Одна беременность на двоих

Ехать в университет или не ехать? — было теперь моим ежедневным гамлетовским вопросом. Вторник не стал исключением. Аманда стояла перед часами и отрывисто дышала. — Снова пять минут, — выдохнула она наконец, и я зачем-то загнула четвёртый палец, больной. Зачем? Мы замеряли схватки уже второй час! Все пальцы давно закончились, и я сбилась со счёта. — Тебе больно? Или, как и прежде, нет? Что мне делать? — спросила я уже громче, не получив за минуту никакого ответа. Подскочили мы обе в шесть утра. Аманда ринулась обратно в туалет, не успев вернуться в спальник. — Принеси мне прокладку! — крикнула она уже из ванной комнаты. И я стала судорожно рыться в шкафу, пытаясь отыскать полупустую упаковку. — Теперь надо ждать, — выдала она, получив желаемое. Только сколько, не сказала. Прокладка не окрасилась в розовый цвет. Получается, воды не отошли. Однако схватки шли одна за другой, но на лице Аманды читалось больше удивления, чем боли. — Позвони врачу! — прокричала я, понимая, что тихий голос она сейчас просто не услышит. — Рано, — отрезала Аманда. А мне не рано! Мне уже поздно ехать на учёбу. Снова опоздаю! Вчера, поддавшись на уговоры, я ушла с лекции, чтобы ехать к врачу, и даже зашла в кабинет, потому что мониторить Аманду должны были целый час. Я уселась в кресло, и пока медсестра крепила на живот датчики, могла делать вид, что мне это очень интересно, а потом еле уговорила Аманду дать мне возможность подготовиться к тесту по испанскому. Она может и сама послушать сердце малыша, без моего участия. Я включила на телефоне учебное приложение, вставила в уши наушники и попыталась сосредоточиться на лекции — о том, чтобы делать упражнения, речи не шло. Аманда то и дело дёргала меня за локоть, чтобы я посмотрела, как ходят ходуном датчики. — Может, ему страшно? Сердце же нереально быстро стучит. Как у зайца. Живот перетягивала толстая резинка, которая явно не нравилась малышу — кожа под ней от ударов маленького тельца перекатывалась, как волна, и заглянувшей к нам медсестре пришлось заново крепить датчики. — Сейчас больно? — склонилась она над Амандой, указывая на монитор, который показывал схватку. — Я ничего не чувствую, — прошептала дрожащим голосом Аманда. — Это плохо? — Всё хорошо. Всё хорошо, — успокоила её медсестра. — Хочешь, я отключу звук? Аманда кивнула. Медсестра убавила громкость и оставила нас одних. Теперь я точно не смогу поучиться — чего она так на меня смотрит? Чего она нервничает? Ей же только что сделали УЗИ и сказали, что малыш чувствует себя прекрасно, плацента не стареет, околоплодных вод предостаточно — со стимуляцией ещё неделю её не будут торопить, а эти датчики простая формальность. Чего она опять там фантазирует?! — Я действительно не чувствую схватки. Только шевеления, — и не сделав паузы, Аманда добавила: — Дай мне ту книгу, пожалуйста. Из держалки для журналов торчала детская книжка. Наверное, кто-то пришёл с ребёнком, и тот прихватил книгу из холла. В ней оказались достаточно интересные рисованные изображения негритянских рабов, выполненные на тёмном фоне. На некоторых страницах рисунки превращались в коллажи, а текст давался вперемешку разными шрифтами. Я придвинула крутящийся стул к креслу Аманды, чтобы лучше видеть, и заодно решила поправить на её ногах одеяло, но Аманда так дёрнулась, будто я прикоснулась к ней каленым железом! Или искусственным льдом. Мои руки действительно были холодными, но не настолько, чтобы почувствовать холод аж через две простыни. — Аманда, ну не нервничай ты так. За полчаса, что прошли с УЗИ, ничего не изменилось. И главное, что схватки идут. Придёт время, почувствуешь. Не думаю, что она сумеет родить безболезненно. — Ты текст читаешь или только картинки смотришь? Она что, просит отодвинуться? — Картинки смотрю, — ответила я и почти оттолкнулась ногой от пола. — А