Златые нити норн

Сигюн легла в выделенном ей закутке, но сон не шел. Попытки забыть о деменции и прочих бедах, постигших ее за последние дни, бесславно проваливались: поездка в Мидгард ничего не изменила. Хотелось напиться до беспамятства или заснуть на несколько лет, чтобы проблемы решились сами собой. Как вести себя с Ормом? Как улыбаться сквозь слезы и делать вид, что ничего не происходит? Как заставить себя проглотить хоть кусочек злосчастного фрукта, открывшего страшную правду, без которой она бы спокойно прожила еще несколько столетий? При каждом посещении Ванахейма Сигюн мысленно готовила себя к новости о смерти бывшего хозяина, но одно дело — ожидать смерть, а другое — знать, что за ним по пятам следует неумолимое безумие, с которым нельзя договориться. Даже с Хель, говорят, можно, а с разложением мозга — нет. Утро Сигюн начала с тренировки: пробежала несколько миль, потом отправилась в лес на охоту, с трудом продираясь сквозь лианы и колючие кустарники. Она стремилась хотя бы на время заглушить болью тела боль души. Ломилась сквозь чащу, несмотря на жару, шипы и колкие листья. Пусть горят огнем царапины на плечах и предплечьях. Так легче. Так проще. Когда Сигюн, умывшаяся и посвежевшая, вошла в комнату Орма, тот сразу сник, ссутулился, будто не был рад ее видеть. — Я только что после тренировки, так что готова поедать фрукты, — нарочито беззаботно произнесла она, тяжело отдуваясь и держась за правый бок. Сердце учащенно колотилось не то из-за непривычной нагрузки, не то из-за жалкого зрелища, открывшегося ее глазам. Дрожащими руками Орм протянул фрукт — желтый, переспевший. Себе разделал другой, ловко срезая кинжалом шипы и обнажая белую мякоть. Комната наполнилась приятным ароматом, оправдывающим экзотическое название фрукта. По подбородку Орма потек сладкий сок. Косточки он плевал на пол, а Сигюн свои складывала в миску. Мякоть таяла во рту, заставляя забыть обо всем на свете, о всех невзгодах, печалях и недопониманиях. Влажный воздух Ванахейма губительно сказывался на цвете и вкусе — маранги надо было есть как можно быстрее. Сигюн прикинула примерный вес плода — что-то около полутора килограммов — и все один сплошной сахар, смешанный с водой — больше штуки за раз не съешь. — Как же вкусно! — воскликнула она, с наслаждением облизывая пальцы. — Давно я маранги не ела, даже вкус забыла. Орм жевал молча. — Дети все скопом принесли? — Да, принесли, — отозвался Орм, выплюнув очередную косточку. — И твои дети постепенно развиваются. Не все, конечно, но некоторые. — Так они все же выжили? — Сигюн от неожиданности чуть не подавилась. Дети. Она успела про них забыть. Ее дети. Ее с Локи дети. — Это радует, — промямлила она, ища внутри себя, в глубине сердца восторг, облегчение или хотя бы радость. Но радости не было, только боль, вызванная нежданной болезнью Орма. Значит ли это, что она плохая мать? — А сколько в итоге их осталось? — Довольно много. Но это не «итог», — Орм кисло усмехнулся. — Они будут умирать в течение всех последующих месяцев. Итог будет, когда они задышат своими легкими. Когда родятся. А до этого еще очень далеко. Нам всем надо очень постараться. Но мы обязательно постараемся. Ты не волнуйся, милая. — Конечно, но я про то, сколько погибло в пожаре? — Много. Но и осталось порядочно. — Какое облегчение, — Сигюн пыталась предать голосу веселые нотки, но у нее не получилось. — Правда. Я думала, что всё, дети закончились, не успев начаться. В сердце шевельнулось подобие радости, когда она представила себя матерью. Ее