставляя руки в стороны, идёт к сыну. Тот, наверное, пришёл сразу после заседания, потому что не переоделся. На нём как всегда, неизменная чёрная одежда, только ремешки блестят на солнце, а в остальном альфа себе не изменяет. Он подхватывает на руки сына и крепко удерживает, слушая, как тот быстро начинает рассказывать что-то. Хосок ему тепло улыбается и в лоб целует, потрепав также по золотистым прядкам. — Я так хотел тебя увидеть, — бормочет Селин и набрасывается на шею отца с объятиями. — Папа не хотел к тебе пускать, — сразу выдаёт альфа, ничуть не стыдясь, что выдал родного папу. Юнги неторопливо подходит к своим альфам и скрещивает руки на груди. — Правильно сделал, потому что я был занят, — отвечает Хосок, кинув на Юнги один из своих тёплых взглядов, но тот не удосужился ответить тем же. — Ну, это просто потому, что ты любишь папу, поэтому и защищаешь, — пытается оправдаться ребёнок и слезает с рук отца, вставая на землю и сразу беря Хосока за грубую и широкую ладонь, утаскивает. — Люблю, — проговаривает Хосок, когда сын всучивает ему в руки один из игрушечных мечей. На этом слове щёки Юнги произвольно вспыхнули, поэтому он попытался увести или спрятать хоть как-то свой взгляд, но от взгляда Змея ничто не уйдёт. Он приподнимает уголки губ, когда видит неловкость мужа. Он так бы и продолжил смотреть на него, но настойчивый ребёнок не даёт это сделать. — На, давай тренироваться, — бубнит Селин и всё-таки заставляет ладонь отца сжать меч. Он победно вскрикивает. — Селин, тебе надо идти на занятия, — Хосок выносит смертный приговор и видит грусть в глазах ребёнка. Тот так долго его ждал, чтобы поиграть, а теперь должен идти учиться. Не так себе Селин встречу с отцом представлял. — Ну, отец, — пытается предпринять попытки альфа, но Хосок кроток и строг в таких планах. Он опускается на корточки, чтобы заглянуть Селину в глаза, который их в пол опустил и чуть ли не плачет, потому что до безумия жаждет с отцом поиграть. — Селин, — тихонько гладит его по волосам альфа, — тебе надо учиться, а потренироваться мы с тобой ещё успеем. Давай, если ты покажешь отличный результат в учебе, то я целую неделю рано утром, — он специально делает акцент на слове «рано», — и вечером буду с тобой тренироваться, — глаза альфы вспыхивают, и он воспрял духом. Сразу же бросается на шею к отцу и оставляет неряшливый поцелуй. Воодушевившись, ребёнок, не забыв упасть на траву, убегает скорее на занятия, оставляя родителей одних. Юнги было пошёл следом, но рука Хосока его остановила. — Давай немного прогуляемся, — утверждает тот, поэтому Юнги приходится согласиться. Нет сил дерзить ему, поэтому идёт следом за альфой, который уводит его в глубь сада. Обычно, когда они гуляли вдвоём, то Юнги примыкал к руке Хосока и не смел её отпускать, они переплетали пальцы, и Хосок, оставив лёгкий поцелуй на губах омеги, вёл его по своему маршруту. Но сейчас всё иное. Они идут так, словно два незнакомых друг друга человека. Хосок завёл руки за спину, а Юнги, сорвав веточку, теребит её в руках. Они проходят по разным тропинкам, оказываются в тех местах, где когда-то были раньше. Юнги вспоминает, что где-то здесь Хосок его прижал к дереву и напористо стал целовать. А Юнги, который тогда не знал, что делать и как себя вести, рассмеялся в поцелуй, чем довёл возбуждённого альфу. От этих воспоминаний Юнги начинает широко улыбаться, а Хосоку это в усладу, ему приятно видеть, что хоть раз, но омега при нём улыбнулся, ведь обычно только хмурится и почти никакой эмоции не выдаёт. Ему хочется взять его за руку и в свою вложить, пару раз решался, но не получалось, но сейчас, уже не боясь, аккуратно касается чужой руки, которая от неожиданности дёргается. Юнги прижимает её к груди и обеспокоенно на мужа смотрит. — Прости, — сразу же извиняется Хосок. Юнги больше не позволяет до себя докоснуться, Хосок пробовал, но все попытки заканчивались слёзами омеги, поэтому он оставил эту затею, а сейчас понадеялся, что всё ещё не потеряно. Юнги испуганно смотрит на него и отходит на несколько шагов в сторону. Он не рад, что согласился на эту прогулку, но он продолжает её. Идёт впереди альфы, прижав обе руки к груди, неспеша покачиваясь из стороны в сторону, будто успокаивая себя. На улице тепло, летняя приятная пора, лучи солнца ласкают лицо, а океан запаха заставляет глаза прикрыть и вздохнуть полной грудью. И Хосок не выдерживает, потому что видеть солнечного ангела перед собой просто невыносимо, когда он зарывается пальчиками в свои прядки, то контроля больше не существует. Хосок подбегает к омеге со спины и подхватывает его на руки, развернув к себе лицом. Юнги от неожиданности начинает кричать, а потом просит альфу отпустить себя. Хосок так и делает, но только не даёт тому опомниться, как обхватывает его лицо руками и примыкает к губам. Уже столько лет их не пробовал, сколько дней, сколько месяцев о них грезил и наконец-то дорвался, получил. Те ничуть не изменились, всё такие же сладкие и сочные. Хосок целует не больно, без напора, без ярости, он просто соскучился, его Змей захотел испробовать далеко не крови, а приятных, нежный губ. Юнги сначала стал сопротивляться, а потом обмяк в чужих руках. Он расположил руки на плечах альфы и начал ему слабо отвечать, по глазам потекли слёзы, которые Хосок быстро убрал большими пальцами. Омега не поймёт отчего те полились: то ли от горести, то ли от счастья, что к нему прикоснулся его альфа. Хосок пытается пробраться дальше, пытается внюхаться и получить любимый запах, но не чувствует его, потому Юнги избавился от него, он избавил себя и от пыток течек, потому что не мог представить, что альфа хоть ещё раз к нему прикоснётся. Избавил себя от мук, но обрёл ещё большие. Юнги прикрывает глаза и сам себя ненавидит, когда начинает стонать в рот Хосоку. Нельзя. Невозможно. Запрет. Омега сильно сжимает чужие плечи и, приложив всю силу, которая только у него была, отталкивает от себя Хосока, который только во вкус вошёл и начал желанные губы смаковать. Омега тяжело дышит и заплаканные глаза на альфу поднимает. — Юнги, — шепчет тот, но Юнги барьер в виде рук выставляет и не даёт подойти. Он вновь отталкивает альфу от себя и срывается с места, на ходу вытирая поток слёз. Хосок упирается лбом о рядом стоящее дерево и пару раз ударяет по нему рукой так, что сразу костяшки в кровь сбил, тёплая струйка большим потоком полилась и окрасила зелёную траву в свой привычный, алый цвет. Он рубит и рубит цепи с омегой. Слишком давит, многого требует. Время. Им нужно время, но альфа не может ждать столько, когда его жизнь на границе смерти. Каждый день по лезвию ходит, каждый день молится, чтобы Юнги первый с ним заговорил или улыбкой одарил. Знает, что виноват, но его судьба уже наказала достойно, он хочет хотя бы перед смертью быть мил омеге. Подождёт. Ещё подождёт. Целыми веками будет ждать. С небес спустит его и ждать будет. Ад весь разгромит, но дойдёт до него. Время — вещь сложная, его постоянно не хватает, а сказать и сделать надо много.

***

Джин пытался не показывать своего подавленного состояния, ему также было тяжело принять известие о смерти друга. Он бы ни за что не подумал, что так скоро тот их покинет. Он знал, что рано или поздно это случится, но не так быстро и неожиданно. Омега пустил одну единственную слезу в память о своём друге, ибо больше себе не позволял не из-за того, что жесток или гнил, а просто потому, что Чимин не достоин слёз, в Джине живёт память о нём, а слезами того не воскресишь, поэтому он мысленно, во снах или в размышлениях вспоминал Чимина, который стал ему другом, для которого стало нарицательным слово «проблема», он навсегда запомнит вечно энергичного и жизнерадостного омегу, ни за что не забудет его буйный нрав и колючую натуру. Омега поселился прямо там, где сердце, говорят. Долго унывать не позволял и Намджун, который окутал его своей заботой. Он вздумал представиться Ену его отцом, из-за чего у Джина волосы на голове зашевелились, он был готов ко всему, но не к такому повороту. Но Намджун разрушил все представления Джина, тот с особых трепетом относился к маленькому омеге, дарил ему много любви и постоянно учил чему-то новому, не думая, что это ребёнок врага. Как-то альфа сказал, что ему всё равно, чья кровь в нём течет, но это его ребёнок, которого он будет любить, словно своего. И омега проиграл, позволил Намджуну сделать это. Страшно представить, что будет, когда Ен подрастёт и узнает, кто на самом деле является его отцом. Тогда Намджун будет распутывать этот клубок самостоятельно, потому что Джин был изначало против такой игры. Сейчас у пары два ребёнка, которыми Намджун также наслаждается. Он заставил омегу изрядно попотеть. Первенцем Намджун был доволен, родился альфа, которого тот назвал Асмодеем, потому что так бы больше походило его сущности. Сейчас маленькому альфе уже три года. Он быстро растёт и не заставляет своих родителей лишний раз нервничать. Внешность тот тоже не обделён, у него карие большие глаза, такие же светлые волосы, которые непослушные и в разные стороны торчат. Это передаётся по наследству династии Чон. Он иногда на себя беду кличет, коленки расшибает, а Намджун только и рад, потому что альфе и не ушибиться, странно и непривычно. Другое дело обстояло с Велиалом. Ему только пять месяцев, но заставляет своих родителей напрячься, те забыли, что такое сон с ним и покой. Тот постоянно кричит, а как только завидит злого отца, то сразу замолкает, будто специально изводит. Вот и сейчас Намджун лежит с ним на кровати и взгляда не отводит. Малыш хватает его за нос и начинает больно сжимать. — Разбойник, мне вообще-то больно, — в шутку обижается на него альфа, получая довольный писк и подрагивание руками и ногами. Ребёнку нравится резвиться рядом с отцом, потому что до жути у него забавный. В комнату входит уставший Джин и замечает эту картину. Намджун выпучивает глаза и внимательно смотрит на чужие. Омега обеспокоенно смотрит то на мужа, то на сына, совершенно не понимая, что с теми не так. — Намджун, — зовёт мужа Джин, но в ответ получает указательный палец в знак молчания. Джина это возмущает. — Эй, что случилось. Почему к нашему ребёнку пристал? — Молчи, омега, мы в гляделки играем, — полным голоса твёрдости произносит Намджун. А Джин так и обмер. — Намджун, ему пять месяцев. — Ха, он проиграл, — кричит альфа и пальцем указывает на сына. Джин бьёт себя по лбу и поверить не может, что этот взрослый альфа может быть таким ребёнком. Намджун довольно улыбается и встаёт с кровати, чтобы утянуть в свой поцелуй мужа. Джин обречённо выдыхает и идёт навстречу к альфе, чтобы обвить шею руками и утонуть в коротком, но сам страстном поцелуе. Намджун нарочно становится спиной к лежащему на кровати сыну, чтобы тот ничего не видел лишний раз. Хотя, учитывая их бурные ночи и тонкий голосок Джина, то все уже всё давно слышали и видели. Омега улыбается в поцелуй и мычит от внезапного укуса в нижнюю губу. Джин отпрял от поцелуя и садится на кровать, проводя пальчиком по груди ребёнка. Омега целует каждый пальчик сына, когда вдруг на него сверху обрушивается чужая детская хватка. — Асмодей, — улыбается Джин. Даже не услышал, как тот вошёл. Намджун спешно его перехватывает, чтобы другого ребёнка не ушиб и на свои плечи сажает, вставая рядом с кроватью. Асмодей впивается своими маленькими пальчиками в волосы отца и сильно их сжимает, заставляя Намджуна невольно шикнуть. — Ты вырвешь все волосы отцу, — строго говорит ему Джин, и тогда ребёнок хватку расслабляет, канюча и бухтя. — Отец, а мы с тобой в мастерскую сходим? — Куда? — спрашивает Джин, беря в руки Валиала и переводя взгляд то от мужа к сыну, то от сына к мужу. — Ну обещался я его сводить в литейную мастерскую, — объясняет Намджун, разводя свои руки и руки сына в стороны. — Ба, да что вы там оба забыли? — Ну я могу сводить его в публичный дом, — провоцируя Джина, бормочет Намджун, видя, что довёл мужа. — Па, а это что? — опускает своё лицо Асмодей и в глаза отцу смотрит. Тот кусает его за нос, получая бухтения. — Это очень плохое место, сынок. Там только и быть твоему отцу, — выносит приговор альфе Джин. Он укачивает в руках маленького омегу и нежно целуя того в лоб, расстегнув верхние пуговицы рубашки. — А места, где бывает моей отец, самые лучшие, значит, я пойду туда, — гордо заявляет Асмодей и защищает отца. — Намджун, — шипит омега на своего мужа и укладывает сына в колыбельную, накрыв его одеяльцем и погладив животик. — Сынок, это не лучший разговор, поэтому лучше про это в присутствии папы не говорить, — альфа снимает со своим плеч Асмодея и, пару раз поцеловав в носик, укладывает на их с Джином кровать. Тот зарывается под одеяло и смиренно ждёт своих родителей. — К себе, живо, — командует Джин и достаёт сына из-под одеяла, отдавая слугам. — Завтра обо всём, Асмодей, завтра. Джин победно выдыхает и берёт Намджуна под руку. Они выходят на террасу, где сразу же Намджун сцепляет свои руки на чужом животе и утыкается в макушку носом, пропуская через себя самое лучшее вино, которое только когда-то пил. Разум от этого пьянеет, Джин собой голову задурманил, заставляет сделаться зависимым от крепкого напитка, самолично альфу спаивает и пьяным безумцем делает. Говорят, что у влюблённых и пьяных есть свой ангел хранитель, а Намджун мало того, что вобрал в себя сразу этих двух, так ещё самого лучшего ангела выбрал, завидуя самому себе и своей удачи. Намджун не требует многого, не требует большего, он может насытиться и одним небесным поцелуем, ибо его подарил омега. Он изменился, пытается свой пыл уменьшить, желание подкармливает и только глазами его демонстрирует. Джин радуется переменам мужа, но частенько его провоцирует и тот срывается, что радует омегу. Всё-таки он полюбил Намджуна в другом обличии, поэтому с ним ему привычнее. Джин поворачивается к нему лицом и утыкается в мирно вздымающуюся грудь. Не верит, что с ним это происходит. Наконец-то счастье обрёл, покой долгожданный, с любимым альфой воссоединился, который только и делает теперь, что защищает, собой ото всех закрывает да детей делает. Джин улыбается этой мысли и обнимает своего мужа за шею. Им открывается вид на всю империю, где тысячи людей, тысячи судеб и историй, но их интересует только их собственная, местами безумная, странная, а где-то и трагичная. Но в отличие от других концов они смогли найти друг друга, пройти и зыбучий песок, и смертельный ураган и даже лавины снежные выдержали, чтобы быть вместе, не взирая ни на что. Они достойны этого конца, потому что и омега, и альфа слишком долго решались, шли друг к другу, а когда рука одного коснулась другого, то сразу поняли, что навеки скованы и теперь ни за что не отпустят, ибо их история любви только начинается, только семя посажено, лучшее будущее ещё впереди. Будет нелегко, будут и новые потери и приобретения, будет страх и уверенность в своих решениях, будет желание и нежелание, смирение и буйство. Всё они пройдут вместе и на этот раз не отпустят руки. Джин нашёл Намджуна. Намджун нашёл Джина. Теперь их судьба нерушима. Их союз ничто не разрушит, потому что ни альфа, ни омега не робки и не слабы.

