Глава шестьдесят первая "Незнакомые родители"
15 марта 2017 г. в 21:46
На последней ступеньке лестницы я посмотрела на телефоне время. Чуть больше десяти, Аманда явно ещё не легла. Да и как уснёшь, дожидаясь ответа от Стива. Может, он сжалился надо мной и сам послал ей сообщение, содержание которого так не хотелось озвучивать самостоятельно. На пальцах блестели капли дождя, но на джинсах не нашлось сухого места, чтобы обтереть руки. Вот и дверь. Я не успела нащупать в кармане ключ. Аманда сама открыла, хотя мне показалось, что я совсем не топала. Не стояла же она под дверью, вслушиваясь в шаги в коридоре? Хотя, сгораемая от нетерпения, она могла…
— Смотри!
Аманда замахала перед моим мокрым носом каким-то листком, но, заметив мой жалкий вид, отступила.
— Он что, не мог заехать под крышу?
— Не мог, — ответила я коротко и тут же выдала то, что она так ждала. Вернее не ждала. — Он просил передать, что больше знать нас не желает. Обеих.
Действительно ответ её ошарашил, даже ошпарил. Аманда отступила — нет, отскочила! — ещё на шаг, распластав листок по огромному животу.
— Вы успели поругаться? Из-за чего?
Удивительно, как ей удаётся сохранять такое невинное выражение лица на фоне всемирной катастрофы!
— Мы не ругались, — отчеканила я, стараясь справиться с дрожащими от холода руками, не находившими замка молнии. — Стив просто сказал — нет.
Я пыталась заставить голос звучать отрицательно сухо, несмотря на мокрые ноги. Я тоже говорила нет. Я его кричала, только кричать после десяти было нельзя! Хотя вообще кричать нельзя. Аманда всегда говорила гадости предельно тихим голосом. Вот бы научиться делать так же. Но нет же! Тут же в аккомпанемент вступил хлюпающий нос, и я опять не сумела отличить сопли от слёз.
— Чего ты не раздеваешься? Сейчас чай заварю.
И она действительно спокойно прошествовала на кухню. Внутри меня кровь закипела громче воды в чайнике, но я была слишком мокрой для ругани. И ещё мне безумно хотелось в туалет. Протащив брюки и носки до ведра с грязным бельём, я швырнула их так, будто выплёскивала пиво, только непонятно, кому в лицо. Аманда улыбалась, продолжая трясти цветным листком. Я всё ещё стояла в футболке и трусах — в ванне не оказалось домашних штанов. Точно, Аманда их выстирала в среду! Проигнорировав лист, я прошла к шкафу и первым делом вытащила тёплые носки.
— Да посмотри уже! — наконец-то я сумела разобрать в голосе Аманды привычные злобные нотки. — Это сертификат по окончанию курсов. Смотри! — она вплотную подошла ко мне, чуть не толкнув животом. — Наши имена рядом. На официальном документе. Будто это тоже твой ребёнок. Смешно, да?
Она выжидающе глядела на меня, а я не знала, чего она ждёт, потому вместо ответа принялась перерывать одежду в поисках спортивных штанов! Только бы отвернуться от её пронизывающего взгляда. За два года Аманда так и не выучила, как я раскладываю одежду! Наконец я обернулась со штанами в руках. Она всё ещё ждала ответ.
— Нет, не смешно, — я постаралась сказать это спокойно. Слишком близко она стояла, и я боялась, что забрызгаю её слюной возмущения. — Пустая бумажка!
— Не пустая. Ведь ты тоже прошла через мою беременность. Она у нас одна на двоих была, а ребёнок, он… — Она сделала паузу не для того, чтобы услышать мой ответ, а подбирая верное слово, чтобы сильнее ударить: — А тебе… Почему тебе кажется, что ты имеешь право требовать, чтобы всё было по-твоему?
Теперь пауза действительно предназначалась мне, но разве вопрос изначально не был риторическим? По-моему тут давно уже ничего не было, если вообще когда-то было! Я уже не помню, как мне жилось с небеременной Амандой. Это было целую вечность назад. Я, наверное, свои дошкольные годы лучше помнила!
