Златые нити норн

Пропавший царевич так и не объявился. Сигюн понятия не имела, как найти замаскированного Локи в огромном Ванахейме, включавшем в себя помимо континентальной части бессчётное число мелких, часто необитаемых островов. Гораздо проще махнуть на поиски рукой и плыть по течению, чем тратить силы и нервы на решение неразрешимой задачи. Пока она гостит в Ванахейме, у Локи есть все шансы вернуться и перенестись в Асгард. Если он предпочитает скрываться, бросив на произвол судьбы поселение и весь свой народ, то ее это точно не касается. Не она его воспитывала, не она наставляла на пути нравственности и благородства, не ей за него и отвечать. Всеотец украл Младшего Царевича Етунхейма, довел его родину до бедственного положения, провозгласил асов высшей расой — вот и получил возмездие: Асгард падет если не в гражданской войне, так в межмировой, а Один, запертый в собственном сознании, обреченный видеть и слышать, но не действовать, проклянет день и час своего рождения!       Следуя советам мидгардских психологов, Сигюн занялась тем, что от нее непосредственно зависело — магической защитой участка земли, выделенного под новую лабораторию. В своё время Хагалар поставил защиту на ее асгардский дом, но она постоянно тянула его собственную магию. Пусть по капле, но всё равно заметно. Сигюн не собиралась идти на такие жертвы, как и пользоваться специальными артефактами. Они ненадежны и хрупки: выйдет из строя один, за ним последуют остальные. Гораздо лучше привязать заклинание защиты к магии места: это была новая, сложная технология, разработанная свартальвами совместно с цвергами. Первые придумали метод, вторые создали очки, позволяющие видеть переплетение магических нитей каждого мира Иггдрасиля, и перчатки для работы с нитями. Сигюн давно приобрела все необходимое, но работать не пробовала, придется действовать методом проб и ошибок. Она подтащила поближе небольшое бревнышко, села на него, предварительно прогнав всех мелких обитателей и счистив кору, державшуюся на честном слове. В очках, перчатках и саронге она смотрелась комично, но никто не посмел бы над ней смеяться. Она погрузилась в мир магии, сладкий и зовущий, откликающийся на каждое движение. За ее нелепыми пассами наблюдали ученые и с ними Торкель, изображавший огромное рвение для возрождения того, что сам разрушил.       Очки потребовали тонкой настройки. Сначала в них отражались огромные блестящие пятна, словно в микроскопах поселения, но Сигюн подкрутила незримые винтики — изображение прояснилось, пятна сузились и превратились во множество нитей, в мерцающий клубок, перепутанный и колеблющийся от малейшего прикосновения. Нити сливались в потоки, распадались и собирались вновь. На выбор нужного заклинания, которое не высыпется из нитей и не исчезнет, можно потратить всю жизнь, а можно всего несколько минут. Умение и везение тесно переплетались между собой, составляя причудливый орнамент. Однако умения, как и опыта, у Сигюн не было вовсе, оставалось надеяться на везение, но в этот раз оно подвело: прошли долгие часы, тело затекло от сидения на жестком, желудок призывно урчал, а она даже не распутала светящиеся потоки. Нити не поддавались, ускользали, переливались всеми цветами радуги и едва слышно звенели, словно надоедливые москиты — разносчики малярии.       Первые дни работы не принесли успеха, но позволили часами сидеть на одном месте, сосредоточившись на одной-единственной проблеме. Орм оставил ее в покое, мужчины, вооружившись парангами, отправились расчищать лес или уплыли на бамбуковых плотах к соседям решать земельные вопросы, женщины убрали очередной урожай риса и отправили скот пастись на поля, чтобы он подъел солому и затоптал сорняки. Юноши ушли на несколько дней в лес и вернулись с огромной тушей пантеры, до хрипоты споря, кому принадлежит шкура. Чем занялись дети, Сигюн не знала и знать не хотела. Главное, что ее никто не трогал и не призывал стать третейским судьей при разделывании пантеры.       