***

— Он сможет нас раскусить, Кай, — двенадцатилетний Саул лежит на своей кровати и пытается брата угомонить, который ему план старается рассказать и исполнить. — Ну, я не хочу гулять один, хочу с тобой, Саул. Пожалуйста, — тянет двенадцатилетний Кай и забирается к брату на кровать, седлая его бёдра. Он утыкается в его шею носом и мурчать начинает. — Кай, план ужасен, — обрубает попытки брат и неспеша начинает перебирать смоляные пряди Кая, пропуская те меж пальцев. Омега с каждым годом становится всё красивее. В нём всё чаще прослеживаются повадки и характер отца. К тому же недавно вскрылась тайна, что Кай, рождённый от союза Греха и Праведника, вобрал в себя все семь смертных грехов, поэтому расплачиваться за это будет всю жизнь. Саулу повезло больше, ибо тот был просто человеком, он не нёс в себе никакой силы. Саул был просто Саулом. А Кай был просто Гордыней, Гневом, Похотью, Ленью, Чревоугодием, Жадностью, Завистью. Чонгуку повезло с рождением такого ребёнка, ибо теперь однозначно закрепился в статусе самого сильнейшего. Страшно одно, что такая ноша выпала на плечи хрупкого омеги, который пока ещё полностью не осознал всей сущности этого грешного мира. — Саул, — шепчет омега в шею брата и начинает за неё кусать. У них прекрасные взаимоотношения, которым бы позавидовали многие. Но они ведут себя местами, как братья, когда-то, как враги, а ещё больше, как самая сладкая парочка. Если посторонний человек заметит их, то точно пожелает счастья ещё молодым умам, но на самом деле братья просто обожают друг друга, ибо остались только у себя сами. — Я ненавижу латынь, ты же знаешь, — альфа приподнимает Кая и усаживает на свои колени. Омега проводит нежной ручкой по волосам брата, а потом резко их сжимает. Саул тоже изменился, стал более мужественным, его глаза стали гореть, ростом выше, чем Кай, небесные пряди похожи на самый ясный день, где можно лечь на зелёную траву и полюбоваться проплывающими облаками. — Я уже всё написал, пошли, — всё-таки тянет альфу на себя тот и стаскивает с кровати. — Я хочу погулять с тобой, Саул. Давай-давай. Текст с переводом лежит на твоём столе, пошли на улицу скорее, — только те собирались выйти, как в комнату входит Юсуф и сразу скрещивает руки на груди. — И куда мы собрались? — выгнув бровь, спрашивает альфа и за собой дверь закрывает. — Мы с братом идёт гулять, а человек по имени Юсуф пытается нам помешать, поэтому, — омега поднимает свои глазёнки на лисьи и пытается отодвинуть альфу, пыхтя и стоня, но тому хоть бы хны, даже с места не сдвинулся. — Да отойди же, — чуть не падая, бубнит Кай, но Саул его подхватывает и легонько по плечу ударяет. — Вас отец ждёт. А вернее Саула, — Юсуф указывает на альфу, который только от упоминания отца смелость всю свою растерял. — Зачем ему Саул? — спрашивает за брата Кай и не выпускает из своих рук его. — Хочет поговорить насчёт задания по латыни, — делает акцент на последнем слове Юсуф, ловя обеспокоенный взгляд Саула и немного замешкавшего Кая. — Ты отдал задание? — кричит на брата Саул и себя за волосы хватает. Ему конец, его отец прикончит за обман. Он ничего не сделает Каю, потому что до безумия того любит, но вот кровь Саулу не прочь будет пустить. — Саул, прости. Я просто хотел… — запинаясь бубнит омега, но не успевает договорить, потому Саул, оттолкнув Юсуфа, пошёл прочь, на свою верную казнь, а палачом сделался родной отец, который ни во что его не ставит и, кажется, смотреть на страх сына готов годами. Саул быстро доходит до покоев отца, он даже не придумывает, что будет говорить, потому что любое слово, которое тот скажет, превратится в пепел, ибо Чон Чонгук всегда прав, только он не виноват, только ему можно говорить всё, не заботясь, что перед ним не один из его подчинённых, а родной сын. Зайдя внутрь, Саул останавливается в дверях на пару минут. Он чувствует недовольство отца, тяжёлый воздух повис в покоях. Альфа неторопливо переставляет ноги и подходит к Чонгуку, который спиной к нему стоит и в руках листок держит. Саулу долго думать не надо, чтобы догадаться, что это за листок. Он еле слышно сглатывает и готовится к худшему, потому что счастливых концов с его участием просто нет. Чонгук стоит молча, ничего не говоря и будто изводя сына. Он всматривается перед собой на открый балкон и пропускает через себя запах любимого горького шоколада. Чимин над ним будто издевается, специально в этом ребёнке всё лучшее оставил, кроме одного, кроме неугомонной «любви» к латыни. Тут вышла неприятность, у Саула с ним большие пробелы и проблемы. Как бы тот не старался его выучить, но язык не даётся. Он уже отменно владеет другими, даже выучил пару древних языков, но к латыню не лежит душа, хоть на куски режь, но не его. Чонгук поворачивается к нему лицом, из-за чего Саул сразу же склоняет голову. Он уверен, что и дальше не сможет смотреть отцу в глаза, потому что очень его боится. Он не чувствует в нём родного тепла, в нём нет светлого и тёплого, что он дарит Каю. Когда тот перед Саулом, то становится ледяной глыбой, которая бесчувственная и холодная. Альфа подходит в плотную к лицу сына и приподнимает листок с заданием, зло скрипя зубами, но чеканя каждое слово, чтобы Саул точно услышал. — Ты писал? — альфа молчит и голову не смеет поднять. Его руки предательски трясуться, а глаза подают тревогу о скором потоке, который тот должен удержать. — Я ещё раз спрошу, не гордый: ты ли писал это задание? — переходит на крик родитель, а Саул больше не в силах слёзы сдержать, потому что с отцом это невозможно. Хочется постоянно их ронять и представать перед ним слабым. По-другому не получается, рядом с ним он сильным быть не может. — Нет, — очень тихо отвечает он. Чонгуку этого мало, он берёт альфу за подбородок и смотрит на него обезумевшим взглядом, прекрасно видя, что маленькие изумрудики скатываются по поалевшим щекам. — Ты так нагло использовал брата, чтобы поскорее избавиться от работы, — Саул молчит, он не хочет выдавать брата, который план придумал и подсунул свой листок. Да даже если бы сказал, то отцу было бы всё равно, потому что Кай для него ангел. Ну и он просто не мог предать брата, потому что сильно его любил и дорожил, хотя тот постоянно его выдавал. — Отчего ты молчишь? Отчего ты теперь плачешь? — Саул молча вытирает слёзы, когда грубая рука отпускает его. Он ни за что не сможет полюбить Чонгука, никогда искренне не назовёт его отцом, никогда не сможет позволить себе простое и лёгкое «папочка», как Кай. Не видит перед собой настоящего отца. И ему обидно, что при одном живом родителе он является сиротой. Он не помнит папу, но ему очень бы хотелось его увидеть, прикоснуться и хоть раз тепло получить, хотя раз с кем-то поделиться и похвастаться успехами, но у него есть брат, есть отец, но нет никого. — Прости, отец, такое больше не повторится, — просит прощение за то, что сам не совершал, и Чонгук это знает, и Чонгук это видит. Снова и снова его образ перед его глазами. Он отбрасывает ненавистные листы и берёт в руки книгу. — В первой главе тридцать страниц, если ты переведёшь мне их за ночь, то всю книгу тебе не придётся переводить за неделю, — глаза Саула расширяются, а в руки суют книгу. Ему только что поставили непосильную задачу, ибо перевести текст, который видишь впервые, так ещё по ненавистному языку. И уложится в ночь. — Я лично прослежу, чтобы ты сделал всё сам, — ставя ударение на последнем слове, говорит отец и присаживается удобнее на диване, скрестив руки на груди и невозмутимо глядя на сына, который с книжкой в руках обмер. — Твоё время пошло, а оно скоротечно, сын. Чонгук зло ухмыляется и скрещивает руки на груди, не отводя взгляда от сына. Тот тяжело выдыхает и обречённо садится за отцовский стол и открывает первую главу. Перед глазами возникают сразу же непонятное слова, которые Саулу надо будет понять, перевести и успеть за ночь. Он вытирает старые слёзы, которые не успели выпасть из глаз, и начинает просматривать страницы, которые с каждой минутой становятся всё противнее. От него Чонгук ждёт чего-то нереального, постоянно заставляет не вылезать из учёбы, да Саул не против, но иногда случаются моменты, когда хочется ничего не делать, а просто взять брата под руку и прогуляться. Но постоянные запреты заставляют планы измениться. Чонгук даже не замечает успехи сына, ему видны только неудачи, которые тот с удовольствием ему выскажет. Сидеть нужно целую ночь, снова не спать и по новой ронять слёзы, потому что ничего непонятно, когда нет желания, то и дело не пойдёт, но Чонгук на это не реагирует. Саул сидел час только над одной страницей и всё время смотрел в окно, чтобы понять, скоро ли рассвет. Он не берётся утверждать, что эта несчастная страница переведена правильно, потому что перед ним нет ничего, чтобы помогло, даже простого словаря. Постепенно сон начинает одолевать его, но необходимо перевести ещё двадцать семь страниц, потому что три из них он перевёл, но снова не уверен, что правильно. Альфа сильно щипает себя за руку, чтобы ото сна отойти, но хватает этого ненадолго. Нельзя показывать отцу свою слабость, хотя он её прекрасно видит, прекрасно ощущает и страх. Он молча сидит и смотрит, как маленькая, детская ручка старательно выводит на бумаге буквы. Саул ни за что не сдастся, докажет, что даже эти противные тексты подвластны ему, но вряд ли отец это оценит, вряд ли скажет, что его сын молодец и хорошо постарался. Всё это Саул делает для себя и только. Окончить со всеми страницами не удалось, потому что альфа засыпает прямо на столе, впечатывая свою щёку в чернила. Чонгук это прекрасно видит и впервые его гнев сходит на милость. Он тихо встаёт со своего места и плетётся в сторону спящего сына. Тот приоткрыл свой маленький ротик и пускает слюну на исписанные листы. Чонгук не замечает, как улыбка касается его лица. Он обходит стол и берёт на руки сына. Тот не чувствует, что кто-то его поднял над землёй, потому что безумно устал за день, но жмётся, почуяв тепло, и продолжает спать, даже не раскрыв глаз. Чонгук кладёт его на свою кровать и, накрыв одеялом, целует в лоб. Он подходит к столу, чтобы посмотреть, что его сын успел сделать. Бегло просмотрев задание, альфа отвлекается, когда в покои заходит Юсуф и кланяется господину. — Из всего того, что он сделал, а это, — Чонгук просматривает количество, — а это двадцать три страницы, попал он только в пять. Это вообщем, по страницам. — Видимо, не для него этот язык, — Юсуф кивает на спящего ребёнка. Чонгук также устремляет свой взгляд на мирно сопящего сына и тяжёло выдыхает, начиная тереть переносицу. — Знаешь, я думал, что он вобрал от Чимина абсолютно всё, но нет. — Вы только из-за того, что он напоминает Чимина, ненавидите его? — альфа спрашивает прямо, не заботясь, что за такой вопрос ему могут вынести наказание, которое и смертью может пахнуть. Чонгук откладывает записи сына и облокачивается на стол. — Я его не ненавижу, просто, смотря на него, я вижу Чимина, мне невыносимо больно. Я не хочу к нему привязываться, не хочу чувствовать боль от потери вновь. — Это эгоизм, мой господин. Жалея себя, вы обрекаете этого кроху на более страшные муки. — Ты меня смеешь упрекать? — Юсуф опускает голову и больше ничего не говорит. Чонгук знает, что тот прав, но никогда не признает. Чонгук делает так, как считает нужным. Пусть его сын будет его ненавидеть, но он не позволит расположить его к себе. Таким образом, альфа не замечает, как становится копией своего отца. Он учит своего ребёнка ненавидеть его, жить в страхе и в постоянном желании отомстить Чонгук подходит к Саулу и неспеша поглаживает его по макушке. Не хочет, чтобы ребёнок видел его любовь, привязывался. Чонгук не тот родитель, который сможет подарить любовь. Пусть тот лучше его ненавидит. Если полюбит, то обретет себя на муку. Кай справится, в нем течет кровь семерых, но вот в Сауле… Он просто человек, который подвластен всему. Чон будет прятать свою любовь в самый дальний угол, но не позволит ей вылиться. Он любит Кая, потому что тот напоминает его, но он ещё не видит, как Саул превращается в его копию, но далеко не внешне.

