Смеющиеся тени

Карин смотрела в окно, одной рукой держа ладонь сестры, а другую сжав в кулак. За окном было пасмурно – август выдался не самый теплый. Юзу же наблюдала за дверью, вскакивала всякий раз, когда в комнату кто-то заходил, пока Куросаки-старшая избегала её взгляда. Черт бы побрал того, кто позвонил и вызвал их, не объяснив всего. Черт бы побрал бородача, который взял Юзу с собой. Черт бы побрал Карин, которая слишком медленно среагировала и позволила ей это увидеть. Ичиго оставил их здесь, в одной из комнат этого чертового дома, и пошел за носилками. Затем приехала полиция. Близняшки услышали рев подъезжающих машин, а старшая принялась запоминать лица приехавших. - Я на секундочку, - быстро произнесла она, отнимая руку у сестры. - Куда? – Юзу была на удивление проницательна, поэтому практически сразу распознавала ложь. - В туалет, - пробурчала Карин, - неужто нельзя? - Как найдешь? Она едва ли не сказала, что уже была тут, но вовремя прикусила язык. - Спрошу кого-нибудь. Или сама найду, не маленькая. Сиди тут и не высовывайся. Юзу жалобно посмотрела на неё, а потом опустила лицо. - Конечно. Только не ввязывайся в неприятности и возвращайся поскорее. - Глазом моргнуть не успеешь. Выскользнув из комнаты, Карин устремилась вниз. Тело со ступеней при входе убрали, но землю всё еще не вытерли. Там стояли двое: мужчина в штатском и женщина в форме. Мужчину Карин в доме не видела, поэтому посчитала, что он тоже приехал из города. Высокий, одетый в безупречно отглаженный и чистый костюм. Женщина – девушка, скорее – спорила с ним со свирепым выражением на маленьком веснушчатом лице. Мужчина фыркнул, посмотрел на балкон и удалился. Девушка осталась – к ней Куросаки и подошла. - Доброе утро. - Не особо-то оно и доброе, - фыркнула в ответ та, - ужасное, скорее. Ты кто такая? - Меня зовут Куросаки Карин, - она чувствовала себя отвратительной, но тем не менее выдавила, - мы были подругами с… Хинамори-сан. Выражение женского лица смягчилось. - Она моя ровесница, - выдохнула она, поморщившись, - как представлю, что она больше не увидит этот чертов мир… Простите. Я офицер Саругаки. - Офицер… Что произошло? Саругаки замялась, словно не могла решить, можно ли выдавать такую информацию. Затем выдохнула, выругалась под нос и подняла лицо к балкону, на который смотрел её собеседник. - Были ли причины у Хинамори Момо совершить самоубийство? Карин остолбенела. - Самоубийство?.. Офицер с недовольным видом кивнула. - Была ли она несчастна? - Здесь нет счастливых, - ответил ей хриплый голос. Карин боялась посмотреть на него и всё же повернула голову. Хицугая стоял у дверей, в простой черной робе, с лохматой головой. Лицо было бледным, а глаза лихорадочно блестели. От него веяло какой-то ненормальной энергией. Блондинка со свирепым лицом развернулась к нему и, сощурившись, смерила взглядом. Парень в ответ смотрел с торжественным спокойствием. Сзади раздался оглушительной гудок подъехавшей машины. * Айзен поправил ворот халата, в котором стоял. Он внимательно осмотрел всё семейство Куросаки. Мужчина казался расслабленным и умиротворенным, и только морщинка между бровей говорила о том, что он обеспокоен. Уголки его губ дрогнули, и лицо приобрело выражение какой-то насмешливости, когда мимо него прошла Карин, но Айзен не стал выдавать её. - Прошу меня простить за мой внешний вид, - прошелестел он, - как-то не было времени привести себя в порядок. Ишшин попрощался с ним и повел детей к машине. И тут их остановил громкий девичий возглас. - Ичиго! Ичиго! – тот дернулся, не оборачиваясь. К ним подбежала запыхавшаяся девушка в черном платье и широкополой шляпе. Розовая раскладушка с десятком брелков, розовые же длинные ногти и ярко-малиновые волосы – эту безбашенную девицу всем им хотелось видеть в такой момент меньше всего на свете. Докугамине густо покраснела, пихнула старшего из детей Куросаки в плечо и сделала громкий выговор за то, что он её не подождал. Затем