***
Сяо Чжань сидит в пабе, когда слышит выпуск новостей. Он не может видеть телевизор, где показывают репортаж, но может его слышать. Он может услышать многие вещи, если просто выключит вокруг себя ненужные звуки. Напротив него мужчина в накрахмаленной, хорошо сидящей рубашке с ручкой в руке, застывший над чистой страницей своего блокнота. — Мистер Сяо? Сяо Чжань едва ли его слышит. Сяо Чжань едва ли слышит хоть что-нибудь из-за слов, которые только что привлекли его внимание, врезались в мозг, вырезали рану, которую он по глупости считал зарубцевавшейся. — Боюсь, нам придётся перенести эту историю на другой вечер, мистер Джонс. Он вежливо улыбается, сжимая в руках телефон, и встаёт. Мужчина хмурится. — Ох, но мы только добрались до самого интересного. Мне не терпится услышать, как вы сбежали от Диди. Диди. Пара слогов, имя и не имя. — Мне очень жаль, — говорит Сяо Чжань. Он кланяется, возвращаясь к своим корням, возвращаясь к давним привычкам, давним воспоминаниям — старше этого мужчины, старше этого паба, старше всего здания. Лондон старый город. Сяо Чжань не старее него. Отчасти поэтому он и приехал сюда и остался. — Кое-что случилось. Мистер Джонс хмурится ещё больше, но кивает. — Конечно, я понимаю. Вы свяжетесь со мной, когда будете свободны? Сяо Чжань коротко кивает. — Это может занять какое-то время. Я буду на связи. Он разворачивается, прежде чем мужчина успевает уточнить подробности. Прежде чем успевает попросить Сяо Чжаня объяснить ещё толком не сформировавшуюся в голове мысль. Сбежали от Диди. Он смеётся над иронией всего этого, выходя из паба на свежий ночной воздух. Будто кто-то на самом деле мог от него сбежать. Где-то позади репортаж всё ещё вещает о вечерней трагедии. Он слышит это даже через квартал от того места. — …расследование всё ещё продолжается, но мы с сожалением подтверждаем смерть любимого китайского айдола Ван Ибо, ему было всего 22 года, больше всего он известен… Ван Ибо. Ему было всего 22. Сяо Чжань останавливается на следующем углу. Он качает головой, уголки его губ кривятся. Бросив взгляд на время, быстро подсчитав что-то в уме, он ловит такси. Куда? — Хитроу, — он отвечает. Таксист не задаёт вопросов, просто ведёт машину. Вместо этого вопросы себе вынужден задать Сяо Чжань. Вынужден спросить, действительно ли он это делает. Почему он это делает. Кончина Ван Ибо. Он должен вернуться. Должен знать.***
С тех пор, как он был здесь в последний раз, прошли десятилетия, может, даже век. У него умело подделанные документы, лучшие, которые только можно купить, и на родном языке он говорит с той плавностью, чтобы не вызывать ни у кого вопросов. Поездка была сложной. Он намеренно пропустил одну из своих остановок, чтобы избежать солнечного света. Аэропорт намного чище, чем когда-то был. Весь мир в целом стал чище, чем был раньше. В результате, Сяо Чжань голоден к тому времени, когда покидает место назначения. Он подавляет голод и ловит такси. Ибо бы поужинал таксистом, — раздаётся голос в его голове. За эти годы у него было мало друзей, так что голосу некому подражать. Он звучит как сам Сяо Чжань. Упрекающе, жестоко. Правдиво. Такси высаживает Сяо Чжаня у отеля на окраине. Он расплачивается телефоном. Он любит технологии. Любит всю эту свободу, что они дают. Сяо Чжань помнит времена, когда всё было не так просто, когда путешествие заняло бы месяцы, а не часы, когда далеко от Ибо его удерживали собственные усилия и солнечный свет. Тогда он был за это