Я вырастил цветок, который не может расцвести В мечте, которой не суждено сбыться. Fake love
Поначалу Сокджин этого не замечает. Конечно же, нет. Поначалу это всегда напоминает обычную простуду. Просто легкое першение в горле, едва заметная слабость в теле, сонливость – ничего необычного, особенно учитывая, что Сокджин днями напролет работает как проклятый. Поэтому в середине недели он просто заходит в ближайшую к дому аптеку, покупает таблеток от горла и растворимые порошки с противным вкусом лимона и выпивает всю эту химию перед сном, после того, как доделывает все отчеты и выгуливает Чжангу. На утро ему, кажется, становится лучше, он забывает о болезни на несколько дней и вспоминает только на выходных, когда Чонгук вытаскивает его поесть свинины на гриле в ресторане рядом с его университетом. Сокджин воодушевленно рассказывает, как новый стажер в их офисе умудрился перевернуть кулер, когда неожиданно закашливается. В горле что-то противно скребет и возникает такое ощущение, будто в нем что-то застряло. Сокджину удается унять кашель только спустя минуту, однако противное чувство чего-то инородного так никуда и не исчезает. Из-за него Сокджину некомфортно дышать и сглатывать. - Все в порядке, хен? Ты не заболел? – Чонгук смотрит на него своими расширившимися из-за беспокойства глазами невинного олененка и поспешно придвигает ему стакан с водой. Сокджин умиленно улыбается и заверяет, что с ним все хорошо. У младшего брата и без того много хлопот по учебе, нечего загружать его такими пустяками. А затем это повторяется, когда они примерно через час выходят из ресторана. На Сокджина нападает приступ кашля, от которого он невольно покачивается на ногах. Горло вновь сжимает что-то, мешая проглотить вязкую слюну и протолкнуть в легкие воздух. - Хен, все точно хорошо? – теперь Чонгук откровенно хмурится и сжимает плечо Сокджина, поддерживая его. Старший кивает и чуть улыбается. Чонгуку не идет быть серьезным. - Видно, простудился, Гук-и. Не переживай, – отмахивается Сокджин. Чонгук неодобрительно качает головой. - Ты слишком много работаешь, хен. Я понимаю – возраст и все такое, но нельзя же забывать заботиться о себе, - выговаривает он. Сокджин тут же возмущенно надувается. - Йа! Ты мелкий… Придя домой, Сокджин выпивает много горячего чая, с неохотой пьет порошковую бурду, морщась при этом, и жалуется Чжангу на наглых младших братьев, пес сочувствующе виляет хвостом. В понедельник, когда после работы Сокджин видит сообщение от Намджуна, его накрывает с особой силой. Он кашляет без остановки пару минут, пока на глазах не выступают слезы, а сердце не начинает истерично колотиться в груди. Горло саднит от натужного кашля и все того же инородного комка, что никак не желает исчезать. Сокджин часто дышит и растерянно сжимает футболку в районе груди, растирая кожу под ней. Он тянет руку к телефону, читает сообщение заново. Намджун просто спрашивает, как у него дела. Сокджин тяжело сглатывает, закрывает глаза и обхватывает голову руками. Через несколько минут он отвечает, что у него все отлично. С этого дня приступы кашля становятся постоянным явлением. Обычно достаточно просто кашлянуть пару раз, но иногда его скрючивает настолько сильно, что он сгибается пополам не в силах остановиться, и в такие моменты ему кажется, что либо его вырвет, либо он выкашляет свои легкие. На работе на него смотрят сначала сочувствующе, советует лекарства и врачей, но со временем начинают коситься уже немного раздраженно, Сокджин отвлекает порой от работы, да и заразиться никто не хочет. И Сокджин взял бы больничный, если бы мог позволить себе пропустить хотя бы день. Ему действительно нужны деньги. Сокджин приходит домой каждый день вымотанный, его едва хватает на то, чтобы накормить пса и погулять с ним недолго. В местной аптеке он скупил уже все, что можно от простуды, но лучше ему не становится. Его бьет озноб, и он кутается в толстое одеяло постоянно, но градусник упрямо показывает, что жара у него нет, и это даже как-то обидно и несправедливо. Сокджин записывается к врачу, который после стандартных тестов только разводит руками и выписывает несколько особенно сильных лекарств. Они тоже не помогают. Сокджину все труднее дышать, легкие наливаются тяжестью с каждым днем все сильнее, и единственное, что хоть как-то спасает – обычный крепкий чай, который Сокджин пьет ведрами, он греет замерзающие постоянно руки о горячую кружку, и горло на полчаса или час першит и скребет изнутри не так сильно, как обычно. А потом Намджун предлагает встретиться на неделе, и Сокджин просто не может отказаться. Из-за занятости они в последнее время очень редко видятся. Он приходит в кафе за десять минут до оговоренного срока и мягко улыбается, когда видит, что Намджун уже ждет его, спокойно читая какую-то книгу. На нем бежевый кашемировый свитер, рукава которого он закатал, открывая предплечья, очки с толстой черной оправой и светлые откинутые со лба волосы, брови его чуть нахмуренны, а выражение лица сосредоточенное и немного отрешенное. Его длинное песочного цвета пальто висит на спинке соседнего стула, как и рабочая прямоугольная сумка. - О, хен, привет, - улыбается Намджун, поднимая глаза, когда Сокджин подходит к столику. На лице его появляются ямочки, и Сокджин с трудом сглатывает подступающий к горлу кашель, когда по привычке отмечает это. - Давно не виделись, - улыбается он в ответ. Сокджин заказывает себе имбирный чай и слушает, как Намджун увлеченно рассказывает о своей работе в издательстве, новых писателях, чьи произведения он нахваливает и вредном авторе, с которым ему приходится работать. Сокджин рассказывает пару анекдотов из офисной жизни, в своей обычной манере немного преувеличивая и смешно гримасничая. Намджун мягко смеется, и Сокджин сдавленно кашляет в кулак, грудь словно медленно стягивает хомутом, горло горит, но он не обращает на это внимания. - Хен, тебе нужно было тогда согласиться работать в развлекательной сфере, - произносит Намджун, все еще посмеиваясь. Сокджин тяжело сглатывает и улыбается через силу. Намджун замечает, конечно же, он замечает, и поджимает губы. – Прости, хен. Я не подумал, - виновато опускает он глаза. Сокджин качает головой, пытаясь подавить горечь, разливающуюся в груди. Это болезненная тема, хоть он и пытается уже годами убедить себя, что это не так. - Тут не за что извиняться, Джун-а. С моим-то лицом, я бы точно был популярен, - он в преувеличенном жесте вскидывает голову и откидывает волосы рукой. – Но не сложилось, - Сокджин намеренно тяжело вздыхает, под наигранной печалью, скрывая реальную. – Этот мир так много потерял. Намджун слабо улыбается, но в глазах его все равно плещется жалость, поэтому Сокджин поспешно отводит взгляд, чтобы не видеть этого. - Как там Чонгук? – Намджун явно решает сменить тему. - Все такой же наглый сопляк, только еще более дерзкий, - пожимает плечами Сокджин, но невольно нежно улыбается. – Но он хорошо справляется. Не то чтобы это было удивительно, - Сокджин закатывает глаза, скрывая гордость за младшего. Намджун усмехается. - Конечно, нет. Он ведь хорош во всем, за что берется. Сокджин хмыкает и еще несколько минут рассказывает, как Чонгук нагло завалился к нему домой, только для того, чтобы побить его рекорд в Mario Kart. - Это покушение на святая святых! – возмущается он, пока Намджун смеется над его обиженной физиономией. Сокджин смотрит на друга, на эти ямочки, искрящиеся радостью глаза, чувствует, как теплая нежность разливается по его венам и давится кашлем. Он поспешно зажимает рот рукой, его тошнит. Сокджина бросает в холодный пот, пальцы начинают трястись, он резко встает и мчится в туалет, сбивая по дороге стулья и собирая широкими плечами все углы. Он вваливается в узкую и тесную уборную, едва соображая, запирает дверь на щеколду и цепляется за холодную поверхность раковины, как