ты текст почитай. Хозяева в семь лет забирали детей у родителей и продавали на другие плантации. Почему именно в семь? — Наверное, в этом возрасте ребёнок уже может жить без родителей и учиться чему-то, — предположила я. — Семь лет, представляешь? Знать, что у тебя с ребёнком всего семь лет… — Аманда, отдай книгу! Тот, кто положил подобную книгу в медицинский офис, ни черта не понимает в беременных! — Я читаю. А ты знаешь, для чего рабы шили лоскутные одеяла? — Чтобы холодно не было. — А вот и неверно. Они делали карту побега с Юга на Север — звёзды, деревья, перекрестки дорог. Они выбирали искусную девочку, обучали её и в новом доме ей обычно давали работу швеи и не обращали внимания на то, что во время отдыха та шьёт из лоскутков одеяло. А потом она показывала одеяло взрослым, они запоминали путь и потом в ночи бежали. Кому-то удавалось добраться до свободных штатов. А в каком году рабство отменили? — Не помню. — В тысяча восемьсот шестьдесят третьем. — Как ты помнишь? — В книжке написано. Я облегчённо выдохнула, хотя и обидно было бы провалить тест по истории. А вот не написать правильно неправильные испанские глаголы завтра никак нельзя, и я отпросилась в холл поучиться. Слишком скоро Аманда вышла ко мне в сопровождении доктора, и его «до скорого» прозвучало обнадеживающе. — А вдруг действительно родишь в день Святого Патрика. У тебя же полтора сантиметра раскрытие, — повторила я за доктором, не особо понимая смысла этих сантиметров. Аманда промолчала, а в машине сказала:  — Давай всё же будем подольше гулять. Мне уже не верится, что сама рожу. — Да родишь ты, родишь… Но гулять дольше только радость Лесси. — Нет, я про горы говорю. Парк мне не поможет. — Аманда, у меня учёба! Вот до пятницы не родишь, поедем в горы. — Ты забыла, что ребёнок растёт очень быстро после сорока недель. Мне нельзя ходить до пятницы. — Аманда, а мне нельзя пропускать учёбу. Больше нельзя. Я уже все лимиты исчерпала! — Ты хочешь, чтобы я поехала в горы одна? — с вызовом взглянула на меня Аманда, а я уставилась на дорогу. — Ты не поедешь одна. Если тебе не терпится, то можем поехать в горы часа в три. Хочешь? — Хочу! А сейчас я хотела знать, смогу написать сегодня тест по испанскому или нет? После него я готова прошагать калифорнийскую землю, как солдаты генерала Валехо с восьми утра до пяти вечера без перерыва на обед. Но только после сегодняшнего теста! — Езжай, — соблаговолила отпустить меня Аманда, и я бросилась к двери, чтобы вновь нервно проверять в кармане телефон. Никто не позвонил. Слава Богу! Я даже заехала в пакистанское кафе за лепешкой с острой курицей. Туда добавляют огурец с йогуртом, и живот не спешит от них избавиться. Кто вообще придумал эту глупость с острой едой для вызова родов? Кто?! После еды Аманда вновь считала схватки. Пошёл второй час, снова пять минут… Я сидела у двери, не зная, куда отправит меня Аманда: в парк или учиться. В итоге я так прождала до вечера и пошла одна выгуливать Лесси. — У меня ночью отойдут воды. Вот увидишь, — говорила перед сном Аманда так убедительно, что я поверила, и разочаровалась не меньше её, когда утром не было даже схваток. — Только мать позвонит, сразу начнутся, — попыталась пошутить Аманда, но у меня от её шутки скрутило живот. Как, как они собираются жить под одной крышей? Почему, почему Аманда не даёт матери шанс наладить отношения? Но лучше об этом не думать и сосредоточиться на учёбе. После занятий мы точно идём в парк. Аманда сидит в библиотеке и ждёт меня, а после парка мы можем поехать прямо в госпиталь, поэтому едем снова на её машине. Все постоянно донимали меня вопросами, родила ли Аманда. Нет, нет, нет! Иначе бы меня сейчас на лекции не было. Аманда решила ехать высоко в горы. Если вызывать роды, то вызывать. Заодно обещала мне прекрасные виды для фотографии. О, да, сиренево-жёлто-красные пласты