благодарен. Он бежал через весь мир так далеко, как только мог. Он искал: таких же, как он, общение, объяснения, лекарство. Никакого лекарства не существовало. Ему понадобились столетия, миллионы часов, чтобы понять, что есть только один выход из этой жизни. Только один способ избавиться от этого существования, от этого дара, данного ему чудовищем. И всё же он был здесь. На сотни лет старше, но всё такой же глупый, каким был в двадцать три. Он отворачивается от отеля и бредёт в противоположную сторону города. Он уже достаточно проголодался, чтобы слышать биение сердец, чувствовать запах крови, пульсирующей в венах живых. Сяо Чжань всю жизнь отказывался становиться тем монстром, в которого его превратил Ван Ибо. Он отказывается забывать об этом и сейчас. Он идёт в лес, как делал сотни раз, в сотнях мест, и охотится.***
Современный мир облегчил существование Сяо Чжаня. Светонепроницаемые шторы, солнцезащитная одежда, тёмные очки. Он всё ещё не пытался выйти на улицу, когда солнце светило сильнее всего. Но раннее утро и поздний вечер — не смертный приговор. Сяо Чжань, сытый и довольный, вешает табличку «Не беспокоить» на дверь своего гостиничного номера, наблюдает за восходом солнца столько, сколько может вынести, а затем плотно задёргивает шторы. Он спит. Ему снится сон. Я дам тебе выбор, Чжань-гэ. Дикая улыбка. Красивая улыбка. Твоя нынешняя обычная жизнь или мой мир? Столкновение зубов, языков. Его тело в распоряжении другого. Его разум ему больше не принадлежит. Алый. Так много алого.***
Сяо Чжань просыпается от терзаемых его снов к своему преследующему призраками существованию. Он принимает душ, просто чтобы почувствовать тепло на своей коже, смывает запах аэропорта и леса. Сяо Чжань не останавливался, чтобы собрать вещи, поэтому приходится надеть одежду, которую он уже носил. Он думает о том, как обычно одевался Ибо: дорогие ткани тогда, дорогие бренды сейчас. Ибо пришёл бы в ужас. Это распаляет желание Сяо Чжаня не покупать чего-то нового. Для всего мира Ван Ибо мёртв. Они знали Ван Ибо пять лет. Они видели, как он «вырос» и стал звездой дорам, искусным танцором и певцом. Сяо Чжаня это веселит. Его от этого тошнит. Ван Ибо пел, танцевал и играл (о, так мастерски играл) ещё до того, как родился кто-то из тех, кто сейчас его любил. Кто-то, конечно, кто не был таким же, как он. Кто-то, кто был не тем, во что он превратил Сяо Чжаня. И тем не менее страна, мир кого-то оплакивал. Сяо Чжань оплакивал его однажды, когда вырвал себя из жизни Ибо, вырвался из-под его контроля. Сяо Чжань плакал или что-то сродни этому. Он провёл десять лет лишь существуя. Ел, когда боль становилась совсем невыносимой. Проводил время в гробу — в то время у него ещё был гроб. Сяо Чжаню понадобилось десять лет, чтобы встать и научиться жить. И тем не менее он был здесь. Глупый. В поисках человека, которого никто из живых не знал бы, как найти. Ван Ибо, айдол, которого знал весь мир, должен был умереть до того, как стало бы известно, что он не стареет, до того, как соберут воедино, что он никогда не появлялся при дневном свете, что он никогда не ел. Что люди вокруг него умирали загадочной смертью. Однажды Ибо убил Сяо Чжаня. Ибо поцеловал его и украл из него жизнь, и преподнёс ему дар, которого Сяо Чжань не хотел и от которого всё же не мог избавиться. И сейчас Сяо Чжань использует эти дары, чтобы охотиться, чтобы искать. Сяо Чжань не был живым. Он не был как все те, кто оплакивал Ибо. Ибо мог спрятаться, но не от Сяо Чжаня. Не от того, кто знал его привычки, его старые привычки. Не от того, кто его знал. Сяо Чжань годами бежал от Ибо. Сейчас он бежит к нему.***