— Так неправильно, — Я даже не стала спрашивать, что Аманда имеет в виду. — Ребёнок только мой… И решение принимать только мне…
— Какое решение? — мне хотелось вовсе проигнорировать разговор. Абсолютно бесполезный разговор. — Какое? — переспросила я против собственной воли.
— Что говорить матери. И Стиву, — в голосе Аманды слышалась такая реальная обида, что не расстанься я только что с взбешённым Стивом, я бы, может, даже и поверила в её невинность! — Стив не должен решать за меня, как я должна себя вести. Тем более вот так, заявляя что это его ребёнок. И ты, ты сейчас смотришь на меня его глазами. Ты бы очень хотела, чтобы я согласилась. Ты всегда ищешь лёгких путей! Ты, наверное, и ему это сказала, так что я даже не понимаю, чего он с тобой-то поругался!
Я натянула штаны. Теперь можно было не прятаться. Я смотрела на Аманду. Открыто и даже с вызовом, как не делала давно. Хотя плечи мои трясло, но уже не от холода, а от возмущения, будто Стив передал мне своё — его руки будто впечатались в мои плечи, как в незастывший гипс. Навсегда. Или нет. Это не отклик на обиду Стива, это моё собственное негодование.
— Я не планировала с ним ссору, — продолжала Аманда разговор сама с собой. Конечно, её не интересовало моё мнение. Меня хотели разменять, как пешку. — Может, я и злилась слишком открыто, но он планомерно с Рождества действовал мне на нервы!
— А я тоже? Я тоже действую тебе на нервы?! — Я сорвалась на крик, но через мгновение вспомнила о соседях. — Ты всё упрекала меня на Тахо, что я смогла напридумывать себе такое про тебя. Значит, я была близка к истине, если сейчас ты открыто предложила меня ему!
— Что?
Аманда отступила к дивану, а я перешла в наступление, выстреливая в неё словами Стива, пока она не плюхнулась на диван, точно признала себя поверженной.
— Это твои слова или его? — спросила Аманда не своим замороженным голосом.
— Его, — ответила я и стушевалась. Спина согнулась, словно под стопудовым мешком, и я рухнула в кресло, как подкошенная, и оно даже не закрутилось подо мной. — Я бы не поняла такой тонкий намёк.
— Идиот!
Аманда обхватила голову руками и уткнулась в колени. Хотя какие там колени! Конечно, в живот, который огромным арбузом лежал у неё на коленях. Куда же ещё ему расти… Прошла минута, две или даже три. В полнейшей тишине.
— Знаешь, — Аманда вдруг стала совершенно спокойной. — Иногда судьба сама за нас решает. Фейсбук подсунул мне эту статью, когда Стив сидел напротив и ждал положительный ответ, не собираясь принимать никаких «нет», — и добавила радостно, по-детски звонко. — Это на самом деле здорово, что он ушёл. И пусть подольше не возвращается.
— А если он насовсем уйдёт? — я ещё до конца не приняла объяснения Аманды, слишком тяжело было раскрутить запущенное Стивом колесо в обратном направлении. Аманда не поднимала на меня глаз. Сидела, уткнувшись в пупок, который щекотала через ткань ногтем. — Позвони ему. Объясни, что он не так всё понял. Аманда!
Я говорила, а она не слушала. Пупок оказался важнее друга детства, который стольким готов был ради неё пожертвовать.
— Аманда!
Я повторяла мысль разными словами, пытаясь достучаться, и наконец выкрикнула:
— Ты жестокая!
Она подняла глаза и выплюнула мне в лицо:
— Иногда полезнее ударить, а не погладить!
Я отвернулась, почувствовав слёзы. Из-за чего я плакала? Какое мне дело до Аманды и Стива…
— Ты потеряешь его, если не позвонишь.
— Значит, потеряю, — отозвалась Аманда абсолютно спокойно. — Я пыталась с ним говорить, но он… Он мужик, он не понимает женщин. И даже не пытается. Как, впрочем, они все…
И тут я вскочила, всплеснула руками, словно на сцене, и затараторила:
— Кто они? С кем ты можешь сравнивать? Да у тебя ни с одним парнем толком отношений не было. С отцом? Да ты и его не знаешь? С моим? Да? И тут же говоришь, что мечтала бы иметь его своим отцом…
Теперь она не дала мне договорить:
— Я этого не говорила!