за спасательный круг, после чего сгибается, содрогаясь от истеричного кашля. На глаза наворачиваются слезы, но Сокджин ощущает облегчение, когда, наконец-то, вместе с кашлем он выплевывает из себя кашеобразные, слипшиеся вместе в уродливые комки тонкие ярко-оранжевые лепестки. Это занимает несколько минут – выкашлять достаточно, чтобы быть в силах сделать полноценный вздох. Сокджин жадно глотает ртом воздух, впервые за недели не ощущая ничего постороннего в горле, ничего, что мешало бы дыханию. Невероятное чувство. Почти опьяняющее. - Хен! Все в порядке? – слышит он встревоженный голос Намджуна из-за двери туалета. Сокджин поспешно моргает слезящимися, красными глазами, облизывает губы, тут же морщится от горького привкуса на них и пытает прогнать туман из головы, встряхивая ею. Взмокшая челка противно липнет ко лбу. Его все еще прошивает лихорадочной, морозящей дрожью. - Да… - выдавливает Сокджин, голос хриплый, слабый, совсем чужой. Звучит ужасно и болезненно. – Да, все хорошо. Я сейчас выйду. - Может тебе принести воды? Или еще чего? – Намджун явно в растерянности. - Нет, не нужно, просто… - поспешно возражает Сокджин, крепче сжимая трясущимися пальцами края раковины. – Просто дай мне минуту. - Ладно, хен. Если что я сижу около двери. Сокджин тяжело вздыхает. Голова немного кружится. Он опускает взгляд. Белая раковина, словно каплями крови, забрызгана мокрыми оранжевыми лепестками. Они налипли на холодные стенки, забились в слив, несколько штук облепляют кран. Сокджин смотрит на них мгновение, моргает несколько раз, осторожно протягивает руку и касается одного из лепестков. Он настоящий. Мокрый от слюны, склизкий, но определенно настоящий. А это значит… Сокджин резко одергивает руку и смеется. Тихим, сдавленным истеричным смехом. Он обхватывает голову руками, оседает на холодный кафель и смеется, потому что не знает, что еще ему остается делать.***
Сокджин все еще на что-то надеется, совершенно бессмысленно и безнадежно, но надеется, что все это ошибка. Пусть и не может заставить себя сделать вид, будто оранжевые лепестки в раковине тесного туалета ему почудились. Он трогал их, собирал в один мокрый, жалкий ком, чтобы выкинуть в мусорное ведро. Он оттирал саму раковину, все еще сотрясаясь от беззвучных остатков смеха и зло смахивая запястьями выступающие на глазах слезы. Все это было слишком реально, чтобы быть галлюцинацией. Но он все равно не может заставить себя поверить в происходящее. Не может не цепляться за клочки умирающей надежды. Даже когда, выйдя из туалета, видит лицо Намджуна и отчетливо чувствует, как вновь судорожно сжимаются легкие, а новые лепестки застревают в горле и облепляют трахею. Даже когда видит, как глаза друга обеспокоенно загораются, и едва сдерживается, чтобы не закашляться. Поэтому Сокджин ничего не предпринимает и пытается жить, как раньше. Разве что, перестает принимать бесполезные лекарства, противореча самому себе в желании спихнуть все на обычную болезнь. Он все также ходит на работу, хоть и чувствует себя с каждым днем все более и более уставшим и после пробуждения все больше времени проводит не в сборах, а просто пялясь в потолок, мысленно убеждая себя откинуть тяжелое одеяло и встать на ноги. Раз или два в неделю его выворачивает оранжевым конфетти из лепестков, когда их становиться слишком много в легких и глотке. Сокджин учится предугадывать такие моменты по тому, насколько тяжело ему становится дышать. Перед приступами из-за недостатка кислорода ему особенно плохо, иногда даже темнеет перед глазами, зато после он долгие минуты отчаянно хватает ртом такой целительный воздух, упиваясь возможностью просто дышать без всяких помех. - Хен, ты очень плохо выглядишь, - говорит ему Чонгук, когда вваливается как-то раз в квартиру Сокджина и, нахмурившись, разглядывает темные мешки под глазами брата, пробивающуюся щетину, взлохмаченные в беспорядке волосы и растянутую грязную футболку. По глазам Чонгука видно, что он почти что в ужасе. Сокджин может и не самый чистоплотный человек в мире, но к своей внешности всегда относился очень трепетно. У Сокджина даже нет сил возмутиться и начать спорить, что он обязательно сделал бы в любом другом состоянии, он просто равнодушно кивает и молча плетется обратно в свою спальню. Чонгук настороженно разувается и идет за ним. Сокджин забирается в постель накрывается с головой одеялом и притягивает к себе печально поскуливающего Чжангу. Пес теперь постоянно спит только с ним. Чонгук замирает на пороге спальни, изумленно глядя на эту картину. - Так, это уже серьезно, хен, - строго произносит парень, Сокджин слышит в его голосе беспокойство, и вина немного пересиливает всепоглощающую апатию – один из главных симптомов того, во что он не хочет верить. Он чуть откидывает одеяло, чтобы посмотреть на брата и да… тот озабоченно кусает губы, хмурится и вообще выглядит так, будто еще немного и заплачет. Сокджин ненавидит это выражение больше всего на свете. – Ты ходил в больницу? Тебе нужно сходить в больницу, хен! – теперь в голосе Чонгука отчетливо прорезаются умоляющие нотки. - Я схожу, Чонгук, обещаю, - заверяет Сокджин, двигаясь и похлопывая по месту рядом с собой. Чонгук послушно садится, матрас прогибается под его весом, и хватает Сокджина за руку, прикладывается ладонью ко лбу и сухим щекам брата и еще больше хмурится, замечая, как пальцы старшего дрожат, хотя на это, казалось бы, нет никаких причин, жара нет. - Хочешь чего-нибудь? Я могу приготовить рисовую кашу. Сокджин делает вид, что задумывается на мгновение. Он ничего не хочет, на самом деле. - Погуляй с Чжангу, - наконец, отвечает он. Чонгук поджимает губы и оглядывает комнату. - Хорошо, хен. Приготовлю кашу, погуляю с Чжангу и уберусь, а то у тебя здесь такой бардак, - он смешно морщится, демонстративно оглядывая сваленную как попало одежду, он явно специально строит гримасы, чтобы развеселить брата. - Вау, какая щедрость. Мне нужно почаще болеть, - слабо усмехается Сокджин. Чонгук несильно бьет его по плечу. - Даже не думай, хен. Это ограниченное предложение, больше такого не будет. Сокджин скептически настроен относительно навыков Чонгука в готовке, но простую кашу сложно испортить, поэтому Сокджин благодарно съедает всю миску, когда Чонгук приносит ее ему. Пока он неспешно ест, Чонгук рассказывает об учебе и танцевальных и вокальных классах, которые посещает, и смущенно краснеет, когда Сокджин с легкой улыбкой подкалывает его и хвалит. Каким бы дерзким Чонгук ни был, внутри он все также остается тем самым стеснительным и замкнутым мальчишкой, которому Сокджин завязывал шнурки и читал сказки, и который не знает, что ему делать, когда его хвалят. Сокджин находит это очень милым. Когда Чонгук уходит выгуливать Чжангу, Сокджин сгибается в три погибели над унитазом. Он выблевывает всю кашу вперемешку с ярко-оранжевыми лепестками. Особенно отвратительное и жалкое зрелище. Сокджину очень стыдно, что в итоге все старания Чонгука оказываются зря. Он откашливается, смывает все улики, и долго смотрит на свое уставшее, осунувшееся и посеревшее лицо, стоя перед зеркалом и уперев руки в борта раковины. Да, пожалуй, он и в самом деле жалок. Сейчас, глядя в собственные красные и безжизненные глаза, вспоминая испуганное и обеспокоенное лицо Чонгука, Сокджин не может больше отрицать. Его прокляли. У него ханахаки, и эта дрянь убивает Джина, обращая его же любовь против него. Невероятно подлое и жестокое проклятье. Сокджин стискивает края раковины, до боли закусывая губу. Жестокое проклятие, от которого можно исцелиться, только избавившись от своей любви. Никакой поцелуй истинного и взаимного чувства не излечит его, и даже сам проклявший не может снять проказу. И не имеет значения, счастлив ты в своей любви или нет, ханахаки заберет ее у тебя, вырвет с корнем из твоего сердца, а если ты не захочешь ее