“Tell me why does my heart go on beating? And why do these eyes of mine cry? Don't they know it's the end of the world?” ♫ Nina Gordon - End of the World
Вэнь Цин должна была принести самые искренние извинения и уйти, заботясь лишь о том, чтобы свисавшие с нее одежды, слишком длинные без пояса, не давали увидеть бесстыдно босые ноги. Она должна была прикрыть дверь без единого шороха, спуститься в холодную, укрытую синим цветом наступающей ночи траву и не оборачиваться до самых врат у подножья. Ей стоило вернуться в свои гостевые покои, запереться внутри и не допустить того, чтобы даже приставленная к ней Мэй Юйши увидела ее в таком виде. Она молчала и не двигалась с места. Молчал первый господин Лань. И молчало все его лицо, не выражая ни единой эмоции. Что-то в нем показалось Вэнь Цин до горечи знакомым. Разумеется, она помнила Лань Сичэня из прошлого: всегда безупречного, с мягкой улыбкой на губах, словно в детстве мать щекотала ему щеки нежным бутоном магнолии, и он запомнил это ощущение на всю жизнь. Его взгляд стал другим. Напомнил глаза брата, когда тот увидел ее впервые после того, как Вэй Усянь закончил свои эксперименты над его мертвым телом. Затаенный ужас от невозможности что-либо почувствовать. Вэнь Цин все же отвела взгляд от Лань Сичэня. В этом небольшом пространстве особо некуда было смотреть, кроме как за свод полукруглого окна, за которым простиралась пропасть, поросшая по краю горечавкой. Солнце село, оставив горы в холодном молчании. Это просто еще одно подземелье клана Ланьлин Цзинь. Еще одна темница, где узника убивают не голод, не ледяные стены и не нужда в свете, а только он сам. Прошуршала ткань о дощатый настил. Лань Сичэнь поднялся с места, скользнув краем длинных рукавов по полу, и исчез за ширмой. Поступь его была бесшумной и неспешной. В прошлой жизни Вэнь Цин бы вздрогнула, подойди к ней кто-то настолько тихо, но в этой она лишь моргнула, увидев, спустя пару минут, бывшего главу Лань напротив. Он не смотрел на нее, опустив взгляд и чуть склонив голову. В его руке, протянутой к ней с точностью выверенного на весах приличия, еле заметно покачивалась белая ткань. Вэнь Цин приняла эту помощь, отступив назад и сев у стены. Простыми одеяниями, сделанными из куда более грубой ткани, чем носили в клане Лань, она привычно укрыла свой стыд, вяло гадая, что способно смутить благородного мужа больше: бесцветные, как паутина, волосы или знание о грязных босых ступнях под неподпоясанной одеждой. — Ночью здесь холодно, — хрипло сказал Лань Сичэнь, возвращаясь на свое место у низкого стола. На его поверхности было пусто: ни тушечницы, ни книги, ни огарка свечи. — Благодарю, — ответила Вэнь Цин. Темнота укутывала лучше любых одеяний, а стена служила надежной опорой для ослабевшего тела, только сейчас начавшего ощущать последствия стремительного бега. Ноги онемели, пыль впилась в кожу стоп, как мелкие дорожные колючки. — Откуда вы узнали? — медленно спросила Вэнь Цин, понимая, что никто, кроме нее, не осмеливался заявляться в это место и беспокоить чужое уединение. Так почему Лань Сичэнь не выразил ни тени удивления появлением в его обители кровавого призрака прошлого? Он неслышно прочистил горло — заметно это было лишь по слегка задрожавшему кадыку под тонкой кожей. — Мой младший брат приходил сюда дважды: в первый раз — чтобы сообщить о заключенном перед Небесами своем союзе и почтить в тот день память родителей в последнем их пристанище, а во второй… — Лань Сичэнь перевел дыхание. — А во второй — оповестить меня о том, что госпожа Вэнь Цин жива. Последнее слово проскрипело, как хрусткая сухая бумага, но Вэнь Цин не обратила на это внимания. — Союзе? — переспросила она. Лань Сичэнь кивнул. — С Вэй Усянем, — сама договорила Вэнь Цин. Имя оцарапало пустоту внутри подобно камням, брошенным волной на побережье. Возможно, она должна была догадаться еще