В сельской местности стоит старый дом. Он стоял с тех пор, как горожане себя помнят, и принадлежал сварливому старику и его внуку. (Он веками принадлежал такому же сварливому старику и его очаровательному, прекрасному внуку. Люди склонны забывать детали, когда слишком стареют. Люди живут и умирают, и игнорируют вещи, которые не имеют смысла, ведь проще принять их за чистую монету). Сяо Чжань стучит. Сейчас середина ночи. Луна, самый старый друг Сяо Чжаня, не считая обитателя дома, тяжело повисла в небе. Не совсем полная, но почти. Сяо Чжань сотни раз рисовал луну, но она никогда не выходила у него как надо. Он рисовал и лицо, что смотрит на него. Бледная, нежная кожа. Густые брови. Тёмные волосы, что в распущенном виде доходили до плеч, убраны назад. Карие глаза, такие тёмные, что в лунном свете кажутся чёрными. Форма носа, округлость его кончика. Блеск зубов, когда полные розовые губы изгибаются в улыбке. Злой улыбке. Дикой улыбке. В самой прекрасной улыбке на свете. Сяо Чжань искал. Он не нашёл ни одной, которая бы сравнилась. Его имя, прошепченное луне. Шутка для своих. Древняя шутка. — Чжань-гэ. Сяо Чжань не улыбается. Он не говорит. По времени это мог быть один удар сердца, если бы оно у него билось, это могла быть одна палочка благовоний, это могли быть тысячелетия. По ощущениям, это вечность. Слова есть, их так много на кончике его языка. Злые слова. Обидные слова. Слова скорби. Слова одиночества. Никакие из них не вырвутся из его горла, не пройдут сквозь преграду его губ. Вместо этого он пристально смотрит. Он прослеживает контуры нестареющего лица, которое держал в своём сознании дольше, чем видел в реальности. Когда слово находится, он ненавидит себя за это. Оно вырывается из него, оставляя после себя опустошение. Сяо Чжань никогда не был достаточно сильным, чтобы это остановить. — Диди. Ему не следовало сюда приходить, но сейчас он не может уйти. Поэтому он говорит это, переступает порог, хватает лицо, которое так яростно ненавидит, и целует его.***
Ибо сильнее Сяо Чжаня. Он всегда был и всегда будет. Даже если бы Сяо Чжань сдался и стал таким же чудовищем, как Ибо, убивал людей вместо животных, он всё равно никогда бы не был таким же сильным, как Ибо. У того фора в десятилетия, может, века перед Сяо Чжанем. Ему навсегда семнадцать. Вечно красивый. Вечный хищник. Ибо мог отбросить Сяо Чжаня. Мог удержать его за горло одной рукой. Мог оторваться от поцелуя так же легко, как мог дышать, хотя им это и не нужно. Он не делает этого. Ибо с рычанием прижимается к телу Сяо Чжаня. Его руки крепко сжимают плечи, скользят по бокам, ложатся на бёдра. Их рты — поле боя губ, зубов и языка. У кого-то из них идёт кровь. Может, у них обоих идёт кровь. Это не важно. Раны исчезнут ещё до того, как о них узнают. Сяо Чжань запускает руки в волосы Ибо, стягивает удерживающую их резинку и освобождает мягкие локоны. Он благоговейно хватается за волосы, как за спасательный круг. В захвате Сяо Чжаня голова Ибо откидывается назад, прерывая поцелуй. Губы у Ибо кроваво-красные, и он нежно облизывает их, розовый язык медленный, неторопливый в своих движениях. — Я скучал по тебе, гэгэ. — Не зови меня так, — выдыхает Сяо Чжань. Он не это имел в виду. Это имя столь же неправильное, сколь и правильное. Это похоже на возвращение домой. Он проводит носом