собственные дети. Пускай она разменяла три тысячелетия — в Мидгарде рожают на закате дней, настоящие старухи, говорят, что без ЭКО, хотя кто знает. Задумавшись, она не сразу почувствовала прикосновение к своей руке мокрой, липкой ладони Орма. Неприятное прикосновение, хотя ее ладонь тоже чистотой не отличалась. — Ты прости, что я своим предложением тебя связал. Тебе только хуже становится, сейчас вон совсем худо. Скоро в тень превратишься. Я же вижу, как тебе плохо, и глаза, чуть что, на мокром месте. Возвращайся в Асгард. Никак тебя не удержать здесь, не удержать даже детьми. Значит, так уж суждено. Я тебе в любом случае счастья желаю. Сегодня же вечером разошлю своих родичей во все концы Ванахейма — найдем мы тебе Локи. Пронзительные блеклые глаза Орма пытались заглянуть в самую душу, но натыкались на стену отчуждения. Орм никогда ее не понимал. И сейчас не понимает. Слова застряли в глотке, вырвались неясным всхлипом. Хотелось обнять его, закрыть глаза и представить, что всё как раньше. Что они снова вместе на хуторе: она — девчонка без роду-племени, а он — советник Одина в полном расцвете сил: успешный, удачливый, довольный жизнью. — Дело… не в этом, — с трудом произнесла Сигюн. — Все хорошо. Правда. Через пару дней приду в себя. Семью не трогай, у них и так дел полно, чтобы еще мои проблемы решать. Я сама найду Локи. Просто… кое-что произошло, что выбило меня из колеи. Поэтому я такая несколько дней. — Поделишься? Одно простое слово искреннего участия. Как же ей его не хватало. Всего одно слово. Определившее всё. — Мой друг в Мидгарде на смертном одре, — начала Сигюн, пряча глаза, кусая губы. Ее рука выскользнула из некрепкого захвата Орма, скользнула по марангу — иглы неприятно пощекотали кожу. — Век людей короток. Я зареклась привязываться. Лучше быть одной, чем терять близких, но… не получается. Человек западает в душу, ты привязываешься к нему, а потом глазом моргнуть не успеешь. Кидаешь цветок на его могилу, отдавая во власть земле. Это очень больно. — Так отправляйся к нему, — немедленно заявил Орм, бесстрашно поднял колючий фрукт и насильно всучил ей. — Нет ничего более важного, чем проводить друга до конца. И не корить себя всю жизнь за то, что этого не сделал. Сигюн отложила фрукт на пол: он успел исколоть пальцы, а Орм словно не чувствовал многочисленных уколов. — От этого только хуже становится. У него есть семья, и она, наверняка, составит гораздо лучшую компанию, чем я — редкий гость в его жизни. Я многих похоронила и не готова делать это снова. Сигюн закусила щеку, давя непрошенные слезы. Не ради себя, ради Орма — нечего расстраивать старика вымышленным горем. — Глупости какие! Если бы я был на смертном одре, я бы предпочел видеть тебя — мое лучшее творение, мою милую девочку, а не мое огромное семейство. Может, человек думает так же? Сигюн не ответила: потянулась к Орму, обняла его. Закрыла глаза. И подул холодный воздух Асгарда, и они сидели над ущельем, и он обнимал ее, и не было рядом ни Гринольва, ни Арнульва. Они были только вдвоем… Было ли такое на самом деле или измученное воображение нарисовало подходящую желанную картинку? — Хоронить гораздо сложнее и страшнее, чем умирать, — пробормотала она едва слышно. — Нет. Хуже уйти, зная, что этим обрек друга на смерть. Слова упали камнем в озеро и разошлись кругами по воде, откликаясь в сердце. Старческие руки судорожно сжимали ее в объятиях, а в чудесную картинку, которую воображение только что нарисовало, ворвался непрошеный гость. Гринольв. Стоит рядом. Хмыкает. Кривит