тогда, когда странный незнакомец, в котором и не нашлось ничего незнакомого, навестил ее во владениях лекарки Лин. Или еще раньше — когда мелькнула перед глазами алая бахрома у чужого пояса в темнице Ланьлин Цзинь. Ее собеседник не проронил ни звука в ответ. Возможно, он снова кивнул, но Вэнь Цин уже не могла различить этого в темноте. Его подтверждение не требовалось. Лань Ванцзи был из тех, кого и смерть не остановит на пути к попыткам приблизиться к тому, что делало его живым. Что и говорить — Вэнь Цин сама была такой же. Это их и сближало. Ее мертвый брат, которого она оказалась не готова отпустить, и Вэй Усянь, пришивавший к себе вощеными нитками обещаний. Стежками через край. — Каково это? — спросил вдруг Лань Сичэнь. — О чем вы? — Обретать заново, — очень четко произнесли в ответ. Вэнь Цин не задумывалась об этом. Они столько теряли, что совершенно не возлагали надежд на то, чтобы находить. Закатилось солнце ее родного клана. Погиб брат. Не сомневалась она и в участи бабушки, А-Юаня и других обитателей Погребальных Холмов, включая их властелина. Дева Цзян тоже отправилась к предкам. Понял ли Цзян Ваньинь, почему Вэнь Цин боялась дышать подле Вэй Усяня, пока он пытался вернуть к какой угодно форме жизни ее А-Нина? Ощутил ли эту слепую, отчаянную, удушающую надежду, когда судьба отобрала у него драгоценную сестру? Пытался ли он найти в ее стремительно коченеющих пальцах хоть каплю тепла? — Страшно не уходить, а оставаться, — будто и не ждал от нее ответа, продолжил Лань Сичэнь. — Я осталась, — отозвалась Вэнь Цин, кутаясь в грубую сухую ткань, неизменно белую. — Вы ушли, — поправил он. — И я тоже. А остались младший брат, дядя и дела клана, додумала за него Вэнь Цин. Что чувствовал Вэй Усянь, когда она покидала Погребальные холмы, сковав его иглой? Горевала ли бабушка, или она нашла в себе силы смириться вместе с ней и А-Нином? Звал ли А-Юань ее по ночам, сколько бы их он ни прожил с момента, как она исчезла для него навсегда? — Если бы я не поддалась на уговоры Вэй Усяня… — медленно произнесла Вэнь Цин. — Если бы тогда отстояла главный принцип лекаря… У него были бы силы противостоять Вэнь Чао. Он бы не свернул на путь тьмы. Она думала об этом столько раз, что эти мысли давно перестали причинять ту боль, которую должны были. Не было боли, не было чувства вины, только бледное, покорное осознание, не приносившее ничего, кроме пустоты. — И вы предали бы последнюю надежду любящего человека, — ответил голос из темноты. — Разве не это — главный принцип лекаря? — Не навреди. — Помоги. Вэнь Цин упрямо качнула головой, сама не до конца понимая, чему именно сопротивляется. Цзинь Гуанъяо тоже ждал ее помощи. Те несчастные распластанные перед ней тела, едва живые, с безумными глазами, наполненные жаром растекшихся, как кипящее масло, золотых ядер — надеялись ли они на ее помощь? Видели они в ней врача или палача? Кого видел Вэй Усянь в бреду агонии, когда она доставала из него живое, пульсирующее, тянущее к нему нити энергии ядро? Кого бы видел Цзян Ваньинь, узнай он об этом их секрете? — Мы слабы под натиском наших чаяний, — выдохнул Лань Сичэнь на одном ровном тоне. Вспомнилось, каким утонченным и будто более плавным становился Цзинь Гуанъяо накануне визитов первого господина Ланя. Прекращались пытки, затихали крики, а Вэнь Цин переставали тянуть за ниточки, пытаясь добиться от нее великих секретов Старейшины Илина. Невольно Лань Сичэнь дарил ей дни забвения. Какие чаяния Цзинь Гуанъяо заставляли его забывать о той цели, что будоражила его ум, в эти моменты воссоединения с тем, кого он называл братом без всяких кровных уз? Ее, наверное, уже ищут. Вэнь Цин сложно давалась мысль о том, что Вэй Усянь и Цзян Ваньинь, отбросив очередную свою ссору, рыскают по лесам и скалистым тропам Гусу Лань в ее поисках. Возможно, к ним присоединился Лань Ванцзи. Не мог не присоединиться. Если