по подбородку Ибо, вниз по шее, впивается в кожу, получая за это смешок, от которого вибрирует всё его существо. — Было бы намного проще, если бы это так работало, верно, гэгэ? Если бы я мог просто питаться за нас двоих, приходить домой и позволять тебе питаться мной? Теперь руки Ибо у Сяо Чжаня в штанах, его ногти царапают кожу, большие пальцы обводят выступы тазовых косточек. Сяо Чжань хочет большего, хочет меньшего, хочет бежать, хочет остаться. — Я бы так и сделал ради тебя. Если бы это так работало. Сяо Чжань верит ему. От этого не лучше. Он отстраняется, его собственный рот в крови, но холодный. Неправильно. Неестественно. Он всё ещё держит Ибо за волосы и дёргает сильнее. Ибо стонет. Их тела находятся достаточно близко, бёдра Сяо Чжаня в нерасслабляющейся хватке Ибо, так что он чувствует его эрекцию рядом со своим предательским телом. Его тело во многих отношениях всегда принадлежало Ибо. — Ты, конечно, проделал весь этот путь не для того, чтобы причинить мне боль. Однажды ты уже пытался меня убить, гэгэ, разве этого недостаточно? — Ибо снова смеётся, мрачно и тихо. — Тебе уже почти четыреста лет, не так ли, гэгэ? Неужели я всё ещё единственный, кого ты действительно хотел убить? По телу Сяо Чжаня пробегает дрожь. Он позволяет себе закрыть глаза, ослабляет хватку в волосах Ибо. Он делает вдох, чтобы успокоиться, скорее по привычке, нежели из надобности. Ему не следует закрывать глаза перед хищником, его инстинкты кричат об этом. Но если бы Ибо хотел его убить, он был бы уже мёртв. Сяо Чжань определённо пытался убить Ибо, так ведь? Он пытался избавить мир от монстра, которым был Ван Ибо. Какое-то время он думал, что ему удалось. Он думал, что, может, Ибо больше нет, может, Сяо Чжань наконец-то сделал что-то правильно. Его покаяние миру. Это была настоящая причина, по которой он провёл десять лет в гробу. А потом пришло письмо. «Скучал по мне? — Ван Ибо» Открывая глаза, Сяо Чжань обнаруживает, что лицо Ибо расплывается в улыбке, его глаза устремлены на Сяо Чжаня, будто во всём мире был только он один. — Мне не жаль. Ему жаль, только что у него ничего не получилось. — О, Чжань-гэ, я бы больше удивился, если бы ты сожалел. Ибо вытаскивает руки из штанов Сяо Чжаня, обхватывает его за талию ниже рёбер. Руки у Ибо большие, а Сяо Чжань всегда был худым. Если бы захотел, Ибо мог переломать его пополам. — И тем не менее ты здесь, гэгэ. Лицо Ибо близко к его собственному, достаточно близко, чтобы Сяо Чжань мог почувствовать его дыхание, когда тот говорит: — Снова со мной. Он был здесь. Он должен бежать. Должен бежать через часовые пояса, уехать как можно дальше. Но уже слишком поздно. Он снова в хватке Ибо — буквально, метафорически, метафизически, — и никуда не деться. Сотни лет не стёрли этого, этот жар между ними, которого в реальности не существовало, взгляда в глазах Ибо, будто он хотел съесть Сяо Чжаня, будто хотел его уничтожить. Сяо Чжань сразу сдаётся, его тело слабеет, прижимаясь к груди Ибо. — Ибо, — он шепчет. Мольба. Обещание. — Ибо. — Я здесь, Чжань-гэ, — говорит Ибо ему в волосы, мягко, успокаивающе, и это не должно так действовать на него. — Я всегда здесь был. Ждал, пока ты вернёшься ко мне.***