весенних полевых цветов — это по-настоящему фееричное зрелище. Мы поднялись на машине почти на самую вершину, чтобы избежать особо крутых троп, но и на оставшихся дыхание захватывало даже у меня. Вода в бутылке уменьшалась с космической скоростью, и даже схватки какие-то появились. У Аманды, но живот крутило и у меня. Аманда остановилась и принялась считать минуты. — Давай вернёмся. За плечами висел трипод и постоянно бил меня ниже спины, когда я цеплялась за кусты, чтобы стало легче карабкаться по козьей тропе. Мы почти ползком добрались до машины, и если бы тогда не повернули назад, не дошли бы. Я уже проверила на себе все эти «хи-ха-ху», но ровность дыхания не возвращалась. Хотелось откинуться на сиденье и спать, а не крутиться по серпантину под слепящим солнцем. На подъезде к городу мы ещё встали в пробку, и я почти что опоздала на прогулку с Лесси. На всякий случай я предупредила хозяйку, что если не приду к ним завтра утром в половине восьмого, то Аманда решила рожать. Но я явилась и даже поехала на лекцию. Вернее бежала на неё. Аманда перехаживала всего два дня, а уже закатила истерику, что не родит без стимуляции. Наверное, она долго не могла успокоиться, потому что по возвращении я нашла её за валянием шерстяных змеек. Я водрузила на столешницу упаковку безалкогольного имбирного пива и шоколадное брауни. — Если не родим завтра, так хоть отметим, — попыталась я пошутить, но Аманда бросила змеек и засобиралась в горы. — Может, спокойно дождёмся завтра? — Мы так спокойно дождёмся стимуляции! А после питосина рожать ещё больнее! И мы пошли в горы. На этот раз недалеко, в получасе езды по менее жуткому серпантину. Там пахло хвоей, напоминая о Рождестве. Может, ребёнку такой запах понравится, он решит посмотреть, откуда ветерок, и вылезет? — Я и не помнила, что тут дорога прямая. Хоть пешком с серпантина спускайся! — возмутилась Аманда. — Зато воздухом подышишь, — попыталась я остудить её пыл, но Аманда зашагала так быстро, что пришлось её догонять чуть ли не бегом. — Аманда, у тебя вообще ничего не болит? Куда ты бежишь? — Болит, но я уже привыкла. Если остановлюсь, то уже не пойду дальше, и что прикажешь, рожать среди ёлок? Такого счастья мне не надо! Я даже не буду знать, как объяснить пожарным, где нас искать. На лесной тропе было темно. Пришлось даже заглянуть в телефон, чтобы узнать время, и ужаснуться — сети здесь не наблюдалось. — Аманда... — почти проговорилась я, но вовремя сдержалась: — А я не могу так бежать. — Лучше побеги. Здесь жутко холодно. Скорее бы уже в поле выйти. Там же скамейка на солнышке прямо. — Солнышка-то уже не будет. — А, может, ещё будет… И мы действительно уселись на скамейку, и я впервые до неё действительно доползла. Никогда прежде не уставала от, казалось бы, маленькой прогулки. Мы от силы две мили прошли. — Пойдём вперёд или уже развернёмся? — спросила я, чувствуя, что если позволю ногам бездействовать ещё хотя бы минуту, они меня обратно не донесут. — Там через полмили ещё одна скамейка, — улыбнулась Аманда и пошла дальше. Я нервно закивала и поскакала следом. Но вдруг Аманда остановилась. — Что? Схватка? Аманда покачала головой и принялась потирать бока. — Будто хрустнуло внутри. — Где внутри? Как? — не поняла я и могла бы и дальше задавать наводящие вопросы, но Аманда молчала и не двигалась с места. — Ты в порядке? Идти можешь? Вместо ответа Аманда сделала несколько шагов. Резвости к третьей мили в ней давно поубавилось, но сейчас она напоминала черепаху. — Аманда… Я только имя назвала. Ничего не сказала. А она чуть не испепелила меня взглядом. — Пойдём! — отрезала она, и мы пошли, хотя ходьбой её передвижение называлось с натяжкой, но я решила не задавать больше вопросов. Она шла. Медленно. Потом быстрее и быстрее. И мне пришлось прибавить шагу, чтобы поравняться с ней. Мы почти долетели до машины, и