отпускать – оплетет легкие длинными стеблями, задушит лепестками и бутонами, убьет болезненно и мучительно. Совсем не как в романтизирующих это проклятие фильмах и книгах. Сокджин знает, его первый сосед по общежитию умер от ханахаки, прямо в их комнате. Джин с тех пор не мог нормально смотреть на голубые ирисы, окровавленные бутоны которого рассыпались по всей постели парня в тот день. Сокджин должен избавиться от Намджуна, если хочет выжить. Вычеркнуть, если не его самого из своей жизни, то хотя бы любовь к нему из своего сердца. Но проблема в том, что… Сокджин не может этого сделать. Сокджин смотрит на свои кривые, мелко дрожащие пальцы, кусает губы от бессилия и беспомощности. От одной мысли, что в один день Намджун превратится для него в ничто, становится страшно и пусто на душе. И дело даже не столько в любви. Если бы только в ней, было бы гораздо, гораздо проще. Намджун ведь также его лучший друг, Намджун – это огромная и важная часть его жизни, часть самого Сокджина. Это страшно, осознавать, что после лечения, все годы, что он провел с Намджуном, вся их дружба – перестанут что-либо значить для Джина. Это просто несправедливо. Что он такого сделал Сон Харин, раз она решила наказать его настолько ужасным, бесчеловечным способом? Она знала, отлично знала, как много Намджун для него значит. И все равно наслала на Сокджина смертельное проклятие, которое убьет его в любом случае. Ему лишь остается выбрать – умрет его тело или часть души. Когда Чонгук возвращается, румяный, после вечернего прохладного воздуха, и довольный, едва ли не больше Чжангу, Сокджин лежит в постели и делает вид, что читает книгу, пока сам бессмысленно водит глазами по строчкам. Чонгук швыряет куда-то поводок и, улыбаясь, рассказывает, как Чжангу начал играть с другой собакой в парке и перепутался с ней поводками. Чонгук и хозяйка той собаки распутывали их полчаса. Чонгук сдерживает обещание и убирается в квартире. И хотя, по мнению Сокджина, это сложно назвать уборкой, парень старается: выносится мусор, исчезают пустые упаковки из-под рамена, сметается пыль, проветриваются комнаты и даже одежда запихивается в шкаф. Чонгук выглядит таким довольным, будто выдраил целый дворец. Сокджин готовит ему кимчи-чигэ в качестве поощрения, несмотря на все вялые возращения младшего. Всем же известно, что самостоятельность ребенка следует одобрять, так что Сокджин не может пренебречь воспитательным процессом и заодно показать, что дела у него не настолько уж и плохи. Он не знает, кому это доказывает, Чонгуку или себе, но он рад, что даже трясущиеся руки не сильно мешают ему резать овощи. Чонгук неохотно уходит ближе к ночи, чтобы успеть на последний автобус и к коменданскому часу в своем общежитии. Сокджин остается один в неожиданно пустой и тихой квартире. Он молча моет посуду и заваливается спать не раздеваясь, вновь нарушая собственное правило «никакой одежды на кровати». Сквозь дрему, он чувствует, как Чжангу забирается на постель и устраивается у него под боком. Сокджин притягивает пса к себе и утыкается носом в густую шерсть, стараясь ни о чем не думать.***
Возможно, Сокджин сам виноват. Ему не стоило связываться с колдуньей, а то, что Сон Харин является ею, знали все в университете. Колдуны - довольно распространенное явление. В некоторых людях просто была искорка или две магии, ничего настолько эпичного, как в книгах о Гарри Поттере или любой другой подобной литературе, просто немного больше, чем в обычных людях. Хотя, конечно, встречались и уникумы, но довольно редко. Колдуны, по сути, ничем не отличались от обычных людей, разве что большинство бытовых проблем решались ими с помощью магии. Пожалуй, единственное, в чем Сокджин им завидовал. Ему бы тоже хотелось просто щелкнуть пальцами, а не тратить часы на наведение порядка в квартире. Многие маги становились хорошими врачами. Соединение технологий и магии заметно упростило и усовершенствовало медицину. Кто-то фокусировался на создании и продаже талисманов, оберегов и зелий. Колдунов часто можно было встретить среди медийных личностей, знаменитостей и психологов – некоторые маги особенно были хороши в управлении атмосферой беседы и в эмпатии. Некоторые занимались фермерством или посвящали жизнь заботе о животных. Как и обычные люди, они находили себя в разных сферах жизни, в зависимости от того, к чему у них было больше способностей. Но все это не отменяло некоторой настороженности, которую до сих пор многие испытывали к таким людям. Все же это всегда пугает – когда кто-то обладает силой, которую ты не понимаешь. Поэтому большинство магов предпочитали не афишировать свой статус, чтобы не сталкиваться лишний раз с предубеждениями и дискриминацией, которая была, пусть об этом и не хотели говорить. И все знали, что колдунов не следует злить. Не стоит. Вообще. Потому что они злопамятны, даже самые добрые и отходчивые. Магия может применяться как во благо, так и обращаться во зло. И также как и среди обычных людей были жестокие личности, среди магов встречались те, кому просто нравилось причинять другим боль, разница была только в том, что последним не было необходимости физически нападать на свою жертву или вообще видеть ее. Поэтому существовали отдельные законы, по которым судили за магические преступления, и клиники, специализирующиеся на снятии проклятий и на последующем восстановлении после них. Ведь после некоторых проклятий нелегко было вернуться к прежней жизни, иногда они травмировали слишком сильно, даже если были простыми и невинными на первый взгляд. И Сокджин отлично все это знал, но все равно решил начать встречаться с Сон Харин, изначально ничего к ней не чувствуя. Скорее всего, важную роль сыграл тот факт, что у Сокджина не было отрицательного опыта общения с магами, только положительный. Некоторые его друзья были колдунами, две его тети с маминой стороны были ведьмами, и все они замечательно относились к Сокджину. Только в далеком детстве он провалялся несколько дней с волдырями по всему лицу, потому что поссорился с мальчишкой-колдуном, да говорил целый день все слова задом наперед после того, как пролил кофе на тест одногруппника на первом курсе. Но ничего серьезнее этого с ним не случалось. Возможно, опасайся он колдунов немного больше, он не стал бы так опрометчиво соглашаться на предложение Сон Харин. Или, хотя бы стал встречаться с кем-нибудь другим. Не с ней. Но, на самом деле, все началось совсем не из-за Сон Харин. Все началось с новости, которую он услышал на последнем году обучения в университете. В один теплый весенний день, Сокджин, честно, не помнит, какой именно, Намджун подсаживается к нему в столовой. Он весь так сияет от счастья, буквально ослепляя своими ямочками и лучистыми глазами, что сердце Сокджина, конечно же, не может не сбиться с ритма, пока сам он подозрительно выгибает бровь, выжидающе глядя на младшего. - Я сделал это, хен, - тут же выпаливает Намджун, не сдерживая восторга, его щеки опаляет румянец. Сокджин только еще выше поднимает бровь, стараясь не задерживать взгляд на раскрасневшейся коже. - Эм… поздравляю, что бы это ни было, - пожимает он плечами и вновь принимается за свой чачжанмён. Намджун взволнованно потирает вспотевшие ладони о штаны. - Ты не понял, хен. Я пригласил ее. Я пригласил Мину на свидание. Сокджин замирает, моргает несколько раз, пытаясь заглушить какой-то отчаянный визг в ушах, больше похожий на противный скрип резины, который слышишь, когда машина особенно резко тормозит. - Неужели? – Сокджин удивленно встречается глазами с Намджуном, тот улыбается так счастливо и одновременно неверяще, что не приходится сомневаться в ответе девушки, но Сокджин все равно спрашивает. Потому что он явно мазохист и у него какие-то проблемы с головой. – И что она ответила? Намджун смущенно взлохмачивает волосы на затылке и краснеет еще больше. Сокджин