Только на третий день уединение Сигюн нарушила внучка Орма — женщина средних лет со сломанным и неправильно сросшимся носом. Она долго стояла поодаль, не решаясь подойти ближе, тем самым нарушив покой высокой гостьи. Будучи обладательницей малой крупицы магического дара, она ужасно фонила и вносила диссонанс в порядок едва поддающихся нитей, поэтому Сигюн пришлось снять очки и сделать вид, что она очень рада видеть женщину, чье имя давно вылетело из головы. Женщина боязливо присела на корточки, хотя Сигюн подвинулась на бревне, и заговорила тихим шепотом, поминутно оглядываясь и кусая и без того кроящие губы.       — Иса, прости, что мешаю. Дедушке становится хуже. Прости, что к тебе обращаюсь, но никто лучше тебя его не знает. Ему действительно нужно тридцать пять плодов маранга? Дети весь лес облазили, аж в чащу забирались, Имир упаси, там же опасно, их могли покусать, они могли поломать ноги! Как он мог приказать детям принести маранги?! В соседних землях растет несколько деревьев — уж не склоняет ли он их к воровству? До ярмарки больше дня пути на самой быстрой парусной лодке, дети туда сами не попадут да и стоят фрукты очень дорого! Мы готовы их купить: мой муж завтра же снарядится, возьмет лучшую лодку с двойным балансиром, он сам ее делал но, посоветовавшись, мы решили сначала у тебя спросить, точно ли нужно так много или дедушке хватит одного плода?       Погруженная в магический мир и постоянные неудачи, Сигюн не сразу поняла, а когда поняла, не сразу вспомнила, о чем твердит женщина. Наказание! Фрукты! Недельный срок! Так дети вместо того, чтобы быстренько собрать маранги, пожаловались родителям? Вот ведь ваны — всегда идут по пути наименьшего сопротивления. Асам в голову не пришло бы втягивать в такое деликатное дело родителей или других взрослых! Да и попробуй они втянуть, получили бы сразу по шее.       — У этого задания есть определенная цель, которую дедушка преследует. И нет, не надо покупать для детей фрукты.       — Какая цель? Чтобы дети в лесу убились? У соседа воровали? На ярмарку одни поплыли и по дороге утонули?       Сигюн поморщилась: неудивительно, что в Ванахейме нет армии. И почти нет преступности! Для любой сложной деятельности нужны смелость и хотя бы зачатки мозгов.       — Ты можешь спросить у дедушки, какую цель он преследует, — постаралась она ответить как можно мягче. — А дети должны учиться справляться с трудностями.       — И поговорю! — женщина проворно поднялась на ноги, сверкнув напоследок черными зубами — кошмаром любого стоматолога.       Стоило ей войти в дом, как к Сигюн подкрались подслушавшие дети. Близко подойти они не посмели: с опаской косились на ее поджатые губы и насупленные брови, едва заметные под низко сидящим батистовым платком.       — Иса, мы не говорили взрослым! — послышался вкрадчивым шепот. — Но мама нас нашла в лесу и решила помочь. Она с женщинами весь лес обследовала, но больше фруктов не нашла. Мы сказали, что для дедушки плоды собираем, но больше ничего не говорили, честно. Мы не думали, что она пойдет к тебе. Правда, не думали!       