***

Семнадцатилетний Кай пробирается в покои брата и тихонько прикрывает за собой дверь. В комнате Саула пахнет горячей ночью, здесь точно побывала не одна омега, была выпита не одна бутылка вина и содран не один голос. Кай давно привык к поведению брата, постоянно пытался его перед отцом выгородить, прикрывал и прочее. Саулу не мешало днём быть приемлемым сыном, заботливым братом, а ночью втрахивать несколько омег сразу. Брат изменился. Он стал совершенно другим. Он быстро повзрослел, всё чаще стал грубить и внешне был похож на жестокую и непробиваемую глыбу. Холодный и тяжёлый взгляд даже имел влияние на вечно светящегося Кая, который пугался переменам брата. Но несмотря на это, он всё также его любил, как и другой. Их братскую любовь ничто не пошатнёт. Чонгук так и не сменил гнев на милость, поэтому Саул был вынужден буквально выживать рядом с тем. Альфа хоть и обучал сына государственным делам, но во всём остальном оставался прежний. Но Саул оставил попытки искать отцовскую любовь, поэтому вёл себя с ним так, как тот хотел, то есть, как подчинённый, но не сын. Сейчас альфа лежит на животе, подложив руки под голову и мирно сопя. Кай подходит ближе и сдёргивает с брата одеяло, демонстрируя голое тело того. Ему совершенно всё равно, потому что он не тот, кто будет обращать внимание на голые ягодицы брата, они абсолютно спокойно могли сидеть друг перед другом без одежды, они вместе купались и засыпали в объятиях друг друга. Здесь не было ничего страшного, что мог завидеть другой, но здесь было другое, здесь была братская любовь, которая просто необходима им сейчас. Саул канючит во сне и пытается накрыть свою наготу, но вдруг он ощущает смачный шлепок на своих ягодицах. Единственный, кому альфа позволял над собой так издеваться, был любимый брат. Кай хватает его за щиколотку и тянет вниз. Саул наконец-то поддаёт голос: — Кай, — хриплым ото сна голосом строго произносит альфа, но брата это не останавливает. — Вставай, нам надо сходить и помыть тебя. — Сходите без меня. — Саул, — кричит на него омега и валится сверху на пропахшую ночью спину. Он кусает брата за плечо и сразу же оказывается припечатанным спиной к кровати. — Ты разбудил меня, — зарываясь носом в тёмную макушку, бубнит Саул и сильнее сжимает бока брата, принося тому дискомфорт. Его гнев сходит на нет, когда пропускает через себя любимый запах хвои. Только раз вдохнув его, альфа может не думать ни о чём плохом целый день. Конечно, если отец день не испортит. — Пошли, надо приготовить тебя, — шепчет Кай и неспеша гладит брата по небесной макушке. Тот отлипает от него и садится на бёдра, протирая глаза ото сна. У Саула красивое, рельефное тело, напоминающее какого-то бога. Неудивительно, что столько омег за ним бегают, но только одного альфа любит больше всех. Родной и единственный ему человек. Любимый братик. — Я не хочу… — Надо, отец снова на тебя разозлится, ты и так попал в его немилость на неделе целых два раза, — Кай выпучивает глаза и показывает два пальца. — Хм, — хмыкает Саул, он нисколько не удивлён, что смог навлечь на себя беду. Сначала он не явился на одно заседание, потому что просто был занят очередным омегой. А второй — отказался от тренировки, потому что посчитал, что и так достаточно хорошо владеет оружием. — Я не расстроюсь, — берёт в свои руки лицо брата и оставляет на его лбу поцелуй. Он слезает с его бёдер и натягивает штаны. Кай сразу же оказывается перед лицом сидящего и надевает рубашку. — Мой заботливый братик, — проговаривает альфа и тянет на себя Кая, заставляя того упереться животом в лицо брата. — Откуда ты такой взялся? — Ну, все вопросы к папе, — тепло улыбается брат и отлипает. — А сейчас давай, пошли, — он поддаётся на уговоры. Потому что заставлять брата злиться не хочет. Кай усаживает его на одну из скамеек в бане и теперь раздевает. Он намыливает свои руки и прикасается к чужой спине. Альфа прикрывает глаза в наслаждении и полностью отдаётся процессу. Пальчики у брата ловкие, юркие, быстро натирают спину. Саул точно уверен, что если бы они не были братьями, то сделал бы его своим омегой, потому что этот человек, который идеально подходит для этой роли. Кай усердно трёт грудь брата, сидя перед ним на коленях, совершенно не смущаясь и не заботясь, что какой-либо посторонний человек зайдёт и завидит эту картину. Им не привыкать. Саул смиренно ждёт окончания процесса, но вдруг его брат начинает диалог: — Сегодня Селин приедет, — еле слышно проговаривает он и сразу замолкает. Пальцы, которые бродили по смольным волосам, вдруг приостанавливают свою деятельность. Он берёт брата за подбородок и на себя заставляет смотреть. Тот откидывает его руку и садится на его колени, обвив шею руками. — Я знаю, ты не рад этому, но Асмодей тоже приедет. — Хоть один нормальный человек, — зло кидает Саул, слыша, как в голосе брата зазвучали нотки грусти. — Но ради тебя я вынесу и этого Селина. — Он не этот. Я его… — Кай, мы уже говорили о вашей ненормальной любви. Он твой брат. То, что происходило в детстве, всего лишь игра, поэтому забудь его, как своего альфу, — омега замолкает и начинает ковырять ранку на пальце. — Мы впервые увидим Юнги после смерти дяди, — тяжело выдыхает Кай и позволяет слезинки покатиться по щеке. Саул сразу её убирает и целует это место. — До сих пор удивлён, что тот смог выдержать такие муки.

***

пять лет назад

Хосок сидит в своём кабинете и уже готовился ко сну, когда к нему врываются и сообщают, что Юнги сделалось дурно и омега чуть ли не на пороге смерти. Альфа мгновенно подрывается с места и мчится к своему маленькому комочку. Он и представить не мог, что с тем что-то может произойти. Ещё вечером они всей семьёй ужинали на террасе, Хосок слушал рассказ сына о пройдённом дне, он весь вечер держал омегу за руку, потому что тот наконец-то позволил хотя бы это, долгожданный поток воздух дошёл до лёгкий и заставил их встрепенуться. Но пока на большее Хосок не рассчитывал, он всё ещё даёт время, которого всё меньше и меньше. Но и давить на Юнги не хочется, ибо его состояние понять можно. За все эти тринадцать лет альфа никак не может добиться его благосклонности, зато смиренно ждёт и надеется. А их сын, будто видя, что у родителей какой-то разлад, специально творит разные вещи. Например, как притворился, что сильно заболел и попросить от себя не отходить ни папу, ни отца, расположил их по обе стороны от себя и довольный заснул. А когда те наутро проснулись и обнаружили, что упираются макушками друг друга, то немного удивились. Селину, правда, досталось, зато он был счастлив, что смог уложить родителей вдвоём. Грудь Хосока сжимается, ему страшно представить, что могло спровоцировать внезапную болезнь мужа, ведь тот ни на что не жаловался, его здоровье улучшилось, он стал больше есть и много времени проводил на свежем воздухе, занимался всевозможными делами во дворце. Альфа распахивает тяжёлые двери и видит маленькое тельце, что стонет от непонятно чего и что-то бормочет. Хосок рычит на лекарей и просит всех выйти, сказав, что сам справится. Юнги лежит с закрытыми глазами, на лбу пот выступил, а пальцы судорожно простыни сжимают. Он начинает метаться по кровати и громкой плакать. Хосок, не раздумывая, ложится рядом и притягивает Юнги к себе. Тот вдруг начинает отчего-то кричать, а Хосок его успокаивающе по волосам гладит и в чувства приводит. — П-пусти… Н-не н-надо… — шепчет омега, но из хватки не вырывается, а наоборот сильнее жмётся. — Хосок, — продолжает шептать он. Альфа сглатывает и убирает намокшие пряди со лба. Тому плохо, но причина не ясна. Юнги зарывается носом в шею мужа и начинает рыдать вновь. — Что такое, маленький? — спокойным и родным голосом спрашивает тот, не получая ответа. Только мокрое плечо. — Что с тобой, ты не заболел? — Не уходи… Не бросай меня, — такое ощущение, что у Юнги припадок, страшная агония. А на самом деле жестокая реальность. Омега ещё пару часов не перестаёт плакать, а потом, будто лишившись сил, замолкает и создаёт впечатление, что ничего сейчас не произошло, что не напугал он до поседения мужа. Юнги раскрывает заплаканные глаза и ими смотрит на тепло улыбающегося альфу, который не пытается сделать ему больно. — Хосок, что ты тут делаешь? — он действительно ничего не помнит. Хосок вытирает его глазёнки от слёз большим пальцем и тыкает пальцем в кнопчатый носик. — Я просто по тебе соскучился, — он не решиться сказать, что Юнги стало дурно, что тот кричал, стонал что-то непонятное. Нет, он не хочет этого. Сейчас единственное желание — лежать с ним в обнимку и от себя не отпускать. — Не уйдёшь? — с надеждой в голосе спрашивает омега, а Хсоок в окно смотрит. Уйдёт и очень скоро, потому что ему надо отправиться в поход. Возможно, это и послужило причиной припадка омеги, но про это альфа думать не хочет. — Сейчас — нет, но через несколько часов — да, — не станет врать и придумывать длинные тексты. Лучше сказать правду, какой бы тяжёлой она не была. — Я его ненавижу, — уложив удобнее голову на груди у мужа и положив ноги на хосоковы, бубнит Юнги. Казалось, что их ссоры и не было вовсе, что не было такого затяжного конфликта, что их жизнь была такой всегда. Хосок не хочет верить в лучшее, потому что только подумав про счастье, на него обрушивается волна несчастья и боли. — Кого? — Брата твоего… Почему снова забирает тебя и Намджуна? Неужели сам не справится? — Маленький, я бы не делал это просто из-за братской любви. Значит, у меня тоже есть свои цели и планы. — Хочешь кусок территории откусить? — хихикая, говорит Юнги, а Хосок губы в улыбке расстилает. Тот хоть какую-то эмоцию рядом с ним проявил. — Именно, никакой Чон мне не помешает. — Так вас же три брата из династии Чон, — непонимающие глаза тот поднимает на мужа и сразу тонет на дне этих глаз. Он сам не замечает, как оказывается сверху и уже набрасывается на его губы. Хосок поначалу не решался отвечать, боялся, что у омеги это из-за болезни, но когда Юнги стал настойчивее, когда сам попросил к нему прикоснуться, то Хосоку это в радость. Он теперь не только губы может попробовать, но и тело пощупать, местами сжать и сразу отпустить, где-то поглаживая, а где-то кусая. Целых тринадцать лет он грезил о большем, и сейчас это получает. Юнги в его руках, полностью себя раскрыл и отдаёт. Сбросил тяжёлые оковы, смог на время забыть безумное предательство, но не простит. Омега никогда не простит то, что с ним сотворил альфа, что посмел высказаться. Никогда. Память об этом будет свежа. Но сейчас отчего-то хочется к Хосоку, всё тело тянет к нему, каждая частичка ноет и просит. Хочет, чтобы альфа поласкал его, касался и брал столько раз, пока омега голос не потеряет. И нет, это не течка, потому что у Юнги её больше нет, тут другое. Он соскучился, соскучился по нежным касаниям, рваному рыку и тяжело вздымающейся груди. Не только тело, но и вся душа изнылась по нему. Омега начинает двигаться на чужим бёдрах, имитируя толчи, но Хосок пока на большее не решается, хотя понимает, что и самому не в моготу, и Юнги безумно хочется. Тот волосы у корней сжимает и поцелуй не разрывает. Он готов его губы разорвать, испить из чаши до дна, но не насытиться, а просить больше, просить слаще, просить тягуче. Хочет с каждого цветка мёд попробовать. Хосок сжимает бёдра Юнги, вырывая из того стон в губы. Хосок довольно улыбается в поцелуй и продолжает махинации, видя, что это омеге нравится. Он избавляет Юнги от верха и касается его набухших сосков, начиная неторопливо и медленно лизать, а лишь потом слегка прикусывать. Омега голову откидывает и альфу к себе ближе жмёт, позволяя ему выцеловывать шею, ставить на неё свои отметены, которые ярким пламенем утром вспыхнут. Хосок пробирается в штаны мужа, которые почти сухие, поэтому растягивать того придётся долго и болезненно. Юнги закусывает губу и приподнимается, схватив альфу за шею, насаживаясь на ненавистный палец. Сам хуже сделал тем, что омегу в себе убил, но он потерпит, потому желанием горит, потому что бугорок в штанах мужа сводит с ума и провоцирует стонать в голос долго и сладко. Хосок, чтобы отвлечь омегу от нежеланных пальцев внутри, которые пробираются всё дальше, пытаясь приносить менее дискомфорта, но учитывая тот факт, что столько времени омега провёл без альфы, так ещё убил в себе свою сущность, то придётся не сладко. Но тот терпит и сам насаживается. Хосок сам не понимает, как сдерживается, чтобы не разорвать остаток одежды на омеге и грубо взять его. Но нельзя, потому что и так в огромной немилости, и так страшный грех на себе носит, за который никогда себя не простит. Вдоволь растянув Юнги, Хосок припускает свои штаны и просит Юнги только на него смотреть, глаз не уводить, тот нижнюю губы поджимает и самостоятельно находит изнывающий член мужа и к своей дырочке пристраивает. Хосок придерживает его за бёдра и постепенно опускает. Юнги рот приоткрывает и глаза закатывает, не в силах выдержать такое удовольствие. Он насаживается полностью и, тяжело дыша, смотрит на мужа, который коротко ему кивает. Чёрная атласная рубашка прилипла к Хосоку, выделяя контуры его сосков и рельефного тела, которое с каждым годом всё больше и сильнее. Юнги утыкается немного подрагивающими руками в грудь Хосока и начинает двигаться. Хосок готов сжать эти ягодицы и всадить его до упора, но позволяет над собой командовать, сегодня Юнги сам к нему на контакт пошёл, пока он его прерывать не намерен. Юнги начинает громко стонать, постоянно увеличивая в темпе и не отрывая глаз от мужа, как тот и сказал. Хосок сам поддаётся бёдрами навстречу, не встречая болезненного воя. Омега наклоняется к его губам, чтобы больше не тонуть в этих глазах. Хосок вновь утаскивает его в долгий и немного скомканный поцелуй, теперь уже самостоятельно задавая темп. Юнги полностью обмякает в его руках, давая альфе зелёный свет. Тот увеличивает темп, ускоряется и сильнее врывается в податливое, субтильное и также желанное, а главное годами не тронутое, тело. Хосок замечает, что омега начинает уставать, поэтому спешно доводить и себя, и его до разрядки. После стирает с его живота бусинки вытекшей спермы и укладывает рядом с собой. Юнги сразу же закидывает ногу на мужа и тычется носом в плечо. Хосок прикрывает глаза и не верит, что всё это случилось с ним и что всё это не сон, а самая настоящая реальность, в которой есть он. В которой есть Юнги. Не хочется бросать этот комочек сейчас, но надо, ибо война — дело неотложное, поэтому на рассвете Хосок встаёт и начинает одеваться, не забыв посмотреть на мирно спящего омегу с золотыми волосами. Он наклоняется и целует того к макушку. Так как это покои Юнги, то Хосок просит принести ещё вещи, а сам глаз за всё время от омеги не отвёл. Одежду приносят быстро, что расстраивает альфу. Он спешно её надевает и наклоняется над спящим комочком, проводя большим пальцем правой руки по нежной щеке, что за всю ночь вспыхивала красным огнём. Он целует приоткрывает губы, сразу ловя на себя пристальный взгляд чужих глаз. Юнги довольно улыбается, но заметив, что альфа уже одет, начинает носом шмыгать. Хосок понимает, что тот ни за что не смириться с тем, что он всё-таки воин, что ему необходимо ходить в походы, чтобы не только ресурсы пополнять, но и разлад в армии не пускать. — Не плачь, пожалуйста, — шепчет в губы Хосок и лбом утыкается в омежий. — Обещай, что вернёшься, — требует слабым и охрипшим голосом Юнги и чувствует на своих губам солоноватый привкус. — Обещаю, — без колебаний отвечает Хосок. Тот за зря не хочет вселять уверенность в своём возвращении Юнги, но раз тот требует, то просто обязан выполнить его просьбу. — Обещай ещё раз… — Обещаю, — Хосок оставляет короткий поцелуй на лбу и вынужден отпрянуть от Юнги. Тот утирает свои слёзы и садится на кровати. Альфа ещё раз окидывает его любовным взглядом и выходит, оставляя после себя приятный аромат и надежду. Хосок не уйдёт, пока не попрощается с сыном. Комната Селина находится рядом с покоями Юнги, поэтому в несколько шагов альфа заходит к сыну и видит его спящим. Ноги того подняты вверх возле изголовья кровам, рот открыт, а руки раскинуты в стороны, словно тот распят. Хосок готов засмеяться от этой картины, но не позволяет. Он еле слышно подходит к своему золотому мальчику и почёсывает волосы того. Селин хмурится во сне и нехотя раскрывает глаза. Сразу встречается со взглядом отца и улыбается тому, протягивая ручки. Хосок берёт сына на руки и к себе прижимая, вдыхая аромат самых свежих и сочных ягод империи. Маленький альфа засыпает на руках отца, но тот пришёл не за этим, поэтому ребёнка надо будить. — Селин, — шепчет он ему на ухо, поглаживая отросшие волосы. Селин приподнимает голову и еле открытыми глазёнками смотрит на отца, который зачем-то его будить вздумал. — Я должен вас оставить на некоторое время, поэтому папу я доверяю тебе. — А ты скоро вернёшься? — Селин вновь примыкается к груди альфы и закрывает глаза. Хосок начинает расхаживать с ним по комнате, прекрасно понимая, что времени уже нет. — Как получится, но теперь мне нужно идти, — он укладывает сына на кровать и хотел накрывать одеялом, но Селин его останавливает и встаёт на кровать, становясь на целую голову выше Хосока. Малыш снимает со своей руки маленький браслетик и протягивает тот отцу. — Я его сам сделал. Говорят, что этот камень боль забирает, поэтому, если тебя вдруг ранят, то ты боли не почувствуешь, — Хосок рассматривает простой браслет, сплетённый из проволоки с хризолитом посередине. Он принимает подарок сына и надевает на свою руку. Селин обнимает его и валится на кровать, продолжая спать. Хосок не может обвинять ребёнка, потому что тот ещё не понимает всей ситуации, не понимает, что отец может не вернуться. Для него он всемогущий, который способен даже смерть обмануть. И Хосок не хочет его расстраивать, переубеждать. Тот со временем поймёт, что не всё так даётся и получается в этом мире. Хосок сжимает ладони в кулаки и прикрывает глаза. Он должен вернуться, обязан. Его здесь ждут. А возвращаться туда, где тебя ждут, намного приятнее. И он боится. Боится, что больше не увидит и не придёт.