Аманда только вскинула голову, но создалось впечатление, что вскочила и стоит против меня, испепеляя взглядом.
— А этого не надо говорить! — я уже завелась и не могла остановиться. — Я видела это в магазине, когда вы выбирали ошейник для собаки!
— Ничего ты не видела! — И вот тут я думала, она вскочит, но Аманда напротив выключила звук голоса и прошептала: — Ты просто ищешь повод поругаться, чтобы защитить Стива. Так вот, — теперь она не шептала, но твёрдость голоса не сдобрила громкостью. — Защищать его не надо. Я знаю, что он хороший. Просто сейчас его доброта обернётся для меня злом. И не только для меня, но и для него самого. И его матери. Он и на миг не подумал, что почувствует она, узнав, что вырастила сына-подлеца, который решил откупиться от ребёнка деньгами? Ты подумала, что существует ещё кто-то в этом мире, помимо Стива и его благой миссии? Странно. Понятно, что он о матери не подумал даже на миг, но ты? Ты-то девочка! Это мальчики дальше своего носа не видят. И поэтому, поэтому я так не хотела сына! — А вот последнюю фразу она выкрикнула.
Я молчала, потому что не знала, что возразить. Я ни на минуту не задумалась о его семье.
— Сейчас ехала с курсов, — продолжала Аманда, вновь обняв живот, — и услышала рекламу про детей. Типа меня мать родила в пятнадцать лет, меня вырастили три женщины, мать, бабушка и прабабушка. И теперь я работаю с трудными семьями, чтобы помочь им и передать полученную любовь… А меня, меня вырастила чужая женщина… Чужая, и сейчас её сын собирается сделать ей больно своей ложью, чтобы защитить честь мёртвого друга. Понимаешь?
Я кивнула. Теперь я понимала мотивы её отказа. Даже больше, чем хотела бы понять.
— И только поэтому ты отказалась от его помощи?
— Нет! — ответила Аманда слишком резко. — Не только. Но это то, что я пыталась донести до него. И это то, отчего он отмахивался, не считая чем-то важным. Для него собственная мать не важна. А важен какой-то засранец, который уже мёртв! Понимаешь?
Теперь она кричала, и такой крик обязан был закончиться слезами, но вместо того, чтобы напомнить про давно вскипевший и успевший остыть чайник, я задала ненужный в тот момент, жутко болезненный вопрос:
— А ты разве не делаешь больно своей матери, не говоря ей правды про ребёнка?
— Кейти, — Аманда выдохнула и вновь согнулась над животом. — Я столько раз говорила тебе, — прогнусавила она в футболку, — что тебе не понять моих отношений с матерью. У тебя была семья и есть… У тебя такой отец. Ты любишь его, и он тебя…
— Аманда!
Я вновь кричала. Бедные соседи!
— Что Аманда? — она вскинула голову. — Что Аманда! В чём я не права? Ведь ты предлагаешь мне прийти к твоему отцу за помощью, потому что знаешь, что он не откажет, а я не знаю. Я не знаю свою мать, Кейти. Кейти, я не знаю, что сделает эта женщина с моей правдой, понимаешь? Нет, конечно, ты не понимаешь!
— Аманда…
— Не надо! — Она вскочила и направилась в кухню. — Не надо говорить очередную глупость! — бросила она, не обернувшись. — Если бы я знала, что эта женщина поддержит меня, я бы не врала. Я бы, может, ей первой позвонила. А я не знаю, ничего про неё не знаю… Кроме этого вечного шоколада на Рождество. Ученики её любят, а я… Я не люблю.
На этих словах Аманда повернулась ко мне с чайником.
— Я не люблю свою мать.
— Аманда, не говори так…
Я сделала шаг к барной стойке. И Аманда, будто защищаясь от меня, шарахнула чайником по столешнице, чуть не расплескав воду.
— Это правда, Кейти! Правда про меня. Ты требуешь от меня правды, а потом бежишь от неё. Да, вот она — правда! И вот почему я такая…
— Какая?
Я уперлась в стойку, будто собралась делать растяжку перед бегом.
— Никчёмная…
Аманда выдохнула это жуткое слово и полезла в шкафчик за чашками.