не должен в этот момент думать, что он милый, но у Сокджина проблемы не только с головой, но и по жизни, так что ничего удивительного, что он думает именно это. - Она согласилась. Ты был прав, хен. Она сказала, что хотела, чтобы я ее спросил, - Намджун улыбается, и Сокджин выдавливает ответную улыбку, до побелевших костяшек сжимая под столом руки в кулаки. Он действительно говорил это, но что еще он мог поделать, когда абсолютно всем вокруг было очевидно, что эти двое нравятся друг другу? И Намджун так сильно переживал, что Сокджин просто не мог ему врать. Он не просто мазохист, он еще и честный мазохист. - Наконец-то, Намджун-а, - выдыхает Сокджин, улыбка, кажется, прилипает намертво к его лицу, у него уже губы болят, но он ничего не может с собой поделать, не может убрать это фальшивое выражение, потому что боится, что стоит только попытаться его соскрести, как оно рассыплется и обнажит его истинные чувства. Сокджин и сам не хотел бы их видеть. – Мои страдания окончены. Было мучительно на это смотреть. И это вовсе не шутка и не преувеличение. Ни в коем разе. Намджун закатывает глаза, но мягко усмехается. - Спасибо, хен, что слушал все это время мое нытье. Ты действительно лучший хен на планете. - Планете? Я лучший во всей Вселенной, - невозмутимо произносит Сокджин, даже не задумываясь. И Сокджин, на полном серьезе уверен, что все это к лучшему. Он игнорирует давящую боль, запихивает в самый темный угол своего существа уродливую, лавой бурлящую ревность, прячет и закрывает на все замки воющие в унисон обиду и бессилие и пытается жить дальше, искренне веря, что это поможет ему, наконец, оставить надежду, переболеть, перерасти эти никому не нужные чувства. Он верит, что увидев Намджуна с девушкой, сможет точно убедить свое упрямое внутреннее «я», что у него нет никаких шансов на что-то романтическое с Намджуном. Но если бы все было так просто, все закончилось бы еще на втором курсе, после того, как пьяный Сокджин предложил Намджуну встречаться, а тот, смеясь, ответил, что даже, несмотря на красоту старшего, слишком натурал для этого. Все закончилось бы, когда Сокджин засмеялся в ответ, окончательно превратив это все в шутку. Если бы Сокджин не был мазохистом, все закончилось бы еще на третьем курсе, когда Намджун впервые увидел Ли Мину, и его глаза загорелись, как огоньки новогодней гирлянды. Но, Сокджин, похоже, ненавидит себя, потому что никакое осознание его не озаряет, шторм из чувств и не думает успокаиваться, а все вечера он стабильно проводит в обнимку с подушкой, бессмысленно пялясь в стену. Это просто больно. Постоянно. Настолько, что Сокджину кажется, что каждый раз стоит ему увидеть их вместе, его кости выворачивают из суставов. Они даже ничего такого не делают, общаются как влюбленные пятиклассники, смущенно опускают глаза, краснеют и вздыхают. Они просто держатся за руки, Намджун несет сумку Мины, обедает вместе с ней, болтает в перерывах между занятиями, сидит в библиотеке и помогает по учебе. Это все, что они позволяют себе в университете, потому что вот такие они милые и невинные идиоты. Но Сокджина будто режет каждый нежный взгляд, размазывает мягкий тон, каким Намджун говорит про нее, выкручивает изнутри, стоит Намджуну отвернуться от него. И Сокджин, честно, не понимает почему. Почему именно Намджун? Почему не одна из той кучи девчонок, что признаются Сокджину в любви постоянно? Почему не один из тех парней, что цепляют его иногда в клубе? Почему именно тот человек, что никогда не полюбит его романтически? Потому что Намджун умный и знает все обо всем? Потому что он талантливый и красноречивый оратор? Потому что он серьезный и ответственный? Или потому что неуклюжий и совершеннейшая катастрофа в бытовой жизни? Серьезно, Сокджин как-то раз видел, как он уронил и сломал маленький мини-сейф. Именно об этом думает Сокджин в один день, провожая взглядом удаляющуюся спину Намджуна. Именно тогда, когда он, в который уже раз, пропускает свое сердце через ментальную мясорубку, к нему и подходит невысокая девушка с темным каре в яркой алой блузке и с милым бантом на шее. - Оппа, можешь уделить мне минуту? – спрашивает она, и Сокджин медленно поворачивается к ней лицом, поспешно натягивая вежливую улыбку. Это Сон Харин, они ходят вместе на парочку занятий, и даже несколько раз делали вместе групповые проекты. Сокджину она запомнилась, как ответственная и легко смущающаяся девушка. Она постоянно прятала глаза, когда он беззлобно подшучивал над ней или отпускал один из своих фирменных каламбуров. А еще она ведьма и не считает нужным это скрывать. На лекциях она ничего не записывает, ручка сама перемещается по бумаге, пока она лениво слушает преподавателя. Сокджин видел, как однажды кто-то пролил ей на кофту напиток, а уже через мгновение, по мановению ее руки, пятно исчезло, будто его никогда и не было. Сокджин не может отрицать того, что уважает то, как открыто эта девушка показывает, кем является, учитывая, как настороженно и скептически люди относятся к колдунам. - Да, конечно, Харин-ши, - кивает он, уже, на самом деле, зная, чем этот разговор закончится. Слишком знакомый румянец он отмечает на бледных щеках девушки, слишком смущенно она отводит глаза и взволнованно теребит рукава блузки. Они отходят подальше от мельтешащих студентов, в какой-то полупустой коридор. Сокджин встает у подоконника и тепло, как он надеется, улыбается ей, подбадривая. Харин нервно закусывает пухлую губу. Сокджин только сейчас отмечает, что она действительно красива, раньше он как-то даже не обращал внимания. У нее ровная бледная кожа, правильные черты лица, она миниатюрная, а глаза у нее большие светло-карего цвета. Она в его вкусе. Удивительно, что Харин почти идеально подходит под его тип, но… почему-то человек, которого он действительно любит никак не соответствует этому самому типу. В этом вообще есть хоть какая-то логика? - Ты хотела поговорить? – спрашивает Сокджин, откидывая грустные мысли, от которых только сильнее скребет на сердце. Девушка взволнованно заправляет прядь волос за ухо и кивает. - Да, оппа, я хотела… - она вздыхает и решительно поднимает на него глаза. Сокджину нравится, что смотрит она на него теперь прямо, хоть и отчаянно стискивает свои кулачки. Она довольно смелая. – Ты кажешься мне хорошим человеком, оппа. Ты забавный, легко сходишься с людьми, всегда заботишься о том, чтобы всем вокруг тебя было комфортно. И мне хотелось бы узнать тебя получше. Ты не против, сходить как-нибудь вместе выпить кофе? Она произносит это все довольно уверенно, так словно несколько раз репетировала, и Сокджин не удивился бы, если бы так оно и было. Он внимательно смотрит на нее, и видит в ее глазах неуверенность, страх и щепотку надежды. И… Сокджин так устал, на самом деле. Он так устал от постоянной боли, от выворачивающей его наизнанку любви, от вечных проблем, которые он должен решать самостоятельно, от одиночества, что замораживает изнутри. Ему просто хочется быть любимым, просто хочется погреться в тепле чьей-нибудь заботы, залечить израненную душу, склонить усталую голову на чье-нибудь плечо. Разве это такое уж эгоистичное желание? Разве он не может попробовать полюбить эту девушку? Почему бы ему не попытаться стать счастливым с другим человеком, раз тот самый не может ему этого дать? И Сокджин решает попробовать. Потому что он хоть и мазохист, но не настолько, чтобы игнорировать инстинкт самосохранения, который кричит внутри него, что ему пора выбираться из болота под названием «банальная безответная любовь к лучшему другу», пока его не утянуло на дно окончательно. - На самом деле, я бы тоже хотел узнать тебя получше, - произносит Сокджин и улыбается своей самой лучшей улыбкой. Глаза Харин зажигаются, неуверенная улыбка трогает губы. Сокджин отстраненно отмечает, что она становится еще милее, когда краснеет. Он надеется, что это хорошее начало. И плевать, что эта мысль окрашена в какой-то мрачный почти отчаянный оттенок, и не важно, что Сокджин чувствует себя так, словно тонет и из последних сил пытается уцепиться хоть за что-нибудь. Все это не важно.***
