С искренней любовью, Ада Безариус.»
— Гил, — цепкий взгляд Винсента задерживается на конверте. Длинные золотые кудри мешают рассмотреть эмоции на лице. Гилберт знает, что в них — бесконечная вина за привязанность, — госпожа Ада должна забыть меня, понимаешь? — Ей будет лучше, если вы, черт возьми, поговорите нормально, — старший брат делает очередную бессмысленную попытку, но и та с треском разбивается о холодную стену непонимая. Годы преданности и самой чистейшей дружбы не проходят разом — в янтарных глазах плещется злость, — ты должен сказать это сам, а не передавать через меня, ты... Ты же любишь её, Винс. — Я люблю её, — с самым холодным спокойствием выговаривает Винсент, — поэтому хочу обезопасить от себя. «Но ты — не монстр» — из горла вырывается лишь едкий кашель, приправленный сигаретным дымом. Гилберт находит ещё одну причину, почему никак не бросит курить. Он снова и снова возвращается к знакомому с детства особняку, смотрит в нежно-зеленые ласковые глаза Ады, слышит мягкий и до боли грустный голос, умоляющий отдать письмо. Винсент мог сделать её счастливой, но для этого ему пришлось бы переступить через свои убеждения. И если он решил, что опасен для слишком невинной леди с круглыми салатовыми глазами, внушающими доверие, то так оно и есть. Гилберт топит горечь в очередной сигарете, кропотливо складывая каждое письмо в дальний уголок своего дома.***
Ада не выходит замуж и даже не смотрит в сторону мужчин. Любовные романы, подаренные леди Шэрон, давно нашли пристанище в домашней библиотеке, куда никто не заглядывает с десяток лет. — Винсент... Слишком занят, чтобы написать ответ. Да, и найти ручку с бумагой там, где он сейчас, сложно, — Гилберт знает, что плохо врет, но она ведётся. И, кажется, верит. — Если я буду писать хотя бы раз в полгода... — её голос дрожит, и он молит небеса, как бы дело не дошло до лихорадки, — он успеет их прочитать? Гил знает — отрицательный ответ окончательно убьёт леди Безариус, опустошит то, что все в ней так любили. Поддаваясь своему слабому характеру, он вновь отступает перед ней, выговаривая нечеткое «да».***
Дверь в крохотную избу резко раскрывается. Временное пристанище едва не сносит потоком ветра с улицы, и Винсент недовольно щурится, разглядывая очертания брата. — Гил, можно же аккуратнее, — мягко укоряет, невозмутимо разливая чай. — Нет! Быстрее, за мной, — когда они последний раз прикасались друг к другу? Винсент так и не успевает среагировать, как его хватают за запястье, — леди... Ада, она... — Что с ней? — задыхаясь, кричит он, ускоряя шаг. Метель и вьюга уже не страшит так, как тон брата. Гилберт оборачивается через плечо, умоляюще глядя на него. — Прошло сорок лет, Винс. Она... Она... — Она в опасности? — Её дух скоро покинет землю, Винс. Они пробирались к особняку так быстро, так долго. Винсент впервые ощущал, как конечности немеют не от холода — от разъедающего чувства страха и вины. Впервые в его голову закралась запретная мысль изменить прошлое ещё раз. Впервые ему хотелось оказаться в прошедшем дне. Ада — даже в своём изнеможении до боли прекрасная — с полузакрытыми глазами и бесконечной любовью в каждом едва вырывающемся выдохе, глядит на него как на пришедшего призрака, не иначе. Время сделало своё дело, но не искоренило оставшиеся детскими черты. И тепло её ладони, нежно скользящей по холодной щеке, осталось таким же. Винсенту приходится наклониться, чтобы расслышать слова. Гилберт безмолвно покидает их, последний раз целуя руку своей госпожи. — Я так долго тебя ждала... — каждый выдох — болезненная пульсация, но она находит силы улыбаться, — почему ты ни разу не ответил на мои письма? Почему оставил? Когда я отправила Гилберта за тобой, я хотела лишь одного: чтобы он не видел моей смерти. Ты... Почему ты пришёл только сейчас? Она не удивляется, почему время отразилось только на ней, а он в свои, кажется, шестьдесят все еще на двадцать. А может, не видит. Ей остаётся только чувствовать его горячие слезы по своей бледной коже. — Я оставил тебя в этой жизни, — Винсент чувствует, как удушье медленно подкрадывается к горлу. Чувства сыграли с ним злую шутку, не иначе, — чтобы встретить в следующей, — целуя хрупкое запястье с привкусом приятной ностальгии, заканчивает он. Зелёные глаза Ады закрываются. Её рука всё ещё покоится на щеке того, кого она так отчаянно любила и ждала. Аду всегда предавали, начиная от отца и брата, оказавшегося совсем не родным братом. Заканчивая любимым человеком. — Пообещай, что встретишь меня вновь. — Клянусь. Касаясь её обветренных губ, таких же мягких, как в молодости, как в зелёном саду сорок лет назад, он теряется чувством забвения. Ада умирает с улыбкой на лице как самый счастливый человек.***