Аманда рухнула в кресло. — Знаешь, как после первого секса, будто между ног что-то застряло, — выдала она, хотя я не задала вопроса и решила промолчать, чтобы она вдруг не заговорила о Майкле. — Кости таза, по идее, уже месяц как должны разойтись. Неужели у меня так поздно? Тогда я до сорок третьей недели ходить буду, выходит? Что смотришь? Я читала, что некоторые дохаживают! — Я не смотрю. У меня у самой ноги отваливаются. И есть хочется. А дома только брокколи и брауни. — Брауни на завтра. Не зли Святого Патрика! — Не буду. Вдруг поможет, а? — Я уже не верю, — отвернулась Аманда, и я завела машину. Наверное, всё-таки не поможет. Дома Аманда разогнулась и даже пошла со мной выгуливать собаку. И всё равно мы уселись крутить шерсть, решив сделать браслет, чтобы добро не пропадало. А вот ночью уверенность пропала. Аманда каждые пять минут бегала в туалет и даже обнаружила кровь, но схватки не начинались. Я пыталась заставить себя спать, убеждая воспаленный мозг, что мне придётся ехать в госпиталь в утренний час-пик. Ночное время утекало, и о свободной дороге я могла забыть. — Я прокладку подложила, на всякий случай, — сообщила мне Аманда чуть позже шести, когда я пыталась закрыть глаза хотя бы с помощью подушки. — Аманда, скажи уж наконец, рожаешь или нет… Я впервые не хочу ехать в университет. Я вообще не хотела подниматься с дивана. Только бы провалиться обратно в сон, и я в него провалилась. Проспала меньше часа, но сумела хотя бы не шатаясь дойти до душа и получить хоть какой-то заряд бодрости. — Схватка была минут пятнадцать назад, или двадцать, — встретила меня Аманда на кухне, но я безразлично махнула рукой: — Это не считается. Она промолчала. Мы поели молча, но в конце, заметив мой плотоядный взгляд, Аманда отодвинула коробку с брауни. — Днём отметим. Значит, не рожаем. И я направилась к машине с одним только желанием добраться до кофейни и купить двойной эспрессо. Только на лекции он не помог. Я уснула сидя и шарахнулась лбом о парту, едва не сгорев после от стыда. Дома я без обеда рухнула на диван и уснула. И зачем меня Аманда разбудила? — С Лесси гулять? — почти закричала я спросонок. Аманда вместо ответа ткнула мне в лицо прокладкой. Розовой? Или свет так падает? — Снова кровь? — зачем-то спросила я. — Какая кровь?! Воды! — закричала Аманда и схватилась за живот. Я опустила глаза, под ней была настоящая лужа. Я кинулась в кухню и сорвала с вешалки полотенце. — Мне дай! — завопила Аманда, когда я опустилась на колени, чтобы промокнуть мокрый ковролин. Она вырвала полотенце и, зажав между ног, проковыляла обратно в туалет. — Принеси трусы и спортивные штаны! Я захватила заодно и футболку. На полу ванной лежало мокрое полотенце, но не такое, чтобы отжимать, и я всё же вытерла им ковролин. — Больше не течёт! — закричала Аманда из туалета. — Может не оно? — появилась я подле неё со всё ещё мокрым полотенцем. — Полотенце не пахнет мочой, — взвизгнула Аманда, но я всё равно принюхалась. Неужели началось? Господи, дай мне силы! — Ты ела? — спросила я серьёзно. Аманда затрясла головой, и я побежала к холодильнику. Йогурт, яблоки, виноград, сыр… Я вытаскивала всё, что попадалось под руку. — На уже ешь! Я всучила Аманде йогурт и ложку, едва та появилась в дверях. — Я две прокладки подложила… — Прокладки тебе есть не мешают! — перебила я, со свистом срывая упаковку со своего йогурта. Есть не хотелось, к горлу подкатывал ком, но я запихивала его обратно ложкой, головой понимая, что скоро есть не придётся. — Слушай, каждые пять минут… Надо в госпиталь звонить, да? — пролепетала Аманда, но я с полным ртом могла только кивнуть. — Позвони сама. Можешь? Я замотала головой и, едва прожевав, выдала: — Как я могу звонить? Они же спрашивать тебя о чём-то станут! Но я смогла протянуть ей телефон. Свой. Там в недавних звонках выходил нужный номер. От воспоминаний