Лимбо

      Тихо. Земля ощущается твёрдой и пыльной, отчего около уха постоянно что-то шелестело и шуршало. Через веки пробивался тусклый свет, а собственное дыхание, казалось, не приносило ничего, кроме спокойствия. Томми медленно уронил голову набок и громко чихнул от скопившейся на нём, видимо, пыли. Эхо сотрясло огромное пространство, посреди которого он лежал. Сколько времени прошло? Один Бог знает. Он открыл глаза, сразу цепляясь взглядом за огромную фреску и молочные от штукатурки стены. В душе закралось непонимание, Томми поднялся с холодного пола, стряхивая белое покрывало пыли, и сгорбившись, оглянулся вокруг. По углам зала возвышались античные колонны с характерными изгибами и пышными капителями. На потолке вместо ламп зияло пасмурным небом огромное окно, изрезанное трещинами. Вдоль стен стояли статуи и стенды с фресками, картинами и разным оружием. — Музей? — тихо спросил у воздуха Томми и с удивлением понял, как сел его голос. Вернее, он даже не сел, скорее потерял прежнюю выразительность. Потому что это слово в его мыслях больше походило на попытку не сказать бранное слово, а на языке вышло совершенно тихим и шелестящим, как после сна, — Но откуда?       Он осторожно поднялся с пола, плитка которого выцвела, потеряла прежний лоск и отделилась друг от друга. Огляделся вокруг, поглазел на облака и сделал вывод, что он тут один. Это просто было понятно, без всяких объяснений. И место это было сделано специально для него. Вернее, может когда-то и было сделано, но оно явно заждалось своего хозяина. Томми краем глаза зацепил стойку с мечом и неспешно подошёл к ней, стараясь не поднимать клубы чуть влажной пыли. На стекле тоже осел тонкий слой пудры, отчего он провёл рукой по холодной витрине, открывая своему взору собственное отражение. Его кожа стала бледнее обычного, светлая прядь на чёлке совсем поседела, да и в целом он выглядел так, словно замёрз. Здесь действительно прохладно, но Томми отчего-то казалось, что на него окружение никак не влияет.       Только потом он обратил внимание на меч. Он явно был сделан мастером своего дела. Ни единого заусенца на лезвии, идеально симметричная форма и необыкновенная рукоять из тёмного дуба. Видно, что меч очень старый, но незерит до сих пор хранил в себе блеск зачарований, когда-то наложенных хозяином. Над ним на кожаных ремнях висели ножны. Их тоже делал кто-то знающий, особенно это выдавал рисунок на боку, чуть ближе к верху. Томми пригляделся. Орнаменты, растение, сердце… — Это же… — он протёр глаза кулаками. Ему не могло показаться, — не может быть.       Но ему не показалось. Сердце с двумя трещинами, как символ единственной жизни. Это метка Фила. И его меч. Томми попытался найти табличку с информацией, но ничего подобного не было ни здесь, ни где-либо ещё. В голове мелькнула шальная догадка, и он повернулся к фреске, которую видел до этого. Вроде бы она напоминала «Свободу, ведущую народ». Но глянул повнимательнее, а не рассеянно, как до этого, и полотно приобрело другие черты. На фреске Ники несла развившийся флаг, пока все остальные жители Л’Мэнбурга с полными духа и отваги лицами неслись в бой. Их самый первый бой за город. Раньше бы Томми захлебнулся бы в воспоминаниях и эмоциях, но смотря на изображение сейчас, не возникает ничего, кроме странного ощущения беспомощности.       Был ли смысл воевать, тратить силы и здоровье ради того, что всё равно в итоге сгорело на пепелище? К чему была пролита кровь, убиты люди, если всё равно спокойствие не пришло к ним? Он потерял брата, его друг лишился глаза, и даже в последний миг перед сном он сражался с Дримом, пытаясь стерпеть боль от разодранного горла. Томми побрел вдоль стен зала, рассматривая экспонаты. Картины, книги, оружие — всё такое старое здесь, и такое свежее в его памяти. Рукописи Ранбу, кулон Филзы, корона Техно. Даже маска Дрима висела за стеклом, одиноким взглядом с грустной улыбкой, глядя на самый большой экспонат — статую героя в латных доспехах. Пышущая здоровьем фигура гордо поднимала в небо лезвие боевого топора, каменное лицо переполняла решимость и в тоже время отчаяние. Издали статуя казалась величественной и вдохновляющей, такой большой и красивой. Но, подойдя ближе, Томми не увидел ничего, кроме страха. Ему знакомо это выражение лица. Зверь, зажатый в угол, нападает с тройной яростью. Его самого не раз колотило это чувство. Ведь, кто бы что ни говорил, но любая война, любая битва — смерть. И как бы весело не было от победы, позади тебя останется обугленный труп самого себя. — Ты был таким же смелым, как и я однажды, — парень провёл рукой по лежавшему рядом каменному шлему, — И таким же глупым.       