***
— Мария Владимировна, доброе утро! — Козелкова лучезарно улыбается. — Как у Вас дела? — Наташенька, — Мария приподнимает брови, — чего такая радостная с самого утра? — Я мужчину вчера хорошего встретила, — шепчет, смущаясь. — Да что ты! — хирург притягивает Наталью к себе, приобнимая. — Я рада за тебя, а то всё на работе и на работе... — И ещё тут Лауру Альбертовну спрашивали. — Она разве не приходила? А кто спрашивал? — Нет, не приходила. Спрашивала... Ох, секундочку, — Козелкова быстро раскрывает небольшой блокнотик, в который записывает важные дела и просьбы коллег. — Ланская Лана. Ой... — прикрывает рот рукой. Казалось, всё отделение знает, кто эта девушка, почему она так липнет к Лауре и отчего так раздражает Марию. — Обещала вечером зайти. — Обещала, значит... Ладно, хорошо. Подготовь паренька из двадцать седьмой к выписке. Я через десять минут подойду, — уже уходя говорит Мария, пряча испортившееся настроение. — Поняла. Как можно было вообще забыть про Лану? Как Лукина посмела не закончить ту суматоху с Ланской? Чёрт возьми, почему они могут общаться спокойно от силы пару недель? Третьякова молчать не хочет, но и начинать ругань с самого утра тоже не имеет желания, поэтому она быстро переодевается, пока в ординаторской никого нет, и идёт работать. По приезде же на работу Лукина первым делом направляется в ординаторскую, но, не найдя там Машу, лишь улыбается, зная, как Третьякова может утонуть в своих обязанностях и потерять счёт времени. Она и сама в последние дни остаётся на дополнительные дежурства, «прячется» в смотровых и операционный. Идя в свой кабинет, Лаура успевает окинуть беглым взглядом весь коридор, заглянуть в смотровую в поисках любимой. Безрезультатно. Поэтому зав.отделения уже через несколько минут начинает заполнять карты и просматривать рентгены пациентов, погружаясь с головой в работу.***
— Лаура Альбертовна, к вам можно? — Мария стучится, открывая дверь. — Да, конечно, почему спрашиваешь? — женщина встаёт со своего нагретого стула, протягивая белокурой руки; та неохотно вкладывает свои ладони в её. — Как ты? — Я?.. Нормально. Я дома, а ты тут целый день сидишь. — Да... Представляешь, поставили кучу внеплановых дежурств, и я как-то... — Нет, просто Лана сегодня приезжает, и ты решила от неё здесь скрыться. — Маш, я не могу её выгнать... Это... Всё не так просто. Её отец многое сделал для меня... Понимаешь, есть просто определённая черта, через которую я не могу перешагнуть, иначе буду чувствовать себя какой-то гадкой... Неблагодарной, — сущий бред, который несёт Лаура, Мария попросту не выдерживает. — Ладно. Тогда я решу всё сама. Закроем тему, — Мария отворачивается от Лукиной, выдёргивая свои руки из её. — Маш, Маш, не надо ничего закрывать, — зав.отделения обходит коллегу, не даёт пройти. — Просто подожди. — Чего ждать? Сколько ждать? Когда ждать? И кого ждать? Ого, сколько вопросов, — усмехается Третьякова. — Я не знаю... Знаю только то, что мне хорошо с тобой. Ты нужна мне, а я – тебе... — Что-то это детский сад какой-то... — Мария фыркает, уходя в сторону двери и избегая попытки Лауры её удержать. — На выгуле.***