ей на глаза попался и доктор с дочерьми. - Ах, Куросаки-сама, - она даже хлопнула в ладоши, радуясь такому стечению обстоятельств, - не хотите дать интервью? Я прохожу стажировку в газете, а тут такое произошло? Говорят, одна из сектантов кинулась с четвертого этажа из-за неразделенной любви! «А ну заткнись», - рявкнула было Карин, но брат опередил её: - Немедленно замолчи, Рирука, - железным тоном отрезал Ичиго, - сейчас не время и не место. Юзу всхлипнула, но удержалась от слез. Девушка с малиновыми волосами обиженно поджала губы и вытащила из сумки темные очки. - Я тоже сегодня проснулась, знаете ли, рано. И настроение у меня отвратное… - Оно у тебя всегда отвратное. - Я найду Ваш телефон в справочнике, Куросаки-сенсей, и позвоню Вам. - Надеюсь, до буквы «К» Вы так и не дойдете, - доктор обязательно бы пошутил, глядя на деловую серьезность этой «журналистки», но сегодня он не был настроен на веселый лад. Докугамине уже махнула на прощание рукой, другой печатая что-то на своей розовой раскладушке. - Простите, - растерянно произнес Ичиго, как только Докугамине скрылась с их глаз, - я не думал, что она вообще может оказаться в таком месте. - А с чего бы ей тут и оказываться? Как она пронюхала? - Небось нашла какого-то дурачка из полицейских и вертит им, - раздраженно фыркнула Карин. Дома она заперлась в ванной комнате и долго стояла под душем, пытаясь смыть тяжелые взгляды докучливой журналистки, офицера со светлыми волосами и Айзена, который, казалось, знал всё на свете. * Он нашел её на следующий день. Спокойная и легкая, как ветерок, улыбка, ухоженные пальцы, которые он положил ей на плечо, умиротворенный взгляд из-за толстых стекол. Основатель «Сообщества Душ» пригласил её на отпевание. - Зачем Вам там я? – подозрительно осведомилась Карин. - Мне кажется, Хинамори-кун была бы рада, - ласково объяснил Соуске, дотрагиваясь до её волос. – Послезавтра мы уезжаем и заберем прах с собой. Трудно было представить, что скоро мягкая персиковая кожа, щечки с ямочками, лучистые глаза и круглые плечики превратятся в пепел. Останется только эта серая пыль и кости. Карин поежилась. Айзен сочувствующе улыбнулся и медленно побрел в сторону центра. Его спина – неожиданно прямая и как будто бы стальная – удалялась и удалялась, и Карин пыталась определить, винит ли она его или нет. Он выглядел так словно смерть не коснулась его: легкая печаль в голосе, которую она слышала при разговоре с полицейским, теперь исчезла. Но то, что человек не показывал переживания еще не значило, что их не было. Хотелось пошлепать себя по щекам, чтобы привести в чувство. Девушка вспомнила, зачем вообще вышла из дома, когда вдруг встретила Айзена. Она шла забрать весь мусор из почтового ящика. Она открыла железный ящик и вдруг на секунду затормозила. На журналах и счетах за электричество и газ лежал желтый листик. Плотная бумага из крупных волокон и синие иероглифы, выведенные гелиевой ручкой. «Куросаки Карин». Она перевернула листок, дыхание сбилось. «Завтра мы встретимся на прощании с Момо. Этот ублюдок обязательно пригласит Вас. Я хочу сказать Вам кое-что, касательное её убийства». Её убийства. Кто-то считает, что Хинамори убили. Но кто написал эту записку? Кто хочет поговорить с ней? Это же не может быть ловушкой самого Айзена? - Карин-чан, я вот уже третий раз называю твое имя, может, ты посмотришь наконец на меня? – в её мысли ворвался усталый женский вздох. Она встрепенулась и виновато посмотрела на сестру. Та казалась измученной и потухшей. - Прости, Юзу. Задумалась. - Не извиняйся, - как-то слишком резко бросила в ответ сестра. – Не знаю, что произошло, да даже если и спрошу, ты всё равно соврешь. Просто иногда ты слишком уж похожа на Ичи-нии. Вечно какие-то тайны, этот дурацкий упрямый взгляд, когда вы что-то вдолбили себе в голову и мучаете этим и себя, и родных. Прошу, Карин-чан, умоляю, оставайся дома. Не знаю, о чем ты говорила с этим господином, но