«Господин Найтрей, меня очень огорчает, что Вы не отвечаете на мои письма. Может, они хранятся у вас в запыленном шкафу, и Вы найдете их только после моей смерти. Что ж, полагаю, я могу использовать их... Писать о себе... Знаете, я все же вышла замуж. Конечно, мой супруг совсем не похож на Вас, но он обходителен и учтив. Я осталась единственной Безариус, связанной кровью с этим поместьем, и долг должен быть сильнее моих чувств. На самом деле... Я чувствую себя ужасно. Чувствую, будто вру. Всем окружающим и моему супругу тоже. Ведь не его я вижу, когда он склоняется, чтобы поцеловать меня, не его голос я слышу, когда он нашептывает мне ласковые слова, не его прикосновения я чувствую, когда... Ах, зачем Вам эти подробности? Я всё ещё смею надеяться, что однажды Вы придете ко мне как друг. Забыв и вырвав с корнем все, что между нами было. Нельзя слишком сильно цепляться за прошлое, я понимаю это. Но продолжаю верить, что однажды мы посидим за чашкой чая и посмеемся над былыми временами. Прошу... Хоть когда-нибудь, придите ко мне.» «Господин Найтрей, у меня две новости: хорошая и плохая. С какой начать? Полагаю, по хронологии лучше с хорошей. У меня родился сын. Я... Очень хорошо отношусь к своему супругу, но меня не покидает мысль о том, что наши дети могли бы быть такими же маленькими и беззащитными, я могла бы укачивать их на руках, пока Вы неопределённо усмехались. Я думаю, Вы не читаете эти письма, а значит, моё право излить душу в них. Надеюсь, в следующей жизни нам повезет... Лучше, чем в этой. А, и плохая новость, если бы вы так ревновали: мой супруг мёртв. Знаете, после смерти матушки Оз сказал, что не женился бы на женщине, способной попасть под экипаж. Тогда это казалось нам нелепым... Что ж, за такого человека я вышла замуж. Говорят, это было преднамеренное убийство. И опять мне повезло. Почему всегда все, но не я?» «Винсент. Я... Устала обращаться так формально. За сорок лет я не получила ни одного ответа. А живы ли Вы вообще? Гилберт плохой лгун, но если дело касается меня, он мог бы постараться и укрыть Вашу смерть от моих глаз. Безусловно, я знаю, что отправляю письма в пустоту, ведь за сорок лет сердце даже самого черствого человека на всем белом свете должно было дрогнуть и послать хоть короткую весточку в ответ. Но... Знаете, мне правда некому выговориться. Все, кого я знала и любила, мертвы, даже леди Шэрон, с которой мы так любили коротать время. Мой сын давно вырос и сам обзавелся детьми. А я... Навеки одинока, да? Все началось даже не с нашей встречи, так было всегда. Отец не помнил, как меня зовут. Я одновременно виню всех и никого. Гилберт часто навещает меня, но и его сломило одиночество, а ведь Ваш с ним срок отличается от моего. Мне недолго осталось, и я смею надеяться, что после моей смерти Вы, Винсент, не оставите его одного. Мне... Кажется, что это последнее моё письмо к Вам. Пожалуй, стоило прекратить, когда я была юной девушкой, не обремененной семьёй. Знаете, в моей жизни было много хорошего, меня растили цветком в теплице, я не знала и капли того, что пришлось испытывать всем вам, потому что я либо ненужная дочь или слабая женщина. Но, подводя итог своей жизни, я смело заявляю, что Вы остаëтесь моим самым теплым воспоминанием, согревающим и по сей день. Мы же уже взрослые. Я выросла и больше не верю в сказки про перерождения и «навсегда». Только из Ваших уст, может быть, поверю. Спасибо за всё. Всегда Ваша Ада Безариус.» Винсент впервые не рвёт письмо, словно в детстве ненужную игрушку. В комнате Гила того теплого, что осталось от Ады, бесконечно много. Сотни скопившихся бумаг, перенесших на себе всю её боль. Чтобы прочитать их все, ему понадобится оставшийся срок. И он в этот раз не отступит.