Сокджин действительно, действительно не хочет ее видеть. Но чувствует, что заслуживает знать, за что. За что Харин, девушка, с которой он встречался несколько лет, решила его проклясть. Сокджин уверен – она не ответит на звонок, поэтому вздрагивает, когда после долгих гудков слышит ее голос, искаженный связью. И это… довольно странно, на самом деле. Слышать ее голос, спустя почти полгода после расставания, да еще и в таких обстоятельствах. Его раздирают очень противоречивые чувства, когда он слышит ее. Он одновременно зол, опечален, сбит с толку и в какой-то степени даже разочарован. Он, честно, не знает, как теперь относится к Харин. - Не думала, что ты позвонишь, - произносит она и Сокджин не удивлен, он сам не думал, что сделает это. Потому что, какие еще могут быть разговоры после всего сказанного и сделанного? Все очевидно и банально. Сокджин расстался с девушкой спустя годы отношений, после того, как признался, что не может оправдать желания ее родителей и жениться на ней. Потому что не любит. И никогда не любил. И Сон Харин прокляла его за это. Простая, пусть и грустная история. - Да… я хочу с тобой встретиться, - говорит Сокджин, голос у него хриплый и больной, пару минут назад у него был приступ, появились первые бутоны. - Хорошо, - это все, что она отвечает. Сокджин поспешно сбрасывает, боясь, что еще пару секунд, и он не сдержится, скажет что-то ужасное, и не то, чтобы он не имел на это права, просто это не то, что он хотел сделать. Он хотел ответов, а не выместить на ком-то злость. Сокджин выбирает свое любимое кафе, потому что в знакомой обстановке он чувствует себя более уверенно, в большей безопасности. Ему это необходимо, ведь Сон Харин больше не тот человек, которому он может доверять. Сокджин знает, что сделал ей больно, очень больно, но он не считает, что это оправдывает ее. Она приходит ровно минута в минуту, не изменяя своей привычной пунктуальности. Она замечает его, Сокджин даже издалека видит, как на мгновение застывает ее лицо, как болезненно поджимаются алые пухлые губы и как быстро она берет себя в руки и надевает невозмутимую маску, стирая все яркие эмоции с лица. Это то, что Сокджин в ней ненавидел, потому что сам постоянно делал то же самое. Нет никаких шансов, что все закончится хорошо, когда встречаются два лжеца. Сокджин должен был это понимать. Она снимает короткое черное пальто и садится на стул напротив Сокджина. Ее темные волосы теперь длиннее, лоб закрывает челка и не то, чтобы ей не шло, но Сокджину она больше нравилась с каре, так она казалась задорнее, не такой серьезной и подавленной. А может все дело не в прическе, а в потухших глазах, так и не скажешь сразу. Она смотрит на него почти спокойно, только разве, что крепко стискивает свою маленькую сумку в руках – единственное проявление эмоций. Сокджин не видит на ее лице ни злорадства, ни волнения, ни вины – ничего, и он не знает, злит его это или просто расстраивает. - Тебе понадобилось много времени, - вздыхая, произносит она, когда понимает, что Сокджин не собирается начинать беседу или кричать на нее. – Ты такой упрямый, - она качает головой и, прищурившись, внимательно оглядывает его. Сокджин знает, что выглядит плохо. Он смотрел на себя в зеркало перед встречей. Он кажется похудевшим, больным, измученным. От постоянного кашля и давления его глаза теперь всегда красные, руки трясутся, как у алкоголика, темные мешки под глазами от хронического теперь недосыпа и его всегда знобит, поэтому он даже не снимает верхней одежды в помещении. Он знает все это, и хочет, чтобы Харин видела, что она сделала с ним. Осознавала, что это ее вина. Поэтому, когда она горестно поджимает губы и болезненно морщится, он почти что торжествует. - Надеялась, что ты уже начал лечение, но недооценила… твою привычку игнорировать свои проблемы, - она закусывает губу и отворачивается от него, пальцы ее крепче впиваются в кожу сумки. - За что, Харин? – сипло выдыхает Сокджин, к горлу опять подкатывает очередной ком лепестков и бутонов, но он давит их, с усилием сглатывая. Харин не смотрит на него, но едва заметно вздрагивает. - За то, что ты не любил меня, - просто отвечает она. Сокджин закрывает глаза и медленно выдыхает. Все так банально и просто. - Только из-за этого? – отчего-то очень устало спрашивает он. Харин резко поворачивается и впивается в него злым и отчаянным взглядом. - Только? Оппа, я любила тебя! Я хотела прожить с тобой всю жизнь, завести семью, а ты… - она задыхается, Сокджин видит боль в ее глазах. – Ты врал мне, оппа. Ты годы врал мне. Сокджин поджимает губы, но ничего не отвечает на это. Не то чтобы это было совсем неправдой. Сокджин пытался, действительно пытался ее полюбить, и ему было хорошо с ней, поэтому он старался быть образцовым парнем, однако… Порой, как бы сильно ты ни старался, все твои усилия просто не окупаются. Особенно, когда ты сам не веришь, в то, что делаешь. Когда ее родители заговорили о свадьбе, Сокджин просто резко понял, что это все нечестно. Нечестно вступать в брак, не отдавая при этом всего себя своему партнеру. А Сокджин не мог отдать Харин свое сердце, не мог отдать даже часть, потому что оно давно было в руках человека, которому оказалось совершенно не нужно. Сокджин не хотел ни себе, ни ей такого половинчатого брака. Он никого в итоге не сделал бы счастливым. Но, кажется, сама Харин была другого мнения, или ей до сих пор было слишком больно, чтобы она могла это понять. - Теперь тебе лучше? – спрашивает он, криво усмехаясь. Харин вздрагивает и отворачивается. - Нет, - отвечает она резко спустя несколько мгновений. – Нет, не лучше. Но станет, когда его не будет больше в твоем сердце. Сокджин поджимает губы, подавляя волну гнева. Он знает, что в ее мыслях это довольно честный обмен, справедливая месть. Забрать у Сокджина любовь, в которой он отказал ей. И пусть Сокджин никогда не узнает, насколько сильно Харин любит его, не поймет, можно ли вообще каким-то образом измерить силу чьей-то любви, но Сокджин все равно эгоистично уверен, что его чувства к Намджуну кардинально отличаются от того, что чувствует Харин к нему самому. В его глазах это был совсем не равноценный обмен. А затем Сокджин хмурится, неожиданно задаваясь вопросом, а говорил ли он вообще когда-нибудь ей, что любит кого-то другого и тем более, кого именно? Он уверен, что нет. Он не говорил об этом ни одной живой душе. Однако, она знает, он заподозрил это сразу, но сейчас точно убеждается. Харин точно откуда-то знает, что это Намджун. Сокджину интересно, магия ли это, или же его чувства просто настолько очевидны, однако спрашивает совершенно другое: - А кто сказал, что я пройду лечение? – произносит Сокджин с некоторым вызовом в голосе. Харин смотрит на него краем глаза, от Сокджина не ускользает, как на мгновение на ее лице мелькает страх, но только на мгновение, а затем он растворяется, погребенный под невозмутимой, безэмоциональной маской. - Ты не умрешь ради него, - уверенно говорит она, вновь сосредотачиваясь на пейзаже за окном. – Кроме тебя некому платить за обучение Чонгука. И ты любишь брата больше, чем себя. Ты не оставишь его совсем одного. К тому же, ты не самоубийца, ты любишь жизнь. А, значит, ты откажешься от него, даже если не хочешь. И это правда. Это, действительно, правда. Сокджин не может оставить Чонгука, не может заставить его хоронить себя, заставить пройти через подобное еще раз. И как бы тяжела ни была его жизнь, Сокджин действительно не хочет умирать. И, конечно же, Харин это знает, конечно же, она это просчитала заранее. - Сдашь меня в полицию? – спрашивает Харин, спустя несколько