Златые нити норн

Раздражение было обычным состоянием Гринольва, однако в последнее время к нему все чаще примешивалось неподдельное удивление. Вот и сейчас молодая прислужница, отличавшаяся привлекательностью и безупречными манерами, пригласила его на аудиенцию к царице. Точное время осталось на усмотрение полководца в знак признания его несравненных заслуг. Ее величество вовсе не обременена делами, если готова принимать в любое время, но выбирать Гринольву не приходилось. Подготовка армии занимала большую часть дня, а в полуденные жаркие часы всем требовался отдых, пускай гости столицы и называли асгардскую жару лишь приятной прохладой. Солнце стояло в зените, когда Гринольв переступил порог парадного зала, ожидая любых сюрпризов, хотя после вчерашних признаний Тени вряд ли какие-либо новости могли произвести на него впечатление. Старший царевич мертв, младший надежно скрыт от возможной гражданской войны, которая не наступит, потому что в Асгарде не осталось ни одного мужчины, готового рискнуть жизнью за честь или власть. Смятение родичей Одина не столько разозлило, сколько расстроило Гринольва, в очередной раз напомнив о чужеродности нового времени. Не только сошли в могилу почти все знакомые асы, но и в корне изменилось мировоззрение. Выросли дети, не знавшие войны — сытые и слабые, не готовые к испытаниям и ценящие жизнь на вес золота. Гринольв всей душой жаждал настоящей битвы, как в старые добрые времена, но лучше бы Тени удалось переговорами решить межмировые конфликты. Нынешние воины не готовы умирать ни за родину, ни за царя. Сколько не тренируй и не натаскивай, невозможно поднять боевой дух, которого нет, невозможно вложить в голову принципы и правила, которые забыли привить в детстве. Две тысячи зим назад все народы стремились к миру, казавшемуся недосягаемой иллюзией. Жить, не опасаясь набегов, спокойно растить детей — мечта нескольких поколений. И вот мечта сбылась — настал «вечный мир», но последствия его чудовищны. Даже пиры Одина изменились. Почётные места каждый раз занимали разные асы; скальды, складывавшие драпа, прославляли не боевые подвиги царя, а успехи по укреплению мира; не осталось нищих и калек, в прежние времена наводнявших палаты Одина, занимавших несколько двльних скамей и питавшихся объедками господского стола. Жёны не прислуживали мужьям, а пили вместе с ними. Забыв приличия, совсем юные девушки сидели в мужских компаниях. Конину раньше ели только по большим праздникам, а теперь подавали на стол чуть ли не каждый день. О жертвенных животных полностью забыли. Гринольв мог бесконечно перечислять признаки падения нравов, наблюдаемые им в золотом дворце, но ничего, кроме тоски, перечисление не приносило. Он дошел до покоев царицы, почти не встретив стражи, велел ожидавшей его фигуристой служанке доложить о себе и был тут же принят. На половину вдова Всеотца стояла на лестнице возле высочайшего трона. Ее одеяние не переменилось из-за смены статуса: ни броши, ни фибулы, ни новые узоры не покрыли красного платья с серебряным поясом. Гунгрира нигде не видно. Церемониальное копьё — не просто украшение, а опасное оружие, с которым женщина не управится, не ей его и носить. Подле трона скучали те же стражи, что и при Одине, к которым присоединились валькирии и женская свита — сплошь незнакомые дамы. — Царица желала меня видеть, — произнес Гринольв, смиренно склоняя голову и отмечая про себя, что Тень не греет уши ни в явном виде, ни в тайном. Без него встреча не имеет смысла: истинная власть всегда остается у мужчины, даже если женщина считает иначе. — Да, желала. Прошу тебя составить мне компанию на прогулке, — Фригг, величавая и надменная, неспешно спустилась по ступеням на золотой пол, сверкнувший в беспорядочных