Техно был прав. Он заслуживает прозвища «Тесей». Некогда храбрец, победивший многих, но по собственной глупости убивший собственную семью, сейчас ставший лишь его прахом.       На статуе пошла трещина. Широкая и глубокая, от правого бока к левому плечу и на спину.       Томми выдохнул и вновь осмотрел зал. Не думал он, что после… А, собственно, после чего? После всего того, что случилось, он. Скорее всего, умер от кровопотери. А жизнь на СМП никак не изменилась бы, продолжая выжигать её жителей изнутри. Парень отошёл к тому месту, где проснулся, сел и подпёр стенд с мундиром Л’Мэнбургского стандарта, который когда-то он устанавливал вместе с Вилбуром. Только сейчас он вновь ощутил давление резинки для волос, что собирала его немного отросшие патлы в маленький хвостик. Он так и не научился делать его, а этот завязала Ники.       Всё ведь было хорошо. Они были семьёй. Целовались, плакали и пели. Росли, падали и лечились. Но хорошее время не длиться долго — правило это Томми выучил очень хорошо. Дрим всё испортил. Посчитал себя Богом, которому законы не писаны, и устроил мясорубку. По его вине мир дал трещину, из-за него судьба всех исказилась и превратилась в бесформенную лужу из страданий и горечи. Томми охватила злость. — Почему всё вышло так? Почему именно этот ублюдок Дрим? Мы могли решить всё миром, мы предлагали переговоры! Тогда почему он вышел, как выбрался?!       Всё не должно закончится так. Среди всех них только Маска заслуживал смерти.       Парень поднял глаза на картину с изображением Второго Падения. Город охвачен огнём, пока его тень и тени его друзей смотрят на рваную ткань огня с обсидиановой сети. Где-то там же светиться маленькая синяя звёздочка, а в самом низу чёрным углём выцарапано Древо — последняя нить, соединявшая их —жителей Л’Мэнбурга. И понимать, что её оборвал самый добрый и светлый человек, пожалуй, на всём сервере.       Они нужны ему. Какие бы поступки его товарищи не совершили, для него эта нерадивая компашка оставалась семьёй, в которой он нуждался.       Правое ухо уловило тихий шелест, похожий на осыпавшийся песок и Томми повернул голову на шум. В стене, занесённой кремовым песком, молчали каменные ворота. Выход? С чего бы это? Парень недоверчиво подкрался к ним и слегка толкнул. Шершавый булыжник поддался и немного отодвинулся вперёд. Томми отпрянул, неуверенно глядя в проход. Что его там ждёт? Он не знал. Однако был абсолютно уверен, что за этими воротами есть кто-то знакомый, а значит нужно идти. В голове промелькнула мысль взять что-то с собой. Вернее, попытаться утащить как можно больше, чтобы вернуть владельцам. Он спустился по небольшим ступенькам и, приметив большой кусок плитки, почти полностью отставший от пола, взял его и остановился. Стоит ли их брать? В конце концов, у Томми нет никаких гарантий того, что он найдёт кого-либо. — Даже если их там нет, я не могу оставаться здесь, — Томми бросил кусок пола в стенд с мечом Филзы. Стекло разлетелось на миллионы алмазных осколков, неприятно пронзая и без того хрупкий воздух высоким визгом. Парень криво сожмурился, прикрывая глаза. Когда эхо утихло, он потянулся к ножнам. Они всё такие же мягкие, как и раньше, правда потрёпанные от застоя. Он затянул ремни портупеи, как это делал крылатый, и осторожно взял в руки меч. Тяжёлый, как и полагалось незеритовым изделиям. Заправив меч на своё место, парень подобрал плитку и разбил ещё несколько стендов. Походная сумка Ники, одна из книг Ранбу, корона Техно, куртка Таббо и перчатки Вилбура. Все они такие рыхлые, но такие тёплые и родные, настолько, что Томми не удержался и, зарывшись в мех куртки, сел около картины с Ники в роли «Свободы». В этих вещах ещё остались родные запахи, чувства и нежность их владельцев. Однако спустя время парень вновь поднялся. Он не может сидеть на месте. Поэтому, подойдя к вратам, он распахнул их и вошел в белый свет.