В первый раз, когда Ван Ибо трахнул его, Сяо Чжань всё ещё был человеком. Шесть человеческих жизней назад. Его тело всё ещё помнит. Сяо Чжань подходит Ибо, как кусочек мозаики, их изгибы дополняют друг друга. Ты идеален, Чжань-гэ. Вот почему я сделал это. Вот почему сделал тебя своим навечно. Кожа Ибо на вкус как ошибка, его рот пропитан сожалением. Сяо Чжань ненавидит его. Сяо Чжань любит его. Ибо — в жизни, в посмертии, в постели — не нежный человек. Он может достаточно хорошо притворяться, мастерски играя, но он слишком долго был самым главным хищником. В лунном свете, когда есть только он и Сяо Чжань — его произведение искусства, его создание, его возлюбленный, любые ласковые имена, какими Ибо называл его в ночи, как эта, — он не притворяется. Ибо грубо срывает с Сяо Чжаня одежду. О своей одежде он заботится едва ли больше. Они грудой сваливаются на пол, но оба всё ещё невредимы, насколько Сяо Чжань может судить. Он перестаёт думать об одежде, когда его взгляд падает на тело перед ним. Такое бледное, смертельно бледное. Нежная кожа, красные губы, тёмные глаза, тёмные волосы, обрамляющие лицо. Чудовище. Ангел. Всё, что Сяо Чжань всегда ненавидел, и всё, чего он всегда желал. — Скажи мне, чего ты хочешь от меня, гэгэ, — шепчет Ибо. Он стоит на коленях между раздвинутых ног Сяо Чжаня, руками поглаживая его бёдра. — Прошло столько времени. Клыкастая, пронзительно белая улыбка сверкает в лунном свете. Это притворство. Особая прелюдия Ибо. Иллюзия выбора, иллюзия контроля. В жизни Сяо Чжаня ничего не было под его контролем с тех пор, как он прижал кровоточащее запястье Ибо к своим губам, неважно, сколько миль их разделяло, неважно, как он пытался себя обмануть. И всё же он необъяснимо потакает ему: — Трахни меня, диди. Ухмылка становится шире, дразнящие прикосновения на его бёдрах превращаются в тиски. Член Сяо Чжаня пульсирует от этого обещания. Сяо Чжань резко поднимается, хватая Ибо за плечи и притягивая его для ещё одного поцелуя. Он сотни лет жил без поцелуев Ибо и не знает, как выжил без них. Мир сужается до них двоих и луны. Как это было раньше. Как и должно было быть всегда. Больше нет пути назад, Чжань-гэ. Неужели ты не понимаешь? Он трахал десятки, сотни людей. Абсолютно разных, из любого слоя общества. Шикарные кинозвёзды в пентхаусах. Быстрые перепихи в туалетах забегаловок. Он трахал их, давал трахать себя. Позволял себя связывать, позволял оставлять на своём теле метки, которые исчезали слишком быстро, чтобы принести настоящее удовлетворение. Он годами это искал. Тишины, что наступает, когда Ибо прижимает его собой. Безмолвия эпицентра урагана, что бушует где-то за пределами их мира на двоих. Сяо Чжань мог бы драться, мог перевернуть их, мог прижать Ибо к полу своим телом, мог бы оставить следы на его идеальной фарфоровой коже, но это не то, чего он хочет прямо сейчас. Он редко хотел именно этого. Ибо знает это. Ибо знает о Сяо Чжане всё. Всегда знал. Всегда будет знать. Навечно, Чжань-гэ.***
В первый раз, когда они занимались любовью, Сяо Чжань не знал человека, лежащего под ним. Ибо нежно его поцеловал, широко улыбнулся, засмеялся, запрокинул голову и обнажил перед Сяо Чжанем всю свою сущность. Он был очарован. Он был влюблён. Он раскрыл Ибо так нежно, как только мог, прижал к себе и трахал до тех пор, пока они оба не начали задыхаться. Те воспоминания еле уловимы, нечётки. У Сяо Чжаня затуманено так много воспоминаний о том, что было до. Ничто из них не могло сравниться с ясной чёткостью после. Видеть резкие края улыбки Ибо, видеть его тем, кем он был. Сяо Чжаню всё ещё требовалось много времени, чтобы оценить ситуацию в полной мере. Сяо Чжань больше не был так разочарован. Он знает, чего просит, знает, во что сейчас ввязывается. Первое