солнечных лучах так ярко, что в глазах потемнело. За ней бесшумно выстроилась многочисленная свита. Гринольв покорно занял предложенное место. У него масса дел, ему не до прогулок с коронованными особами! Но царице не отказывают, и не важно, решила она сделать его фаворитом, или в ней взыграло любопытство, недопустимое при живом супруге. Армия Асгарда, предпочитающая отдых тренировкам, обрадуется царственному капризуи длительному отдыху. — С превеликим удовольствием, — процедил Гринольв сквозь зубы. Царица приняла из рук служанки голубую накидку и направилась в сад неспешной походкой. Ее длинные широкие одежды занимали большую часть коридора и мешали пройти тем, кто, в отличие от нее, спешил по делу. От скуки Гринольв принялся считать количество слуг на этажах и сбился после восьмого десятка. Делом была занята от силы половина, вторая половина скучала, сплетничала и подсматривала. Наконец, последние ворота остались позади: в саду чинно прогуливались праздно шатающиеся придворные, не отягощенные делами и совестью. В кустах скрывались парочки, сбежавшие из-под родительской опеки. Когда-то давно и Гринольв таился в кустах с пышнотелой красоткой, разве что его сады не шли ни в какое сравнение с царскими. Свита расступилась, пропуская его ближе к Фригг. Гринольв занял место немного позади, стараясь не касаться даже венценосной тени. Царица направилась к узорчатому фонтану, и Гринольв молча последовал за ней. Она не произносила ни слова, но постепенно ускоряла шаг, оставляя свиту позади. Невольные свидетели прогулки отступали перед царственной особой, сворачивали с дорожек и терялись в густых зарослях. Свита отстала почти на восемь шагов — Фригг все рассчитала верно: и слухов избежит, и поговорит с глазу на глаз. Присутствия Тени так и не ощущалось, к вящему удивлению Гринольва. — Я ознакомилась с документами, которые так много значат для тебя, — начала царица, но обращалась не к собеседнику, а к дорожке, покрытой камнями. — Мне жаль, но невозможно объявить амнистию в первый же день сна Всеотца. — Для Тени нет ничего невозможного. — Для Тени — да, — кивнула Фригг, — но не он вершит внутреннюю политику Асгарда. Последнее слово за мной. И есть вещи, которые я не могу позволить. Гринольв с трудом сдержался, чтобы не наговорить лишнего. Женовидная тварь слишком многое себе позволяет. Поставила между собой и бывшим воспитателем царственную игрушку и без зазрения совести спихивает на нее свои провалы. А игрушка счастлива служить кукловоду и выполнять грязную работу за ощущение собственного величия. Не только армия напоминает стадо трусливых зайцев, но и те, в чьих руках по недосмотру оказалась власть. Вместо сильной руки — шутовские игрища. Пора с ними кончать. Он сам в состоянии поддержать Асгард до пробуждения Всеотца. У него все будут ходить по струнке и заниматься делом. Горстке валькирий и страже Фенсалира нечего противопоставить мощи, пусть и изнеженной, но всё-таки многочисленной асгардской армии. — Я не отказываюсь исполнить обещание Тени, — по-своему расценила его молчание царица, — но оно должно быть последовательным. Я сегодня же вызову девушек, дочерей и внучек советников Одина. Они займут достойные места в Фенсалире. Постепенно к ним привыкнут, и мы призовем на службу мужчин, а потом… — А потом проснется Один, — перебил Гринольв. — Я не люблю игр, а еще больше не люблю обмана. Тень обещал сохранить жизни царевичей, но один покойник, другой — убийца. Тень обещал сохранить власть за семьей Одина, однако Гунгрир оставил себе и оказался побратимом Одина. Тень обещал прощение семьям моих друзей, даже написал речь, а теперь ты отказываешься от его слов. Я не стану служить тем, кто лжет союзникам. Следующий ваш шаг — это женитьба, смерть