Сигюн только рукой махнула, приказывая оставить ее в покое. Какое разочарование! Что за дети пошли: чуть что — родители помогут, соврать им — да ни в коем случае, утаить что-то — да никогда. Лгать по мелочам нельзя, зато поджигать дом — пожалуйста, тут у нас принципы и великие идеи! Одно слово — ваны! Если бы им с Арнульвом дали такое задание, они бы из кожи вон вылезли, но выполнили бы его сами. Если бы ее етунским детям дали такое задание, они бы… Они бы его не выполнили, потому что не стали бы поджигать дом — вот уж кто отличался недюжим умом, вот из кого вышли бы достойные члены общества, но в Хельхейме нет общества, только слоняющиеся неприкаянные души.       Сигюн с трудом поднялась на ноги: они затекли и едва слушались, а спина одеревенела. Бревно оставалось бревном, даже если постелить на него несколько слоев ткани. Но выбирать не приходилось: сидеть на земле в благословенном ядовитом Ванахейме еще опаснее — одних скорпионов здесь насчитывалось более тридцати видов, а уж муравьев и прочих маленьких бестий — бессчетное множество. Сигюн прошла через открытую с фасада галерею, здороваясь со всеми работницами и рабынями, навела морок и притаилась за раздвижной дверью, ведущей в комнатенку Орма. Вокруг сновали ваны, кипела жизнь, жужжали разговоры, а она, затаив дыхание, подслушивала, гадая, чем кончится неожиданный конфликт.       — Может, меньше тридцати пяти? — донесся до чуткого слуха раздраженный женский голос, перемежавшийся мужским хихиканьем.       — Ох, милая, как же ты меня смешишь! Я то думал с детками, правнуками моими, поиграть, а вы, взрослые такие, пришли и всё удовольствие и мне, и им попортили. Целое ведь дело: в лесу копаться, фрукты искать, мериться, у кого их больше, а кто болван и ни одного не нашел. А тут вы пришли со своим серебром. Ну не порть нам веселье, милая.       — Мы с мужем и сестрами уже весь лес обошли, нет там больше фруктов. А в чащу я детей не пущу: я хоронить ребенка из-за твоих игр не желаю!       — Ладно, свози детей на ярмарку, купи каждому по фрукту и по конфекту и разойдемся.       Послышались неискренние благодарности и тихий злобный смех поверженного триумфатора. Когда дверь открылась, Сигюн едва увернулась от столкновения и проскользнула внутрь, сняв покров невидимости. Тихие смешки Орма нарастали, превращались в громкий, заливистый смех — старик полулежал на полу и отчаянно смеялся.       — Что с тобой? — с подозрением спросила Сигюн. Подойти к бывшему хозяину она не решилась.       — Си…гюн… свози меня… в твое… ка…фе… иллюзию… наложу… — сквозь хохот и кашель просачивались не слова, а отдельные слоги. Орм уже не смеялся, он хрюкал и икал, его чресла сотрясались не то от смеха, не то от судороги.       — Чего? — промямлила Сигюн, не разобрав половины звуков.       — Пошли есть пирожные! — членораздельно произнес Орм, утирая кулаков выступившие на лице слезы. — Что я все твоими подачками живу? Я сам в твое вкусное «кафе» хочу.       — Так, подожди, что здесь произошло? — Сигюн потрясла головой, осмотрела комнату, но причин для бурной истерики не заметила. — Я тут в возмущении! Эти глупые дети настолько сахарные, что даже не могут справиться с элементарным заданием!       Орм ее тут же перебил.       — Пошли возмущение заедать пирожными! — кряхтя, он поднялся на ноги, не удержался и упал бы, не подоспей Сигюн вовремя. — Спасибо. Давай, ты говорила, их дают в «кафе».       Бывшая воспитанница рта раскрыть не успела, а старик продолжил:       — Пошли, хватит тут губы раскатывать и нос вверх задирать. Пользуйся, когда я еще соглашусь в твой сумасшедший Мидгард переноситься. Давай сюда свою телепортацию. Я тут скоро помру, а так и не попробую ничего, кроме твоих чикеков, от тебя ничего другого не допросишься!       — Ты уверен, что перенесешь перемещение? — промямлила Сигюн, не ожидавшая такого напора.       — Да пошли, кому говорю. Шевели ногами, сама же не сахарная! — он тянул к двери, и она сделала несколько непроизвольных шагов. — Возмущаться она тут еще мне будет. Нашла, перед кем хорохориться! — вдруг заявил он с явной обидой в голосе.       