минут напряженного молчания. Она горько хмыкает, глядя Сокджину в глаза. И, честно говоря, Сокджин так и должен поступить, потому что это незаконно, это покушение на жизнь, как минимум, и это точно насилие над личностью. И, несмотря на то, что магические преступления сложно доказать, Сокджин уверен – Харин не станет отпираться, она просто не такой человек, она умеет нести ответственность за свои действия. Но сейчас, когда Сокджин внимательно смотрит на нее, ему, на удивление так пусто на душе, он не чувствует ничего, кроме усталости, разочарования и глухой безнадежности всей этой ситуации. И, возможно, это апатия из-за проклятия, а, возможно, Сокджину действительно все равно. Что изменится, если Харин сядет в тюрьму? Это не вернет любовь к Намджуну, которую ему придется потерять. Ничто не сможет это компенсировать. Как ничто не сможет восполнить годы, что Харин потратила на Сокджина, нивелировать все разбитые надежды и ущерб, восполнить ту любовь, что она так и не получила от него. Ничего уже не исправить, на самом деле. Сокджину просто думается, что это проклятье всех несчастных людей. Они не хотят страдать в одиночестве, поэтому постоянно делают несчастными других, порождая все больше и больше сломанных, разбитых изнутри людей. И возможно, только возможно, он заслужил быть проклятым за то, что сделал Харин несчастной, лишь потому что сам не смог справиться со своей безответной любовью. - Нет, Харин, - качает он головой, спустя долгое, слишком долгое молчание. Горло противно дерет надвигающийся приступ, он чувствует, как глотку забивают лепестки. Ему пора уходить. – Пусть это будет на твоей совести. Живи с этим. Надеюсь, тебе действительно, станет легче. Когда-нибудь. Сокджин не может ничего с собой поделать, не может не говорить это с некоторой желчью в голосе, не может не порадоваться тому, как бледнеет ее лицо после его слов. Он уходит, не прощаясь, так спокойно, как только может. В ближайшем переулке его выворачивает оранжевыми бутонами, лепестками и даже ошметками зеленых листочков. Скоро пойдут стебли. Сокджин не знает, почему его проклятье прогрессирует так быстро. Он читал, что до этой стадии проклятые обычно доходят через полгода после появления первых симптомов. Сколько он уже проклят? Три месяца, четыре? Сокджин сидит на корточках на холодной сырой после недавнего дождя земле и устало прислоняется мокрым лбом к кирпичной стене здания. Дышит рвано, часто, про запас, потому что знает, что скоро лепестки вновь заполнят его легкие и забьют горло. У него есть только эти несколько минут, когда он может дышать полной грудью. Он отстраненно смотрит на слипшиеся лепестки, жалкие, скрючившиеся, почти мертвые. В них нет ничего красивого, и Сокджина удивляет, что некоторые люди действительно находят это романтичным в своей трагичности. Что некоторые проклятые даже любят свои цветы, как высшее доказательство искренней любви. Ведь только истинно любящий человек способен переносить такие страдания, готов задохнуться, лишь бы не забывать любимого, разве нет? Сокджин касается пальцами нескольких небольших, нераскрывшихся бутонов на земле. Это бархатцы, он искал их название, когда появились бутоны. Конечно же, он искал. Символ верности, неприхотливые, долгоцветущие, стойкие цветы. Сокджин не знает, правдива ли теория о том, что цветы ханахаки символизируют то, что человек чувствует к объекту своей любви, и именно поэтому они у всех разные. Сокджин не знает, но эти оранжевые бархатцы кажутся ему невероятно жестокой насмешкой над чувствами, которые он хранил в себе годами. Это проклятье будто глумится над ним, показывая, насколько отвратительна, насколько жалкая на самом деле его любовь, за которую он беспомощно цепляется. Сокджин ненавидит эти цветы. Сокджин, кажется, ненавидит свою жизнь в этот момент.***
Он смиряется окончательно, когда видит оповещение об оплате семестра, которое приходит от университета Чонгука. Сокджин смотрит на сообщение, пока держится за поручень в метро по дороге на работу. Он перечитывает его несколько раз, моргает, блокирует экран телефона и поспешно засовывает его в карман. Несколько минут он бездумно пялится в темные окна вагона и тяжело сглатывает налипающие изнутри горла лепестки. Его прошивает неожиданно четкой, удивительно спокойной и беспощадной мыслью: такими темпами, он не доживет до того срока, до которого нужно внести оплату. Вместо своего рабочего места Сокджин сразу же идет в кабинет к начальнику, и хотя приходить к нему без приглашения - вопиющее проявление неуважения, он все равно стучится в дверь маленького отдельного офиса, заметив, что секретаря нет на месте. Начальник Сокджина недоволен, но становится еще более недовольным, когда Сокджин просит дать ему больничный на несколько месяцев. Примерно столько необходимо на лечение и восстановление после ханахаки, при благоприятных обстоятельствах. - Мне очень жаль, Сокджин-ши, но мы не можем так долго тебя ждать. Ты же понимаешь, что компания потерпит убытки? – Сокджин кивает и склоняет голову, конечно, он понимает, что компании совсем не выгодно оплачивать его больничный. Начальник тяжело вздыхает. – Если ты сможешь уговорить своих коллег разделить между собой твои обязанности, я думаю, мы сможем что-нибудь придумать, - говорит он, наконец. Сокджин удивленно вскидывает голову и поспешно кивает, рассыпаясь в благодарностях. Уговорить коллег оказывается не так сложно, как он думал. Сокджина действительно сложно не любить, он веселый парень, ответственный работник и редко отказывал коллегам в просьбах, так что неудивительно, что Джехван и Мунбёль сами вызываются взять на себя его работу, пока он не выздоровеет. Сокджин с трудом функционирует весь день, он постоянно рассеян и целых три раза за день бегает в туалет, выблевывать очередную порцию цветов. Пережить три приступа за день – тяжело, Сокджин не просто уверен, он точно знает, что потеряет сознание по дороге домой. У него нет сил, перед глазами все расплывается и темнеет, голова и веки будто наливаются свинцом, а руки трясутся так, что он не то, что печатать, мышку не может удержать в руках. В какой-то момент Мунбёль приносит ему воды и дает понюхать нашатырного спирта. Джехван вызывает ему такси, одевает, потому что сам Сокджин даже руки поднять не может, провожает до машины и запихивает в салон, взяв обещание, что Сокджин позвонит, как только окажется дома. Сам он не может его сопроводить, рабочий день еще не закончился. Сокджин плохо помнит, как оказался в своей квартире, но на короткое мгновение приходит в себя в своей прихожей. Он упал в обморок на пороге. Сокджин осторожно садится на полу, подтягивает саднящую ногу, проводит пальцами по ноющему предплечью, которое явно пострадало при падении, ощупывает обозначающуюся шишку на голове. Во рту странный противный привкус, голова кружится, и Сокджин чувствует такую слабость, что единственное, чего ему сейчас хочется, это растянуться прямо на этом полу. А затем он слышит рядом обеспокоенный лай Чжангу, песик потерянно скребет когтями по полу и скулит, глядя на него. Сокджин протягивает к нему руку, пес тут же сочувствующе лижет ему пальцы. Сокджин отправляет сообщение Джехвану, что добрался до дома, с трудом попадая по кнопкам, встает, держась за тумбочку, закрывает оставшуюся открытой нараспашку входную дверь и ползет по стенке в свою спальню. Он выпутывается из пальто и падает на кровать, чтобы тут же провалиться во что-то между обмороком и сном. Сокджин просыпается к полудню следующего дня, потому что не может дышать. Он судорожно хрипит, сует два пальца в рот и заставляет себя выблевать целое море лепестков, бутонов и коротких тонких стеблей. Некоторые бутоны почти полностью раскрыты, соцветия хоть и склеившиеся от слюны, все равно пышные, похожие на маленькие оранжевые бархатные помпончики. Из-за них-то Сокджин не может