Всеотца и общие дети? Не бывать тому. — Ты ошибаешься, — спокойно ответила царица. Грозные речи Гринольва, казалось, не произвели на нее никакого впечатления, и зря — сомнения в его возможностях могли дорого ей стоить. — Я никогда не выйду замуж за Тень. — Но он был твоим женихом, пока Один не заполучил тебя силой, — припечатал Гринольв. Асгарские сплетни он пропускал мимо ушей, но некоторые особо навязчивые все же слушал, а невеста двух ипостасей Одина была одной из любимых сказочек двора, несмотря на давность истории. В свете последних событий она засияла новыми красками. Фригг покачала головой. — Всё было не совсем так, Гринольв. То дела давно минувших дней, и ты не поверишь правде. — Поверить я могу чему угодно, — хмыкнул полководец, примерно предполагая, как Один на пару с Тенью обводили вокруг пальцы юную дурочку, жаждавшую власти и почета. Дурой была, дурой осталась: хорохорится, словно пава, а на деле лишь всклокоченная курица. — Тень действительно был моим женихом. Но лишь для того, чтобы меня не выдали замуж за кого-то другого. Наш брак, если бы случился, не вышел бы за рамки дружбы. — Что за чушь? — буркнул Гринольв, забыв о приличиях. — То было моё условие. Чтобы меня ценили не за женские прелести, не за красоту и рачительность. Гринольв молчал, поскольку его истинное мнение на сей счет нельзя высказывать при коронованной особе. Чтобы поднять самомнение Фригг до небес, Один даже придумал ей специальный титул — «хранительница фрита»: жизни гладкой и мирной, без печалей и боли; жизни, где каждый занимает свое место, не чувствует себя ущемленным и доволен своим положением. Такой «фрит» царил в Фенсалире: мечте далеко не только юных дев. Работа такая же, как дома, но окружается таким почетом, что пивоварение или стрижка овец из рутины превращаются в почетную обязанность. О скотине так хорошо заботились, что для плугов хватало быков, и рабы шли рядом, а не впрягались вместо них. Фенсалир казался Гринольву вовсе не чертогом идеальной жизни, а обманом, столь искусным, что раскрыть его до сих пор никому не удалось. — Я долго ходила в невестах. За это время многое изменилось. Настоящий брак с Одином оказался всем выгоднее. — Особенно Тени, — хмыкнул Гринольв. — Отпустить меня было его добровольным решением. — Кто бы сомневался, что он не стал перечить господину! Гринольв сдержался, чтобы не наговорить лишнего. Один себе жену вырастил и отнял у друга, а женщина, кичившаяся тем, чтобы ее уважали не за постель, оказалась в палатах Одина, стоило ему возжелать ее и хмуро посмотреть на Тень. Эта веселая троица мило развлекалась сразу после падения последнего совета! Ловко придумано — потакать прихоти юной красавицы, кормить обещаниями, превозносить до небес, а потом разом перечеркнуть все ее желания свадьбой. Фригг происходила из очень богатого и влиятельного рода. Неудивительно, что выбор Всеотца пал на нее, когда ему приспичило жениться, а чтобы укротить своевольную девицу и обойтись без скандала, разыграли целый спектакль, в который она до сих пор верит. Прямо как Арнульв, до последнего времени считавший, что его до полусмерти избивали магическим кнутом. Шикарная подобралась парочка для быстрого уничтожения Асгарда. Сколько пафоса и красивых речей, а копнешь поглубже — сплошная гниль и труха! — Я не желаю обманывать тебя, — Фригг остановилась, остановилась и свита, а Гринольв по инерции прошел пару шагов. — Дай мне время. Пусть женщины предателей появятся в Фенсалире. Пусть молодые мужчины совершат подвиги, достойные всеобщего одобрения. Признание давнишней ошибки останется всего лишь указом, если дети и внуки последнего совета не проявят себя с лучшей стороны, не получат достойные прозвища, о которых впоследствии сложит драпы. Асы