это дойдет до Лань Цижэня, будет ли он разочарован гостьей, ради которой сделал больше, чем должны живые — мертвым? А она — здесь. Напрасно люди считают, что узник больше всего мечтает о свободе. К темнице привыкаешь. Тело привязывается к неподвижности, мысли глубоко пускают корни внутри, прорастают и наполняют голову так плотно, что становятся неотличимы от пустоты. Оказавшись на воле, можно обнаружить, что тебе больше нет на ней места. Возможно, именно поэтому Вэнь Цин добровольно оставалась в этом постыдном положении босой женщины, вломившейся в место уединения самого благородного из людей среди гор и скорбящей горечавки. Этот дом напоминал место заточения, хотя таковым не являлся. Что мешало Лань Сичэню подняться, выйти в ночь, пересечь цветущее поле и спуститься вниз, к своему клану? К дяде, брату и обязанностям главы. — Простите, что стесняю вас своим присутствием, — неискренне, но вежливо произнесла Вэнь Цин. Ей не хотелось уходить. — Я не должна здесь быть. Со стороны Лань Сичэня послышался тихий короткий вздох. Лекарские знания подсказали: от долгих неподвижности и молчания даже такой медленный разговор мог вызывать дурноту и удушье. Или это были не знания, а собственный опыт? — Разве не я, госпожа Вэнь, должен приносить вам свои извинения? — С чего вам ощущать вину, первый господин Лань? Тем более — передо мной. Лань Сичэнь не шевелился и больше не вздыхал. Молчали ночные птицы; снаружи не доносился даже гул горного ветра. — А-Яо… — Не будь Лань Сичэнь сдержанным и безукоризненным в манерах, он бы подавился этим именем. Вэнь Цин не видела его лица, но почему-то решила, что произнести это обращение было для него так же, как для нее — увидеть черную флейту Чэньцин, так знакомо заткнутую за пояс чужака. — Цзинь Гуанъяо держал вас в подземелье долгие годы, в течение которых я не раз навещал его в Ланьлине. — Откуда вам было знать? — Возможно, я просто не хотел знать. Многое. Вэнь Цин слабо пожала плечами. — Все это время я испытывала к вам только благодарность. Ваши визиты приносили мне покой. Уверена, вы по-прежнему многое не хотите знать. — Полагаю, я должен и заслужил это. — Нет, — неожиданно легко возразила Вэнь Цин, качнув головой. Сухая, колючая прядь царапнула щеку. — Мне никто ничего не должен. И меня это устраивает. — И вы тоже не хотите знать? — Нет, — повторила Вэнь Цин. — Ваш дядя оказался прав: это отнимает слишком много сил. Я ничего не хочу знать. — В чем же вы нуждаетесь? — в голосе Лань Сичэня послышалось призрачное, едва живое небезразличие. Вэнь Цин опустила голову, коснувшись губами ткани, которой укрывалась. Ноги закоченели, и она придвинула их ближе к себе. — Вы спросили меня, что я ощущаю, обретая заново. Когда вы выйдете отсюда, поймете, что не хотите ничего обретать и не хотите заново. Все, что вы будете искать, только вы сами. Она лукавила. Это осознание не пришло ни в тот момент, когда она покинула Ланьлин, ни после, когда старательная лекарка Лин ощупывала ее в поисках жизни. Не было его и при встрече с Лань Ванцзи или его дядей. Или с Вэй Усянем, восставшим из мертвых куда раньше нее и, вероятно, не задававшимся этим вопросом вовсе. Вэнь Цин поняла это только сейчас — встретив первого господина Ланя в такой же темнице, в какой пребывала долгие годы сама. — И кто вы, госпожа Вэнь? Кто она? Псина из клана Вэнь? Врачеватель, поправший саму суть своего мастерства? Узница в Ланьлине? Игрушка Цзинь Гуаншаня? Сестра мертвеца? Седой призрак в одеждах Гусу Лань? Тишина в ответ на этот вопрос стала частью темноты. Вряд ли Лань Сичэнь хотел, чтобы она задала ему такой же. * * * Мэй Юйши вошла в покои бесшумно, хотя Вэнь Цин ожидала, что, кто бы ни появился здесь первым, ворвется без стука и приглашения. Ее действительно искали, и это стало понятно по тихому вздоху, сорвавшемуся с губ ученицы, когда она увидела, что птичка вернулась в