Сигюн помотала головой, приводя мысли в порядок.       — Отсюда нельзя перемещаться. Пошли в лес.       — О Бездна, вырастил на свою голову! — Орм вырвал свою руку из ее, покачнулся, но на ногах устоял. — Да откуда угодно можно, у тебя же на груди камушек!       И он ткнул ее в грудь, едва не попав в солнечное сплетение.       — Давай, не путай тут мне мозги, а то у меня все настроение пропадет, и я никуда не захочу переноситься, и буду жаловаться на жизнь, и таки уйду в горы от родичей. Давай, давай.       — Ты невыносим! — Сигюн закатила глаза. Мало ей проблем с Локи, с нитями магии, так еще и Орм решил поныть в самое неподходящее время.       — Это ты невыносима. Давай!       — Хочешь Тессерактом светить на всю округу? Идем хотя бы недалеко в лес, — и она протянула руку, но Орм больно шлепнул ее по ладони и неожиданно огорошил:       — Иди сама, куда хочешь!       Он отошел к двери на веранду и демонстративно плюхнулся на пол, кряхтя и брюзжа.       — Раз в жизни у тебя чего-то несущественного, для души прошу, а ты тут же начинаешь все эти свои «не буду», «нельзя». Ну и не мешай тогда.       Сигюн не успевала даже уследить за сменой настроения. Она осталась стоять с протянутой рукой, словно нищенка, оплеванная, разозленная, обиженная.       — Я не отказываюсь тебя сводить, — процедила она сквозь зубы. — Ты ногами перебирать не хочешь или что? Я сказала: тут нельзя перемещаться, вспышка яркая, магический след мощный. Я за камень отвечаю.       Орм не ответил. Он притянул с низенького столика книгу из листьев пальмы, перевернул вверх ногами и притворился, что внимательно читает. Сигюн сделала глубокий вдох, потом выдох, потом еще один вдох. Стало жарко и душно. Старый манипулятор опять заставляет её чувствовать вину за несуществующие проступки!       — Не хочешь в Мидгард? Хорошо, сиди тут.       Она вышла на улицу, чтобы окончательно не поругаться с бывшим хозяином. На языке вертелись вовсе не почтительные выражения и не ласковые просьбы. Пять тысяч лет разменял, а все такой же! «Я тебя, конечно, мучаю, но ты же сама понимаешь, что это целиком и полностью твоя вина, а мне неприятно причинять тебе боль. Но что же поделать, если ты такая дурная! Я то к тебе со всей душой!» И наносит удары по самым больным местам, будь то физическое тело или самолюбие. Сигюн столько раз видела садистскую улыбочку, скрывавшуюся за медоточивыми словами и даже за ценными подарками. Арнульв на них постоянно ловился, она — никогда! В детстве у нее не было выбора, кроме как сжать зубы и терпеть любые издевательства и жестокости, но теперь она не станет прыгать вокруг бывшего хозяина и всячески ублажать. Шел бы Орм… Куда подальше, да хоть в Хельхейм! Давно пора! На нее и так повесили Локи, и кто — ворон Одина! Кому рассказать — не поверят! А теперь еще приходится выслушивать старческие бредни и терпеть прямые оскорбления. И от кого? От того, кому она столько хорошего сделала! Кому многократно отплатила добро за черное зло, не поддающееся оправданиям! Чью лабораторию прямо сейчас чинит! Магическую защиту настраивает вместо того, чтобы бегать по Ванахейму и искать последнюю надежду асгардского престола! Не окажись она в нужное время в нужном месте, к чертовой матери сгорело бы все поселение Орма. Его семья — одни сплошные ничтожества, без нее организоваться ни на что не в состоянии. Только курят кретек и жуют бетеле! Она огонь потуши, она дом разбери, они магическую защиту поставь. Даже судьбу поджигателей она решай! Как они живут без нее? Младенцы, ваны! Ничего не умеют, только лес вырубать и собирать плоды. Ну, возделывать поля еще немного. Охотиться. И все. Дармоеды! Лентяи! Трусы! И Орм таким же стал!       