***

Чонгук сидит за столом и нервно подрагивает ногой, сосредоточенно, сложив руки в замок и поднеся к лицу, смотрит на карту перед собой. Рядом стоит Намджун, который что-то на ней показывает, а рядом сидит Хосок, что ждёт разрешения монолога брата. Эта война была спровоцирована, их снова решили втянуть в бессмысленный спор. Но те не понимают, какую беду навлеки на себя в виде братьев Чон. Каждый оставил свои семьи, каждый сейчас бродит по тонкому волоску, каждый старается не думать о хорошем, потому что плохого больше. — Хосок, — выдыхает Чонгук и сжимает волосы, из-за чего пальцы даже побелели. Он тоже безумно устал. Целый месяц проходит осада, но нет никаких сдвигов. — Что у тебя? — Ну, — тянет тот и встаёт с места, подходя к Чонгуку. — Есть у меня одна мыслишка, но довольно безумная, — Чонгук одобрительно кивает, а Намджун скрещивает руки на груди. Ждать от брата чего-то не безумного странно, а вот если наоборот, то точно это их Хосок. — Что, если мы их выкурим? — Чего-чего? — переспрашивает Намджун, а Чонгук голову назад откидывает и глаза прикрывает, вслушиваясь в план брата. До определённого момента стоит помолчать. Хосок продолжает своё повествование. — Ну мы можем сделать подкоп к их крепости и расставить бочки с порохом… — Они же не тупые, они могут легко распознать шум, — находясь в том же положении, объясняет Чонгук, накрывая глаза ладонями и устало потирая. — В том и дело, мы может пойти в обманку. Рыть в одном месте специально, чтобы те поняли и отвлеклись, а мы спокойно рыли бы в другом месте, — Хосок заканчивает и нависает над картой. Чонгук заинтересовался разговором брата, он привстаёт и смотрит на пальцы, что водят по карте и расставляют круглые камешки, намечая места для взрыва. — Здесь, здесь и вот, — тянет он, — тут, — ставит последний камешек Хосок и отходит от карты. Чонгук нагибается, чтобы внимательнее рассмотреть намеченные места и после выдаёт ехидный смешок. — А что, мне нравится, — развалившись на своём стуле выносит решение Чонгук. — Надо незамедлительно рыть чёртовы подкопы.

***

План Хосока срабатывает на отлично. Враги поймали приманку. От этого Чонгук брата готов был расцеловать у всех на глазах, но воздержался и кинул сухое «спасибо». Таких милостей от него редко получишь, поэтому Хосок был благодарен за оказанную честь. План родился спонтанно и не без заимствования. В одной книге, которую Хосок читал Селину, была такая история, что падишах, чтобы взять крепость, пошёл на хитрость и велел вырыть подкопы и расположить в них бочки с порохом. Вот и решил Хосок воспользоваться то ли сказкой, то ли правдой, рассказанной сыну. От мыслей о своём мальчике Хосок невольно поддаётся эмоциям, начиная приподнимать уголки губ. Намджун это замечает и подходит к брату справа. Они стоят на высоком склоне и наблюдают бой оттуда, хотя по-хорошему должны быть там, со своими воинами, но пока нет самого разгара боя, поэтому и выжидают все троя. — Что улыбаешься? — пихает его в плечо Намджун, а Хосок свой тяжёлый взгляд переводит на брата, всматриваясь в светлые глаза. Тот так расцвёл рядом с Джином, словно другим сделался. Хосок хмыкает и вновь устремляет свой взгляд вперёд. Он видит своих воинов, отряды братьев, видит ещё молодые и не окрепшие лица. Те ещё толком пороха не нанюхались, а их уже поставили в такое пекло. Альфа ловит взгляд одного из парнишек, который совсем ещё юн, на вид лет семнадцать. Ведь смертный приговор себя подписал. Этот паренёк напоминает ему Юнги. Маленький, хрупкий, золотоволосый. И угораздило в первый свой вылаз оказаться в самом жерле. Но тот же осознанно выбрал этот путь, пошёл сражаться, а за что… За императора, что стоит и глазеет на него? За империю, которую эта война пошатнёт? Или из-за собственного убеждения, из-за ненависти к врагу, что жизни смеет лишать его товарищей. Парень создан для картин, для статуй, но не для войны. У того даже взгляд особый, мягкий. Но Хосок уверен, что годы войны покажут ему другую жизнь, которую тот вряд ли сможет сладкой назвать. — Да так, ничего, — отвечает он Намджуну, когда к ним подбегает один из отряда, что подкопами занимался. Вид у того напуганный, быстрый, не может на ком-то одном остановиться, ровно дышит и всё никак заветные слова не произнесёт. — Фитиль… Он не загорелся, они прорвались в… — Чтоб их, — ревёт Хосок и отталкивает пытавшего переварить информацию Намджуна. Тот не сразу замечает пропажу брата, но ему на смену приходит другой. Он слезает со своего коня и быстрым шагом направляется к Намджуну. На нём серебристая кольчуга, под которой скрыто ещё несколько слоёв одежды, потому что пока Чон Чонгук не намерен умирать, его дома целых два сердца ждут. Он вырывает у рядом стоящего смотровую трубу и после громко кричит от злости, отшвырнув её в сторону. Он вцепляется в грудки парня, который рассказал о новости и трясти того начинает. В глазах Чонгука безумие, подкрепляемое плохими новостями. От расправы его останавливает рука Намджуна. — Как? Как такое возможно?! — орёт Чонгук и прикладывает большой и указательный пальцы к глазам, слегка надавливая. — Пусть Хосок выдвен… — он осекается, смотря по сторонам. — А где Хосок? — Намджун также смотрит по сторонам и думает, что его брат растворился, ибо только минуту назад рядом с ним стоял и говорил. Чонгук протягивает руку, чтобы ему вложили новую трубу, которую тот с особой злостью, но уже на брата, сжимает, всматривается и пытается найти этого неугомонного. Вдруг его взгляд падает на начала туннеля, в котором бой давно идёт, в котором бочки с порохом стоят. — Идиот, уйди оттуда, — шепчет себе под нос Чонгук. Намджун прослеживает взгляд брата. Как только тот упал на нужное место, Намджун подрывается с места. Он ни за что не позволит брату умереть в этом пекле. Слишком много у того смыслов жить. Хосок сам не понимал, что делал. Рванул вперёд, не обращая внимания ни на свистящие над ухом пули, ни на летящие снаряды. Он видел перед собой макушку, которая рвалась в бой в чёртовы туннели и точно бы его там пристрелили, если бы крепкая хватка в один момент не дёрнула на себя. — Ты с ума сошёл?! — орёт на опешившего парня Хосок, вонзая свой меч надвигавшемуся неприятелю. Голубые глаза смотрят и в страхе бегают. Не думали они, что воочию увидят самого непобедимого Змея. Парень шумно сглатывает. — Почему порох не взорвался? — Непонятно, может, что-то отсырело или… — было начал лопотать паренёк, но Хосок его за плечи трясёт. — Мне срочно нужен огонь, быстро, — не перестаёт кричать Хосок и пинает парня в спину, чтобы тот побежал за нужным огнём. Как только альфа повернулся спиной, то почувствовал на себя несколько взглядов сразу. Он оборачивается и видит перед собой скалящихся шакалов, которые слюной исходятся и кровью хотят чужой умыться. Только не знаю, что у Змея она с ядом. Так как пространства особо нет, поэтому не разгуляешься. Придётся Хосоку идти вглубь, вперёд, чтобы подпалить желанный фитиль и отправит на воздух несколько сотен жизней. Но сначала надо разобраться с врагом, которого всё больше и больше, те скапливаются за спинами друг друга, а Хосок один. С ним как всегда верный меч и безумие в глазах. Он облизывает пересохшие губы и нападает. Лить чужую кровь приятно, а особенно, когда та ложится на лицо и всё твоё тело окрашивает в красный, то получаешь особое удовольствие. Конечно, если это смерть предателя, то оно горька на вкус, но тогда её просто лучше не пить, а лить. Пускать большими, горными потоками, чтобы насытить свой голод. Хосок в наслаждении глаза прикрывает, потому что соскучился по чужим крикам, захлёбываниям и отчаяниям. Его безумие уже не остановить. Оно подкрепляется с каждой пролитой кровью, с каждым новом хрустом переламывающихся конечностей, со страхом в глазах. Тем повезло, что по их души пришёл Змей, но не повезло, что скоро сдохнут. От этой мысли Хосок начинает звонко смеяться, увеличивая напор, чем выбивает соперников. То ли безумец перед ними, то ли бравый воин стоит. Он не считает, сколько уже пало под его ногами, потому что постоянно будет мало, надо большего, надо у каждого предсмертный стон вырвать, всем неверным в глаза посмотреть и воткнуть в них свой меч. Расправившись с одним потоком, на Хосока обрушивается другой, который тот с удовольствием сметёт. Он не замечает, как прибегает всё тот же знакомый паренёк и держит возбуждённо факел. Хосок выхватывает его из рук своими кровавыми и испачканными в чужой боли и, взяв парня свободной рукой за шею, целует в лоб, словно сына и с силой отталкивает. — Пошёл вон, передай Чонгуку, что победа будет за нами, — Хосок видит, что паренёк не идёт, даже не старается сдвинуться. Тогда он зло пшикает на него и говорит, что это приказ. Тот подрывается и бежит. Они остались вдвоём. Змей и его безумие. Он сможет. Он справится. Он пройдётся по этим головам и вырвет эту победу, потому что дома ждёт любимый омега, ждёт сын, с которым обещался рано утром и вечером на мечах тренироваться, что и делал. Обязательно новый привезёт ему, самый настоящий, который тот и хотел. Отцовский меч. Альфа целует хризолит на руке и идёт дальше, к своей конечной целе. Не чувствует боли, его рука уже сама по себе. Она рубит всех, кто под неё попадётся. Своих тут нет, поэтому можно размахивать ей, но только узость помещения мешает. Добраться до заветного Хосоку не дали, потому что порох, который скопили они, окружили со всех сторон десяток людей. Это место больше остальных, оно шире, потому что здесь и покоятся запасы. Альфа вскидывает руками и принимается бороться с каждым, не замечая, что тому одежду давно порвали, что кровь сильным потоком бежит, не видит ничего, кроме заветных бочек с порохом, которые надо поджечь. Кто-то сказал, что безумие подкрепляет силу, так вот сейчас силы больше некуда. Со спокойным безумием Хосок вставляет блуждающий огонёк в специальные крепления на стене, чтобы в случае чего им спешно воспользоваться и не затушить. Альфа вскидывает руки, чтобы на него напали первыми. И это большая ошибка. Змей насквозь протыкает врага, а свободной рукой хватает второго за груди и припечатывает к земле, слыша, как чужие кости хрустят под его напором. Он, не поднимаясь на ноги, вырезает следующий поток, который решился наброситься на него. Хосок находит второй меч и судорожно держит его в руке, а после двумя уже проходится по чужим ногам. Он довольно хмыкает и, смотря на стоящих поодаль, с улыбкой настоящего безумца втыкает два меча в глотки. Он так и оставляет те в них. Сейчас нет времени на себя, на свои раны, на свою грудь, которая вся изрезана. Змей стягивает шею, заставляя не дышать, до скрежета сжать зубы и трясущиеся руки. В такие моменты Хосок отдаётся только ему, и греху, которые с удовольствием готовы испить из чаши чужую кровь. Альфа выхватывает факел, когда видит очередную группу, что пришла на помощь. Он широко улыбается, только и произнося: — Спокойной ночи, — он бросает огонь на бочки, а сам подрывается с места. Умереть в планах не было, геройствовать тоже. Его дома ждёт муж и сын, поэтому спасать свою шкуру надо в первую очередь. Пошёл на это безрассудство, потому что, во-первых, там его воины, что головы кладут, а враг всё идёт. Во-вторых, он им отец, который просто обязан быть рядом. В-третьих, не мог позволить этому голубоглазому просто сложить свою детскую жизнь. Может, были ещё причины, но Хосок о них умалчивает. Он мчится со всех ног, чтобы добраться до выхода, пока всё не взорвалось. Он уверен, что несколько голов взлетит на воздух, крепость под землю упадёт, а он довольный будет смотреть и вспоминать, что из-за истории, рассказанной сыну, он они смогли победить. Добежать Хосоку не удалось. Откуда не возьмись появился враг и схватил его за лодыжку, пытаясь утянуть в самое пекло, с собой утянуть в горящую пасть огня. Хосок отталкивает его от себя и старается идти быстрее, но не успевает. Альфа ничего не видит перед собой. Писк в ушах стоит страшный. Его и раньше контузило, но это самый болезненный раз. Он прикладывает руки к ушам и пытается закричать, но и его крик меркнет. Нет ни звука. Хосок чувствует, что чьи-то руки его держат и встряхивают, но он продолжает прикладывать руки в истекавшим кровью ушам и немой крик являть. А ведь почти успел, почти добежал, но судьба-злодейка решила по-другому поступить. Решила оставить его в этом пекле и жизнь забрать. Хосок пытался инстинктивно начать ползти, но ноги будто парализовало, их будто и не было никогда. А ведь снова предать посмел. Обещал вернуться, но не вернётся теперь. Обманул своего омегу, своего сына, всех ввёл в заблуждение. От мысли, что не увидит невинный и чистый лик перед собой, Хосока в судорогу бросает. Хотя, возможно, она была из-за другого. Ему не хочется умирать сейчас, ему надо вернуться домой. Там Селин ждёт, хочет с отцом поиграть, хочет его ласку. Там Юнги, который пролил не одну порцию слёз и всё ждёт. Но ждать теперь другого надо, ждать надо известие. Известие о смерти. — Хосок, — орёт над ухом кто-то. Своими руками рубашку разрывает и продолжает кричать. Хосок ничего не видит, не слышит. Перед глазами серые силуэты, безумный скрежет в ушах. Из глаз полились слёзы из-за разрывающейся боли. Ему больно. Ему очень и очень больно. И он не понимает, что это за боль, откуда она взялась, где она находится. Просто невыносимо. Хосок прикрывает глаза и впадает во тьму. Чёрная тень нависла над ним и смиренно ждёт своего часа.