свою клетку. — Госпожа, — кивнула она, остановившись чуть дальше той границы, которую сама для себя прочертила в этой комнате. Вэнь Цин отложила гребень для волос и посмотрела ей в глаза. В Гусу Лань не было слуг. Такому неземному клану они были без надобности. Так же, как и Вэнь Цин. Однако найти среди достопочтенных мужей скромную девушку с умным взглядом и, вероятно, куда более строгим нравом, чем она позволяла другим увидеть, оказалось почему-то приятно. И почему-то — только сейчас. — Госпожа Мэй, — впервые Вэнь Цин обратилась к ней сама, а не ответила на какой-то короткий вопрос так же коротко. — Я могу попросить вас об одной услуге? Мэй Юйши едва заметно нахмурилась, но быстро взяла себя в руки. — Разумеется. Что вам угодно? — Это может показаться сложным, но это последнее, о чем я вас попрошу, даю слово. Вэнь Цин бросила взгляд на окно, за которым разгоралась заря. Спелое солнце растапливало сумерки. Бело-синий, как горные вершины на фоне неба, клан Гусу Лань не мог подчинить себе природу. Она все равно приходила и на некоторое время делала их мир кроваво-красным. — Госпожа? Мэй Юйши почему-то мягко улыбнулась, когда Вэнь Цин снова посмотрела на нее. — Мне нужна ткань. * * * Имело ли значение все, что произошло в этом мире за последние четырнадцать лет? Вэнь Цин даже не знала, что именно четырнадцать, пока ей об этом не сообщили. Кто-то считал, но она — нет. Время стерлось самым первым из того, что ушло в небытие в ее заточении. Сменялись сезоны, дули ветра, высыхали реки, угасал пожар кровопролитной войны. Лань Цижэнь сказал, что все они решили оставить вражду в прошлом. Сколько боев и смертей потребовалось для того, чтобы они это поняли? Пальцы слушались плохо, но она упорно придерживала ткань и прокручивала иголку между большим и указательным, чтобы лучше чувствовать ее сухой кожей. Вряд ли в скором времени Вэнь Цин сможет взять в руки лекарские иглы, тем более без духовной силы они принесут мало пользы, но хотя бы шитьем она заставляла себя вспоминать это ощущение. Тонкая работа требует много сосредоточения. И сейчас от этого становилось лучше. Несколько дней к ней никто не приходил, кроме Мэй Юйши, приносившей еду. И когда Вэй Усянь научился такой тактичности? Или жизнь в Гусу Лань навсегда навела порядки даже в его взбалмошной голове? Или это уже был не тот Вэй Усянь, которого она знала? Игла снова выпала из пальцев и съехала по плотной ткани, как крошечная льдинка с горы. Вэнь Цин наклонилась и только с третьего раза подцепила ее, потянув за золотую нить. Она все делала медленно, но никто и не ожидал от нее спешки. Скорее всего вообще ничего не ожидали. Только надеялись, что она больше не сбежит на закате, не пропадет почти на всю ночь, что ее не придется искать по горам, как дикого зверя, который срывается с цепи, уворачивается от теплых рук и уносится во тьму. Вэнь Цин смяла ткань и сложила руки на коленях. Притянула их к животу. Золотое ядро молчало, как погасший уголь в кострище. Энергетические каналы вились по телу подобно ветвям сухого дерева, царапая нутро. Что произойдет, если она распечатает их? Захлебнутся ли эти мертвые реки живительным горячим потоком, или в ней уже настолько ничего нет, что даже не будет разницы? Время покажет. Оно снова здесь, оно есть, оно идет, и солнце закатывается за горизонт, чтобы после подняться утром. Так восстают из мертвых. Как показала жизнь, это вовсе не невозможно. Стремиться к невозможному — вот чего хотел клан Юньмэн Цзян. Об этом бормотал пьяный Вэй Усянь, когда она вытаскивала из его руки сосуд с фруктовым вином, от которого удушающе терпко пахло. Все Погребальные Холмы засыпали, а он никак не мог перестать вспоминать прошлое, несмотря на затопленное спиртным сознание. Кому вообще в голову пришло назвать Вэй Усяня беззаботным? Скорее наоборот — его заботило слишком много вещей. Может, Вэнь Цин тоже стоит