— Я, я… — она решила говорить, а я уже не хотела слушать. Это слово не подходило к ней. И какие ещё слова она подберёт? — Я вот не ем соль, пью много воды, гуляю… И всё потому, что боюсь навредить ребёнку, если сделаю не так, как просит врач. Я не хочу, чтобы он потом меня упрекал, что я не родила его здоровым. Я не знаю, что делать с его будущем. Но сейчас, сейчас пока он в животе, мне кажется, я знаю…
— Да, ты знаешь, — Я поняла, что нужно подобрать какие-то хорошие слова, чтобы утешить, но, как всегда, в голове было пусто. — Ты всё делаешь правильно, — только и смогла я сказать.
— Я хочу в это верить.
Аманда наполнила чашки и отвернулась к холодильнику за молоком. За молоком ли? Я с трудом приняла вертикальное положение и обогнула стойку. Аманда так и не открыла холодильник. Я была права. Только как теперь протянуть руки? Но я сделала это. И она, она вновь, как полгода назад, рыдала у меня на плече. Только теперь она была далеко. Из-за огромного живота. Он разделил нас.
— Чай уже не заварится, — промычала Аманда удивительно буднично в моё мокрое плечо.
Но я уже забыла про дождь и холод. Мне было тепло от горькой правды, которая была намного слаще жуткой лжи, пробравшей нас со Стивом до самых костей.
— К чёрту чай!
Мне уже ничего не хотелось. Я почувствовала странное облегчение, хотя Аманда толком-то ничего и не рассказала. Но такая краткая правда была в тысячу раз теплее самой длинной лжи.
— Знаешь, — Аманда уже почти залезла под одеяло, но голос не предвещал ничего хорошего. — Опять этот долбанный Фейсбук подсунул… Шоу Хэлен, ну то, про добрые дела… Там девка в ресторане, заметив, как две военнослужащие совещаются, как бы им ланч оплатить, когда денег мало, взяла и сама за них заплатила… И у неё с зарплаты остались восемь баксов, а дома у неё пятнадцатимесячный малыш, которого она с мамой воспитывает одна. Она нас на год старше. Значит, залетела в девятнадцать. Почему мать ей разрешила оставить ребёнка? Зачем? Чтобы всю жизнь в ресторане пахать за чаевые?
Я так и осталась без одеяла. Благо мы всё ещё помнили про землетрясение и легли в пижамах. О ком она говорит сейчас? О незнакомой девке или о себе? Она боялась, что мать не разрешит ей оставить ребёнка? Но неужели она изначально хотела его, когда у неё нет даже тех восьми баксов в день…
— Знаешь, я, когда на лето уезжала, все оставшиеся деньги в собачий приют пожертвовала, потому что Макс, ну тот риэлтор, помнишь, всё собирал ходил… В Рино с пустыми руками ехать не хотелось. Я купила маме платье, и у меня действительно осталось четыре двадцатки. Я машину заправила, потом в кино сама себе попкорн купила и билет, чтобы не чувствовать себя ему обязанной, а потом…
Аманда замолчала. Я думала, она вгрызлась в палец, но нет… Никаких слёз в голосе, только руку положила на живот. Наверное, Брекстоны опять…
— В аптеке мне десяти баксов на таблетку не хватило… И, чёрт, взять было не у кого. Я первая приехала в город. А просить у матери не могла. Боялась разреветься и всё рассказать. Да и потом я дни посчитала. Ничего не должно было быть.
— А потом, а потом-то что? Ведь можно было бесплатно…
— Когда он у тебя внутри, ты совершенно другой человек… Я тебе говорила. Это не понять.
— Зачем ты это рассказала сейчас?
— А потому что, как я скажу матери, что побоялась попросить у неё десять долларов?
И Аманда отвернулась. Как всегда, она не ждала от меня ответа. Я уставилась в потолок. Тёмный, как и душа Аманды, но бессонница меня не мучила. А утром мы слили холодную воду в чайник и вскипятили по новой. Я наконец посмотрела диплом за курсы, который вовсе не был подтверждён хоть какими-то знаниями с моей стороны. Смутившись, я спросила, о чём рассказывала вчера Ванда. Аманда пожала плечами.