пожалуйста, пожалуйста, не слушай его. У меня плохое предчувствие. Очень плохое. Внутри у Карин что-то оборвалось. Хотелось обнять глупую младшую сестру, хотелось сказать ей успокаивающее «я никуда не уйду», хотелось и вправду остаться дома и забыть о девочке с ямочками на щеках и огромной пропастью внутри. Но не получалось. Лица мертвой Хинамори и живого Хицугаи, развороченные горшки и умиротворенное лицо Айзена – всё это стояло перед глазами, всё не давало этой ночью заснуть, не пускало жить дальше. Слишком уж похожа была Хинамори на её сестру, слишком заинтересовалась она Хицугаей, слишком сильно тянуло её туда, где она могла встретить мико в кимоно со снежинками. - Предчувствие? – бессильно и вяло хмыкнула Карин, сжимая ладони в кулаки. – Глупости, ты ведь знаешь, Юзу. Никаких призраков, никаких предчувствий, никакой мистики. Юзу шмыгнула носом, а она выставила руки вперед, словно сейчас из-за угла могла выйти офицер Саругаки и надеть на неё наручники. * Сумерки были промозглыми, под стать прохладному влажному дню. Карин стояла перед зданием и собирала последние остатки своей гордости и храбрости. Она не могла вот так вот уйти. Внутри никого не должно было быть – полицейские только что вышли. Она была сейчас одной из множества черных роб. Дом встретил её тишиной и тяжестью. Но Карин и в самом деле не верила в призраков, поэтому не обращая внимания на то, что у неё отчаянно сосало под ложечкой, направилась на второй этаж. Комната Хинамори была на третьем, она видела её, когда подруга проводила ей экскурсию. У неё обязательно должно было быть что-то. Послание, записка, какой-то намек. Полицейские искали доказательства того, что Хинамори была несчастна и бросилась с балкона. Куросаки искала доказательства того, что Хинамори убили. Это было несколько сложнее и в сто крат опаснее. Внизу послышалась какая-то возня. Карин затаила дыхание и прижалась к стене, всё еще беззащитная, всё еще не успевшая дойти до этажа, зависшая на лестнице между ними. Если её заметят, как она объяснит свои действия? Оставалось надеяться только на обволакивающие неприятной второй кожей темные августовские сумерки. Кто-то собрался подыматься – это Карин поняла, когда услышала, как скрипит под тяжелой ногой ступенька где-то в начале лестницы. А еще она поняла, что этот кто-то тоже должен здесь находиться не более, чем она. Карин сделала крошечный шажочек вверх: если не доберется до этажа раньше второго нежданного гостя, ей каюк. Знание, что он здесь делает, пришло незамедлительно: то же, что и она, ищет. Вот только зачем еще кому-то залезать в дом, пока там нет сектантов, и рыться в комнате девчонки-самоубийцы? Только если он знает, что она не самоубийца. Только если он знает, что Хинамори оставила что-то, подтверждающее это. Слишком тяжелый шаг, и ступенька под ней оглушительно заскрипела. Тихий шум внизу прекратился – «гость» прислушивался. Испугается и уйдет или подымется проверить? Уйдет или проверит? Снизу не доносилось ни шороха. Карин даже не была уверена, что слышит чужое дыхание. Она обязана была узнать, ушел он или нет. Она не может продолжать путь, не зная. Девушка двинулась к краю лестницы, стараясь двигаться скользяще, не подымать ноги вообще, ступать сразу всей стопой. Она задержала громкий выдох, рвущийся из груди. Через два пролета от неё в сумерках выделялась плотная тень. Он всё еще был здесь. Он никуда не ушел. Не испугался. Еще миг – и тень резко подняла голову. Карин смотрела на неё, а тень смотрела на Карин. Так они простояли целые полсекунды, а потом она бросилась наверх, слыша за спиной скрип ступеней и громкое сейчас – просто бьющее по голове, громовое – его дыхание. Он был быстрее, он хотел догнать её, он знал, зачем она здесь – как она знала, зачем здесь он. Бежать в комнату Хинамори не выход – в этом случае облегчить свою участь можно было только перерезав себе вены до того, как незнакомец настигнет её. Дом был огромным – надо было затеряться