охотно признАют ошибку Одина, если встретят героев, победителей троллей и великанов. Но простое объявление об ошибке вызовет лишь гнев и недоумение. Со дня казни прошло несколько тысяч зим. Народ позабыл о последних советниках. Слишком многое изменилось: закончилась бесконечная война, Один стал Всеотцом, а Асгард — гарантом вечного мира. Мечи давно висят на стенах, а не сверкают в руках героев, тебе это известно лучше, чем мне. Появление новых героев, добытчиков несметных сокровищ — то, что нам нужно. Всем нам. Гринольв молча слушал. В речи царицы звучали крупицы разумных мыслей. Он и правда забыл, что проспал больше двух тысячелетий. Для него друзья пировали за одним столом всего полгода назад, а на деле успело вырасти два поколения асов. Его самого чтили только благодаря золотой статуе на мосту и многочисленным балладам. Гринольв интересовался у нынешних обитателей дворца, что они помнят о последнем совете? В ответ получал вовсе не ненависть или презрение, а безразличие. Казнь советников и ссылка их семей была делом давно минувших дней. Нынешним асам, даже столичным, безразлично, предавали они Одина или нет, что уж говорить о хреппах. Да и не все родичи покинули столицу: недавно Гринольв встретил Эйвинда — внебрачного сына Бьерна — лучшего экономиста времен совета. Эйвинд удержался во дворце, поскольку официально не был ни признан, ни усыновлен. Для всех, кроме ближайших друзей, он оставался всего лишь воспитанником, сыном погибшего друга Бьерна. После казни о происхождении Эйвинда забыли, ведь он подавал большие надежды, несмотря на юный возраст, а теперь и вовсе стал помощником казначея. — Что ж, я поверю тебе. В последний раз — не удержался от угроз Гринольв и отстегнул от плаща рукава: даже ему стало жарко. — Пусть девушки соберутся в Фенсалире. А подвиги для внуков моих друзей я придумаю сам. Будут и сокровища, и коварные цверги, и драконы с ядовитой слюной, и меч, подаренный водяным или призраком, рассекающий железо, словно ткань, нержавеющий и всегда верно разящий. Я верю, что финнгалькны еще не перевелись, а только затаились. — Гонцы уже в пути, — с улыбкой ответила царица. — Не более двух суток потребуется на дорогу. Несколько ночей на сборы. Не позднее третьего дня новой недели девушки появятся здесь. Гринольв замер. Впервые в жизни он посмотрел на Фригг с уважением. Все было продумано заранее, в его согласии не сомневались… Что ж, царица не так глупа, как показалось на первый взгляд. Быть может, у Асгарда всё же есть шансы на выживание. Сигюн несколько дней бесцельно слонялась по Етунхейму, забивая голову воспоминаниями, проживая раз за разом детство и юность — что угодно, лишь бы не думать о возможной помолвке. Но вечно убегать от реальности не вышло, царевны никак не приглашали ее к себе, и мысли о детях в конце концов вытолкали из головы иллюзии прошлого. Если хоть кто-то из детей выживет и свадьба состоится, она станет настоящей царевной, а впоследствии царицей. С Локи можно почти не встречаться — она не обязана проводить свободное время с мужем, который раздражал ее лишь немногим меньше его покойной мамаши. Но к титулу «царевны» прилагался далеко не только «муж». Главной и, по сути, единственной обязанностью были наследники, и метод, предложенный Ормом, не решал проблему, а только усугублял. Появлялась куча неизвестных переменных: больные дети, дети инвалиды, слишком большое количество детей, слишком малое. Один здоровый наследник — плохо, велика вероятность, что умрет до восшествия на престол. Два наследника перегрызутся как Локи с Тором. А если несколько десятков, то Асгард утонет в крови. Бедная Фригг: каково ей наблюдать за распрями сыновей? За теми, кто когда-то играл вместе, кого она носила на руках? Еще