— Так, напутствия и всё.
И всё… Скоро действительно будет всё, а пока я предложила поехать к отцу на пару дней. Аманда сделала серьёзное лицо и взяла с меня обещание ни о чём его не просить. Я ответила, что просто хочу отвезти домой коробку с моими детскими вещами, пока ничего не потерялось. И я не врала. Впереди был самый ответственный семестр. По его итогам принималось решение оставлять меня в программе по дизайну или переводить на другую специализацию. Сейчас у нас был конкурс в четыре человека на место, но, возможно, будет намного больше желающих, если вернутся ребята с прошлых годов, чтобы вновь попытать счастье. Я обязана была взять следующий курс по типографии и введение в фотографию. Четвёртым курсом я выбрала простое — испанский, хотя не занималась им со школы. Весна предстояла тяжёлой, и я понимала волнения отца относительно моей вовлечённости в беременность Аманды, но мы же как-то вытянули курсы в тяжёлые месяцы, а сейчас я почти что была свободной птицей.
Отец работал сегодня до пяти, и потому мы решили ехать вдоль океана, который нынче оправдывал своё название. Мы купили краба одного на двоих и расположились на скамейке с солнечной стороны ресторанчика — отсюда можно было наблюдать и за прохаживающимися у кромки воды чайками, и за морскими котами, облюбовавшими пирс. За ними было весело наблюдать — словно в цирк пришли: они переползали с палки на палку, извивались, хлопали хвостами.
— Интересно, а их совсем не дрессируют? Просто берут на арену из природы? — я скорее не спросила, а озвучила мысли вслух.
— Потому я люблю «Цирк дю Солей». Там хоть люди сознательно позволяют над собой издеваться, а животных никто не спрашивает. Кстати, может, купим билеты? Мне скидка на почту пришла.
Аманда облизала с пальцев масло, чтобы взять телефон, а меня вновь от такого детского жеста охватила непонятная дрожь, потому я поспешила отвернуться. Коты орали так, что хотелось заткнуть уши. Интересно, захочется ли заткнуть уши от крика ребёнка? Но этот вопрос я решила не озвучивать. Аманда действительно купила билеты, и мы пошли к чайкам чуть в сторону от котов, куда доносились лишь отголоски пронзительного хора.
— В понедельник я начну рисовать, — заявила Аманда, делая телефоном пару снимков.
— А, может, всё-таки пойдёшь со мной? — я попыталась вложить в просьбу весь свой детский страх оказаться в аудитории одной.
— Нет, — отказалась Аманда жёстко. — Я хочу сделать пару открыток и попытаться продать их. Акварели никогда не занимали у меня много времени. И посмотри, какая сегодня красота. Какие цвета… Тут и выдумывать ничего не надо.
Она вновь принялась фотографировать. Океан действительно был пленительно прекрасным с необычным насыщенным синим оттенком поверх привычной зеленоватой бирюзы, а волны с тонкими белыми гребешками походили на кофе, сильно разбавленный молоком. Берег по другую сторону бухты едва просматривался, и скрытое серой дымкой тускло-голубое небо, к удивлению, на линии горизонта перенимало цвет воды.
Я специально не звонила отцу, чтобы тот не вздумал уходить раньше с работы для того, чтобы встретить нас, но и сюрприза не хотелось. Мы заехали в магазин за овощами и минеральной водой с газами, без которой Аманда вновь не садилась за стол. Я послала отцу сообщение, когда открыла дом и успокоила радость собаки. Он прислал странный ответ — спасибо. За что?
— Я же говорила, что он скучает без тебя, — сказала Аманда, бросив в раковину овощи для салата.
А я не могла понять, насколько скучаю я. Наверное, не очень, потому что знаю, что меня разделяет с ним каких-то два часа дороги. И в этом году я провела дома намного больше дней, чем в предыдущий год. Из-за Аманды. Скорее всего это ей не хватало дома, пусть и чужого.
Я запекла брокколи с сыром, когда-то любимое блюдо отца. Аманда сказала, что вряд ли сможет это съесть. Ей сладость краба продолжает напоминать о себе. Отец за столом выглядел странно озабоченным и, заявив, что Аманда, наверное, устала, предложил мне вместе с ним выгулять собаку. Мы обе поняли, что ему надо со мной поговорить, но мы почти обошли наш блок, а он так и не открыл рта.