нажатие пальцев Ибо совсем не нежное. Сяо Чжань знает, что там должна была быть кровь, чтобы облегчить их скольжение, неважно, его ли это собственная или Ибо. После стольких лет у Ибо вообще действительно его кровь? Сколько жизней он украл? Скольких людей оставил после себя? Если в Сяо Чжане сейчас кровь Ибо, чья она на самом деле? Кем он поел в последний раз? Ибо отвлекает Сяо Чжаня от его мыслей, проталкивая ещё один палец. Сяо Чжань ложится на бок, подтягивая одну ногу к груди. Ибо лежит позади него, урча себе что-то под нос и двигая пальцами. — Такой хороший для меня, Чжань-гэ. Сяо Чжань не открывает глаза так долго, как только может, сопротивляясь желанию посмотреть. Может быть, если он не посмотрит на Ибо, его не засосёт обратно. Может быть, это будет лишь одна ночь. Это может быть для Сяо Чжаня подтверждением, что Ибо на самом деле не мёртв, и затем он сможет уйти. Неужели ты думал, что я просто позволю тебе уйти, Сяо Чжань? Глупый. Сяо Чжань теряет счёт времени, погружённый в смутные воспоминания о тех днях, когда он ещё не знал, что забрался в постель к сумасшедшему, к чудовищу. Когда Ибо ещё не придвинул к нему полумёртвую женщину и не велел пить. Когда Ибо ещё не закатил раздражённо на Сяо Чжаня глаза и не вонзился опять в её шею зубами. Его снова затаскивает в настоящее грубым нажатием члена, раскрывающим его тело. Его собственный член твёрдый, блестящий на кончике, что зажат между Сяо Чжанем и простынёй. Ибо томно вытягивается позади него, его бёдра — бёдра танцора, гибкие и сильные — подаются в неспешном темпе, рукой он проводит по боку Сяо Чжаня, убирает с шеи волосы и оставляет на ней слишком нежные поцелуи. — Ты такой тихий, Чжань-гэ. Не помню, чтобы ты был таким тихим, — тихо шепчет Ибо, прикасаясь к его коже губами. Сяо Чжань смотрит на него и теряет голову от всего происходящего. От члена Ибо, от его рук, его кожи, аромата. От резкого запаха крови в воздухе, от темноты в глазах Ибо. Сяо Чжань так давно не чувствовал чего-то так сильно, не ощущал силы Ибо. Это опьяняет. — Может, ты просто лишил меня дара речи, — выдыхает он, поворачиваясь ещё дальше, чтобы оставить поцелуй на губах Ибо. — Ты скучал по мне, Чжань-гэ? Толчки Ибо становятся более резкими, осознанными. В них меньше ритма. Сяо Чжань хочет, чтобы это продолжалось вечно. Он хочет, чтобы это закончилось. Сяо Чжань вздрагивает от этого вопроса. Он тянется назад, крепко прижимается к бедру Ибо, чтобы остановить его движения. Ему в голову приходят мрачные мысли. Ибо не единственный монстр в постели. Он в этом убедился. — Позволь показать тебе, — говорит он. — Позволь показать тебе, как сильно я скучал по тебе, Бо-ди. Ибо выходит из него, позволяя прижать себя спиной к постели. Сяо Чжань проводит клыками по запястью, кровь медленно вытекает из раны, пока он обхватывает этой рукой член Ибо, поглаживает несколько раз, не отрывая взгляда от лица Ибо. Его лицо — маска. Ибо улыбается, но улыбка кажется ненастоящей. От этого Сяо Чжань скалится ещё шире. Ибо на грани, он нервничает. Сяо Чжань рад. Он хочет, чтобы Ибо задался вопросом, что будет дальше. Во что играет Сяо Чжань. Он хочет, чтобы Ибо чувствовал себя таким же неуверенным и выбитым из колеи, как чувствовал себя с ним Сяо Чжань на протяжении веков. Одним движением своих бёдер он опускается на член Ибо. Глубоко, и этого слишком много, Сяо Чжань откидывает голову назад и ждёт, пока его тело привыкнет. Ибо, ожидая, неподвижно под ним лежит. Его руки на бёдрах