Сигюн забыла о предосторожности и плюхнулась прямо на землю, прислонившись к бревну голой спиной. Она яростно нацепила на нос очки, чуть не выдавив стекло, и постаралась сосредоточиться на работе, хотя ее мысли путались, а обида на пару со злостью сжигали изнутри. Орм снова над ней изощренно издевается, но за что? Ей и так плохо, а теперь стало совсем паршиво. Ярость постепенно уступала место опустошению и горечи — хотелось лежать и плакать где-нибудь в уголке. Но она пообещала поставить защиту — она ее поставит. А потом отправится на поиски Локи — пусть Орм сидит тут со своими манипуляциями и на детях их применяет, а не на ней. С нее хватит.       Ближе к ночи ее снова отвлекли. На этот раз — Торкель собственной персоной. Он несмело приблизился, протягивая на вытянутой руке серебряный лом, словно ядовитуя змею. Сигюн, уставшая, вымотавшаяся за очередной жаркий, бесплодный день, ожидала любого финта ушами и не удивилась бы, даже обрати Торкель серебро в настоящего желтоголового крайта.       — Это от дедушки, — пояснил паренек, подозрительно косясь на свою недавнюю судью. — Он обижен на тебя, а меня прислал гонцом. Просит купить кафе, чикек и что-нибудь еще.       — Что, прости? — нахмурилась Сигюн. — Обижен на меня? За что это?       — Я не знаю, — мальчишка невозмутимо пожал плечами. — Но, пожалуйста, купи. Очень тебя прошу. Ты же знаешь, когда он в таком состоянии, ему нельзя отказывать. Пожалуйста.       — В каком «таком»? Вечные его манипуляции — это невозможно! — воскликнула Сигюн, обращаясь к темнеющему небу, к юркнувшей в вышине птичке.       — Пожалуйста, купи. Тебе же несложно. Иначе он и на меня обидится, и будет только хуже. Мама вон пошла к нему сейчас, пробует успокоить, ее он обычно слушает.       — Да он просто надо мной издевается! — Сигюн сгребла серебро с маленькой потной ладони и едва не выбросила в траву. — Ладно, куплю, но сейчас я занята. Выполню его «просьбу», когда смогу, — закончила она язвительно, срываясь на юном поджигателе — на нем можно, он-то точно хоть в чем-то виноват.       — Надо сейчас, — настаивал Торкель. — Обязательно сегодня, а скоро ночь! Завтра ему уже не нужно будет, но обида останется, что кафе не было.       На галерею со стороны покоев Орма вышла растрепанная сутулая женщина — мать Торкеля — едва не подбежала к парочке учеников, что-то судорожно выпалила, размахивая руками. Полукровки слажено кивнули и поспешили за ней. Похоже, Орм решил поставить на уши весь дом, чтобы вокруг него бегали и ублажали. Какое примитивное представление, достойное бульварных романов!       — Ой, кажется, приступ обидчивости не снимается, — присвистнул Торкель, тоже наблюдавший за странной процессией.       — Какой еще «приступ обидчивости»? — с подозрением спросила Сигюн, но внятного ответа не получила. Пришлось поймать ученика Орма и задать тот же вопрос.       — Ах, это, ничего особенного, не бери в голову, — отмахнулся он от вопроса, словно от мухи. — Семья так называет деменцию. Снижение когнитивных функций, частичная утрата памяти… Заболевание такое, поражающее головной мозг.       — Я знаю, что такое деменция, — хрипло отозвалась Сигюн, не веря своим ушам. Ее поразила даже не сама болезнь, а та легкость, то спокойствие, с каким ученик рассказывал о жутком бедствии. Словно случилось что-то несерьезное, мелкое, излечимое.       — Господин часто на смену погоды реагирует или на какой-нибудь сильный стресс. Если обычными методами снять не удается, мы его усыпляем — на следующий день он как новенький. Сегодня так и сделали.       — Когда начались приступы? — хрипло спросила Сигюн, внутренне холодея. Она не просто знала, что такое «деменция», она много раз наблюдала, как люди прогрессивного Мидгарда мучительно умирали от нее годами, сходя с ума, причиняя немыслимые страдания себе и своим близким. В прочих мирах Иггдрасиля деменцию не знали — до нее никто не доживал, умирая от голода, болезней, войны и несчастных случаев. Но Орму уже очень много лет. Сигюн мысленно перевела его возраст на мидгардский. Чуть больше восьмидесяти. Обычно деменция наступает позже лет на пять-десять, но бывает, что и раньше. Сигюн рассеянно слушала, что приступы случаются уже почти сто лет, пока что редкие, их удается купировать. Сто лет! Она столько раз посещала бывшего хозяина за последнее время и ни разу ничего не заметила! Уж она бы распознала! Но нет. Слишком мало, слишком редко она гостит в Ванахейме!       — Главное, не обижаться, — вещал ученик, объясняя, словно маленькой, правила общения с дементозными больными. — Что бы он там ни говорил — завтра ни о чем не вспомнит, а сегодня может собственную дочь — старуху беззубую — потаскухой обозвать. И даже полезть к ней! Или наоборот заявит, что она невинная молодка, просто нацепила на себя маску старухи. Если приступ сопровождается явными галлюцинациями, тогда точно бежать надо. И усыплять. Обязательно усыплять. Сон целителен.       — Это ужасно, — едва выдавила из себя Сигюн. Она еще не осознала до конца весь ужас происходящего. Хагалар обратился в Тень, Локи сбежал, Орм на пороге безумия и смерти. В чем она провинилась перед мирозданием? Почему все эти ужасы свалились на нее одновременно?       — Ты учителю, главное, завтра ни о чем не напоминай и соглашайся, что бы он ни говорил, пусть всё сегодня было так, как он помнит… Кстати, знаешь, что спровоцировало приступ? Угадать невозможно — маранги! Учитель уже несколько дней играет с правнуками в игру, кто больше маранг принесет. Дети, что с них возьмешь? Дурни дурнями, хотя среди них парочку давно пора женить! Так вот, они, вместо того чтобы сразу рассказать о безумном задании, несколько дней по лесу шатались. Учитель с них еще и клятву молчания взял. Едва удалось их разговорить! Подослали к учителю его любимую внучку, чтобы она договорилась на покупку маранг. А он уже не в себе: стал намекать, что маранги можно достать воровством и убийством. Но в конце концов согласился на пять вместо тридцати пяти. Его родичи поехали их покупать, осликов загнали, а он уже заладил, что ему игру испортили, поиграть с правнуками не дают. И всё — ни в какую! Завтра он ничего не вспомнит, будет снова требовать тридцать пять маранг.       — Я принесу их, — мрачно откликнулась Сигюн на очень вольный пересказ событий последних дней.       — Откуда? Это очень редкие фрукты!       — Не твоя забота, откуда возьму, — Сигюн злобно сверкнула глазами. Ученик в ответ рассыпался в благодарностях, вставал на колени, называл спасительницей. Опять. Все повторялось, словно опять горела лаборатория, вокруг топтались беспомощные ваны, а она эффектно замораживала огонь.       В Мидгарде Сигюн быстро нашла всё необходимое: пирожные купила в Вене, а фрукты — на Таракане. О деменции старалась не думать, но не получалось. Орм… Тот самый Орм, который испоганил ей детство, но стал верным другом во взрослой жизни. Тот самый Орм, который правил Асгардом и совершал множество великих открытий, должен закончить свой век, медленно сходя с ума? Она отказывалась верить в такую несправедливость, противоречущую здравому смыслу. Она и так почти всё и всех из потеряла, буквально один Орм остался. И тот настолько постарел, что теряет разум. Это страшно, особенно, учитывая, насколько мощный разум сокрыт за дряблой кожей и седыми волосами.       