Одна беременность на двоих

В понедельник я с ужасом обнаружила себя посреди неизвестной мне толпы. Придется вновь заводить знакомства, чтобы было с кем сходить в кафетерий или хотя бы спросить про материалы курса. Некоторые лица вызывали в памяти воспоминания, но слишком смутные, чтобы вспомнить имена. Оказаться в середине программы новичком могла лишь я, привыкшая тенью следовать за Амандой. Даже сейчас я пыталась представить, что она делает дома, вплоть до цветов разводимых ею красок. Фантазия оказалась настолько явственной, что нос среди кофейного смрада уловил тонкий акварельный запах. Я сунула в рот лимонный леденец, чувствуя в горле неприятную сухость. Обманчивая весенняя погода сыграла со мной злую шутку, а заболевать при Аманде было нельзя. Прививка ли помогла или сработал внутренний страх навредить чужому ребёнку, но этой зимой я даже не схватила насморк. Неужели сдамся на пороге весны? Промоченные во время прогулочки со Стивом ноги не могли дать о себе знать так поздно? И всё же першение в горле казалось довольно опасным, и на перемене я выпила горячий кофе и стала раздумывать над полученной на вводном уроке информацией. Одиночество позволило раскрыть блокнот и набросать пару вариантов промежуточного проекта, для которого требовалось сделать дизайн наклейки. Я нисколько не удивилась, когда сам собой прорисовался рожок, которому отлично приделались колёса-бублики. Осталось нарисовать верхом на нём карапуза, и наклейка на заднее стекло автомобиля готова! Я даже успела подумать, что можно предложить выдавать наклейку в госпитале в качестве подарка. Отличное маркетинговое решение. Такая безделушка должна обрадовать новоиспечённых мамашек. Моя выглядела живее и милее тех то, что попадались на дорогах. И я решила показать её Аманде, но лучше бы не делала этого. Аманда уставилась на меня волком. — Бутылка? Сейчас все ратуют за грудное вскармливание, а ты… — А что я! Не сиську же на машину вешать! Я действительно обиделась и, захлопнув блокнот, даже не поинтересовалась, что она успела нарисовать в моё отсутствие. В углу стоял мольберт с неоконченным портретом, но я уже не знала, как к нему вернуться. Аманда, может, и согласилась бы попозировать мне ещё часик, но голова действительно была занята дизайном и типографией. Преподаватель оказался прежним и вновь нас пожалел. Предложил тем, кто записался на курс фотографии, сделать итоговой работой набор открыток с какими-нибудь красивыми подписями. Вот тут уж я точно не буду касаться беременной темы! Злость, пусть и подстёгнутая голодом, не настроила меня на боевой лад. Толку-то лично мне ругаться из-за грудного вскармливания. В классе во время обсуждения дизайна никто об этом не спросит, а ко времени сдачи проекта Аманда будет занята малышом и не поинтересуется даже оценкой. А идея хороша, и я воплощу её в жизнь! Даже живот согласно заурчал. В университете, кроме кофе, я ничего не купила и из дома ничего не взяла. Не хотелось есть в одиночестве, а сейчас, поняв, что Аманда не встанет с дивана, я решила не спрашивать, приготовила ли она обед. Просто достала из шкафчика пакетик риса с испанскими специями и, не получив в спину возгласа протеста, открыла микроволновку и остолбенела. На крутящейся тарелке стояли баночки со специями. От неожиданности я даже дверцу захлопнула. Экран не горел, и как раньше я не заметила отсутствие часов! Кто-то отсоединил микроволновку от питания. Кто-то? — Аманда? Я обернулась к дивану, продолжая держать в руках злополучный пакетик. Моей растерянности вторило голодное журчание живота. Она обложилась журналами для беременных — старыми. Будет перечитывать их по второму, если не по десятому, разу. — Я решила, что последний месяц мы не будем пользоваться микроволновкой вообще. Мне кажется, сейчас это особенно опасно, — Когда же я, подбирая слова, молча затрясла пакетиком с рисом, Аманда выдала решение: — Он же готовый. Высыпь на сковородку и разогрей. Так даже вкуснее будет. И это я оставила её одну всего на несколько часов! Что будет дальше… — Я сама тебе согрею, если не умеешь. Аманда отложила журнал и направилась на кухню, где я покорно отдала ей надорванный для микроволновки пакет. Подобная забота походила на унижение, но я была слишком голодна, чтобы обижаться, и решила согреть чая, потому что теперь горло болело довольно ощутимо. Наверное, я даже поморщилась, и от Аманды не укрылась моя гримаса. Пришлось сознаться. — Лимон с мёдом! И в бассейн ты не идёшь! Точно! Я вообще о нём забыла. Да и что мне делать в воде! Застёгивая утром джинсы я поняла бесполезность аквайоги для здорового организма. Ему необходим бег и рис с авокадо, который даст сил пережить день. — Ты всё равно поедешь со мной. Тебе же дома нечего делать. Я бы тоже могла порисовать, но Аманда, как всегда, выдала