губы. Вот от кого нежности не дождешься. Гринольв… — Иди к своему человеку, — убежденно вещал Орм. — И если он действительно на смертном одре, окажи ему последнюю услугу. Сигюн с трудом вырвалась из объятий. Уйти. Прямо сейчас. Да, она обязана попытаться. Это единственный способ. Старик, обложенный марангами, словно колючими подушками, должен исчезнуть, уступив место молодому советнику Одина. Она решительно вышла из комнаты, чуть не споткнувшись об один из фруктов. Сейчас ее место не здесь, а в Асгарде. — Обжаришь косточки? Я вечером ими поужинаю, — бросила она походя и, не услышав ответа, бросилась в лес. Сила Тессеракта перенесла ее в долину, где когда-то располагался хутор, ставший ей и прочим детям вторым, а кому-то и первым домом. После побега Орма из Асгарда земля оказалась ничья, почему-то никто из соседей на нее не позарился. Постройки пришли в негодность: ветер гулял по каменным домам, постепенно уходившим под землю. Деревянные избы развалились, заросли травой и дерном. Ничего не осталось от ограды, не позволявшей воспитанникам свободно гулять по лавовым полям и скалам, сбегать к морю, валяться на черном песке, ловить ракообразных, собирать съедобные водоросли: всё только под присмотром воспитателей и наставников. Сигюн медленно переходила от одной постройки к другой, копаясь в собственной памяти, воспроизводя жизнь, которую в те времена ненавидела, но которую сейчас готова была променять почти на что угодно. Бешено колотящееся сердце постепенно успокаивалось. На лбу высохли бисеринки пота. Пришлось одеться на асгардский манер: в легких ванахеймских тканях, почти ничего не прикрывавших, холодно гулять по Асгарду даже в июле: то солнце скроется за облаками, а то ветер пригонит тучи с мелким дождиком. В Асгарде даже лето холодное. Был бы климат чуть-чуть поприличнее, Сигюн бы меньше времени проводила в Ванахейме и Мидгарде. Ненависть к зиме вынуждала ее до половины года жить там, где тепло. Мальдивы, Австралия, Тайланд. Вспомнишь — облизнешься. Как же там хорошо! Как расслабляет сама атмосфера. Ничего не хочется делать, а только лежать, наслаждаться солнышком и есть тропические фрукты. И пусть весь мир подождет. Прогулка успокоила Сигюн, навеяла приятные воспоминания, смягчила горечь в груди. Пора действовать решительно. Спасти Орма может только омоложение, на которое он так усиленно толкает ее. Ни ради семьи, ни ради учеников, ни ради любимой полукровки он не согласится лечь под нож. О маразме не знает и не поверит, если сказать. Отмахнется, как отмахивается от большинства проблем, мол, само устроится. Есть только одна ниточка, за которую можно потянуть — Гринольв! Орм до сих пор, тысячелетия спустя, корит себя за то, что не нашел лучшего друга. Он уверен, что Гринольв мертв. Но если показать живого, здорового, полного сил Гринольва, то вдруг ради него Орм согласится прожить новую жизнь. Гарантий никаких, но придется попробовать, другого пути все равно нет. Один раз Гринольв уже отказался встречаться с Ормом — струсил в последний момент. И хоть говорить о трусости по отношению к величайшему полководцу оскорбительно, но он действительно струсил — повернул назад, когда оставалось спуститься с холма и встретиться лицом к лицу с любимым другом. Тогда она приняла его выбор, обещала ни о чем не говорить Орму и сдержала обещание. Но сейчас ситуация патовая. Гринольв обязан помочь! Но он во дворце. Как и Тень. Гринольв как истинный патриот Асгарда может выдать бывшую воспитанницу: наверняка, ее ищет весь дворец за похищение Локи, может, даже