Пропасть на работе у Лауры получается, только выкинуть из головы скопившиеся проблемы личной жизни – никак. Сегодня должна приехать Лана, с которой нужно что-то решить, иначе можно потерять Машу. На данный момент ей хотелось этого меньше всего. — Лаура Альбертовна, — Мария Владимировна тихо открывает дверь в кабинет начальницы, тяжело вздыхая. — Да? — Я быстро. Вас Слава вызывает в смотровую, — Третьякова мнётся у двери, но всё же переступает порог, закрывая за собой дверь. — Можно я отскочу на полчаса буквально? — Зачем? — зав.отделения поднимается со стула и подходит к коллеге. — Да там по семейным... — блондинка взмахивает рукой, и начальница останавливается. — Не скажешь? — Лаура Альбертовна, меня супруг ждёт на крыльце, — Мария улыбается, пятясь к двери. — Да, идите. Только на двадцать минут, — травматолог больше не оборачивается на Машу, садится на своё место. — Но тридцать... — Время идёт, Мария Владимировна. — До свидания, — Третьякова хмурится, покидая кабинет. Какой раз она выходит из него с подпортившимся настроением. — Не прощаемся, — произносит Лаура, когда остаётся одна. Мария пулей вылетает из здания, наспех надевая пальто. Возле ворот её правда ждал Евгений, нервно пинающий коричневатый от грязи снег. — Чего ты так долго? — мужчина подхватывает супругу под руку, направляя к дороге, ведущей к дому. — Наверное, потому, что я работаю, Жень. Он не брал трубку? — Нет, пошли быстрее.***
Мария Владимировна вбегает в квартиру сразу же, как только Евгений открывает дверь. На крючках нет одежды, в шкафу – обуви. Твою мать. — Олег, — прикрикивает Третьякова, прикладывая ладонь к горящему лбу. — Олежа!.. — Маш, Маш, — Баев хватает бумажку с комода, потирая холодный нос рукой. — Мы решили вернуться в Москву, чтобы не доставлять вам лишних хлопот. Люблю вас. Олег, — читает мужчина послание сына. Мария опускает руки, едва не роняя снятое пальто. Евгений сжимает в ладонях записку, дёргая головой. — Во характер... — бурчит мужчина. — Ага. Весь в тебя, — Третьякова швыряет пальто в сторону. — Собирай вещи и возвращайся к Буше. У тебя больше нет повода тут оставаться, — блондинка сдувает прядь волос со лба. — Понял, — хмыкает Баев, поправляя шапку. — А ты сейчас куда? — Я сейчас на работу, иначе меня Лукина сожрёт, — Мария подхватывает свою верхнюю одежду, бегло накидывая её на плечи. — Я сама дойду, ладно?***
— Принимайте пациента с манежа, — фельдшеры скорой помощи вбегают в приёмное отделение с каталкой. — Состояние тяжёлое. Отключился в машине. Я пульс измерил, давление низкое. В общем, всё плохо. Дорога каждая секунда. — Так его ж в травматологию надо! — вскрикивает Наталья, вглядываясь в пациента. — Не берут. — Как не берут? — Они как узнали, что парню лошадь грудь раздавила, так сразу «действуйте согласно инструкции», «не лезьте не в своё дело». — Да, да. Да, — Лукина подбегает к посту, сразу же проверяя зрачки молодого человека. — Дыхание учащённое, поверхностное. По-моему, подкожная эмфизема. Гемопневмоторакс . Ребята, быстро на рентген! — Лаура Альбертовна толкает каталку и оборачивается в сторону Козелковой. — Где Третьякова?! — Я не знаю... — Полякову, Третьякову, как придёт, и всех остальных собирай. Готовьте операционную! Если будем бодаться с травматологией, то мы его потеряем, — Лукина тяжело вздыхает, догоняя ребят из скорой. — Где ж её черти носят...***
Татьяна Алексеевна проверяет показатели, поглядывая на окровавленную повязку на груди парня. Совсем молодой, оттого сердце Поляковой сжимается. Думал ли он о том, что может сесть на эту чёртову лошадь в последний раз? — Маши ещё не было? — Лаура Альбертовна входит в реанимацию, бросая взгляд на монитор. — Нет. Я вколола ему трамал... С лёгкими очень плохо... — Это я уже знаю, — конец фразы теряется в хлопке, и в помещение входит Третьякова. Лукина сразу же обходит кровать, становясь рядом с женщиной. — Новости плохие. В травматологии ещё раз посмотрели снимки и окончательно отказались от нашего пациента, — Мария Владимировна отдаёт снимки Лукиной, набирая в лёгкие воздуха. — Чем обосновано? — Лаура непонимающе взирает на коллегу. — Они говорят, что могут даже дать заключение о сочетанной травме с раздавленной грудной клеткой и гемопневмотораксе, — Третьякова тихо хмыкает. — Зав.