Сначала Сигюн бесцельно бродила по извилистым пещерам Таракана вместе с толпой туристов, потом нашла себя на камне, выводящей прутиком узоры на песке — словно снова оказалась в Етунхейме на белом пляже, а Мейо нашептывает на ухо всякие гадости. Она не готова хоронить бывшего хозяина, не готова наблюдать за ужасными приступами безумия. Только бы самой не дожить ни до чего подобного, лучше заколоться, как только разум начнет отказывать! Тем более, что о ней некому позаботиться, это вокруг Орма бегает семья и ученики: усыпляют, нянчатся, любят… Н не пытаются по-настоящему помочь! Смиряются с судьбой!       Передав покупки ученикам Орма, Сигюн вернулась в Мидгард. Хотелось напиться и забыться, сесть на уши кому-нибудь сильно пьяному, рассказать все как есть, и плевать, что человек не поверит — на утро ни о чем не вспомнит. Кажется, она даже кого-то нашла. Мужика с клокастой бородой и в сильном подпитии. Они вместе пили виски и ром без колы. Он жаловался на стерву-жену, она — на все свои проблемы, начиная с Арнульва и заканчивая Ормом. Кажется, заснула таки одна, а, может, и с кем-то, скорее всего, с бутылками. Утром нашла себя в дешевом номере мини-отельчика. Скудный завтрак не лез в горло. Она перенеслась в Ванахейм, не заплатив, хотя денег с нее вроде бы и не требовали. Защиту на лабораторию поставить все равно надо. Как же хотелось остаться одной и сосредоточиться на работе, но не тут-то было! Каждый родич Орма норовил поблагодарить за заботу о дедушке. Каждый! А родичей у него больше сотни! Да еще и ученики! Сперва она едва сдерживалась, чтобы не поубивать навязчивых ванов, потом догадалась поставить вокруг себя купол. В него ломились, стучали, а она делала вид, что ничего не слышит. Так лучше. Так проще сосредоточиться на деле. Но заклинание не выстраивалось, нити ускользали из рук — настроение падало все ниже, грозя пробить плинтус. Одна радость — отсутствие похмелья, только вялость и сонливость напоминали о вчерашней пьянке.       Краем глаза она заметила, как Орм вышел из дома. Навострила уши, применила магию, чтобы не упустить ни одного слова. Орм внятно говорил, прекрасно выражал свои мысли, а все вокруг делали вид, будто ничего не произошло, будто приступа не было. Если бы она своими глазами не видела… А, может, и не видела? Может, это просто грубые манипуляции, и ученики зря поднимают панику? Орму просто хочется, чтобы вокруг него круги нарезало как можно больше народа. Мидгардские старики часто изображают мнимых больных! Вот и объяснение: простое, понятное, верное! То была последняя надежда, желанная и притягательная! Только бы поверить. Но Сигюн вовремя себя остановила. Орму очень много лет. Вряд ли все его ученики хором попались на одни и те же уловки. Да и он вырастил несколько поколений великолепных медиков. Наверняка, его уже не раз обследовали и поставили точный диагноз.       Мрачные мысли снова обрушились на уставшее сознание, не выдавая никакого разумного решения, но провоцируя депрессию. Сигюн была готова впасть в настоящую панику: завыть, броситься на землю и пусть кто-нибудь, кто угодно, решит все проблемы! Спустится с неба и вылечит Орма. А она будет лежать в траве, ожидая благой вести.       Только вот перевелись спасители в Девяти Мирах. Приходится самой принимать решения и мириться с неизбежным.       Следующую ночь Сигюн провела в Сарбоне — в первой попавшейся пустующей квартире: не то хозяева уехали, не то задержались в гостях. Она заперла дверь магически и бросилась на огромную супружескую постель, застеленную шелковыми простынями. Кто не приходит домой до полуночи, тот сам виноват. Сон не шел, хотя она поставила звукоизолирующий купол и плотно закрыла шторы. Крепкий алкоголь не помогал. Дурные мысли мучили беспрестанно, она раз за разом видела Орма: пускающего слюни, обгаженного, тычущего крючковатым пальцем во внука и мычащего «кииииса». Наблюдала она подобное в Мидгарде — отец давнишней подруги провел в таком состоянии несколько лет. Нет, только не Орм! Это недостойно аса!       