назначена большая награда. Встречаться с Гринольвом в Гладсхейме нельзя. А если передать записку? Наведаться к нему на минутку, оставить бумажку и ждать в условленном месте? Он придет. И вряд ли доложит Тени или страже — не в его стиле. Скорее постарается лично обезвредить. Во-первых, он слишком благороден для наушничества, во-вторых, он недавно обещал ей дружбу и покровительство. Его словам можно верить. Наверное. Жизнь множество раз доказывала Сигюн, что верить нельзя никому, особенно мужчинам, но Гринольв был одним из столпов ее детства. Когда она попросила его остановить бесчеловечные эксперименты Орма, он не остановил, но хотя бы сразу четко объяснил причину отказу. Ему можно верить. Больше некому. Только ему. К тому же он вполне может стать царем Асгарда — ему подчиняется армия, а это самый сильный аргумент в любом дворцовом перевороте. Сигюн, уже готовая лететь в Гладсхейм, разом сложила крылья. Армия Гринольва. Как она раньше не догадалась! Гринольв не поддержит женщину на троне и уж тем более не поддержит бывшего воспитанника. Он либо в тюрьме, либо убит, либо захватил власть, либо… Либо попрал свои принципы и лоялен Тени. Нет, не может быть. Тень — собрание всех пороков, всех черт характера, которые Гринольв презирает. Он предпочтет смерть служению недостойному. Мысль о том, что Гринольв может быть мертв или заточен, разбила последнюю надежду. Сигюн стрижом бросилась в Гладсхейм, забыв о Тени, о Хеймдале, обо всех потенциальных охотниках за ее головой. С Гринольвом сгинет еще один кусочек ее прошлого и последняя надежда образумить Орма. Если он жив, но заточен, она его спасет! Вытащит из тюрьмы! Не поднимется у Тени рука на бывшего мучителя: не поднялась столетия назад и сейчас не поднимется. Наверное. Сигюн летала вокруг золотого дворца-органа, заглядывая в окна, прислушиваясь к разговорам. Асы казались спокойными. Жизнь шла своим чередом и нисколько не походила на дворцовый переворот, обычно сопряженный со страхом, шепотом, усилением охраны. На песках арены махали игрушечными мечами мальчишки; рассевшись вокруг чудных фонтанов, о своем щебетали девы, поминутно улыбаясь молодым красавцам; мертвые воины не покидали чертогов Одина и Фрейи. Немного успокоившись, Сигюн ненадолго обратилась в себя, начеркала несколько слов на куске пергамента, свернула его в трубочку и, превратившись в зарянку, полетела искать Гринольва. Гораздо быстрее было бы воспользоваться магией поиска, но она могла привлечь внимание Тени и других магов, если Сигюн успели объявить в розыск за похищение сына Одина. Армия тренировалась без Гринольва, в пиршественных залах его имя не звучало, тронный зал был пуст, хранилище оружия — под замком. В тюрьмах томились преступники разных рас, но не асы. Крылышки маленькой птички устали. Несколько раз она садилась на парапет, отдыхая и отогреваясь на солнышке. Вздрогнула, когда поняла, что за ней наблюдают. Обернулась. Гуликамби замер на том же парапете, что и она. Нахохлился, словно встретил курицу, а не зарянку. Сигюн постаралась заговорить с петухом на том же языке, что и с Мунином. Тот окинул ее презрительным взглядом, не то не желая отвечать, не то не понимая вопроса. — Пожалуйста, — добавила Сигюн в третий раз, — скажи, где Гринольв Бёдмодсон? Это очень важно. Гуликамби расправил крылья, взмахнул ими несколько раз, будто проверяя, смогут ли они поднять его жирное тело. Резкий поток воздуха чуть не сдул Сигюн с крыши. Она обрадовалась, что петух обратил на нее внимание и поможет, но тот снова сложил крылья и лишь