задрожали руки. Или от страха за грядущее… — Да, воды отошли в четыре часа и десять минут, — щебетала Аманда в трубку. — Розовые, чистые. Да, каждые пять минут вот уже полчаса, — почти не соврала она. — Как доктору? А… — Я перехватила её взгляд, она смотрела мимо меня на часы. — Хорошо, — Аманда убрала от уха телефон. — Сказали в офис звонить, а не им. — Так звони, чего ты ждёшь! Сейчас офис закроют! — заорала я, увидев на часах две четвёрки и пятёрку. Оставалось пятнадцать минут. — Да, хорошо, сейчас приедем, — продолжала Аманда в трубку после повторения предыдущего разговора. — Медсестра сказала ехать в госпиталь к семи часам. Она им позвонит, чтобы те подготовили палату и передаст доктору, что у меня начались роды. Кейти, у меня начались роды. У меня начались роды, — повторяла она, как заведённая. Я выскочила из кухни и схватила её за плечи. — Так это же хорошо. Этого же ты и хотела, Аманда! — Я не хочу называть сына Патриком! — закричала она в ответ, и я почти отшатнулась. — Аманда, успокойся. Про Патрика была шутка. Он не обидится, слышишь? Я усадила её в кресло у компьютерного стола и побежала к холодильнику за имбирным пивом. Обе крышки полетели на пол, но я не стала их поднимать. Теперь надо было нарезать брауни, но я два раза роняла нож, прежде чем отрезала первый кусок. — Ну… — подняла я бутылку. — А ту салюд! — выпалила я по-испански. Сейчас важнее здоровья и здравого ума ничего нет. Ничего! Ничего страшного не произойдёт. Всё будет хорошо. Убеждала я мозг. Аманда жевала второй кусок брауни, когда зазвонил её телефон, и еле сумела ответить. — Ага, ага, ага… — кивала она и наконец произнесла. — Могу терпеть. Пять минут… Или… Нет, последние пять минут ничего не было. А? Что? Хорошо. Мы приедем к восьми. Хорошо. До встречи… Она опустила телефон на стол прямо на крошки. — Доктор позвонил. Сказал сидеть дома до последнего, хотя в семь палата будет ждать меня. Сказал есть надо. — Вот и ешь. И пей! Хочешь ещё бутылку открою, а? Аманда затрясла головой. — Схваток нет. — Как нет? — Были же каждые пять минут, а теперь нет вот уже пятнадцать, а то и больше. Что делать? — Ждать. — Не могу ждать. — А воды? Где воды? Аманда сунула руку за резинку трусов. — Сухо. — Аманда, а ты уверена, что это оно? — Хватит издеваться! Поехали! Пусть они говорят, оно или не оно. Поехали! Я запихнула в рот остатки брауни и промычала. — Шести даже нет! — Так пробки. — В противоположном направлении. Я пропрыгала обратно на кухню и принялась за мытьё фруктов. — Что ты делаешь? — Ванда советовала взять с собой виноград. Я что-то помню… Сказала я Аманде, а потом ещё раз десять про себя повторила, что «я что-то помню», как заклинание. На деле казалось, что уже ничего не помню. Наконец я повесила за плечи рюкзак со своими вещами и взяла в руки сумку с едой. Остальное, кроме нас самих, находилось в машине. — Фотоаппарат! — закричала Аманда у дверей, и я кинулась за новой сумкой. Если она помнит о фотографиях, то ей не больно и не страшно, а страшно мне. Я даже вести машину быстро не могла. Едва дотягивала до пятидесяти миль в час. — Не гони так! — возмутилась Аманда, прикрыв глаза, но я сбавлять не стала, списав возглас на схватки. Они вновь вернулись, и одна, со слов Аманды, началась аж через три минуты. Я даже газу прибавила, но потом вновь сбросила, взглянув на часы. Зачем стоять под дверью палаты, если чётко сказано приезжать не раньше семи. — Опять ничего нет! — со слезами завопила Аманда. — Какое ничего?! Ещё и десяти минут с прошлой схватки не прошло! Мы почти приехали, и я хотела попросить Аманду вернуть назад сумку, но она продолжала в ней копаться, бормоча нечленораздельно: — Трубочки, бумажный пакет… Мы с тобой забыли дышать в пакет… Это же для баланса кислорода и углекислого газа… — Аманда, мы ещё не рожали! Какой баланс! — Носки тёплые только одна пара! — А