упиваться горем и вином, оплакивая собственную жизнь? В Гусу Лань запрещено пить, но не печалиться. Однако никакой печали она не испытывала. Только досаду на пальцы, не способные долго удерживать иглу. Закусив губу, Вэнь Цин твердо поставила локоть на колено и снова вонзила ее в ткань. Раздался тихий скрип, когда шелковая нить прорезала полотно и, замкнувшись в кольцо, легла золотым стежком. К позднему вечеру, если постарается, она закончит узор. * * * Мэй Юйши действительно не зря заслужила доверие и расположение учителя Ланя. Вэнь Цин не знала текущего распределения сил среди кланов, не задумывалась о новых границах территорий и власти, но догадывалась, что клан Мэй вряд ли обрел особый почет за прошедшие четырнадцать лет. А значит, этой ученице необходимо было приложить еще больше усилий, чтобы добиться отношения не по происхождению, а по заслугам. Что она достойна этого, стало понятно в тот момент, когда наутро она вошла, дождавшись разрешения, и нисколько не изменилась в лице, увидев Вэнь Цин. — Приветствую госпожу Вэнь, — сказала она то же, что и всегда, разместив на столе белый чайник и пиалу с рисом. Вэнь Цин промолчала и склонила голову в знак благодарности, когда Мэй Юйши подняла на нее взгляд. Взяв заранее собранный тканевый мешочек со швейными принадлежностями, она подошла к ученице и протянула его ей. — Возвращаю. Работу я закончила. Спасибо вам за помощь и доброту. — Мне это было не трудно. Мэй Юйши привязала мешочек к поясу, чтобы освободить руки, и перевела глаза на стопку белых одеяний, которые Вэнь Цин зачем-то сложила в точности так же, как когда их впервые ей принесли. — Тоже возвращаю, — ответила Вэнь Цин на незаданный вопрос. Девушка кивнула и забрала вещи, заботливо придержав края и гладкие рукава, словно дитя. — У меня есть для вас послание, госпожа Вэнь, — сказала она. — Какое? — Молодой господин Лань просит встречи с вами. Если вы согласны, я провожу вас в чайный дом, где он будет вас ждать. Вэнь Цин нахмурилась. Она явно что-то пропустила или не понимала. Учителя Ланя так и называли. К его племянникам здесь обращались исключительно по титулам, тем более в их отсутствие. Кого имела в виду Мэй Юйши, говоря «молодой господин Лань»? Решив не задавать вопросы, она развела руками, показывая девушке, что готова. Чайный дом был выбран уединенный. По дороге они встретили только пару учеников, но и этого хватило, чтобы понять — вежливость клана Лань имела свои пределы. Увидев ее, молодые господа смогли справиться с выражениями своих лиц, но их так резко потянуло к краю дороги, чтобы дать ей пройти, что Лань Цижэнь точно остался бы недоволен. Вэнь Цин была уверена, что двигала ими вовсе не учтивость, а страх. Что ж, ученики в Гусу Лань знали историю этого мира, что бы старейшины ни написали в свитках о войне против тирании клана Вэнь. В новых одеяниях двигаться было легче. Они не свисали с Вэнь Цин, как тряпье с истлевшего мертвеца. Пояс крепко обхватывал поясницу и талию, поддерживая с боков, как невидимые родные ладони. В ярко-красном стало почему-то теплее, чем в снежно-белом. Золотой клановый узор в форме языков пламени даже бледный горный свет отражал яркими переливами. Она без труда вышила его по памяти, не сомневаясь ни над одной линией. Белый чайный домик, заботливо сокрытый от чужих глаз молчаливыми магнолиями, выходил другой стороной на неглубокое ущелье. Вдали виднелись снежные шапки гор, но здесь скалистые склоны покрывал сине-зеленый мох, исчезая в низинах, где начинались коридоры бамбукового леса. Мэй Юйши остановилась у короткой деревянной лестницы, ведущей к крыльцу, и жестом предложила Вэнь Цин проследовать дальше. — Молодой господин Лань ожидает вас. Ничего не оставалось, кроме как отпустить ее и подняться на крыльцо одной. Вэнь Цин было любопытно, кто из клана Лань захотел побеседовать с ней наедине, но она не допускала мысли, что