чиркнул клювом в сторону нескольких органных труб. Сигюн ничего не оставалось, кроме как последовать его указаниям. Вдруг в одном из бесконечных окон мелькнула массивная фигура Гринольва. Он сел за стол, обложившись книгами и картами. Притаившаяся Сигюн вскоре узнала, что он обсуждает учебник по тактике и маневрам. Его окружали писцы, внимавшие каждому слову, а также высшее военное руководство в золотых и серебряных одеждах. Гринольв в черно-коричневом простом костюме смотрелся на их фоне блекло и непрезентабельно, но последнее слово оставалось за ним, хотя некоторые асы спорили с ним до хрипоты и чуть ли не до драки. Гринольв проявлял чудеса хладнокровья, то отстаивая свою позицию и приводя железные аргументы, то принимая нововведения, связанные с последними усовершенствованиями оружия не только Асгарда, но и других миров, и тогда писцы вырывали целые страницы готового текста и писали заново под чужую диктовку. Сперва Сигюн наблюдала издалека, потом прыгнула на подоконник и затаилась в углу, готовясь кинуть записку. Гринольв мгновенно замолчал, а вместе с ним остальные. Писцы подняли головы от пергаментов. — Что-то случилось? — раздался чей-то закономерный вопрос. — Молчать, — рявкнул Гринольв. — Не двигаться. Он медленно встал и, крадучись, направился к окну. Сигюн сразу поняла, что ее каким-то непостижимым образом заметили. Гринольв повернулся ко всем спиной: между ней и им никого нет, она успеет ускользнуть. Пора. Она поднялась в воздух и со всех крыльев бросилась вперед, норовя кинуть записку к ногам. Она летела на уровне груди. За пару шагов до столкновения бросила клочок пергамента и собиралась развернуться к окну, как вдруг Гринольв сделал резкое движение, которого Сигюн не ожидала. Жесткие пальцы сомкнулись вокруг маленького тельца, образуя непроницаемую клетку. Рука не причиняла боли, но и не выпускала. На мир пала абсолютная тьма. Сигюн ощущала, что Гринольв куда-то идет. Его шаги гулко отдавались в маленьких ушах. Она попробовала клеваться, но в ответ пальцы сжались сильнее, и она, захлебнувшись чириканьем, оставила попытки освободиться. Вот же подстава! — Я тебя предупреждал: мне твои фокусы неинтересны! — процедил Гринольв сквозь зубы. — Я тебя в следующий раз просто придушу. Не мешай мне работать! Сигюн затихла, вслушиваясь в злобное рычание. Он явно ее с кем-то путал. И она знала только одно существо, которое осмелилось бы следить за Гринольвом в образе птицы. Неужели Тень умудрилась полюбовно договориться с бывшим мучителем? Немыслимо! — Мы уговорились про кольцо, я к кольцу сегодня не прикасался — так какого цверга ты устраиваешь этот спектакль да еще и при моих людях??? — продолжал возмущаться Гринольв. — Я тебе говорил однажды и, так уж и быть, повторю: делай что хочешь в политике, но в армию лезть не смей! Еще раз я тебя застукаю в подобном непотребном виде… Он не договорил. Хлопнула дверь, ладонь разжалась. Полупридушенная Сигюн чуть не упала на пол, в последний момент взмахнув крылышками. — Оборачивайся! — бросил Гринольв очередной приказ, которому Сигюн немедленно последовала. Наверняка, прическа растрепалась, но не настолько же, чтобы Гринольв, бесстрашный полководец, отпрыгнул чуть не на метр, ошарашенно пялясь и едва не тыкая пальцем. — Твою мать, Гринольв, ну поаккуратнее-то можно, а? — Сигюн с трудом пригладила волосы, но они снова встали дыбом. Со вкусом чихнула: ладонь Гринольва пахла потом и чернилами. — А… А ты тут что… — Гринольв не договорил, сглотнул: давно ему не причиняли такого беспокойства. — Я