Сяо Чжаня, большими пальцами он обводит тазовые косточки, как делал это раньше. Когда Сяо Чжань наконец смотрит на него, в его глазах голод и губы изогнуты в улыбке. Сяо Чжань двигается, поднимаясь и опускаясь, чувствуя, как Ибо дёргается внутри него. Он наклоняется, оставляя поцелуи у Ибо на груди, снова покачивает бёдрами. Ибо стонет, его рот приоткрывается от удовольствия. — Только посмотри на себя, — произносит Сяо Чжань, приподнимаясь на руках и покачиваясь назад, пытаясь найти ритм. У него нет природной грации Ибо, зато есть годы практики. Годы поисков, тоски. Тоски по этому. — Ты всё ещё самый красивый из всех, кого я видел, Ван Ибо. — Чжань-гэ мне льстит, — мягко говорит Ибо немного хриплым голосом. Его взгляд чуть смягчился, и на какой-то момент Сяо Чжаня почти затягивает в иллюзию. — Но явно не смотрел на себя в последнее время. — В последнее время, — выдыхает со смехом Сяо Чжань. Он отрывает руки от постели и откидывается назад, двигая ногами, а не бёдрами. Он должен гореть. Это должна быть работа. Его тело — машина, делает то, что от него просят, то, что говорит ему Ибо. — Ты говоришь «в последнее время», будто я изменился. — Сяо Чжань прищуривает глаза. — Но я никогда не изменюсь, да, Ибо? Нет пути назад, разве не это ты сказал? — Чжань-гэ? — В голосе Ибо тревога и замешательство. Сяо Чжань чувствует, как меняется его лицо, чувствует, как напрягается его тело, когда он обеими руками обхватывает горло Ибо. — Ты сделал меня таким, — шипит он, всё ещё покачивая бёдрами назад, вдавливаясь всем своим весом в бледную шею Ибо. — Сделал меня таким, как ты. Сделал чудовищем. Руки Ибо вцепляются в ладони Сяо Чжаня, его пальцы впиваются между хваткой Чжаня и своей собственной кожей. Его дикие глаза широко раскрыты, как и рот, но из него не вылетает ни звука. Сяо Чжань продолжает трахать себя, крепко держась за Ибо. Его губы что-то произносят, но у него нет воздуха, чтобы сказать это вслух. Сяо Чжань не отпускает. Так Ибо и кончает под сжимающими руками Сяо Чжаня, пойманный в тиски его тела в двух местах. Сяо Чжань убирает одну руку с шеи Ибо, продолжая сжимать его другой. Он обхватывает свой член, твёрдо проводит по нему несколько раз, после чего кончает Ибо на грудь. Только тогда он отпускает горло Ибо. Воздух разрезает что-то похожее на рыдание, но оно исходит не от Ибо. Сяо Чжань смотрит на него, на монстра, которого любит. Сяо Чжань рыдает, не проронив ни слезы. Он дрожит, одной рукой сжимая другую. Ибо всё ещё в нём. Не жалуется, тихо лежит, смотря глазами, что видели далёкое прошлое, как Сяо Чжань разваливается на части. — Почему ты сделал это со мной? Сяо Чжань задавал этот вопрос сотни, тысячи раз. Ибо и темноте, луне и восходящему солнцу. Забрызганному красной, коричневой и чёрной краской холсту, бокалу с виски. Ответ никогда не менялся. — Потому что ты произведение искусства, — говорит Ибо. Его голос хриплый, тело всё ещё восстанавливается после того, что Сяо Чжань с ним сделал. — Потому что я хочу провести с тобой вечность. Как и всегда, из эгоистических соображений Сяо Чжань глупо ему верит.***