Лишь лошадиная доза снотворного вырубила ее до полудня следующего дня. Если хозяева и пытались попасть в квартиру, то окончательно отчаялись и сдались. Непроницаемый купол растаял, но ничто, кроме привычного гула машин, не нарушало тишину. Сигюн лежала в полной темноте. Голова отказывалась соображать, но мысли об Орме улетучились, остались только боль, сушняк и мерзкий привкус во рту.       Она лежала на просторной кровати и пялилась в черному потолка. Иногда потягивала воду из графина на прикроватном столике. Похоже, хозяева квартиры тоже любили заложить за воротник. Только к вечеру она пришла в себя настолько, чтобы вернуться на ужин в Ванахейм. Семья ни о чем ее не спрашивала, даже Орм не приставал. Выглядел как обычно. Словно недавнее происшествие было сном. Сигюн усомнилась в себе: может, она настолько много выпила, что ей все почудилось? Но зачем ей пить без повода?       — Там дети фрукты принесли.       Сигюн вздрогнула, подняла глаза: рядом с ней на полу сидел Орм. Нормальный Орм. Старый Орм. Не такой, как во времена ее юности, но с осмысленным взглядом и четкой речью. За последние дни она так сильно напугала себя безумным Ормом, что не сразу поверила, что он еще в состоянии обратиться к ней с внятным предложением.       — Мы хотели их вместе скушать.       — Дети таки справились? — Сигюн выдавила из себя подобие улыбки. Фрукты. Те самые, из Мидгарда. — Отлично, я рада. Ты сейчас хочешь их съесть или оставим на завтра? Я наелась, если честно. Ужин был превосходным.       Она фальшивила каждым словом. Искупая эту неловкость, шире улыбнулась, обнажая неестественно белые зубы, вечно привлекавшие ненужное внимание. Попытки вести себя как прежде, словно ничего не случилось, проваливались одна за другой! Она чувствовала фальшь в каждом слове, в каждом жесте, в каждом взгляде, и боялась, что Орм тоже почувствует, задаст вопрос, вытянет из нее правду, которой не поверит!       — Хорошо давай завтра начнем. Приходи ко мне.       Он с трудом поднялся и, нещадно шаркая босыми ногами по деревянному полу, удалился. Словно боялся остаться с ней наедине. Хотя они были не одни. В Ванахейме и Асгарде одиночество — недоступная роскошь.       — Спасибо за пирожные, — донеслось с галереи. Орм был глуховат, и крик вышел слишком громким, привлекшим всеобщее внимание. Пока семья тихо обсуждала смысл иноземного слова «пирожные», к Сигюн подсел Торкель.       — Ты собираешься мстить нам за фрукты? — он понизил голос, в котором не было слышно ни страха, ни мольбы, лишь вопрос. — Ведь не мы же их принесли.       Сигюн не сразу вспомнила, о чем речь. События последних дней настолько выбили ее из колеи, что мелкие ссоры с детьми остались в далеком прошлом.       — Ни мстить, ни наказывать я вас больше не собираюсь, — она тоже понизила голос до шепота, но женщины вокруг столь увлеченно беседовали меж собой, что ничего бы не услышали. — Вы не мои дети. Вы чуть не спалили тут всё к цвергской матери, в итоге вам всё сошло с рук. Я считаю это неправильным, но в мире куча несправедливости. Надеюсь, больше вам подобная идиотская идея никогда не придет в голову. На этом всё.       Она вышла с веранды на улицу и таки осталась одна. Дурные мысли не замедлили появиться. Как теперь жить? Что делать? Как завтра вести себя с Ормом, когда она придет к нему есть фрукты? Одни вопросы и никаких ответов.