вчера они вместе строили замок из песка, а сегодня сражаются за заветный трон. Точнее, уже не сражаются, ведь Тор, единственный родной сын, копия Всеотца в молодости, мертв. Ужасна участь матери наследников! А если ее пока что воображаемые дети попробуют убить друг друга, когда вырастут? Или окажутся больными, но выяснится это не сразу, а уже после свадьбы? Да и Орм не вечен! И вряд ли ученики обладают его знаниями и опытом. Даже если отбросить проблемы с детьми, то царевна, да и царица — это сплошные обязанности и запреты, которые не снились тому, кто продал душу свободной Америке. Нет, статус царицы точно не для нее. Но и отказаться от детей она не готова. Чертов выбор! Одна надежда на царевен, вдруг они дадут разумный совет. Ведь даже если Тень убьет Локи, но родятся дети, она все равно скорее всего станет царицей Асгарда, потому что не имеет права утаивать внуков Одина — без них начнется гражданская война и перегрызутся дальние родственники Всеотца! Сигюн размышляла, сидя то под одним деревом, то под другим, монотонно собирая цветы или гуляя у южной оконечности Железного леса вдоль реки Слит, чьи серо-стальные воды кишели острыми ножами. Она плела венки, опускала в воду и провожала до ближайшего поворота, считая, сколько ножей порежет нежные цветы. Несколько раз появлялась у царевен и убеждалась, что принять ее не готовы. Дни бежали друг за другом слишком быстро, а навязчивые мысли подтачивали изнутри. Жители Ярвинда следили за ней далеко не только в волчьих ипостасьях. Меж стволов мелькали чешуя и перья, стучали козлиные копыта, в темноте блестели вампирские клыки — ётуны Железного леса не оставляли свою непрошеную гостью ни на минуту, но близко без ее приглашения не подходили, а она не горела желанием заводить беседы. Наконец, счастливый час настал: царевны пригласили ее на аудиенцию. Сигюн потеряла так много времени, что постаралась как можно короче изложить цель своего визита. Давно она не просила предсказаний для себя, предпочитала жить, как живется, и решать проблемы по мере поступления. Но сейчас дело зашло слишком далеко. Старшая Царевна, гораздо более искусная в магии и общении с духами иного мира, велела расслабиться, закрыть глаза, отключить магическое зрение и громко считать до ста. Когда Сигюн закончила, на полу перед ней стояла обычная потухшая сальная свеча. Царевны сидели на коленях и водили руками по огромному чану с мутной водой, постоянно меняющей цвет. Сигюн ожидала, что в воде вот-вот появятся образы грядущего, но Старшая Царевна неожиданно нарушила тишину: — Кто зажжёт для тебя эту свечу? — Свечу? — переспросила Сигюн от неожиданности. — Надо выбрать кого-то знакомого? Она осеклась. В етунских ритуалах ни одно слово не произносится просто так. «Зажжет для тебя» — уж не свеча ли жизни имеется в виду? — Родители, — ответила она, надеясь, что правильно разгадала посыл. — Женщина с глазами, как у орлицы? Мужчина, выбравший небо и солнце вместо тебя? Они стали для тебя маяком? — Нет, — неуверенно промямлила Сигюн, помнившая лишь бледные тени давно почивших родителей. — Тогда Орм? — Твой палач? Ты веришь, что ему будет больно, если ты уйдешь из этого мира в вечность? — Да, — неуверенно протянула Сигюн. — Нет, — тут же поправилась она. Безусловно, она дорога Орму, он всегда рад ее видеть, их отношения в высшей степени дружеские, но он потерял почти всех друзей, даже смерть Гринольва в свое время пережил на удивление легко. Если ее не станет, то он, безусловно, всплакнет, устроит грандиозный пир, припомнит ее успехи и проказы, а на следующий день увлечется новым проектом, и она останется лишь легкой дымкой воспоминаний в его душе, займет место рядом с сотнями других таких же воспоминаний. — Тогда кто зажжет