— Пап, я просто так приехала. У меня всё хорошо, — не выдержала я, всё ещё надеясь, что это простое родительское беспокойство. Его приятель любил шутить, что сыновья звонят отцам только в трёх случаях: папа, дай денег, я разбил машину или я в тюрьме. Судя по моему брату, он не далёк от истины. Если мне Эйтан ещё присылает всякие глупости в Фейсбуке, то отцу не звонит совсем.
— Я надеюсь, Аманда не обиделась, но я боюсь, вдруг ты опять вскочишь и умчишься, не дав мне решить то, что меня волнует.
— Пап, Аманда остаётся до мая, и я не буду жить одна, — тут же вставила я, испугавшись, что он имеет в виду что-нибудь похуже. Что если ему звонила мать Аманды?
— Кейти, я хочу, чтобы ты училась.
— Пап, я учусь. Ты видел мои оценки.
— С ребёнком в одной комнате невозможно учиться.
— Я смогу.
— Зачем?
Он остановился и преградил мне дорогу не только выставленной ногой, но и вопросом. Мне действительно надо было через него перешагнуть.
— Потому что я обещала помочь, — Нет, это не то слово. — Потому что я хочу помочь. Потому что мы так решили. Да потому что я живу с этим ребёнком уже почти девять месяцев. Это почти что мой ребёнок, пап!
— Это не твой ребёнок, к счастью. Я понимаю твоё рвение помочь. Я понимаю, что у неё горе, и всё это должно было быть иначе. Но она не одна. У неё мать. В конце концов, у её жениха есть родители. А твоё дело сейчас закончить учёбу. Я понимаю, что врач, роды, госпиталь. Но она не должна приносить ребёнка в съёмную квартиру, потому что там нет места для ребёнка. Ты это понимаешь?
— Пап, там есть место! Мы справимся…
Отец не дал мне ничего добавить. Я давно не слышала его кричащим.
— Я устал слышать твоё «мы»! Ты — это ты. Она и её ребёнок тебя не касаются. Тебя касается только твоя учёба. Отношения Аманды с матерью — не твоего ума дело. Я говорил с ней, и она приезжает, чтобы решить все проблемы, которые её дочь создаёт тебе.
— Она не создаёт мне никаких проблем! — я тоже кричала, позабыв про соседей. — Ты ничего не понимаешь!
— Нет, это ты ничего не понимаешь, — теперь он говорил тихо, но его голосом можно было гвозди вколачивать. — Одно дело дать подружке платье поносить или на машине прокатиться, но Аманда уже не подружка. Она уже не будет просто она. У неё ребёнок. Она совершенно в другом статусе. Почему ты не хочешь этого понять? И твои краски, твои клеи, скальпели… Какой ребёнок рядом?! Ты не понимаешь, что такое ребёнок. И я не понимаю, почему ты так упёрлась. Аманда не в безысходном положении, в котором мы никогда бы не бросили человека. У неё есть мать, у матери есть для неё решение. Почему ты мешаешься у них под ногами? А если она тебя просит о чём-то, то ты должна сказать твёрдое нет. Или я скажу это за тебя.
— Не надо ничего говорить, — процедила я тихо. — Мы сами во всём разберёмся.
— Нет, вы ни с чем не можете сейчас разобраться, но мы разберёмся, и ты не скажешь мне поперёк и слово. Ни мне, ни её матери.
Я сжала кулаки. И у него я хотела попросить приютить Аманду. Я совершенно не знаю этого мужчину. Совершенно. Он только платья мне умел выбирать. Да, и никогда не спрашивал, нравится мне оно или нет. Я хотела попросить его убрать на антресоль коробку, но сейчас мне вообще не хотелось его видеть, но отец назло торчал на кухне, будто посудомоечная машина без него бы не справилась, и вышел в гараж за собачьей едой как раз в тот момент, когда я забралась на самую верхнюю ступеньку лестницы, чего нельзя было делать. Потеряв равновесие, я бы в лучшем случае отделалась переломом ноги. Теперь пол был усеян шариками собачьей еды, и отец, наверное, побил мировой рекорд по прыжкам в длину.