дышать, они перекрывают собой горло. Сокджин не знает, столько это длится, ему приходится пальцами доставать цветы, застрявшие поперек глотки, не обращая внимания на горящее огнем горло и слезы, текущие по щекам, но под конец он обессилено падает на матрас, руки его не держат. Лепестки и цветы повсюду, по всему постельному белью, в его волосах, под его пальцами, на его лице. Его кровать выглядит как обсыпанная цветами могила. Его могила. Сокджина трясет от осознания, что он сейчас едва не задохнулся. Только что он мог умереть во сне, просто задохнувшись. Один из цветков мог намертво застрять в его трахее и перекрыть доступ кислорода. Он мог умереть, так же как умер его сосед в университете. И это страшно. Действительно страшно. Потому что это мучительная смерть. Сокджин не хочет умирать вот так. Он вообще не хочет умирать. Поэтому Сокджин заставляет себя встать, убрать все лепестки, проветрить спальню, выпить очень крепкий кофе вместо еды и покормить Чжангу. Сокджин заставляет себя взять в руки телефон и позвонить в клинику, которую нашел еще две недели назад. Он откладывал до последнего этот звонок, хотел как можно дольше пожить со своей любовью, с Намджуном, который значит для него больше чем то необходимо, но, видимо, дольше откладывать просто некуда. Дольше будет слишком поздно. Его без проблем записывают на прием, и Сокджин вешает трубку, чувствуя, как все его внутренности скручиваются от настоящего горя, от потери, которую только предстоит пережить. Сокджин сидит на кухне за столом, обхватив голову руками около часа. Его глаза сухи, но как же сильно, как же сильно ему хочется рыдать.***
Сокджин никогда бы в этом не признался, но он немного сентиментален. Или может даже много. И именно поэтому, когда он выходит после консультации с категоричным советом госпитализироваться как можно скорее и брошюрой магической клиники «Epiphany» в кармане, он решает, что обязан попрощаться. Он обязан попрощаться с Намджуном и своими чувствами к нему сейчас, пока они все еще у него есть, пока они все еще важны Сокджину. Это было бы честно. По отношению в первую очередь к самому себе. Потому что не важно, настолько безнадежны были эти чувства, они все равно достойны уважения. Сколько бы боли они не принесли Сокджину, они же поддерживали его в самые тяжелые моменты его жизни. Намджун и чувства к нему помогали Сокджину не отчаяться, помогали ему жить. А это не то, от чего можно просто так взять и отмахнуться. Сокджин пишет ему и просит встретиться. После того первого приступа они виделись всего пару раз и то недолго, Сокджин оправдывался занятостью и плохим самочувствием, но на самом деле, находиться долго с Намджуном было попросту невозможно, ханахаки очень агрессивно реагировало на свой возбудитель. Но они переписывались и созванивались, что выносить было также сложно, но куда легче, чем личные встречи. Так что Сокджин осознает, на что подписывается. После этого, он, скорее всего, выкашляет все легкие. Или умрет. Намджун, как обычно, приходит раньше и уже ждет его в их любимом ресторанчике, куда они часто наведывались в студенческие годы. Сокджин улыбается, когда видит его в обычной черной толстовке с чуть взлохмаченными волосами, Намджун выглядит так же, как и пару лет назад, будучи студентом. Сокджин едва не сгибается в приступе кашля, когда его сердце невольно сжимается от щемящей нежности. Он впивается ногтями в ладони, судорожно сглатывает и дышит так медленно и глубоко, как только может. Это помогает, но не сильно. Намджун удивленно распахивает глаза, а затем хмурится, когда видит его, лицо друга, еще мгновение назад радостное, мрачнеет на глазах, на нем все четче проступает беспокойство. Сокджин пытался что-нибудь сделать с лицом перед выходом, чтобы не так сильно походить на умирающего, но, судя по реакции, Намджуна, он не особенно преуспел. - Хен, что с тобой? Ты… хен… - растерянно шепчет Намджун, в голосе его настолько отчетливо слышится испуг, что Сокджин поспешно садится и сжимает ладонь младшего. Он делает это, не задумываясь, просто привычный ободряющий жест, однако прикосновение к теплой коже заставляет легкие Сокджина судорожно сжаться. Он буквально может ощущать, как его горло стремительно наполняется тонкими лепестками. Сокджин улыбается, хотя делать это больно. - Хен, что происходит? - Намджун упрямо сжимает челюсти и твердо смотрит Сокджину в глаза, как делает всегда, когда намерен получить честный ответ несмотря ни на что. Странно, но это одно из любимых выражений Сокджина, ему просто нравится то, каким решительным выглядит Намджун в такие моменты. - У меня ханахаки, Джун, - произносит Сокджин, криво усмехаясь. Нет смысла увиливать, когда его состояние настолько очевидно. Намджун застывает на месте, глаза его широко распахиваются в ужасе, Сокджину, кажется, что несколько мгновений он вообще не дышит. - Нет, хен… Господи… нет, - выдыхает он, наконец. Его доброе лицо искажается от боли, глаза сияют от непролитых слез. Он порывисто подскакивает, садится рядом с Сокджином и сгребает его в крепкие объятия. Сокджину кажется, что еще немного и Намджун переломает ему кости, а цветы разорвут ему глотку, раздерут легкие и вылезут прямо из грудной клетки, настолько их много по ощущениям, но он не жалуется, а лишь ближе прижимается к груди и плечу Намджуна, вдыхая знакомый запах его парфюма и греясь в умиротворяющем тепле. В последний раз. В последний раз он может себе это позволить. Намджун качает его в объятиях несколько минут, пока Сокджин не отстраняется как можно мягче и не убегает в туалет, где его уже привычно рвет цветами. У него уходит много времени на то, чтобы справиться с этим. Лепестков теперь совсем мало и в основном из него извергаются целые цветы с полноценными соцветиями и стеблями, они часто застревают на полпути, поэтому Сокджину приходится лезть себе в глотку пальцами и пытаться подцепить их и вытянуть, стараясь не задохнуться в процессе. Единственный позитивный момент, который Сокджин во всем этом видит – его цветы небольшого размера с недлинными стеблями, ему повезло, что это не розы, иначе он давно захлебнулся бы в собственной крови. Сокджин трясущимися руками собирает и выбрасывает цветы, которые на самом деле и не похожи на цветы вовсе, скорее на промокшую под дождем поделку, которую пятилетки делают на День матери. Он тратит много времени на то, чтобы умыться, стереть следы слез с щек, промыть красные глаза, стряхнуть лепестки с одежды и рук, прополоскать рот. Все это уже почти доведенная до автоматизма процедура, к которой он прибегает после каждого приступа. Намджун, что неудивительно, ждет его, привалившись к стене рядом с туалетом. Руки его скрещены на груди, а на лице обеспокоенное и задумчивое выражение. Он поднимает голову, когда слышит, как Сокджин открывает дверь. - Тебе лучше? Сокджин кивает и слабо машет рукой в сторону столика, который они так поспешно покинули. - Хочу пить. - Да, конечно, хен, конечно, - тут же тараторит Намджун, часто кивая. Сокджин не просит об этом, но Намджун мягко сжимает его плечо, помогая дойти до столика, наказывает официанту принести теплой воды, и садится напротив Сокджина. - Хен, - осторожно начинает он, поджимая губы и нервно заламывая руки, - как давно… когда тебя прокляли? - Пару месяцев назад, - отвечает Сокджин, небрежно пожимая плечами. - Это… Харин-нуна это сделала? – спрашивает Намджун. Сокджин мгновение раздумывает, что ответить, но посмотрев в горящие беспокойством глаза друга, решает быть честным. - Да. - Но почему? Почему она так поступила? – Намджун в отчаянии всплескивает руками, на лице его такая растерянность, такая боль, что Сокджину даже становится его жалко. Намджун хорошо знает Харин, раньше они частенько вчетвером ходили на двойные свидания. Скорее всего, ее поступок просто не укладывается у парня в голове. Намджун не из тех, кто ждет зла