хотела передать тебе записку на встречу! — довольно пояснила Сигюн. — Встретимся на том хуторе, где я когда-то жила. И она улетела, недовольная случившимся. Конечно, ее грело ошарашенное лицо Гринольва и то, что он отпрыгнул от нее, как от зачумленной. Но он с такой легкостью ее схватил, а она не увернулась — позор! Да еще и пропиталась противным запахом потной руки. Обратно Сигюн летела нарочито медленно. У Гринольва дела, ждать его на руинах прошлого скучно. Лучше уж порхать, любуясь Асгардом с высоты, пользуясь преимуществом великолепного птичьего зрения, ловящего ультрафиолетовый спектр. Каково же было удивление Сигюн, когда под ней по дороге пронесся быстрый конь, поднимая столбы пыли. Гринольв бросил всё и поспешил на встречу с бывшей воспитанницей. Сигюн припустила во все крылья — она успеет первой! Прямо в воздухе обратилась в стрижа и играючи обогнала лошадь. И вот она стоит на месте въездных ворот или просто калитки — для полноценных ворот створки маловаты. Кажется, створка была одна, если память не подводит. Гринольв отстал на самую малость. Он ворвался на бывший хутор, словно вихрь, на ходу спрыгнул с лошади, чудом не сломав обе ноги. — Тебе нужна помощь против Тени? — спросил он без всякого предисловия. Сигюн оторопела от неожиданности. — Он грозится тебя убить? Говори. Я защищу тебя от него. Он знает, кто ты на самом деле? — Нет, на все вопросы нет! — Сигюн пришлось прервать бывшего наставника, иначе его предположения могли попасть в цель, а ей этого совершенно не хотелось. — Я еще не встречалась с Тенью и разберусь с ней сама, позже… Прости, что обращаюсь к тебе, но ты единственный, кто может мне помочь. Дело в Орме. Гринольва аж перекосило от омерзения. Сигюн испугалась, что отвращение вызвано упоминанием когда-то лучшего друга, но Гринольв процедил сквозь зубы, едва сдерживая крепкие словечки: — Исгерд, я тебя очень прошу, не говори о Тени «она». Это оскорбляет мой слух как его воспитателя. — Прости, — облегченно буркнула Сигюн и перевела тему, пока они не погрязли в бессмысленных разборках с Тенью. — Орм… Когда я приходила к тебе в прошлый раз, то еще не знала, но у него начался мара… — Сигюн оборвала себя, сообразив, что медицинский термин Гринольв не поймет. — Орм сходит с ума, — поправилась она. — Это не оскорбление, не нагнетание — это факт. Пару ночей назад случился припадок, я стала свидетелем… Это ужасно. Он теряет разум. Пока приступы случаются раз в несколько зим, но по Мидгарду я знаю — они участятся. И в какой-то момент он останется овощем: будет лежать и мычать, мучиться от болей и ходить под себя, не узнавать ни родных, ни близких, галлюцинировать! Ничего от его гениальных мозгов не останется, — Сигюн всхлипнула. — Я не могу ничего сделать. Это не лечится даже в Мидгарде. Но я не хочу потерять его. У него есть способ омолодиться на пару тысячелетий. И если кто и может его убедить пойти на это, то только ты. Пожалуйста. Пожалуйста, Гринольв, я тебя умоляю! Дыхание таки перехватило. Она замолчала. Однажды она умоляла Гринольва остановить жестокий эксперимент с полукровками. После побега Арнульва умоляла усмирить разбушевавшегося Орма, потерявшего голову из-за потери любимца и вымещавшего гнев на первом, кто под руку подвернется. И вот она снова умоляет. Надеется, что будет толк, что Гринольв хотя бы раз послушает ее, а не отмахнется. Хотя бы ради друга сделает то, что не сделал ради его детей. Но Гринольв стоял столбом, не впечатленный ее искренностью. Он лишь едва слышно пробормотал: — И снова Орм… Ничего не