свечу? — Старшая Царевна спрашивала монотонно, не отрывая взгляда от чана с водой. Младшая сидела рядом, держа сестру за плечи, словно боялась, что та упадет на многострадальную свечку. Сигюн судорожно перебирала всех друзей и знакомых, дальних и близких. Разобраться бы, что означает свеча… — Гринольв? — протянула она неуверенно. Сейчас, когда они познакомились заново, он обещал ей дружбу и поддержку. — Гринольв — вчерашний день, — возразила Младшая Царевна, зачерпнув немного воды и брызнув Сигюн в лицо. — Все равно, что сон. — Тогда не знаю. Тень, Лафей? — Сигюн перебирала наобум, но неизменно попадала впросак. — Я сдаюсь. Я не знаю, кто должен зажечь мою свечу! — воскликнула она раздраженно: какое отношение свеча имеет к ее будущему? — Молчание! — Старшая Царевна приложила палец к ее губам и преобразилась в асинью. — Закрой глаза. Услышь песнь ветра. Шелест птичьих крыл. Дыхание неба. Открой настоящую тайну. — Какую? — спросила Сигюн, не надеясь на ответ, но глаза все же прикрыла. В нос тут же ударил запах зелени, словно царевны зажгли курительные свечи. Она парила в вышине и слышала шелест птичьих крыльев. Огромные пеликаны летели рядом. Миля за милей. А позади оставалось не только расстояние, но и время. Ее время, время ее жизни — оно неумолимо подходило к концу, сколько бы она ни примеряла на себя молодые личины. Слишком мало места, слишком тесно лететь в багровом небе, состоявшем из жизненных драм и душевных проблем. Частью настоящих, частью фальшивых, не стоивших выеденного яйца, но когда-то казавшихся существенными. Ей по плечу любые горести, она всё вытерпит, стиснув зубы. Арнульв, Лафей, Хагалар — маяки ее жизни менялись, но неизменно кто-то стоял впереди, и она к нему стремилась. А сейчас перед ней лежала пустая воздушная дорога, ведущая к горизонту, а вокруг — стая пеликанов, летящая к гаснущему солнцу. Нет, не к солнцу, а к той самой сальной свече, которую так никто и не зажег. Она расправила возникшие из ниоткуда крылья собственной судьбы и полетела быстрее, выше, обгоняя птиц. Прежде, чем покинуть небо страданий, надо завершить последнее дело. — Я сама зажгу свечу! — воскликнула Сигюн, резко открывая глаза. Тут же исчез запах травы, и небо, и пеликаны. Остались только царевны, водящие руками по дымящемуся чану с водой. Перед ней свеча, а рядом огниво. Сигюн торопливо высекла огонь. Фитиль закоптил, задымил, как и положено сильной свече. Больше ничего не случилось. Мир вокруг не развалился на части, просто стало чуть светлее и появился мерзкий запах сала. Царевны опустили руки, вода успокоилась. — И это всё? — спросила Сигюн разочарованно. — Моё будущее зависит от меня? Я и так давно уже сама определяю свою жизнь. Тоскливое молчание вместо ответа. В видении, наверняка, было сокрыто что-то еще. Надо сесть и разобраться в спокойной обстановке. — Ты пытаешься найти покой на стороне, — неизвестно к чему сказала Младшая Царевна. — А он всегда лишь в твоем сердце. Без него ты не поднимешься выше. — Вчерашний день станет сном, — продолжила Старшая Царевна. — Как и завтрашний. Не бойся. — Чего не бояться? — Зайти за край. Убить любя. Сигюн собиралась уточнить, какой именно край имеется ввиду, но не стала. Царевны никогда ничего не говорили прямо. Их загадки требовали длительного решения, иногда многолетнего. Но сейчас у нее нет в запасе нескольких лет! Она надеялась, что получит видение, подобное туманным силуэтам для Локи, но даже этого ей не показали. Ограничились свечой, пеликанами и небом. Тепло попрощавшись, она отправилась в Ванахейм. Количество загадок только увеличилось. Дрогнет ли ее рука, когда она попытается «убить любя»? Локи не выносил вынужденного безделья, а сейчас, когда на карту поставлены его жизнь и будущее