приказ, когда я была с набитым ртом, а когда прожевала, уже стало неловко вставлять сомневающуюся реплику. Мне действительно пока нечего дома делать, а порисовать рожки на колёсах я могу и в бассейне. Когда вокруг толпа народа, лучше работается. Пытаешься убежать и закрыться в себе, а дома всегда отыщется отвлекающий момент… В общем, я ехала в бассейн уже с радостью и термосом полным мятного чая с лимоном и мёдом. Единственное, о чём я сожалела, это о беге, которого не будет, потому что хозяйка уехала на неделю вместе с собакой. Хотя мне бы и так он не светил. Вчера Аманда всю прогулку провисела на мне, потому что у неё прихватило спину. Бедной Лесси тоже пришлось приноровиться к новому темпу, но, к счастью, она не тянула поводок и минуту. Мы не разговаривали, смотрели по сторонам и ждали, когда же на встречу попадётся хоть какая собака. Я понимала состояние Аманды и тоже считала дни до приезда её матери, потому даже не пыталась заводить разговоры. Неизвестность давит сильнее правды, и Аманда не сможет дольше молчать. Уж что-нибудь из своей правды она обязана будет сказать матери. И вот, водя карандашом по бумаге, я думала о том, чтобы сделала бы на её месте. Рассказала бы матери правду, вне сомнения. Теперь, когда Майкл мёртв, правда не влечёт за собой разбирательств с полицией и унизительных очных ставок. И мать не станет ни в чём упрекать её, ведь то, что произошло с Амандой, случается каждый день. Вот четвёрка парней-химиков в каком-то университете даже разработала специальный лак, который меняет цвет, если в бокал подмешаны наркотические вещества. Зачем она только устроила себе эти сумасшедшие полгода, утаив правду? Увы, Аманда не даст ответ. Во всяком случае, мне. Быть может, после отъезда матери ей станет легче, потому что сейчас она походит на улыбающегося ежа. Следующий день в университете прошёл намного легче. На курсе фотографии мы смотрели чужие работы и обсуждали необходимую технику, а я ещё и била себя по рукам, которые лезли к альбому. Я встретила Логана или вернее он нашёл меня, чтобы передать отпечатанные снимки. Они принадлежали Аманде, я не должна была их смотреть без её разрешения, хотя и не давала никакой подписки… На испанском мы писали тест, чтобы выявить свои слабые стороны. Я знала их и без контрольных вопросов — сослагательное наклонение, которое в английском отжило своё. Нам выдали список фильмов, которые мы должны посмотреть в оригинале и написать о том, что нового узнали о культуре испаноговорящих стран. В тот же вечер, первый вторник без курсов, мы засели смотреть первый фильм под интригующим названием — «Как вода для шоколада». Красивые актёры, красивые костюмы, но не для нашего вечера… Я уже почти не слушала речь героев, я ждала, что скажет Аманда. Я так боялась, что она начнёт обвинять меня в выборе фильма. Я даже краткое содержание не читала, мне название приглянулось, и я не думала проводить какие-то параллели между отношением героини и её деспотичной матерью… Мать Аманды адекватная женщина и не может ставить личные принципы выше счастья дочери. Тут же в фильме подняли тему старинной мексиканской традиции, почти отжившей, по которой младшая дочь жертвует личным счастьем, чтобы ухаживать за матерью до самой её смерти. Я вообще не знала, что такое существует, нас учили, что у них за старыми родителями присматривали в семье младшей дочери. Да и при чём тут Мексика и Аманда! Однако выражение её лица мне совершенно не понравилось. И на титрах она вдруг резко поднялась и выдала: — Всё-таки бабы по отношению друг к другу сучки. И, может, хорошо, что у меня нет сестры… Она ушла в туалет, а я осталась сидеть перед экраном ноутбука. Она говорила о сестре, которая с радостью вышла замуж за возлюбленного младшей сестры. На что Аманда теперь намекает? Мы же обсудили, кажется, что в её ссоре со Стивом нет моей вины! Но начинать разговор заново не хотелось. Слишком больно ещё было от его слов. Я не делала ничего, чтобы он так расценивал моё поведение… Мерзко… И я почти что сбежала от Аманды в среду, но совершенно не могла сосредоточиться на занятиях. Горло продолжало саднить, но сопли не начинались. Я пила имбирный чай и сосала лимонные леденцы один за другим. Я должна отойти от Аманды, пока она не разберётся с ближайшим будущим. Все эти баночки в микроволновке, все эти дурацкие заматывания игрушки в слинг и акварельные открытки возвращают её в мыльный пузырь, который завтра лопнет. И тогда мне лучше стоять подальше, чтобы мыло не попало в глаза. День выдался солнечным, и чтобы поднять себе настроение, я решила погулять по университету в перерыве. Даже не хотелось надевать солнцезащитные очки. Небо стало удивительно бирюзовым, и именно такой цвет мне необходимо было придать глазам Аманды… Они выразительные, даже в чёрно-белом