отделения подхватил меня под локоток и сказал: «Не жилец он. Не мучайте, просто облегчите страдания, вот и всё». Я убежала. — Но Вы же с ним не согласны... — Всё равно очень остро стоит вопрос о целесообразности этой операции, Лаура Альбертовна. — Разумеется, но без операции парень умрёт до заката, а ему всего двадцать три, — Лукина прищуривается, всматриваясь в лицо блондинки и улавливая кивок. — Будем оперировать, — травматолог вглядывается в окно, прикрывает глаза от яркого солнца.***
Обиднее всего Третьяковой было пропускать закаты: она всегда находила в них что-то успокаивающее. Однако тяжёлый рабочий график медицинского работника не оставлял другого выбора. Хуже — зайти в операционную до заката, а выйти – после рассвета. Потому сейчас, выйдя из операционного блока, она прячет сочувствие в глазах, опуская голову. Уже стемнело, а Мария только сняла с себя сковывающие перчатки. — К сожалению, нам не удалось спасти Яшу... Мы сделали всё, что возможно, но вот... — Третьяковой стыдно даже смотреть в глаза близким людям парня. Сегодняшний идиотский день добивает её. — Скажите, почему так? — девушка, обхватывая свои плечи, медленно усаживается в кресло, не замечая, как по щекам стекают слёзы. — Повреждения внутренних органов оказались несовместимы с жизнью... Он просто перестал дышать. Скажите, у него есть каки-то родственники, кому позвонить? — Нет... У него только мы с Михалычем, да и то... Мы не родные... — Может, вам дать успокоительное? — дождавшись отрицательного кивка, Третьякова решает не давить своим присутствием на опечаленных людей; она направляется в ординаторскую. Входит в помещение крайне вовремя: застаёт и Лукину, и Таню — правда, последняя спешила домой, закладывая в сумку последние вещи. Мария Владимировна под пристальным взглядом Лауры медленно шагает до стола, опирается на него поясницей и скрещивает руки на груди. — Как вы думаете, если бы в травматологии взялись, они бы его спасли? — А вдруг? — приподнимая брови, понуро отзывается Лаура. — Вы считаете, что я не справилась с операцией? Да, вы правы, — Третьякова стыдливо опускает голову вниз. — О чём Вы говорите? Вы работали блестяще, какие к вам могут быть претензии? — Лаура присаживается на ближайший к Марии стул, смотрит на неё снизу вверх. — Маш, Лаура Альбертовна себя винит, — тихо проговаривает Полякова, окончательно выбивая Марию из колеи. — Лаура Альбертовна? — Да, виню. Ему было всего двадцать три. Он не должен был умирать. — Ох... Ладно, я домой. А вам желаю удачного дежурства, — Татьяна Алексеевна стремительно покидает ординаторскую, будучи уверенной в том, что загоняться по этому поводу они будут ещё очень долго. — Я тогда тоже пойду. Мне карты там надо... — Третьякова откашливается, догоняя Полякову.***
Закончила с документами Мария только через час, если не больше. За небольшой промежуток времени она успокоилась, однако неприятный осадок всё ещё не покидал её душу, он никак не хотел улетучиваться. Поэтому, пользуясь удивительным спокойствием в отделении, женщина решает пройтись по коридорам. — Машенька, — похоже, Гиппократ Моисеевич так же, как и Мария, решил устроить небольшую прогулку до кабинета Лукиной. — Гиппократ Моисеевич... Домой? — Маша выдавливает улыбку, кивая главврачу. — Домой... Доброй ночи, — мужчина скрывается за поворотом, и Мария дёргает ручку двери в кабинет зав.отделения.