***

Намджун не выносит агонии брата, он выходит на улицу, а вернее бежит и пытается скрыться, чтобы не показать, что и он тоже умеет скорбеть. Остаётся Чонгук, который и эту ношу готов нести. Перед ним лежит его брат. Брат, который скоро умрёт. Глупо твердить себе, что всё станет лучше, что Хосок обязательно встанет на ноги и сможет жить. Нет, он умрёт. Умрёт сегодня. Умрёт через несколько минут или часов. Пусть он держится сильным, пусть не показывает страха перед смертью, но Чонгук его видит и ему тошно становится, что брат настолько силён. Тот даже слезинки не пускает, а лишь от боли адовой в ногах стонет. Хосок отказался от их ампутации, поэтому сейчас несладко приходится. Чонгук знает, что через пару минут начнётся бред, а потом сердце остановится, глаза закроются. И Чонгук лишится своего брата. Глаза у того впали, лицо пожелтело и осунулось, губы потрескались и кровавые корки образовали. Вид страшный и болезненный. Если бы его таким увидел Юнги, то все бы несдобровали, но омеги нет. Он дома в неведении, что сейчас здесь происходит. Страшно представить, что будет с тем, когда весть о кончине Хосока застанет его. Юнги будет живым трупом, который никак не сможет оправиться от смерти любимого супруга. Хосок, стиснув зубы и зло хрипя, поворачивает голову на Чона, который рядом сидел. Его грудь тяжело вздымается, белая рубашка намокла и покраснела от свежих ран. Он приподнимает руку и вскрикивает, потому что это нечеловеческая боль, это пострашнее любого ранения. Чонгук действует мгновенно: он берёт руку брата и сжимает, но так, чтобы дискомфорта не принести. Хосок тяжело дышит и постоянно стонет. — Чонгук, — ему сложно говорить, каждое слово выбивает его, заставляет вскрикнуть от новой порции боли. Чонгук внимательнее в его глаза смотрит и видит перед собой совершенно другого Змея. Это тот ребёнок, который был раньше. Жалкое, маленькое, хрупкое дитя, которое боится и не боится одновременно. Две сущности бьются в нём. И, кажется, человеческая в выигрыше. Чонгук поджимает губу и наклоняется к нему, чтобы всё внимательнее расслышать. Хосок резко хватает его за плечо и, что есть силы, сжимает. Даже сейчас силу свою не растерял. Ему очень больно, но он терпит, терпит, чтобы озвучить заветный монолог. Хосок не думал, что он когда-то сможет произнести этих слов, но реальность такова, что всё бывает впервые. — Чонгук, — снова повторяется Хосок и уже кричит. Чонгук было приподнялся, чтобы позвать врача, но руки брата его остановили. — Послушай, я прошу тебя и Намджуна, — тяжело дыша, молвит он потрескавшимися губами, — пожалуйста… Юнги… Мой мальчик, пожалуйста, — он мотает головой, потому что всё становится расплывчатым. Пара минут, ему нужны лишь они. Во рту пересохло и до безумия хочется напиться воды, но нельзя, ибо ты сразу же умрёшь, не сказав ни слова. — Чонгук, не оставляйте его… — кашель одолевает его. Кровавый кашель. Алая жидкость лежит на губах и стекает ниже. Чонгук ничего не может сделать, потому что его держат и требуют слушать. — Вы… вы единственные, кому я могу доверить его. А ещё… ещё мой сын… Чонгук, позаботьтесь о нём. Селин — мой луноликий мальчик, пожалуйста… — альфа не может вынести этой пытки. Он кладёт брата обратно на подушку. Хочется ему сказать, что всё будет хорошо и что ещё он встретиться с Юнги, он ещё и с сыном успеет поиграть. Но эти слова комом в горле встали. Их можно сказать, но не Хосоку, который прекрасно знает, что скоро умрёт. Он постоянно говорит одно имя. Юнги. Он не перестаёт его повторять, а Чонгук уже представляет, как будет весть говорить. Невозможно увести взгляда от умирающего. Чонгук продолжает смотреть, как корчится брат и цепляется за еле заметные нити жизни. Вдруг Хосок скидывает на пол одеяло и требует Чона взять его под руку. Самое настоящее безумие. Он ходить не может, но хочет это сделать. Чонгук начинает что-то говорить, но встречает протест. Он зовёт Намджуна, чтобы хоть тот как-то подействовал на Хосока, но даже приход того ничего не меняет. На Намджуне лица нет, тот больше схож на больного, чем сам Хосок. — Да как вы не понимаете, идиоты, — ругается на них Хосок и две руки протягивает. Братьям ничего не остаётся, как подхватить его и буквально нести по воздуху, потому что ноги Хосоку уже ничем ему помогут, ибо от них остался жалкий кусок мяса. Сколько бы он не старался скрыть свои муки, но они являются миру. Он сильнее сжимает шивороты братьев и продолжает твердить, чтобы его вывели наружу. Все перед ними расступаются и чуть в обморок не падают. Змея может убить только Змей. Ни Намджуну, ни Чонгуку не понятно, что задумал их бредовый брат, но последнюю волю они выполнить должны. Они выносят его из шатра и сразу натыкаются на возбуждённых воинов. Хосок слабо улыбается, он вдыхает прохладный ветер и с огнём в глазах и кровью на белой рубашке начинает говорить. Все воины выстраиваются в шеренги. Тут нет ни воинов Намджуна или Чонгука, тут все едины. Едины перед общей великой потерей. Они видят израненное тело их командира и сами еле слёзы сдерживают. — Воины, мои самые верные и преданные люди, — наступает новый приступ кашля, но Хосок сплёвывает кровь на траву и продолжает. — Мы с вами прошли немало, у нас были блестящие победы. Да, как бы и прискорбно это не звучало, и поражения. Кто-то уже сложил свои головы и покоится в сырой земле. Я совсем скоро отправлюсь к своим детях, к тем, кто не смог дожить до этого дня. Вы все воины великой империи, вы все победители. Вы сейчас поднялись на вершину горы, но помните, что и в горах бывают снегопады, бураны, зимы суровые. Помните, что как быстро поднявшись, вы также быстро и упасть можете. Держите себя на вершине и не давайте неверным сбросить вас вниз. Туда, где вам не место. Вы наша верная защита, наша опора, наш щит. Каждого из вас я считаю братом, поэтому простой совет: никогда не забывайте, кто вы. Никогда не бойтесь смерти за верность, за близкого тебе человека. Умирайте достойно. Слушайте лишь голос воина внутри вас. Я, — говорить невозможно, глаза полностью покрыты белой пеленой, но разум и сердце ещё живы, поэтому Хосок продолжит говорить во что бы то не стало. Он просит смерть ещё пару минут ему дать. — Сражение требует смелости, внимательности — это самое важное. Никогда не предавайте своим командиров. Ну, а если те провинились, то просто принесите голову в мёде императору, — он кидает смешок, адресованный братьям. — Смерть витает над каждым из нас. Кого-то она заберёт сегодня, кого-то завтра. Точной даты нет. И, как ваш командир, как ваш брат, — он пытается звучать громче, ибо сил всё меньше, — я всегда буду помнить о заслугах, которые вы мне оказывали. Победы все не мои, а ваши. Ваш меч силён, а не мой. Вы достойны жить, а не я. Вы наши верные братья, — Чонгук был так воодушевлён речью Хосока, что не сразу замечает, что хватка того слабеет и тот начал оседать на землю. Ни один воин не проронил ни слова. Они сложили правую руку в кулак и приложили к груди. Глаза Хосока начинают закрываться. Чонгук и Намджун укладывают его на землю. Образовался коридор, по бокам которого стояли воины, а в центре виднелся закат. — Это закат моей эпохи, — последнее, что говорит Хосок. Смерть смогла прибрать его к своим костлявым рукам. Но вдруг рука приобретает тёплый вид. А перед глазами возникает небесная макушка с изумрудными глазами. Именно он пришёл за его жизнь, и он на этот раз готов протянуть ему руку, не вырвать, а вложить, чтобы провёл по долинам розового сада, которого точно Хосок не достоин. Глаза закрылись полностью. Рука раскрылась и явила миру маленький ручной браслет с хризолитом. Чонгук узнает его. Это Селин сделал его своей детской ручкой отцу, чтобы того беда в бою обошла. Хосок до последней минуты не расставался с вещью своего сына. Сердце также прекращает свою работу. Тишина — вестник смерти. Непобедимого Змея больше нет. Нет Змея — нет света в его империи. В этот вечер лишился жизни ещё один грех. Юнги проснётся от страшного сна и в холодном поту, надеясь, что то, что он увидел, всего лишь игра его фантазии, но на самом деле жестокость реальности.