— Мы должны скоро спуститься вниз, Чжань-гэ, — бормочет Ибо в тишине после того, как Сяо Чжань оправился от момента слабости — момента длиною в жизнь. — Я кое-что поменял. Думаю, тебе понравится. Сяо Чжань согласно мычит и выбирается из-под развороченных одеял. Он смотрит на расслабленного Ибо, удобно устроившегося на запятнанной кровью постели. Он выглядит так, словно ему здесь самое место. Принц, Бог. Сяо Чжаня поражает желание запечатлеть этот момент навечно. Прекрасный Монстр. Ничего из этого он не говорит. Не смотря ни на что, Ибо понимающе улыбается и проходит мимо Сяо Чжаня, хватая его за руку и таща к лестнице посреди дома. Она ведёт вниз, глубоко под землю, в убежище. Ибо тянется к выключателю — раньше были лишь свечи, и Сяо Чжань понимает, что время прошло и для Ибо, даже если он всё такой же совершенный, каким был раньше. Когда загорается свет, заливая тёмную комнату мягким жёлтым сиянием, Сяо Чжань замирает. Привычно втянутый в лёгкие воздух вырывается из него, его рот открывается, когда он осматривает помещение. Когда он осматривает стены дневного убежища Ибо. Они оформлены со вкусом, украшены золотыми, медными и парой серебряных рам. Более современные, глянцевитые на вид, содержат фотографии, но в старых рамах… В них хранятся кусочки души Сяо Чжаня. Кусочки его жизни. Столетия с его живописью, под разными именами, в разных стилях, из разных материалов. У него было много времени, чтобы создавать произведения искусства, исследовать текстуру, форму и тени. Некоторые из работ такие старые, что он съёживается при виде их, они выглядят как из учебника, по-детски. Сяо Чжань смотрит на обнажённого, покрытого кровью и спермой Ибо, который широко улыбается. Он всё ещё красивее любой картины на стенах. Сяо Чжаню никогда не удавалось запечатлеть на холсте исходящую от него опасность. — Как ты узнал? Ван Ибо неторопливо подходит вперёд, обхватывая лицо Сяо Чжаня обеими руками. Тот чувствует запах крови. — Я бы узнал работы Чжань-гэ где угодно, — шепчет он, поглаживая скулу Сяо Чжаня большим пальцем. Он ниже на несколько дюймов, но это никогда не было заметным. — Я говорил тебе, что мой дар покажет тебе искусство так, как ты его никогда не видел. Я говорил, что могу сделать тебя лучшим, кого когда-либо знал мир. И я был прав, гэгэ. Сяо Чжань замирает, пойманный в ловушку. Ловушку, в которую попал целую вечность назад и из которой так и не выбрался. Он наклоняется, утыкаясь лбом в лоб Ибо. Он всё ещё зол. Он так зол. Он ненавидит Ван Ибо больше, чем когда-либо мог себе представить. Он ненавидит то, кем он стал из-за него. Чудовищный шедевр Ибо. Он хочет уничтожить все картины в этой комнате, отобрать их у Ибо, он их не заслуживает, он не должен… Он ничего не делает, не может. Картины для него — доказательство; он не уверен, доказательство чего, может, одержимости, может, любви. Сяо Чжань страдает от осознания того, что каким-то образом в сердце, не бившемся уже на протяжении стольких веков, в ком-то, кто заботился в жизни только о своём удовольствии и кто ничего так не ценил, как свой следующий ужин, есть место для него. Ван Ибо выкроил себе место в сердце Сяо Чжаня, но Чжаню никогда не приходило в голову, что Ибо, возможно, чувствует то же самое по отношению к нему. За последние тридцать шесть часов Сяо Чжань испытал больше эмоций, чем за последние тридцать шесть лет. Для него это чересчур. Ему снова хочется плакать. Он не мог плакать уже сотни лет. Сяо Чжань тяжело сглатывает и смотрит Ибо в глаза. Он вдыхает их запах: крови, смерти и секса. — У тебя здесь есть что-нибудь полезное, типа раковины, или только художественная выставка? Ибо смеётся. Смех тёплый и искренний. Точная копия того смеха, в который влюбился Сяо Чжань. — Здесь есть целая ванна, любовь моя. — Ибо с болезненной нежностью целует Сяо Чжаня в щёку. — Она достаточно большая для двоих.