значащие слова, не дававшие ни надежды, ни успокоения. Сигюн держалась из последних сил, ведь был еще один выход, который Гринольв мог счесть гораздо более привлекательным: заколоть любимого друга и таким образом спасти от безумия. Это было бы в стиле горе-вояки! — Я знаю, что всё сложно, у вас и вообще, но я не готова хоронить его, не готова видеть, как он угасает… не сейчас, — пробормотала Сигюн, заламывая руки. Можно было встать на колени, но излишняя сентиментальность придала бы разговору ненужный театральный оттенок, от нее несло бы фальшью, а фальшь недопустима при общении с прямолинейным полководцем. — Орм умирает от старости? — переспросил Гринольв. — И надежды нет? — То, что происходит — это гораздо хуже, — Сигюн попробовала объяснить попроще. — Он теряет разум, становится невменяемым. Он еще довольно крепок телом — страшнее всего то, что в какой-то момент он будет физически существовать, а мозг его умрет. — Физически существовать, а мозг будет мертв… или спать… — пробормотал Гринольв. Сигюн напряглась. Он явно вспомнил собственное заточение. Которое не случилось бы, найди его Орм вовремя. Хотя освободись Гринольв в то время, он бы забил Арнульва до смерти, эпоха Тени бы не случилась. История Асгарда пошла бы иным путем: с советниками Одина. Неужели Гринольв опустится до мщения умирающему другу? Нет, это не в его стиле. Но сколько раз в детстве Сигюн в нем разочаровывалась? Два или три? Она выгнала из головы непрошенные воспоминания, опасные и бесполезные: тогда она умоляла Гринольва пойти против воли Орма, и он ни разу не пошел. Он всегда выбирал друга. И сейчас выберет. Должен выбрать. — С каждым таким припадком Орм медленно умирает. Его сущность умирает, — Сигюн заставила себя подойти ближе, взяла Гринольва за руки, и он не отдернул их, хотя вряд ли прикосновение доставило ему удовольствие. — В последнее время он все чаще вспоминает тебя и прошлое, ностальгирует, тоскует. Он сильно сдал. И семья его говорит об этом. Мне он жалуется, что все надоело. Не знаю, сколько он с таким настроем продержится… — Молчи, — буркнул Гринольв, но руки так и не отнял. Воцарилась мертвая тишина. Только в вышине каркал ворон. Он давно уже кружил над тенями прошлого, но Сигюн, увлеченная разговором и собственными подозрениями, ничего не замечала. А теперь настойчивое карканье, сварливое, недовольное, заставило поднять голову. Мунин! Она о нем совсем забыла! Он же остался в ее доме. Поджидал. А она не нашла его, даже когда недавно вернулась домой за артефактами. Сигюн одернула себя: с Мунином она потом разберется. Сейчас самое главное — Гринольв, его решение. О, заткнулся бы ворон — противное карканье сбивает с мысли, нужна полная тишина! Она вполголоса пробормотала заклинание непроницаемого купола. Карканье мгновенно стихло. — Зачем это? — спросил Гринольв, и Сигюн прокляла себя за ошибку — он таки сбился с мысли. — Чтобы тебе не мешать. — Мне не мешает, — Гринольв отдернул руки. Момент был упущен. — Я дам тебе ответ через десять дней. Встретимся здесь же в это же время. Сигюн мрачно кивнула. Не такого она ожидала от бравого полководца, привыкшего мгновенно принимать решения, касавшиеся тысяч и десятков тысяч воинов. Он снова бежит, поджав хвост, как тогда в Ванахейме, когда отказался спуститься с холма и поздороваться с другом. Не такой уж Гринольв и блистательный, каким хочет показаться. Он поднял голову и сосредоточил внимание на вороне, давая понять, что на сегодня разговор окончен. — Мунин прилетел за мной. Меня ждут во дворце. Я должен вернуться. До