***

Смерть без устали идёт за мной по пятам. Однажды ты заберёшь меня на веки вечные, а пока уйди, позже вернёшься вновь. В погоне с жизнью я проиграл. Мир обманчив — я сразу это не понял. Мало побыл я с близкими своими. Отдались хоть ненадолго, смерть, позже вернёшься вновь. Чёрные тучи сгущаются над нами. Ни сладкий шербет не вернёт счастья прошлого. Я бегу от тебя, а ты снова меня находишь. Юнги сидит в саду и маленькими ножницами убирает шипы и листья с роз, чтобы позволить им подышать и чтобы не уколоться. Чонгук пару минут смотрит и никак не может решиться. На его плечах огромный груз, который тот должен переложить и на ещё ничего не понимающего Юнги. Тот, словно ангел, прядки спали на лицо, но тот их спешно убирает и полностью отдаётся процессу. Красные розы. Чонгук не может больше выносить красное. Потому что всё, что с ним случалось, везде был этот цвет. Как это хрупкое создание сможет принять эту потерю? Да никак, он ни за что не оправится от горя, потому что Хосок был для него всем, несмотря даже на большой проступок с его стороны. Юнги его всё также любит и потерять явно не хочет. Юнги случайно поранился о ненавистные шипы и машинально палец ко рту приставил, чтобы кровь остановить. Он поворачивает голову и так замирает. Перед ним стоит Чонгук. — Юнги, — Чонгук подходит к омеге, в глазах которого уже паника образовалась. Тот встаёт и подходит к Чонгуку, отложив свою работу. Альфа еле сдерживает себя, чтобы не прижать ещё ничего не сведущее тельце. Юнги страшно, потому что Чонгук бы просто так в нему не приехал. Значит, что-то случилось, значит, произошло что-то плохое, ибо перед ним стоит Чонгук, а не его муж. Омега обеспокоенно всматривается в лицо Чона и пытается уловить в нём причину беспокойства, потому что и у него она чувствовалась. Они стоят в паре шагов друг от друга. Тот даже не улыбается, на лице скорбь, Чонгук будто отчего-то поседел, ибо вид у него пугающий. Глаза опухли, лицо впало, а руки все в кровь избиты. Альфа протягивает к нему руки, тепло зовя, но на самом деле режет своим голосом. Что происходит? Где Хосок? И почему Чонгук так себя ведёт? Омега успевать отбежать от назойливой руки Чона, но зря, потому что то, что он видит, приводит его в оцепенение. Он перестаёт дышать, потому что ему воздух перекрыли. Его жизни только лишили. Он умирает на чужих глазах. Умирает, потому что он его видит. Тот лежит на простой чёрной простыне, с немного приоткрытым ртом и бледным, почти жёлтым лицом. Нет. Нет. Нет. — Хосок, — сначала тихо произносит тот и руки Чона от себя убирает. Он с силой отталкивает его от себя и опускается на колени перед мужем. В глазах выступают слёзы, а руки дрожать начинают. Он не может их применить. По воздуху судорожно водит и трясёт, боясь прикоснуться. Воины поворачиваются к омеге спиной, чтобы дать тому время, чтобы дать тому возможность попрощаться. Вместе с омегой траур разделяют. — Хосок… Кричит. Неистово и страшно. Каждый хочет уши от такого крика закрыть, хочет взгляд увести и не видеть страданий Юнги. Пальцы того судорожно цепляются за белоснежную рубашку мужа и сильно сжимают. Омега вновь тонет в крике. Кричит. Кричит. Кричит. Кричит долго и не останавливаясь. Никто не может выдержать этого порыва. Омега будто обезумел, он берёт холодное лицо мужа в свои ладони и греть начинает. Целует руки, поглаживает. Молит его встать и не притворяться мёртвым, потому что чувства юмора у него отвратительное. Это же Чон Хосок, который всегда обещания свои сдерживал. Это его любимый муж, который пообещал вернуться. — Хосок, ты чего разлёгся, — тянет его на себя омега, но тот молчит, потому что мёртвые не разговаривают. — Пошли домой, нас наш сын ждёт. Ну же, пошли, — он поднимает альфу за плечи, слабо бьёт, но в ответ даже недовольство не получает, потому что мёртвые боли не чувствуют. Хосок мёртвой массой валится на землю, а Юнги к нему льнёт. Руками по волосам проводит, всё ещё не останавливается и просит встать. — Давай же… — захлёбываясь слезами, говорит дрожащим голосом он, — я тебя простил. Простил. Простил, — кричит на него Юнги. Глаза ничего не видят из-за слёз, а руки пытаются согреть чужой холод, но ничего, потому что мёртвые в холоде живут. — Нет… Хосок… Чонгук, — омега поворачивается и полным гримасой боли лицом смотрит на Чонгука, которому не менее тяжёло. Будто вчера Чимина похоронил, а сегодня уже брата. — Чонгук, почему он не встаёт? Он же спит? Просто спит? — с улыбкой сумасшедшего спрашивает Юнги, хочет, чтобы всё это оказалось неправдой, чтобы не было так больно, чтобы грудь так не сжималась. Чонгук прикрывает глаза и за плечи омегу берёт, пытаясь поднять, но тот захват свой не разжимает и к мужу всё льнёт. Ему не нужна чужая помощь, ему нужен его Хосок. Такой светлый, со Змеем на спине и с постоянной помощью. Такой живой и любимый. Это всё сон, страшный сон. Хосок не может так просто взять и умереть. Нет, он же обещал с сыном на мечах потренироваться, новый фонтан с беседкой для Юнги построить, они договорились об этом ещё до примирения. В его глазах читалось обещание, что не заставит омегу страдать вновь и попусту расстраиваться. Юнги ложится на его грудь и поскуливает. Руки и ноги обдаёт новой порцией судорог. Тишину вокруг нарушает только вой волчонка, что гложить начал. Теперь весь мир узнает о смерти Змея, услышит каждый уголок света, никто не сможет пройти мимо чужой беды, потому что этот вой будоражит. Юнги не хочет принимать его смерть, он не может. Он привык, что Хосок поможет, пригреет, приласкает. От него даже слово злого нельзя было дождаться, хотя только раз тот сорвался, но Юнги ему всё прощает, лучше бы тот встал, что-то сказал. Молчит и слова не говорит, тишину не нарушает, как бы Юнги его не теребил и не просил встать. Он не перестаёт говорить одно слово. Хосок. Чонгук не может выдержать агонии невинного ангела, поэтому кивает воинам и сам подходит. Он с силой дёргает Юнги на себя и от брата оттаскивает. Омега брыкается, больно бьёт по рукам и груди. Чонгук просит унести тело Хосока, а Юнги пытается следом убежать, но Чонгук его к своей груди прижимает и по волосам поглаживает. Успокоить пытается, но тщетно, не сможет, потому что скорбящего супруга ни за что не успокоить, потому что только Змей мог его к жизни вернуть. Юнги сегодня умирает.

***

сегодня

— Да, тяжело было тогда всем, даже нашему отцу, — заключает Саул и трёт свои волосы полотенцем. Кай, который вспомнил грустную историю, мгновенно приуныл. Он видел Хосока несколько раз и никогда тот не излучат ничего, кроме тепла. Он сначала боялся даже к нему подойти, но когда тот протянул свою широкую ладонь, то лучезарный омега не стал её вкладывать, а сразу окутал его в свои объятия. Саул был более сдержанным, но для него Хосок стал подобием бога, он взахлёб слушал его истории и грезил о таких же победах. Единственное, что тому не нравилось, так это его сын, с которым он ни за что не найдёт общий язык. — Ладно, не будем о грустном, — потирает глаза Кай и поднимет с места брата. — Скоро же у кого-то свадьба, — омега пихает его в плечо, а Саул глаза закатывает. — Ненавижу, убью своего же супруга в первую брачную ночь, — хмыкает он, а Кай верит, потому что брат способен на подобное. В нём нет ничего светлого, и это итог деятельности Чонгука, который погубил в нём самое светлое. Казалось, что тот возле брата выдавливает последние лучи. — Не позволю, может, любовь тебя образумит, — бурчит Кай и берёт брата под руку. — Нет, Кай, любви нет. Есть только власть, страх и политика. А в них нет места любви, — Кай замолкает и больше этот вопрос не поднимает. Жалко, что брата сломали, жалко, что убили всё светло, страшно, кто он сейчас. От него не исходит безопасность, тепло, в нём нет ничего, что вселяло бы уверенность. Он холоден, жесток и мрачен. Он превратился в так ненавистного ему отца. Стал точной копией его в поступках. Пусть у Кая его внешность, но самый настоящий Чон Чонгук кроется в нём, в Сауле зародился настоящий Монстр. Они спускаются вниз по лестнице, когда в них чуть ли врезается Каин. Тот им быстро объясняет, что, как обычно, как снег на голову свалились гости и приехали раньше положенного. Приехал Намджун, приехал Джин, приехал Юнги. Улыбка касается лица Саула и он уже тащит брата за собой. Наконец-то он встретится с братом, с которым можно вдоволь повеселиться. У Намджуна три ребёнка, с которыми у Саула прекрасные отношения, но двух братьев омег он просто любит, а вот с Асмодеем тот готов идти на любые аферы, потому что тот его человек. Альфа знал, что у того есть ещё брат, самый старший омега. Саул видел его только раз и в глазах запечатлелся образ непорочности и чистоты, и он, который вырос и сделался подобием зверя, пообещал, что не посмеет даже прикоснуться и испортить этот невинный образ. Он ему не брат, но и омегой тому ни за что не стать, тот больше походит на старшего брата, который всегда поможет и совет даст. Вот и сейчас он ждал Ена, чтобы получить совет. Как только Саул выходит во двор, то видит своего друга. Тот лениво раскачивался из стороны в сторону да затылок чесал своих каштановых волос, которые развиваются на ветру. Он представить не может жизнь Асмодея, у того три брата омеги, с которыми, наверное, тяжело приходится. Ну если Ен был старшим и сам ещё воспитывал Асмодея, то два последних ночной кошмар. Велиал, вечно неугомонный разбойник, который кровь готов высосать. Тхай — это чёрт, который готовит план по уничтожению мира только своей злой мордочкой. Но братьев своих Саул любил и позволял некоторые шалости. — Я думал, что меня сейчас встретят, как настоящего падишаха, но я вынужден страдать твоей кислой рожей, — сразу же с претензиями набрасывается Асмодей и обнимает брата, получая несильный удар в плечо. — Если бы передо мной стоял великий воин, то я бы так и сделал, а тебя бы я и куском хлеба не удосужил, — улыбаясь проговаривает Саул и поворачивается, потому что сзади слышно фырканье. Кай закатывает глаза и пальцы к глазам подносит. — Вы, как обычно, не заботитесь, что высокопоставленные особы. — Привет, бельчонок, — улыбается Асмодей и подбегает к брату, взяв того на руки и пару раз прокутив, за что поплатился ударом в грудь. — Ух, руки распустил. — Да радуйся, что только руки, — хмыкает он, получая злой взгляд и замахивается, но сразу же осекается. В их сторону шёл высокий альфа, с идеально зачёсанными и собранными назад волосами золотого цвета, не сочетающийся со всей остальной внешностью альфы. Тугой кожаный пояс стягивает линию талии, показывая стройность той. На ней повисли ножны с любимым отцовским мечом. Через одежду выступает накаченное и сильное тело, чем не мог похвастаться каждый. На руках мозоли и костяшки в кровь из-за частых тренировок и боёв. Взгляд орлиный, норовящий каждого сожрать. В больших ночный, лунных глазах смерть играет в виде огонька. Оскал звериный и будоражащий. Рядом с ним находится больше минуты невозможно, ибо задохнёшься от такого напора. Но весь этот строгий и холодный вид трогает лёгкая ухмылка, завидев любимых братьев, а ещё больше та стала, когда маленькое тельце оказалось в его руках. — Ты его взглядом убьёшь, — шепчет Асмодей Саулу, который глаз от братьев не убирал. Готов был видом испепелить ненавистный образ. — Если бы, — отвечает альфа и руки в кулаки сжимает, чтобы не ударить рядом стоящих. — Но ради братика я потерплю, — сквозь стиснутые зубы, объясняет Саул и продолжает смотреть на милую сцену. Его брат счастлив рядом с этим альфой, он так тепло ему улыбается и руками шею обвивает. Не может вынести, что Каю с кем-то ещё хорошо, кроме него. Он ревнует, ему противны чужие касания, потому что он считает себя единственный человеком, который может трогать, говорить комплименты и прочее своему брату. Он не хочет, чтобы кто-то забрал у него последнюю родную частичку, не хочет оставаться один, поэтому так себя и ведёт. — Я скучал по тебя, бельчонок, — треплет Кая по ночным волосам и оставляет лёгкий поцелуй на лбу, из-за чего тот жмурится и облегчённо выдыхает. Он привык, что братья его «бельчонком» называют, но слышать своё прозвище от Селина приятнее. — И по тебе тоже, Саул, — он протягивает руку брату, когда те подошли. Саул пару минут смотрит на лунные глаза, мысленно желая в них воткнуть что-то острое, но когда грустная мордочка брата попадает в видимость, то он выдыхает и сжимаёт чужую ладонь. — Как же жаль, что это невзаимно, — подливает дёготь в мёд Саул и отпускает руку брата. — Я не мог пропустить свадьбу любимого братца, — таким же «довольным» голосом отвечает Селин. Повисает молчание, которое прерывается лишь ударами одного трепещущего сердца. — Ну вот можете же настроение испортить, — кричит на альф Кай и, толкнув брата в грудь, уходит. Они смогли его расстроить. — Кай, постой, — кричит ему Саул в спину, но ничего не получает взамен. Видеть грустного брата невыносимо, это смерти подобно. Компания бы и пошла за расстроенным Каем, но всех троих останавливает голос позади. Это тот голос, который Саул не хочет слышать, навсегда хочет от него избавиться. Он стоит в нему спиной, но ощущает холодный, леденящий душу взгляд, от которого не просто страшно становится. Ты хочешь вырвать себе глаза, чтобы не видеть его, хочешь лишиться возможности слышать, чтобы никогда больше не слушать его голоса, хочешь лишить себя жизни, потому что рядом с ним твоя жизнь превращается в Ад. Но сегодня Чонгук спокоен, на его лице играет лёгкая улыбка. Он