где-то, вбежать в любую комнату и зарыться в шкафу, спрятаться за шторой, что угодно – и молиться, чтобы он не зашел. У него не хватит времени осмотреть все комнаты, сектанты вернутся сюда с минуты на минуту, а он должен скрыться раньше. Должен, должен, должен. Мысли бились пульсом в её висках, она лихорадочно пыталась соображать и бежала, бежала, бежала по коридору, сворачивая, ища взглядом любую – случайную – дверь, которую ему и в голову не придет открыть. И она забежала в чью-то комнату, и закрыла дверь, молясь, чтобы было достаточно тихо, и он не услышал щелчка. Она бросилась к чьей-то кровати, она залезла под неё, замерла, слушая слишком громко бьющееся сердце, слишком слышное, этот звук явно разлетался по всему дому, ясно давая понять, где она спряталась. Она слышала, как рядом кто-то зашел в комнату, слышала глухой удар о стену там – и тогда её сердце перестало биться вовсе, мир остекленел, воздух застыл, а стрелки часов замерли. Это состояние длилось бесконечно долго – слишком, слишком долго – а потом она услышала, как эту застывшую тишину разорвал щелчок открывающейся двери. И поняла, что это конец. Она видела приближающиеся к кровати ноги и зажмурилась, зажмурилась как последняя трусиха, готовая начать драться тот час, как он дотронется до неё. Она даст ему между ног, она выцарапает ему глаза, она снова бросится бежать и выбежит из дома, не волнуясь о том, что её увидят, или сиганет в окно – только почувствует прикосновение к себе и найдет в себе силы открыть глаза. А затем дверь снова щелкнула, и она снова осталась одна, с зажмуренными глазами, с дрожащими потными ладонями, под кроватью. Карин открыла глаза, резко, не давая себе времени передумать, зная, что, возможно, увидит перед собой ухмыляющееся самодовольное лицо, и тогда его руки потянутся к ней. Но никакого лица перед ней не было. В комнате вообще никого не было, кроме неё, конечно. Пару минут – а может, полчаса, а может, секунды две – девушка успокаивала дыхание и унимала дрожь в пальцах. Просто решила переждать, зная, что незнакомец всё еще где-то в доме. Затем осторожно вылезла из-под кровати, отряхнулась и только тогда поняла, что щеки у неё совсем мокрые. Быстро и раздраженно утерев сопли и слезы, Карин оглянулась, пытаясь сориентироваться. Вид из окна указывал на то, что она всё еще на третьем этаже, в южном крыле здания. Комната была женская, как Карин посудила, увидев толстый блокнот в твердом переплете с рисунком из красиво переплетающихся языков пламени. Она подняла пальцем обложку, надеясь прочитать имя владелицы дневника. «Хинамори Момо, первый район Руконгая Сейретей». Карин выпрямилась и еще раз осмотрела комнату. Нет, это не её комната, это точно. Что же здесь делал её дневник? Схватив книгу, пролистала её. «Дорогая Тобиуме, я купила эту тетрадь, потому что поняла, что не имею права жаловаться на что-то бабушке Широ. Не имею, она ведь больна, ей не до капризов какой-то девчонки…» «Дорогая Тобиуме, сегодня я встретила странного человека. У него лицо ангела, мягкие ладони, и он принес нам с Широ персики». «Дорогая Тобиуме, я счастлива. Айзен-сама обнял меня и сказал, что выход есть всегда. Он купил бабушке Широ лекарства и предложил нам присоединиться к «Обществу Душ», и тогда у нас всегда будет еда. Я согласилась, надеясь больше никогда не доставить бабушке проблем, а Широ отказался. Почему он иногда такой эгоистичный мальчишка, неужели он не понимает, другого выхода нет!» «Дорогая Тобиуме, Широ-чан извинился перед Айзеном-сама. Сказал, что наденет черную робу. Его переубедила эта прекрасная женщина, Мацумото-сан…» Она захлопнула блокнот. Не время читать, нужно прийти домой и там уже, успокоившись, разобраться во всем. Засунув дневник за пазуху, она подошла к шкафу, чтобы окончательно убедиться, что не перепутала комнаты. Ей показалось, что её треснули обухом по голове. На полке, аккуратно сложенное, лежало темно-синее кимоно с вышитыми снежинками.