Асгарда, безделье тяготило вдвойне. Он постарался сдружиться с Альриком и его учениками, напоминавшими лучших поселенцев. Альрик был стар, глуховат, порой забывался и начинал нести невероятную чушь, но все же подозрительно хорошо сохранился для своих немалых тысяч зим. Локи провел почти весь день в лаборатории, наблюдая за искусственным оплодотворением, и даже немного помог. Он задавал множество вопросов, получал специфические ответы, и лишь знания, полученные в поселении, позволяли разобраться в происходящем. Эмбрионов получилось очень много, но чудо, если выживет хотя бы один. Из-за эксперимента ужин отложили до полуночи. Ученые устали, за столом царило небывалое молчание, зато Локи, несмотря на не меньшую усталость и множество новых впечатлений, заметил отсутствие Сигюн. — Где моя спутница? — спросил он как бы невзначай. — Легла спать голодной? — Она уехала. — В соседний город? И не предупредила? С кем же? И где остановится на ночь? — Она ускакала в иные миры, — сказал сосед справа, вяло закусывая чоколатль джекфрутом. — В одиночестве. Она всегда путешествует одна. — «В иные миры»? — голос Локи едва заметно дрогнул. — Одна? Вы позволили ей? — Она всегда приходит одна и уходит одна, — пожала плечами девушка, подававшая фрукты. — Она никого не боится и презирает охрану. От дальнейших расспросов, как и от еды, Локи воздержался. Сигюн умотала в неизвестном направлении вместе с Тессерактом, бросив его в Ванахейме среди подозрительно осведомленных полукровок и их создателей! Чудесно! С чего он решил ей довериться? Почему сразу не отобрал осколок? Да он просто дурак! Вся семья, наверняка, в сговоре. Сегодня создали внуков Одина, и сын Одина им больше не нужен. Подмешали яд в еду? Или нападут ночью на спящего гостя как последние трусы? Он сидел расслабленно, как ни в чем не бывало, шутил, старался завести разговор, но никто его не поддерживал: домочадцы быстро разошлись спать, сославшись на усталость, слуги молча убрали недоеденные блюда. Локи последним удалился в свою комнату. Задвинул перегородку и снял иллюзию. Он остался один, с ним нет даже свиты. Один против всех он вряд ли выстоит, особенно, если в еду что-нибудь подмешали. Опасно оставаться в компании множества подозрительных ученых. Но идти некуда — одинокий путник привлечет ненужное внимание. И отсутствие серебра помешает побегу. У него куча дорогих украшений на боевом костюме, но они слишком приметные. Впрочем, раздобыть серебро при его способностях несложно. Дождавшись глубокой ночи, Локи тенью выскользнул из покоев. Прислушался — все спят, дозорные охраняют двери, но не окна. Лучшее время для побега. Широкая дорога куда-нибудь выведет. Лучше бы к столь же незаметному дому, где он разживется серебром. Чем хорош благословенный Ванахейм — еда растет на деревьях и ползает под ногами. Чем плох благословенный Ванахейм — ядовитые твари норовят цапнуть. Но ничего. Он и не из таких передряг выходил живым. Царевич без всяких помех выбрался наружу — даже ночью воздух Ванахейма оставался теплым и вязким, он с трудом проходил в покалеченные легкие. Взять бы с собой карту, да где ее искать? Пусть широкая дорога выведет к крупному городу, а там он сориентируется: расположение всех значимых городов Ванахейма он прекрасно знает. Своровать коня? Лучше не стоит. Он в любой момент обернется зверем и преодолеет опасные участки. Его никто не догонит и не узнает — сила иллюзорной маскировки никогда не подводила своего хозяина. Локи зашагал по дороге, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам в поисках соседнего хутора с серебром и драгоценностями. Подальше от безумных ученых. Он еще вернется к ним, но позже: со свитой, а если повезет — то и с небольшой армией. И будет диктовать свои условия.