— Куда ты полезла!
Он вновь кричал на меня, но теперь за дело, а я ползала вокруг лестницы, собирала рассыпанные детские рисунки и пыталась проглотить слёзы. Аманда прибежала на крик и, не поняв, что произошло, подхватила полупустую теперь коробку. Отец уже схватил метлу. Я почти плакала.
— Мне всегда казалось, что желание свернуть шею — это прерогатива твоих братьев!
Я всхлипнула, и отец, заметив мои слёзы, бросил швабру и рванул меня с пола вверх, и я повисла на нём, как в детстве, осознав, что последнее время утыкалась ему в плечо максимум секунды на три перед отъездом из дома и возвращением.
— Испугалась, дурочка. Какой ты всё ещё ребёнок.
Аманда перехватила швабру. Отец дособирал рисунки и вдруг уставился на один.
— Я калы засыпал у дома.
Я уже не всхлипывала, но всё равно с трудом понимала, о чём идёт речь.
— Калы ведь сорняк, они пробьются, — сообразила раньше меня Аманда.
— Через месяц узнаем.
Накормив собаку, отец наконец-то отправился спать. Не сумев выплакать на его плече обиду, я обрадовалась его уходу. Аманде про разговор я ничего не сказала. Не хотелось признаваться в разочаровании в отце. Хорошо ещё, она не рассчитывала на его помощь. А если нет? Если она ждала от меня этого шага и отнекивалась лишь для вида? Но ни сегодня, ни завтра я не стану с ним говорить. Хотелось вообще уехать, но сядь я в машину раньше воскресного утра, отец обидится.
Аманда удалилась следом. Выдержать двойное игнорирование было выше моих сил, но прошло не меньше пяти минут, прежде чем я постучалась к ней.
— Ты что-то хотела?
Аманда успела лечь, но сейчас скинула одеяло. Пижамы остались дома, и сейчас майка забавно собралась над животом в гармошку.
— Мы вчера пропустили массаж, — произнесла я шёпотом, затворяя за собой дверь. — И сегодня опять. Так и родишь… — Я хотела добавить «с разрывами», но вовремя прикусила язык. В прямом смысле, до настоящей боли.
— А если твой отец войдёт? — Аманда говорила вообще едва различимым шёпотом.
— Куда он может войти? Ненормальная, что ли?
В темноте было намного спокойнее. Дурацкие сравнения на миг покинули голову. Её заполнял разговор с отцом. Они явно о чём-то договорились с матерью Аманды у нас за спиной. Только лучше молчать. Спокойствие Аманды явно наигранное. И моё — не лучше. Наверное, поэтому она с энтузиазмом поддержала поездку в Салинас, чтобы между нами постоянно стоял отец, не давая возможности обсуждать проблемы. Но с утра отец поспешил ретироваться к баскетбольной сетке. Сбежав от Аманды, я взяла второй мяч. Злость на отца не стала меньше, но жгла уже не так сильно, и, возможно, побарабанив мячом по асфальту, я вообще её выбью и сумею спокойно поговорить. Только отец не стремился открывать рот, даже за завтраком ел очень мало, и это не укрылось от Аманды.
— О чём вы вчера говорили? — спросила она у раковины, ополаскивая чашки.
Я легко соврала.
— Стив позвонил мне тогда на пляже. Я нахамила ему при отце. В общем-то это его заинтересовало, но я его разочаровала.
Аманда купилась на мою ложь.
— Знаешь, у твоего отца ужасный беспорядок на кухне.
Я обернулась: при мне было намного хуже.
— Я говорю, что у него всё перепутано. Специи с мукой стоят. Макароны с солью. Это неудобно. Давай приберёмся, а?
Субботнее утро даже в Салинасе не могло обойтись без уборки. Отец пытался сопротивляться, но в итоге вооружился пылесосом. Я считала минуты до воскресенья. Мне так хотелось уехать, хотя отец больше не возвращался к разговору. Мы выгуляли собаку в парке, вышли вечером за пиццей, посмотрели дома фильм. Аманда улыбалась, будто действительно не чувствовала в воздухе напряжения. Или же её внутреннее перед встречей с матерью было намного выше.