расставляет руки в стороны и подходит к компании. Троица разворачивается, на лице у двоих спокойствие и радость, а у другого — животный страх. — Дядя, рад вас видеть, — выпаливает Асмодей и подходит к Чонгуку. Время того пощадило, что было отвратно для Саула. Отец идеален даже во внешности. Лёгкая седина ничуть не старит, морщинки на лбу и под глазами говорят, что альфа прошёл немало трудностей. Чёрная бездна на дне глаза не прекратила быть устрашающей и не потеряла своего блеска. Альфа по-прежнему силён, но ничто не долговечно, поэтому здесь его касаются изменения. Он уже не тот лихой воин, который запросто мог перерубить отряд врага и глазом не моргнуть. Саул еле слышно сглатывает, когда слышит смех отца, который как всегда адресован не ему. Видит искренние эмоции, которые никогда не были доступны ему, видит ласку к другим, но не к себе. Казалось, что сейчас в нём зарождаётся страшная буря, которая вот-вот разверзнется. Повод. Нужен повод. — А где твой отец? — спрашивает Чонгук у Асмодея, когда они идут во дворец. — Он там, где вся его свора детей, — смеясь, говорит Асмодей. Саул представить себе не может, чтобы рядом с его отцом можно смеяться. Он всегда молчал и не позволял ни капли эмоции вылиться в свет, а тут Асмодей так запросто отвечает на вопрос. — Каково тебе жить с четырьмя омегами? — не оставит свой допрос Чонгук. Как только пришёл отец, то он замолк, не смел головы поднять. Селин сухо усмехается, потому что чувствует чужой страх. Он, как и отец, питается им. Понимает, что Саул боится отца больше смерти, поэтому и притих. С ним он не так остёр на слова. Но Селин ни за что не посмеет упрекнуть его в этом, потому что это не его дело. — А Юнги где, Селин? — альфа подходит ближе к правителю и становится по левую руку, возле правой шёл Асмодей. Но а Саул, как и положено и как обычно бывает, шёл сзади и молчал. — Как только Джин заметил его на горизонте, то не смел выпустить из своих объятий, но а я пошёл к братьям. — А где тогда Кай? — этот вопрос к Саулу и ему сейчас придётся рассказать историю, как расстроил брата, за что вновь получит выговор и новые бессонные ночи от убийственного голоса. Альфа было открыл рот, но тут явился его спаситель. — Его не было, когда я нашёл Саула и Асмодея. Возможно, тот будет ждать нас внутри? — Саул непонимающе смотрит на брата, который только что спас его от опалы отца. И он видит, как Чонгук смягчается и хлопает Селина по плечу. — Я не удивлюсь, если он с самого утра ныл, что совершенно не готов и у него нет одежды на вечер, — Селин улыбается от мысли, что Кай сидит на кровати, свесив ноги, и хныча с несколькими парами блуз и туник сидит и думает, что одежды совершенно нет. Они входят в главный зал, где все оставшиеся собрались. Чонгук сразу же бросает взгляд на Юнги. Тот стоит и мило разговаривает с детьми Намджуна. Те радостно ему что-то повествуют, а Юнги даже не в силах улыбнуться, потому улыбаться он перестал в тот день, когда у него живьём сердце вырвали. Изменения коснулись и его, смерть мужа смогла выбить его из жизни на несколько лет. Он носил вечный траур, на его лице всё реже можно было увидеть улыбку, ангельский вид превратился в дьявольский. Он не смел являться в открытой и яркой одежде, та всегда была бледной и тусклой, ни на руках, ни в ушах, ни на шее впредь не было ни одного украшения, кроме подаренного мужем кольца. Одежда строгая и не броская, чаще всего чёрных цветов и с закрытым горлом. Глаза потускнели, но даже спустя столько времени не посмели потерять своего блеска. Зачахнуть не позволял и Селин, которому омега посвятил всего себя, он максимально вкладывал в него всё, что было в Хосоке, но этого и не требовалось, потому маленький альфа и так постепенно делался его копией, отличаясь меньшей кровожадностью. Селину нравилось причинять вред не физический, а моральный. Сейчас это на себе почувствовал Саул, когда брат его спас, то есть остался в долгу. Чонгук подходит ко всем. Асмодей сразу становится к Джину, который выглядел очаровательно. Казалось, что рождение детей пошло ему только на пользу и родило в нём настоящего омегу, хотя он себе не изменяет. Остаётся всё тем же могущественным омегой-императором, который впредь ничего не страшится и готов без устали мечом махать. Рядом стоит не менее прекрасное создание. Это Ен, это старший сын Джина, который вобрал в себя внешность Лэя, но это его не страшит. Чонгуку плевать, что тот напоминает ненавистного врага, зато это дитя чисто и невинно. Джин тоже таким был, пока с ним Намджун не случился, но Чон уверен, что этого омегу даже самый гнилой альфа не поменяет, который точно уже есть на примете у Намджуна, потому что, как отец, а по-другому альфу нельзя было по отношению к этому ребёнку назвать, даст ему самое лучшее. — Тебя даже седина не страшит, — первое, что говорит Намджун при встрече. — Я посмотрю, что ты скажешь мне лет через пять, когда от тебя одни кости останутся, — сразу же отвечает Чонгук, довольно хмыкая под нос и скрещивая руки на груди. — Неугомонные, как можно при встрече сразу про кости, красоту, — кричит Джин и ударяет мужа по затылку, тот ловит его руки и к себе спиной прижимает. — Годы идут, а ребячество ни одной плетью из этих братьев не выбьешь, — поддаёт голос Юнги. У него он однотонный, без капли эмоции. Простой голос, лишённый света. — Юнги-я, я рад, что у тебя нет такого брата, — тыкает Намджун на Чонгука, который удивлённо брови вскидывает. — У меня почти никого нет, Намджун, — сухо кидает Юнги. Альфа сразу прикусывает свою губы и ловит злой взгляд со стороны мужа. Чонгук пытается развеять обстановку, поэтому просить всех пройти внутрь главного зала, где для них накрыли большой стол, полный разных яств. Не хочет ворошить рану Юнги, как и многих. Джин, как вспомнит Намджуна в это время, то волосы дыбом становятся. Тот закрылся у себя в покоях и никого не впускал. Постоянно пил и никому не позволял к себе заходить. Джин даже пару раз под его горячую руку попадал, но обошлось без происшествий. Альфа скоро отошёл и вернулся в привычную жизнь, но уже внеся изменения. Все усаживаются за стол. Чонгук, как и полагается, садится посередине. Даже в такой день Саул не сядет с ним рядом, ему будет спокойнее рядом с другом, рядом с Асмодеем, который своей энергией мог бы развеять его тоску. Только вот Кая до сих пор нет, что лишний раз заставляет загрустить и погрязнуть в раздумьях. — А где Кай? — спрашивает Юнги у Чонгука, когда ему любезно положили на тарелку недавно испечённую баранину, к которой омега вряд ли притронется, потому что он снова стал плохо питаться. Но ответ не заставил себя ждать. — Я здесь, дядя, — широко улыбается омега, стоя в проёме. У всех присутствующих точно дар речи пропал. Перед ними стоит Кай в настоящём звёздном костюме, с широкими и прозрачными рукавами, штаны в большей степени напоминали шаровары. Спина верха была полностью оголена, а спереди виднелся широкий вырез, что состоял из тонких лент. На шее лязгают тонкие цепи, как и на руках, которые тянутся от кисти к фалангам пальцев. Он будто невинное дитя, что порхает с облака на облако, но глаза-бездна и сущность заставляют вспомнить, кто он такой. Сам Кай ничуть не смущался своего полуголого вида, ему вполне нравилось, что он тонул в серебристом свете. Он в несколько летящих шагов оказался возле отца и сел рядом, скрестив ноги. Омега невинно похлопал глазками и посмотрел по сторонам, совершенно не понимая замешательства окружающих. — Асмодей, он мой брат, — сразу же предупреждает друга Саул, видя так тот смотрит на брата. Он также посмотрел на Саула, который и ухом не повёл, будто ему был неинтересен наряд Кая, хотя альфа знал, что тот оценил бы его своим взглядом, но его воспитания заставляет поступить иначе. Саул даже ему мысленно хлопает за сдержанность. — А ничего более откровенного в твоём шкафу не было? — спрашивает Чон у сына, когда тот усаживается рядом и тянется к столу, чтобы взять орешки, из-за чего вид становится умопомрачительным, потому что волей неволей, но смотришь на то, что находится под тонкой тканью. Кай поворачивает голову в сторону отца и тепло улыбается, наклонив голову слегка в сторону. — Нет, у меня все наряды сдержанные, — Намджун давится налитым вином, вызывая смех со стороны Кая. — Дядя, а вы хватку не подрастеряли, я посмотрю, — продолжает смеяться Кай над ним. — О, ему это лет сто не грозит, маленький, — отвечает за мужа Джин и одаривает Кая одной из своих любимых улыбок. Никто не злиться на это создание, потому что в нём нет ни капли черноты или гнилья, тот несёт в себе только свет, который так им всем необходим. — Вы ещё все хватку не растеряли, — с набитым ртом бубнит Кай, — особенно красота. Я всегда знал, что омеги самые прекрасные создания на земле, а альфы созданы, чтобы портить общую картину, потому что идеальное никто не любит. — А ты изрядно заставишь своего альфу попотеть, — продолжает разговор Джин, не встречая сопротивления. Всем будто легче стало, когда пришла эта кроха, он будто нужен, чтобы склоки прекращать, конфликты решать. Ходячий мир и луч света. — Ну, я могу заставить его попотеть и из-за другого, — Намджун давится второй раз. — Ох, дядя, — смеётся Кай, и атмосфера начинает приобретать окрас праздника. Все знали, почему их пригласили. Чонгук не решил испортить жизнь своему ребёнку, ему был нужен этот брак, чтобы обрести союзника, а в дальнейшем территории, потому что будущий жених Саула имеет неплохую империю с землями. Это дипломатический ход, о какой-то любви речи идти не могло. Игры отца Саул поддержал, приветливо улыбался отцу своего жениха и пообещал, что только лучшее уготовит для него. Да, будет лучшее: постоянные измены, перепады настроения, неконтролируемая агрессия, чрезмерная жажда крови и чужого тела, хладнокровие и нелюбовь ко всему. Саулу даже иногда от этих мыслей жалко становится своего жениха, но того не спросили насчёт альфы, поэтому пусть теперь мучается, как и альфа. Он сразу же его предупредит об этих пунктах и о внезапных последствиях, если тот решится бежать. Альфа думает наперёд, поэтому когда отца не станет, то на империю сразу несколько пастей раскроется, поэтому сейчас надо укрепляться и запугивать омегу, который попал в не лучшие игры. Саул его ещё не видел, но уже ненавидит, он не хочет этого, но этого требует его статус. Он сын Чон Чонгука. Годы войны, годы мук и боли сейчас уходят на второй план. За столом сидит настоящая семья, некоторые члены которых отсутствуют. Но каждый чувствует их рядом с собой. Чимин сидит рядом с Чоном и кладёт свою небесную макушку на плечо и перебирает пальчиками рукава блузы, что-то зло бурча мужу, который обещает, что ночью тот сменит свою злость на крик. Хосок пристально смотрит на Чонгука, но после меняет своего расположение, потому что рядом сидит Юнги, которого тот нежно касается виска мужа и оставляет на нём свой поцелуй. Он вкладывает свою руку в его и переплетает пальцы, гладя подаренное много лет кольцо. Где-то идёт вечная ругань Баджи и Дракена, в которой первый всегда проигрывает из-за пыла второго, но тот готов сам сдаться в плен, чтобы не слышать постоянных криков. В воздухе витает аромат ромашек, которые Тэхён подарил Юсуфу в виде венка и на макушку прикрепил. Лепесточки тихонько падали под ноги, но пара этого не замечала, потому что тонула в страстном поцелуе. Они все живы, они все рядом, но они так далеко. От пережитого всем больно, на всех остались раны прошлого, никто не вышел собой, изменения коснулись каждого. Теперь они превратились в других себя, где вместо сердца — лёд, который тает только в присутствии своего родного человека, где нет привычной весёлости и резвости, потому что всё погибло со смертью любимых. Для них мир приобрёл иной окрас, сделался тусклым. Если раньше хоть кусочек был красочным, с морем запаха и цвета, с красивыми пейзажами, то сейчас тёмные тучи нависли, постоянно идёт дождь, а под ногами слякоть и грязь. Разговоры заставляют забыться, окунуться в интересные истории, Саул даже на минуту забывает, что рядом сидит его отец, который ни смеяться, ни веселиться не может. Когда всё это закончится, то он возьмёт с собой Асмодея и пойдёт пить в покои. Его брат слишком правильный, поэтому будет пить и развлекаться только он. Асмодей своего имени не оправдал. Кай весь вечер смотрит только на золотистые волосы и не может поверить, что брат того не убил. Он соскучился по всем братьям, но по Селину особенно. Он не упустит возможности остаться с ним вдвоём, поэтому Кай предпринимает план, как вызволить и себя, и Селина. — Дядя, — обращается Кай к Юнги, который только забросил в рот локму. Именно та послужила началу сомнениям по поводу плохого самочувствия. Как ни странно, но особой любви к этой выпечки у Селина не было. Он вообще не любил мёд. Юнги мычит в ответ и ждёт, пока Кай продолжит. — Я могу украсть Селина в свои покои? — руки у Саула сжимаются в кулаки. Асмодей накрывает его бедро своей ладонью, пытаясь успокоить. Кай не имел кого-то особого подтекста, он просто хотел провести время с братом. — Ну это у самого Селина надо спрашивать, — кивает омега на встрепенувшегося сына. Тот тепло улыбается папе и одобрительно тому кивает. — Он не против. Спасибо, у меня самая лучшая семья, — радостно вскрикивает Кай и подрывается с места, стараясь не упасть и не запутаться в своей одежде. Селин учтиво кланяется каждому члену семьи и кидает смешок в сторону разъярённого Саула. Он проиграл.