этот разговор что-то изменит. Она считала, что и так слишком злоупотребляла гостеприимством этих гор и лично — Лань Цижэня. За свое здесь пребывание она нарушила столько правил, что, будь на ее месте ученик, навлек бы несмываемый позор на весь свой клан. Как будто ее клан и так не был покрыт этим самым позором, как кровью. Вэнь Цин остановилась и поправила складки красных рукавов. Потрогала пальцем золотой узор. Где-то стежки совсем не отражали уверенности, с которой она их вышивала. Дрожали и ломались там, где должны были плавно изгибаться, как огненный лепесток. А-Нин хорошо вышивал. В клане Вэнь для этого держали слуг, но Вэнь Цин все равно заставала брата за шитьем, хотя хотела бы — за свитками мастера Чу. Она все-таки обогнула белую колонну и вышла на веранду, по краям которой стояли невесомые белые ширмы, украшенные изображениями цапель и горных вершин. У чайного столика сидел юноша, занятый обновлением смеси в курильнице. Кончики его пальцев были в пыльце, так мелко и тщательно он растирал сушеные благоухающие травы. Услышав ее шаги, он поднял голову и плавно встал на ноги, в следующее мгновение учтиво кланяясь. Вэнь Цин ответила тем же. Она понятия не имела, кем он приходился верхушке именитого клана Лань, и была уверена, что ни разу не видела его в прошлом. Объяснимой могла стать встреча с Лань Ванцзи или его дядей. Да если бы ее пригласил на беседу нынешний глава клана Цзинь, это вызвало бы меньше вопросов. Но что требовалось от нее этому молодому господину? — Госпожа Вэнь, спасибо, что ответили на мое приглашение. Могу я попросить вас присесть? Что-то заставило Вэнь Цин повиноваться. Она опустилась на подушку напротив него и только в этот момент почувствовала запах от чайничка, стоявшего по правую руку юноши. Несмотря на закрытую крышку, сладкий аромат был очень явным. В Облачных Глубинах начали добавлять в чай фрукты? С каких пор? — Дыня, — поняв, куда она смотрит, прокомментировал незнакомец, тронув бок чайника. — Вы не против? Вэнь Цин покачала головой. Юноша разлил чай, совершая одно плавное движение за другим. Этим он напоминал Лань Ванцзи. Изысканные манеры, никакой резкости, жесты, сопоставимые с медленным полетом лепестка сливы до земли. Ни взглядом, ни словом, ни выражением лица он не позволил себе показать, что перед ним сидит седая женщина в одеждах презренного, стертого с лица земли клана. Кто он? — Кто вы? — произнесла Вэнь Цин, когда движения его рук остановились. — Простите мою неучтивость, — искренне извинился ее собеседник. — Меня зовут Лань Сычжуй. Этого имени она точно не слышала. Почему-то Вэнь Цин не допускала мысли, что память может изменить ей в чем-то подобном. — Я сын Ханьгуан-цзюня, — продолжил юноша. Эти слова заставили Вэнь Цин оторвать взгляд от его рук, скрытых почти до середины ладоней белыми рукавами, и посмотреть на его лицо. — Что?.. Юноша потупился. Его скулы залил яркий румянец, который мгновенно украл у него несколько лет возраста. — То есть… Позвольте объяснить. Ханьгуан-цзюнь взял меня на воспитание, когда я был еще ребенком. Вэнь Цин моргнула. Чашка подле нее источала сладкий аромат, и она осторожно взяла ее в руку, чтобы сделать глоток. Чай приятно согрел горло, оставив на языке отчетливый привкус дыни. Она не знала, чему удивляться больше: тому, что юноша оказался сыном Лань Ванцзи, или тому, что он точно знал, какой она любит чай. Это было известно только тем, кто ушел в небытие задолго до того, как этот мальчик в принципе мог научиться его заваривать. Наверное, Вэнь Цин стоило в первую очередь удивиться тому, что она снова способна испытывать это самое удивление, но об этом она не думала. Ее собеседник завораживал ее, как в прошлом мог только мастер Чу, когда показывал способы передачи духовных сил больному через лекарские иглы. Лань Сычжуй тоже отпил чай, придержав рукав. Вэнь Цин обратила внимание на