сколько тебе надо? — Для тебя. — Мне не надо! Мне потом не будет надо, а сейчас ноги мёрзли, словно вместо резинового коврика кроссовки стояли на снегу. — Бальзам для губ на месте, а конфет нет! Так и хотелось выкрикнуть — ты сама собирала эту сумку. Я не виновата! И зачем в последний момент в ней ковыряться. Разворачиваться я не буду… — Конфеты можно у них купить, наверное, — озвучила я лишь окончание своей мысли. — Или без них обойтись. Главное, полотенца цветные взяли… Ванда сказала, что в госпитале все белые, а лучше знать, которым вытирался, а которое сосал. Хотелось развеселить Аманду, а получилось только разозлить. — Я не стану сосать полотенце! Мне не больно совсем. — И не надо, чтобы было больно. Я наконец-то крутанула руль, чтобы завернуть на парковку госпиталя. — Давай поищем место в подземном гараже. На нём горел зелёный свет. Теперь бы только не обнаружить машины, припаркованные прямо на разделительных линиях. Но нет, я даже нашла место в первом ряду и втиснулась между минивэном и джипом. — А как я выходить буду? — заявила Аманда потерянным голосом. Об этом я как-то не подумала, но перепарковываться было поздно. — Я тебе помогу. Придержав животом дверь, чтобы не поцарапать чужую машину, я протянула Аманде руку. Теперь оставалось навьючить себя сумками. — Всё-таки хорошо, что ты решила рожать не ночью. Дежурный вход с другой стороны здания, а тут прямо к лифту можно выйти. Холл показался слишком тёмным, но только когда подъехал лифт и осветил полумрак, я поняла, что в регистратуре просто не горел свет — приёмные часы закончились, медицинские офисы уже час, как закрыты. На втором этаже нас встретил тот же полумрак, только, похоже, искусственный, потому что свет от дневных ламп падал ровно на стойку регистратуры, за которой сидело три медсестры. Одна поднялась нам навстречу, а остальные продолжили следить за мониторами. — Аманда, как ты себя чувствуешь? — обратилась медсестра сразу по имени и, получив в ответ невразумительное «отлично», повела нас в палату под номером семь. Как раз день рождения Аманды, но я не стала обращать её внимание на цифру, боясь неадекватной реакции — ей сейчас всякое могло прийти в голову. — Располагайтесь, — махнула рукой медсестра. Больничная кровать с железными бортиками, стол, два кресла и шкаф. Жалюзи на окнах были опущены, но медсестра не включила свет. Горела только крохотная лампочка подле двери в туалет. Медсестра протянула Аманде рубаху. Скинув на пол сумки, я поспешила помочь, но та сама с молниеносной скоростью успела переодеться и затягивала под шеей бантик. — Ой, я сказать забыла, что надевать наоборот, не как у доктора, — вздохнула медсестра. — И дай мне, пожалуйста, прокладку. Я хочу удостовериться, что это воды, и посмотреть их цвет. Там есть новые. Теперь уже я затянула завязки на спине, и Аманда пошла к медсестре, будто на эшафот. Уселась на кровать и принялась отвечать на вопросы: от имени до даты последних месячных. Медсестра ничего не записывала — наверное, сверяла данные. А я, чтобы успокоить дрожь в руках, принялась взбивать подушки и тут же получила от медсестры похвалу. Аманда улеглась на них, медсестра закрепила на животе датчики, и малыш по старой памяти тут же начал их скидывать. — На мониторе показываются схватки. Ты можешь следить за ними — когда пик и когда уже идут на спад. Тебе сейчас больно? Аманда мотнула головой. — Станет больно, я поставлю капельницу. Анестезиолог сейчас на кесаревом и сможет прийти только через час. — Я не хочу эпидуралку! — почти взвизгнула Аманда. Медсестра аж глаза выпучила: — Совсем не хочешь? Аманда нервно кивнула. Медсестра что-то чиркнула в карте. — В любой момент можешь передумать. Сейчас я давление тебе измеряю. — А раскрытие смотреть? — простонала вопрос Аманда. — Рано ещё. Рано. И совсем скоро она ушла, оставив нас вдвоём. Вернее, почти втроём.