***

Кай будто готовился: они сидят возле небольшого круглого стола, на котором стоят любимые блюда альфы. Их Кай выучил ещё с детства, вкусы того не изменились: пиде, ич пилав, запивал всё красным вином сорта каледжик карасы. Как правило, это тонкие, шелковистые напитки с ароматом красных ягод, леса и сухих трав, с высокой кислотностью и гладкими танинами. Альфа не просто выбрал именно этот сорт. Из сладостей тот мог позволить себе типичный рахат-лукум с орехами. Кай с удовольствием всё это скормил бы, но Селин его остановил и попросил больше так не кормить, а то из столицы выкатится настоящий шар с его лицом. Кай начал говорить, что тот ничуть не располнеет, но остановился. Сейчас он лежит меж его разведённых ног, пока альфа перебирает его прядки и попивает вино. В комнате тускло, почти нет света. Немного свечей и заходящее солнце за окном ещё не задёрнутых штор. Кай неспеша рассказывает, как скучал по нему, как боялся, когда тот сообщил, что вынужден отправить в поход, как места себе не находил и постоянно переживал. Селин шутя злится на него и говорит, что попусту тот не тратил свои нервы и слёзы, ведь это самый драгоценный камень, что льётся из его глаз. Смущать альфа любил. Он берёт руку Кая в свою и к губам подносит, слегка касаясь теми. Он пропитывает себя запахом хвои, что так его успокаивает. — Селин, — омега рот раскрывает после рассказа. Значит, есть захотел. Пальцы альфы подхватывают любимый омегой десерт и подносят ко рту. Кай заглатывает всё, при этом случайно облизнув пальцы брата. — А у меня для тебя подарок есть, — тихо проговаривает Селин. Кай приподнимается и лицом поворачивается к нему, склонив голову вбок и вопросительно глядя. У того на уголке губ крошки остались, которые альфы пальцем стирает и, не вставая с места, достаёт маленькую коробочку, протянув омеге. Тот сначала не решался его брать, но к подаркам от брата ему не привыкать, поэтому он раскрывает футляр и машинально руку к губам прикладывает. — Селин, — выдыхает он и достаёт подарок. Эти серьги. Одна из них длинная, с большим камнем. А другая — маленькая бусинка, там еле различимый блеск, но тоже прекрасна. — Я их сам сделал, это лунный камень. Думаю, с твоей бездной и моей луной он сочетается, — объясняет альфа и просит надеть. — У меня тоже есть одна, — Селин ударяет себя по уху и показывает на одинокую серьгу. Кай дрожащими руками начинает примерять серьги и, закончив, встаёт с места, чтобы в зеркале получше рассмотреть. — Они изумительные, — не может нарадоваться омега. Он вертит шеей из стороны в сторону, чтобы рассмотреть со всех сторон. — Как у тебя хватает терпения сделать такое? — Делая ювелирные украшения, я учусь смирению, не хочу поддаваться своему гневу, чтобы сделать кому-то больно. Мне нравится мелкая, кропотливая работа, она заставляет выйти из этого мира и окунуться в другой, — альфа разворачивает Кая к себе лицом и берёт того за подбородок. — Я делаю их только для тебя, — Селин прекрасно видел смущение на чужом лице. Он улыбается брату и треплет его по макушке, когда тот резко набросился на его губы и начал целовать. Альфа опешил, потому что не ожидал такой выходки от младшего. — Кай, мы братья, — шепчет он ему в мокрые от слюны губы. Тот шумно дышит и запрыгивает на Селина, который вовремя успел его подхватить. — Мне плевать, — выдыхает в губы брату омега и вновь набрасывается на них. Селин поначалу не хотел продолжать, потому что не рассчитывал на такое от брата, но позволял ему сделать это. Безумная, странная страсть, что есть между ними, опасна. Она непонятна. Кай просто сначала думал, что скучает по брату, что у него все то же, что с Саулом, но оказалось, что нет, что здесь кроется что-то большее. Омеге просто был необходим Селин, ему нравился он, полностью, весь. Всегда, когда тот приезжал, то обязательно заходил к нему, подарки дарил, в себя влюбить заставил. Альфа не думал, что детская шутка перерастает во что-то большее. Ему нравится Кай, но в нем он видит младшего брата, который в один из дней набрался смелости и признался в своих чувствах. Он не может поверить, что это реальность, что брат может его полюбить, но когда тот оставил небольшой поцелуй на щеке и растворился, то внутри что-то щёлкнуло. И сейчас Кай целует его губы, будто до этого тренировался, знает, как это делается. Но Селин знает, что это не так, потому что омега только ему принадлежит отныне, только для него себя бережёт. И альфа оступается, идёт прямо в пропасть вместе с омегой. Он отвечает на поцелуй, получая довольный стон, потому Кай своего добился, позволил своему греху взять вверх и погубить ни в чём не повинную душу. Альфа сжимает его ягодицы и, не разрывая поцелуя, кладёт на кровать. В каждом новом стоне, каждом касания, в каждом новой «Селин-а» теряется, тонет, ступает не по верному пути, обрекает себя, но он не может себя удержать, разум отключён. Омега под ним руки приподнял и постанывает, он наклоняется в его груди, не отводя взгляда, и начинает развязывать ленты, примыкая к горячей и нежной коже. Она словно фарфоровая, на ней только след оставишь и та поменяет окрас. Селин пытается действовать осторожно, но с этим омегой невозможно. Тот хватает его за волосы и в себя вжимается, что снова выбивает альфу. Он разрывает прелестный костюм и довольно облизывая губы. Перед ним лучшее творение, лучшее скульптура, лучший образ Создателя. Селин примыкает к бусинкам сосков и обводить те начинает, рисует круги и вырывает стоны из омеги, который впервые альфу почувствовал, который впервые в чьих-то руках тонет, который так долго этого хотел и теперь получил. Он немного трясущимися руками расстёгивает ремешки, сдёргивает пояс и, как можно скорее добирается до рубашки. Альфа помогает ему, поэтому через несколько минут показывает своё тело. Кай даже речь родную забыл, когда увидел Селина в таком образе. Ему доводилось видеть брата голым, но всё это не сравнится с телом альфы, которое уже в только молодом возрасте, но имеет шрамы. В другом тело чистое, в отличие от своего отца тот не стал рисовать на себе Змея, потому что поклялся самому себя, что его будут вспоминать не как кровожадного и непобедимого Змея, а как Великого, он в этом уверен. Кай водит пальцами по взмокшей спине Селина и вновь вырывает из себя стон, когда чувствует, что к его члену прикоснулась чужая рука. Омега судорожно вцепляется в плечи брата и просит о большем. Но большему не удалось случиться, потому что Селина хватают за шкирку и валят на пол, Кай даже пискнуть не успевает. — Как ты посмел к нему прикоснуться, — орёт над лежащим под ним Селином Саул и готовится нанести новый удар, но его руки перехватывают и ими же дают по лицу. Альфа отшатывается, позволяя сопернику встать. Из носа и губы течёт тонкая тёплая струйка. Селин не выносит свою кровь, потому что считает, что если тебе её пустили, то ты сдался и проявил слабость. Саулу этого мало. Он вновь набрасывается на брата и замахивается для нового удара, но теперь его самого останавливает крепкая, железная хватка, которую из тысячи узнает. Теперь страшно становится всем. Кай прикрыл себя одеялом и одиночные слёзы пускает, Селин утирает льющуюся кровь, а Саул чувствует, как хватка становится в разы сильнее, ему кажется, что ему запросто могут руку сломать. Он думал, что отец давно в своих покоях, потому что вечер закончился несколько часов назад, все разошлись по комнатам, как и сам Саул с Асмодеем, но первый не смог усидеть на месте, потому что чуял, что с братом что-то не то, а оказалось что кто-то не тот. Чонгук резко разворачивает разгорячённого и побитого сына к себе лицом. Саул впервые видит такие глаза, впервые ему становится так страшно, но он уже не остановится, потому что слишком далеко зашёл, потому что за брата готов другого брата убить. Присутствие Чонгука убивает, а его молчание ещё больше. Он продолжает сжимать руку сына и ничего не говорит. Своими глазами изучает и питается страхом, перемешанным с решительностью. Чёртов чёрт. И тут внёс себя. От этого Чонгук ещё больше звереет, он откидывает сына от себя, из-за чего тот чуть ли не падает. — Ты что здесь удумал? — кричит на него Чонгук и снова ближе подходит. Саул приводит себя в порядок и вытирает кровь с губы. Если бороться, то до конца. Он не намерен останавливаться, когда есть возможность не только брата защитить, но и Селина убрать. — А что я должен был делать? — отвечает криком на крик Саул и сам к отцу подходит. Он просит себя успокоиться и взять в руки, что Чонгук не такой страшный, хотя это неправда, потому что он него только бедой и веет. Альфа останавливается в метре от отца и словно крылья за спиной распускает. Смотрит в эту бездну и впредь не посмеет её испугаться. — Я должен был стоять и слушать, как моего брата здесь имеют? Или я должен был присоединиться?! — звонкая пощёчина от Чонгука оставляет свой след на лице Саула, который невольно руку в лицу прижал. Он никогда его не бил. Да, кричал, да, упрекал, да, тыкал на непонятные ошибки, но никогда не посмел бы ударить. Никогда. …до этого дня. — Ещё раз я услышу из твоего поганого рта такие слова, то я сделаю тебе больно, Саул, — трясёт его за грудки отец, но ему удаётся вырваться из захвата и дать тому отпор. Теперь перед ним не беззащитный мальчишка. Альфа начинает зло смеяться, даже голову запрокидывает. Настоящий безумец этого мира здесь только один. Это не Чон Чонгук. Саулу всё равно, что комната полна других, он видит перед собой только своего главного врага. — Больно сделаешь? — продолжает истерически смеяться Саул и ловит на себя обеспокоенные и слезящиеся глаза брата, но ему всё равно. Собственная боль сильнее. — Ты сделаешь мне больно? Да я все эти года только и получал её от тебя. Я что-то не помню, чтобы ты хоть раз меня по головке погладили или слово доброе сказал, — он подходит и выговаривает это всё прямо в лицо невозмутимому и холодному отцу, который внимательно слушает монолог сына. — Что я слышал всё время? «Саул, ты ужасен. Саул, можно лучше. Саул, ты несчастье нашего рода. Саул, ты полное ничтожество!». Я устал, понимаешь. Устал! Я человек, который просто не может всего этого вынести. Я не мог в свои четыре года завоевать территории. Ну прости, мне было четыре! — Чонгук молча слушает. Повисает тишина. Она прерывается всхлипами Кая, который ближе к Селину жмётся и брата своего не узнаёт. Тот сумасшедшего отменно изображает. — У меня нет отца, у меня нет семьи… Нет, ты есть, но как отца я тебя похоронил давно, ты для меня только император, мой господин. Я всё детство прорыдал в подушку, потому что обида жгла моё сердце, — он кулаком бьёт себя по груди, в то место, где у людей сердце обычно бывает, а у него дыра. — Представляешь, я тоже хотел ласк, хотел хоть раз побывать в твоих объятиях, хотел хоть раз сказать, что я люблю тебя. Да мне Баджи с Юсуфом заменили тебя, они стали твоей заменой. Всё, что я сейчас могу, это их заслуга. Но не твоя, не твоя, — повторяет ещё раз Саул и зарывается пальцами в волосы, начиная расхаживать из стороны в сторону. — Как папа мог полюбить такую мразь. Чонгук припечатывает сына к стене и сжимает его горло, из-за чего тот перед собой начинает смутно видеть. Тут уже на помощь подоспел Кай со своим голосом. — Папочка, — зовёт он, но Чонгук будто не слышит. Он до хруста сжимает шею сына и нависает над ним. Капля для Саула брошена. Она была последняя. Чонгук пару раз ударяет того об стену, казалось, что своды дворца затрещали от такой силы, а Саул даже стон не выдал. Чонгук не позволит упомянуть Чимина, не посмеет в таком контексте его вспоминать. — Хорошо, если я для тебя мёртв, то ты тоже для меня давно сдох, сын. Знай, что отныне тот Саул, которого я знал ранее, кормит червей в могиле, — он усиливает хватку и резко выпускает. Саул начал ртом воздух ловить и оседать на пол. Он не верит, что смог вырваться из этого захвата живым, потому что знал, что ещё немного и конец пришёл бы. Он встаёт на ноги и, покачиваясь, даже не смотря на брата, плетётся к себе. Раз капля брошена, то и плану пора реализоваться. Он не реагирует на своё имя, на внезапные вздохи от собственного вида. Он чувствует, что кровь из носа хлыщет, но отбрасывает мысли о первой помощи. Под его удар попадает и Асмодей, который, завидев друга, было стал расспрашивать и пытаться помочь, но Саул сказал ему убраться, а сам пошёл к себе, где закрылся на некоторое время ото всех. В покоях темно, свет с улицы только ложится на кровать, обдавая её своими лунными лучами. Саул любит ночь, потому что повсюду тихо, кажется, что всё вымерло, что нет ни одного живущего на этой грешной земле, но есть только он. И он готов стать таким же грешником. Он садится возле кровати и откидывает голову. Лунные лучи ложатся на небесную макушку, лишь украшая. Изумрудные глаза полны слёз, а рука сжимает флакон, который был вытащен из внутренно кармана. Саул внимательно рассматривает жидкость янтарного цвета и подносит её к дверцам балкона, через который свет пробирался. Будто озеро чистое видит. В глазах сразу же вспыхивает огонёк. Безумное желание. Каждый из представитель династии носит либо кольцо с ядом, либо флакон. Так как Саул не большой любитель перстней, поэтому сделал свой выбор. Долго яд выбирал, хотел, чтобы смерть мучительная была. Сначала жертва ничего не почувствует, будет вести себя, как обычно, потом ей сделается жарко и начнётся зуд, всё тело покроется волдырями, глаза покраснеют, а после из них кровавые слёзы польются. Кашель одолеет ненавистный, кровью захлёбываться станет. Внутри будто все внутренности перевернуты станут, будто все органы наружу выпотрошат. Начнётся страшная агония, которая несколько часов продлится, человек поймёт, что умирает, но спасения от яда нет, потому что его просто не придумали. Несколько часов он будет лежать с страшном припадке и бредить, осознавая, что смерть пришла за ним. А потом, спустя несчастные часы, жертва умирает с открытыми кровавыми глазами и струйкой крови из рта. Альфа усмехается и сильнее флакон сжимает. Капля брошена. Она была последняя. Ему обидно, что за столько лет, он ни разу не услышал доброго слова от отца. Тот никогда не выказывал ему свою любовь, никогда не делал то, что с Каем. Саул был лишним, всегда играл в стороне, завтракал в одиночестве, потому что чаще всего Кая отец забирал. Первый меч сам сделал, потому что в книге прочитал. Тренироваться научился у Юсуфа, стрелять из лука — у Баджи. Помощи у него не просил, если что-то не получалось, то к другим шёл. Юсуф посадит на свои коленки и начнёт объяснять. От него не исходило холодом, ненавистью, тот был ему будто родной. А вот в присутствии отца случалось всегда одно. Саул голову опустит и ждёт, пока его спросят. Чонгук интересуется, как прошёл день. Кай начнёт лепетать, возбуждённо рассказывать о своих успехах. Чонгук его в лоб поцелуй и к своей груди прижмёт. А Саул так и будет стоять с листком в руках рядом и ждать, когда отец похвалит за то, что впервые текст правильно перевёл. Но он этого так и не дождался, потому что не достоин. Когда он был ребёнком, то услышал разговор отца с Юсуфом. Оказывается, что он напоминает отцу покойного папу. Тогда Саул часто стал всматриваться в зеркало и иногда ронять слёзы. Он звал своего папу, который, как казалось, его слышал и в свои объятия окутывал. Он берёг сны Саула, постоянно был где-то рядом, когда тот в зеркало смотрел и руку протягивал со словами «папа», тот протягивал свою ладонь в ответ. Видел, как мучается его мальчик, видел все его испытания и пытки, пытался помочь. Саул засыпал со слезами и словами, что будет лучше, что поставит всех на место, что накажет каждого, кто посмеет навредить или ему, или брату. Он рос, а его ненависть росла. Чонгук не хотел давать воспитание, что давал ему его отец, но у него не только это получилось, но он создал копию себя. Сейчас Саул смотрит на своё окровавленное лицо, на шею, где не прошли пока следы отца. Его не смогут разбить, потому что все эти годы от делался сильнее. Постоянно становился лучше. Он не считает Кая предателем, потому что вспылил из-за собственной ревности. Ему просто невыносимо, что другие руки посмеют коснуться его мальчика. Ведь Кай тот, кто мог от гнева отца спасти, кто во время болезни рядом был и книжки читал, тот, кто первый ушиб на коленке лечил, тот, кого Саул обожает больше жизни, тот, кто тоже достоин счастья. Пусть оно у того будет и с Селином. Этот альфа всё равно ненавистен ему. Весь правильный, без единого греха, но всё равно гнил, всё равно со своим грехом за пазухой. Саул не хочет, чтобы тот был рядом с Каем. Хотя бы из-за того, что те братья. Альфа сжимает свои волосы и упирается головой в колени. Это же неправильно, неправильно любить своего брата, у которого кровь такая же. Как бы сильно Саул не любил Кая, но никогда бы не посмел к его телу даже прикоснуться, потому что тот для него идеал непорочности. Но сегодня он убедил себя в обратном. В брате живут все семь смертных греха. И он им подвластен. И он топит с собой каждого. Саул хмыкает, разнося этот звук по помещению, он продолжает вертеть в руках флакон, а после, взбодрившись, встаёт на ноги. Он ставит яд на тумбу, а сам начинает переодеваться. Сначала умывается, вода хоть немного освежает. Вытирает лицо и тянется за свежей рубашкой. Он проходит мимо зеркала, а потом резко останавливается, начиная всматриваться. В его небесной макушке поселился вредитель. Чёрная прядка красуется среди ясного неба. Саул усмехается своим внезапно возникшим мыслям, поэтому отбрасывает затею рассмотреть волосы. Он очень похож на папу. Закончив приготовления, альфа выходит на небольшой балкон и облокачивается на мраморные перила балкона. Он вдыхает полной грудью леденящий запах утреннего зарева, прекрасно видя кровавый закат над столицей. Снова недобрая ухмылка касается его губ. Перед ним его столица, когда начинает просыпаться от длинной ночи. Скоро люди будут праздновать его свадьбу, но он временно этому помешает, ибо траур пустит в столицу. Саул возвращается за флакончиком и снова в руки берёт. Он не остановится, он ни за что отступит. Даже, если земля разверзнется, если Рай поменяются с Адом местами, если грозная стихия станет победителем, если ни одного благочестивого не останется, то Саул всё равно не отступит. Он избавит эту землю от главного смертного греха. — Господин, — голос Баджи не заставляет содрогнуться и вырваться из мыслей, он только подливает масло в огонь. — Ваш отец хочет видеть вас у себя. — Зачем? — сухо спрашивает тот, а губ касается злая улыбка. Саул облизывает в судороге нижнюю губу и на Баджи смотрит. — В шахматы хочет поиграть. Мат. Саул победил. Это закат эпохи Чон Чонгука. Сегодня начинается рассвет другой эпохи. Его рассвет.

Конец.