гуцинь, завернутый в белую ткань и переплетенный голубыми лентами. Он лежал на циновке сбоку от юноши. На тесьме по краю чехла поблескивал нефритовый талисман с узором, изображавшим полную луну и кролика. — На днях я вернулся из своего путешествия в Цишань, — произнес Лань Сычжуй, поставив пиалу куда более аккуратно, чем того требовала обычная неторопливость. Вэнь Цин на мгновение захотелось перехватить его запястье и заставить отпустить фарфоровые бока, чтобы донышко скорее коснулось стола. — Оно должно было завершиться раньше, но по ряду причин затянулось. Я прибыл сразу, как узнал о вас. — Почему? — спросила Вэнь Цин. Не ответив, Лань Сычжуй развернулся к гуциню и развязал тесьму. Из чехла показалось что-то, завернутое в белую ткань так плотно, что угадать предмет по скрытым формам было невозможно. Сверток лег на стол посередине между ними. — Это принадлежит вам. Вэнь Цин потянула за края ткани, открывая слой за слоем этот странный дар. Вскоре перед ней появился кожаный мешочек, расшитый мягкой алой тканью. Пальцы замерли без ее на то желания. Лань Сычжуй молчал, глядя куда-то в сторону. Не нужно было раскрывать мешочек, чтобы узнать, что внутри. Вэнь Цин держала его бессчетное количество раз в своей прошлой жизни. Серебряные иглы с тончайшим искусным узором прозвенели внутри слаще колокольчика, когда она слегка пошевелила рукой, положив чехол на ладонь. Ее иглы. Первое и единственное, что она попросила у мастера Чу, когда тот сказал, что она готова продолжить свой путь лекаря без его поруки. — Откуда они у вас? — проговорила Вэнь Цин, подняв глаза на Лань Сычжуя. — С вашего погребального алтаря. Ее кто-то хоронил? Что-то погребальное есть лишь у тех, у кого после смерти кто-то остался в этом мире. Вэнь Цин была уверена, что, пусть и ушла раньше бабушки, А-Юаня и Вэй Усяня, некому будет жечь по ней бумажные деньги и раскуривать благовония. Тем более — в Цишане. — Но кто… Кто мог найти их? — спросила она. — Кому это нужно? Иглы снова издали драгоценный звон, когда Вэнь Цин сжала мешочек пальцами. Она словно чувствовала вибрацию от них, хотя, конечно, это был обман. Даже такие иглы не могли столько лет хранить духовную силу. — Мне, — ответил Лань Сычжуй. Его глаза блестели, делая его лицо обескураживающе юным и печальным. — Этот погребальный алтарь для вас сделал я. За месяц до того, как Ханьгуан-цзюнь и учитель Вэй нашли вас в Ланьлине. Чтобы отыскать и выкупить хоть какие-то ваши вещи, потребовалось много времени. Я отправился в Цишань именно за этим. — Почему? — повторила Вэнь Цин. — Когда я увидел вас сегодня, я пожалел, что не нашел в себе такой же смелости. — Лань Сычжуй вдруг протянул к ней руку, тронув расшитый золотым пламенем край одеяний, и Вэнь Цин накрыла пальцами его запястье, словно только этого и хотела все это время. Чужая кожа была горячей даже под тканью рукава. — Мне становится плохо в лодках, поэтому я никогда не путешествую по воде. Даже учитель Вэй не смог меня переучить, а он обожает воду. Я люблю чай с дыней так же, как и вы, потому что только о нем и мечтал в детстве, когда мы пили холодную грязную воду, а вы рассказывали, какая дыня сладкая. — А-Юань… — И мне нравилось, как вы ругаетесь с учителем Вэем. Я знал, я был уверен, что это не всерьез, поэтому веселился, когда он снова и снова делал что-то, что выводило вас из себя. — А-Юань. — Я не знаю, как сказать вам, чтобы не ранить. Вам пришлось пережить что-то куда более страшное, чем всем нам, и я… — А-Юань! Эхо пронесло это имя по горному ущелью, словно оно долетело сюда сквозь толщу четырнадцати лет. Лань Сычжуй — Вэнь Юань — поднял на Вэнь Цин глаза. У него покраснел нос, как в детстве, когда он расстраивался, что Вэй Усянь не в настроении играть с ним и слушать истории про бабочек. Вэнь Цин приподнялась, встав на колени, дотянулась до него через стол и прижалась губами к влажному лбу над