скорой встречи. — До скорой, — промямлила Сигюн в ответ. Не стала доказывать, что ворон прилетел вовсе не к нему, а к ней, ведь тогда пришлось бы объяснять слишком многое. Гринольв, похоже, не в курсе истории с Локи, иначе задал бы положенные вопросы или даже допросил с пристрастием. Значит, Тень ищет наследника Одина в одиночестве. Как там сказала царевна: «ищейка склонится в шутовском поклоне»? Ну-ну. Стоило Гринольву отъехать на полмили, как ворон спикировал Сигюн на плечо и разразился руганью в настолько изысканных выражениях, что Сигюн заслушалась бы, если бы не была сосредоточена на здоровье Орма и неудаче с Гринольвом. За десять дней он найдет миллион причин не ходить к бывшему другу. Или придет, чтобы своими руками задушить. Нельзя было его отпускать! Надо было добиться ответа любой ценой! Сама дура — сказала, что время есть, что приступы редкие. А стоило усугубить, заявить, что времени нет, что Орм вот-вот умрет, и если Гринольв не поторопится, то будет вечно оплакивать друга и проклинать свою медлительность. Она просчиталась. Дура! — Где царевич? Где Локи? Наверное, ворон повторял свои вопросы много раз, но услышала их Сигюн, только когда получила ощутимый клевок в нос. — Эй, прекрати, — она отмахнулась. — Я же тебе говорила, что мы пойдем за подсказками, мы и пошли. А потом зашли в Ванахейм — к моему другу. Только потом что-то пошло не так — мне пришлось отлучиться на пару дней, а Локи за это время свинт… сбежал, и я до сих пор не могу его найти. Ванахейм огромен, у меня полжизни уйдет на его поиски. — Почему ты не вернулась? Почему вы ушли в Ванахейм? Ты обещала из Етунхейма вернуться, а ты не вернулась, обманщица! — продолжал возмущаться ворон. Сигюн очень хотелось его треснуть по башке каким-нибудь камнем. — Ты могла меня вызвать. У тебя же мое перо! — Я не обещала вернуться к конкретному сроку. Мы не договаривались на день или неделю. Прости, если напугала. А что пером тебя можно вызвать, я не знала, — Сигюн с трудом сохраняла спокойствие. Судьба Локи ее совершенно не волновала, в отличие от судьбы Орма. Но сделать она ничего не могла. Орму она пока никак не поможет. Придется ждать решения Гринольва. Как же она ненавидела тупое ожидание! — Я вас по девяти мирам искал. Несколько раз возвращался. Тень была. Капусту квашеную съела! Вас искала!!! — Я знаю, я тоже домой ходила, тебя искала. — Она несколько раз приходила. В первый раз она при мне была, всего понемногу взяла, во второй раз меня не было, но прихожу — а бочонок капусты почти пустой. Я попробовал остаточек на дне — а вкусно! Ты как капусту делаешь? Ты от Тени сможешь ею откупиться! Сигюн прыснула со смеху. Возмущение ворона, плавно перетекшее в восхищение капустой, хоть немного подняло настроение. А вот про Тень она зря забыла. В Асгарде небезопасно, ее ищут. — Так поможешь найти Локи? — уточнила она на всякий случай. — Найду! — гордо заявил ворон. — Он мог уйти из Ванахейма? — Нет, камень у меня. Ворон еще что-то невразумительно каркнул, взмахнул крыльями и полетел в сторону разрушенного Радужного Моста. Сигюн перенеслась в Ванахейм, молясь всем несуществующим богам о том, чтобы ворон подольше искал несносного царевича. Ей сейчас не до него. Терпеть его мерзкий характер, следить, чтобы снова не удрал, постоянно ожидать покушений на себя или на осколок Тессеракта — все это выше ее сил. Сдать, что ли, Тени на руки и пусть разбираются сами? Асгардская политика ее не касается, в отличие от судьбы Орма. Ради него она готова пойти на многое. Знать бы только, на что!