варианте, или просто Логан хороший фотограф… Но ведь и я способна, наверное, нарисовать стоящий портрет. Пусть и не обнажённый, как мечталось, а тот, в удивительном охранительном круге. Портрет, как живой, стоял перед глазами, и автомобиль «Красного креста» возник передо мной так неожиданно, что я чуть не сбила выставленный знак о пункте сдачи крови. В голове непроизвольно всплыл рассказ новоиспечённого папашки с курсов. Он перед родами жены специально сдал кровь как древнее жертвоприношение. Я глядела на крест, он — на меня, и перед глазами начали падать тяжёлые капли крови. Поддавшись непонятному порыву, я поднялась на ступеньку и оказалась внутри автомобиля. Все три кресла пустовали, и медсестра тотчас протянула мне опросник, и я принялась ставить галочки у ответов «нет», пока не споткнулась на одном вопросе: занималась ли я с кем-нибудь сексом за деньги? Какое отношение может иметь моральное здоровье к физическому? Заметив моё колебание, медсестра предложила помощь в заполнении, и я, кажется, даже покраснев, расчеркнулась подле слова «нет» и пошла дальше. Кажется, у меня взяло целую вечность прочитать и подписать все бумаги — быть может, именно они отпугивали других студентов, и после того, как я проделала эту гигантскую работу, я уже не могла позволить себе уйти, хотя желание сдавать кровь пропало на том злополучном вопросе. Кресло оказалось довольно удобным, а игла вошла в вену почти незаметно. Я лежала и думала, что делаю глупость, и сдавая кровь, и опаздывая на занятие. Когда я поднялась, соседние кресла оказались уже занятыми. Медсестра спросила про слабость — я её не чувствовала, но она всё равно усадила меня в кресло водителя и протянула один из расставленных на торпеде стаканчиков. Я чуть не скривилась от мучительной сладости яблочного сока. После него даже песочное печенье показалось пресным, а бирюза небес ослепительной. Рука ныла совсем немного, но стала невыносимо тяжёлой, и пришлось поддерживать её за локоть, как при переломе. Я опоздала всего на двадцать минут, и геройская наклейка на моей груди отменила все вопросы. Я пыталась вникнуть в суть происходящего, даже обсудила искусство c соседкой по-испански ради практики, но чувствовала себя словно после часа в сауне. Зачем я это сделала, вот кто мне объяснит. Словно действительно могла таким простым действием унять страх Аманды перед родами, или даже не ними, а перед встречей с матерью. Если она успокоится, мне станет намного легче, а сейчас надо прийти в себя, чтобы довести машину до дома. Я допила имбирный чай, закусила сэндвичем и почувствовала себя намного лучше. Теперь бы успеть незаметно переодеться в футболку с длинным рукавом. Я давно сняла пластырь, но место прокола было слишком явственным, чтобы скрыть его. — Тебе холодно? — спросила Аманда, когда поверх футболки я накинула ещё и кофту. Меня действительно знобило. Я в сотый раз жалела, что сдала кровь и в который раз надеялась, что не зря. — Заболела? — не унималась она. Я покачала головой. За слабостью я не чувствовала горла и, окрылённая желанием сдать кровь, вообще забыла про него и в бумагах написала, что абсолютно здорова. Теперь я вдруг испугалась своей лжи, а потом успокоилась, ведь они всё равно берут кровь на анализ. Горло и правда не болело. — Ну? Я глянула на пол — в углу продолжало лежать свёрнутое одеяло и подушка. Эту ночь я провела на полу, чтобы не заразить Аманду, и думала, что утром не поднимусь, но наоборот чувствовала себя выспавшейся. Впервые за последние дни, и даже не слышала, как Аманда ходила в туалет. — Я буду спать на полу. Не переживай. — Если ты болеешь, то я могу сама туда лечь. Я посмотрела на неё пронзительно. С чего вдруг? — Со мной действительно всё хорошо. Просто я… Я сдала кровь. А так со мной всё хорошо. — Зачем? А что я могла сказать? Про этого папашку? Про своё желание, чтобы она наконец успокоилась? Нет, я просто пожала плечами. — За компанию, — ответила я и уставилась на разложенные на столе акварельки. Аманда уже поместила их в паспарту, которые служили самой открыткой. Внутри пером для каллиграфии она вывела стандартные слова поздравлений. Это было красиво, но внутренняя обида не давала мне покоя, и когда Аманда сообщила, что завтра вывесит их в интернет, я тут же заявила, что умнее было нарисовать розы и сердечки ко дню Святого Валентина. И, кажется, она восприняла это серьёзно. — Вот только мать уедет. Аманда произнесла это так устало, будто мать была рядом уже месяц. В мыслях, наверное, она не расставалась с ней с того злополучного «плюсика», понимая, что рано или поздно между ними состоится неприятный разговор. Я согнула руку в локте. Рука ныла невыносимо. Сразу подумалось о грядущем анализе Аманды. Почему не научатся брать кровь безболезненно? Почему вообще бывает так больно…