налобной лентой клана Лань. Услышала, как звякнули друг об друга иглы, упав на циновку. А-Юань плакал; у него дрожали, как листья маленького деревца, плечи. — И это… Это еще не все, — проговорил он. Не все? Вэнь Цин уловила чьи-то шаги, а потом услышала прежде, чем успела обернуться на звук этой поступи: — Сестра. * * * А-Нин по-прежнему был мертв и носил черное. А-Юань оказался живее самой юности, и клановые одежды Гусу Лань украшали его воспитанность, которую не смогла бы дать ни бабушка, ни сама Вэнь Цин, ни тем более — Старейшина Илина. Вэй Усянь сидел за столом по правую руку от Лань Ванцзи. В другом теле он был ниже и чуть у́же в плечах, но Вэнь Цин удивилась, как не узнала его сразу же, стоило ему появиться в покоях лекарки Лин. По взгляду, выражению лица, чему угодно. Даже без Чэньцин за поясом и красной ленты в волосах сделать это было очень легко. Брат сжал ее ладонь. Однажды именно так они шли с ним на смерть, но теперь это был просто ужин в Гусу Лань. С другой стороны ее под руку поддерживал Лань Сычжуй. Хоть Вэнь Цин уже не нуждалась в помощи из-за слабости в ногах, она не отказалась от такого сопровождения. Его тепло согревало ее там, где, казалось, в ее теле остались лишь мерзлые пустоты. Лань Цижэнь кивнул, увидев их, и пригласил за стол. Вэнь Цин села на пустующее место рядом с Вэй Усянем. — Суп отвратительный, — сразу сообщил тот, едва она успела расправить рукава и выпрямить спину. Лань Ванцзи явно услышал эти слова, но никак их не прокомментировал. — Не ешь и ходи голодный, — ответила Вэнь Цин очень тихо. Почувствовав чужой взгляд, она подняла глаза и увидела Цзян Ваньиня, сидевшего напротив в плотном, строгом, как его покойная мать, пурпуре. В прошлом одно красное платье с золотым узором клана Вэнь вызывало в нем такой приступ ярости, что в Вэнь Цин летело все, до чего он мог дотянуться. Справился ли он с этим грузом прошлого или продолжал носить его с собой, как память о Юньмэне его юности? Так это или нет, это был его выбор. Многие вопросы по-прежнему оставались без ответа. Ее прошлое истлело, превратившись в прах, который и обещал когда-то голодным до ее смерти Цзинь Гуаншань. Будущее же виделось туманной дымкой. При этом сама Вэнь Цин была жива и ела безвкусный, как утверждал Вэй Усянь, явно похоронивший воспоминания о том, чем они питались на Погребальных Холмах, суп. Мир изменился. И стоило попробовать научиться быть живой, раз в нем столько всего осталось. Вернувшись в гостевые покои, Вэнь Цин попросила у Мэй Юйши письменные принадлежности и зажгла свечу, чтобы написать письмо. Когда первый господин Лань решит выйти из уединения, ее здесь уже не будет. «Цзэу-цзюнь, я не знаю, каким мир встретит вас, когда вы вернетесь, но я уверена, что знаю, как он будет для вас выглядеть. Белее горя и мертвее прошлого. Я не в силах это изменить, но я могу дать вам то, что дали мне вы, когда я в этом нуждалась. Кто вы теперь? Возможно, когда вы прочитаете это письмо, я все еще буду искать ответ на этот вопрос. Но это лучше, чем не задаваться им вовсе.Вэнь Цин».
Сможет ли она когда-нибудь снова назвать себя лекарем Золотые руки? Ее энергетические каналы были пусты, как сосуды брата, по которым больше не циркулировала кровь, но по иглам, привезенным А-Юанем с ее могилы, у Вэнь Цин получалось вспоминать звучание и пульсацию собственной духовной силы. Пусть это лишь эхо, отголосок, он мог указать путь к невозможному. Вэнь Цин задула свечу, оставив письмо на столе. Утром Мэй Юйши заберет его и передаст на хранение А-Юаню, с которым они уже успели попрощаться после ужина. Она вышла за дверь, когда солнце еще не показалось над горными вершинами, а только обозначило их силуэт огненными полосами. А-Нин уже ждал ее у Стены Послушания. Взяв брата за руку, Вэнь Цин поправила мешочек с иглами на поясе, и они стали спускаться вниз. Как и когда-то, их никто не провожал.