от других людей. И Харин… На самом деле, никогда не была жестоким человеком. Они оба это знают. - Ну, я расстался с ней, - отвечает Сокджин, на что Намджун качает головой. - Это не причина… делать такое… это же… - Намджун обрывает себя, тяжело вздыхает и обхватывает голову руками. Сокджину приносят воду, и он спокойно пьет ее, пока Намджун сидит в таком положении несколько минут. - Хен, скажи мне, пожалуйста, что ты уже записался на лечение, - просит он, наконец, слабым голосом. Сокджин старается не обращать внимания на то, как сжимается его сердце от этого тона, а пальцы покалывает от желания коснуться, макушки Намджуна, провести по выкрашенным в светлый волосам, чтобы успокоить и приободрить. Старается игнорировать боль в уставших легких, что вновь наполняются цветами. Сокджин не выдержит второго приступа спустя такой короткий срок после первого. - Я уже записался на лечение, - послушно заверяет Сокджин, Намджун поднимает голову и пристально смотрит на него. Некоторое облегчение немного разглаживает черты его лица, когда он убеждается, что старший не врет. – Так что месяц или два ты меня не увидишь, - заканчивает Сокджин, с блеклой улыбкой. Сейчас это лучшее, на что он способен. – Тебе, конечно, будет сложно выдержать разлуку, но постарайся быть сильным. И, пока меня не будет, ты за старшего. Приглядывай за Чонгуком, чтобы он не вляпался в неприятности и не разгромил мою квартиру, - Сокджин произносит это все с преувеличенным пафосом, хотя получается не так хорошо, из-за все еще хриплого и срывающегося голоса. – И самое главное… - Сокджин делает эффектную паузу. Намджун хлопает глазами, будто совершенно не знает, как реагировать на очередную выходку своего хена. – Я доверяю вам свое дитя. Моего Чжангу. Мою плоть и кровь, - Сокджин вытирает несуществующую слезу и прижимает руки к груди в драматичном жесте. – Пусть Мина бережет его так же, как бережет тебя. У Намджуна вырывается какой-то полузадушенный истеричный смешок. - Хен, порой я тебя вообще не понимаю, - признается он, глядя на Сокджина большими глазами. Сокджин улыбается вполне искренне на это. – И почему ты доверяешь его Мине? Я тоже могу о нем позаботиться, - Намджун неуверенно улыбается в ответ. Сокджин делает испуганные глаза и смотрит на него с притворным ужасом. - Джун-а, я тебя люблю, но Чжангу – мой ребенок, я не могу оставить его с человеком, который сломал ему миску, пока пытался накормить. - Это было один раз и то случайно, хен, - ноет Намджун, но под скептическим взглядом Сокджина словно сдувается. – Но да, ты прав, с Миной он в безопасности, - тон его голоса, как всегда, смягчается, когда он произносит ее имя, и Сокджин не хочет цепляться за это, не хочет, но цветы в его легких недовольно набухают, а во рту появляется горький, уже привычный травяной привкус. Сокджин с трудом сглатывает и отводит взгляд, поспешно отпивая воды. Его руки трясутся. - Хен, а кто… - Намджун немного нерешительно проводит по волосам, откидывая челку со лба. Он нервно кусает губы, явно не зная, имеет ли право задавать этот вопрос. - Один парень с работы. Я хотел пригласить его на свидание. Видимо, не выйдет, - спокойно врет Сокджин. У него даже в мыслях не было говорить правду. Это просто… не нужно, что ли? Жизнь Намджуна так хорошо устроена, в ней все так гармонично: любимая работа, любимая девушка, любимые увлечения. Какой смысл нарушать его покой, сваливать на него чувства, которых у Сокджина все равно через пару месяцев не будет? Намджуна просто будет постоянно мучить чувство вины за то, над чем он не властен, что не может изменить и никогда не мог. А это так бессмысленно. Сокджин знает его, Намджун не сможет равнодушно пережить и отпустить эту ситуацию, он будет корить себя годами. За то, что не заметил, за то, что не смог полюбить Сокджина. Словно сожаления Намджуна смогут что-то изменить сейчас. Намджун сочувствующе хмурится и берет Сокджина за руку, отчего старший вздрагивает, а бархатцы вновь начинают карабкаться вверх по его трахее. - Мне очень жаль, хен, - говорит Намджун мягко, и Сокджин улыбается ему через силу. – Вы из-за этого с Харин-нуной расстались? – спрашивает он негромко. Сокджин качает головой. - Нет… нет, Намджун, - Сокджин сглатывает. – Я просто не любил ее. - Это не делает тебя плохим человеком, хен, - уверенно говорит Намджун, чуть крепче сжимая его ладонь. Сокджин чувствует, как слезы подступают к его глазам и поспешно моргает, прогоняя их. Намджун всегда умел делать это – говорить то, что необходимо было сказать больше всего, то, что Сокджину необходимо было услышать больше всего. – А Чонгук? Он знает? – меняет тему Намджун, и Сокджин очень ему благодарен за это. - Я скажу ему перед отъездом. Иначе он устроит мне скандал, - Сокджин грустно усмехается, потому что на самом деле боится реакции брата. Чонгук будет так сильно, так сильно напуган, и Сокджин не знает, как заверить его, что все будет хорошо, когда сам в этом не уверен. Сокджин крепче сжимает пальцы Намджуна. – Он будет не в себе первое время, будет сходить с ума от волнения. Пригляди за ним, пожалуйста, - просит Сокджин непривычным для себя уязвимым голосом, потому что это самое важное, о чем он хочет попросить Намджуна. Это самое главное. Намджун серьезно кивает. - Конечно, хен. Конечно, я это сделаю, - обещает он, и Сокджин чуть облегченно выдыхает. Они сидят еще около часа, по большей части молча, лишь изредка перебрасываясь негромкими фразами. Сокджин старается мягко шутить, Намджун – прятать дрожащие губы и не хмуриться слишком уж сильно. Он все продолжает сжимать руку старшего, а Сокджин внимательно разглядывает черты его лица, зачем-то стараясь запомнить их как можно лучше. В этом нет смысла, он не забудет лица Намджуна, просто перестанет что-либо чувствовать, глядя на него. Но Сокджин все равно старается как можно глубже проникнуться этим моментом, запомнить тепло кожи Намджуна, его сияющие сочувствием и волнением глаза, нахмуренные брови и тот трепет, что Сокджин чувствует, сидя вот так, рядом с ним. Сокджин надеется, что запомнит хотя бы это, что лечебные зелья не сотрут из его головы хотя бы эти ощущения. Намджун настаивает и провожает Сокджина до дома, едет с ним в такси, доводит до квартиры, осторожно поддерживая за плечо и помогая вскарабкаться по лестнице. - Тогда забери сразу Чжангу, - говорит Сокджин и игнорирует то, как скорбно поджимает губы Намджун. Сокджин действительно не уверен, что сможет выдержать еще одну встречу с Намджуном, поэтому лучше решить этот вопрос сразу. Сокджин довольно быстро собирает любимые игрушки пса, его миску, корм, поводок, но очень долго обнимает самого Чжангу, который, будто понимая все, жалостливо поскуливает в его руках. Или же Сокджин просто слишком сильно сжимает животное. Сокджин искренне верит, что первое, поэтому не обращает внимания, когда пес пытается вырваться. Джин в последний раз утыкается носом в его белую шерстку, глубоко вздыхает и передает в руки Намджуна. Который смотрит на него с болью и беспокойством. - Береги себя, хен, - обнимает его младший, и Сокджин позволяется себе закрыть глаза и прижаться лбом к его плечу. - Прощай, Намджун, - Сокджин старается улыбнуться, но получает плохо, криво и болезненно, он знает это, по тому, как сжимаются губы Намджуна и подозрительно влажно начинают блестеть глаза. - Звони мне, хен. Хотя бы просто, чтобы сказать… - он тяжело сглатывает, - что все хорошо. Сокджин кивает. - Передавай привет Мине. Сокджин закрывает перед Намджуном дверь и тяжело приваливается лбом к холодному дереву, с трудом выдыхает, заходится кашлем. Несколько оранжевых лепестков печально падают ему под ноги. Сокджин смаргивает слезы и нетвердой походкой идет в туалет, ему нужно очистить легкие перед сном, чтобы не задохнуться под утро.***
Чонгук бледнеет, когда Сокджин открывает ему дверь. - Хен! Господи, что с тобой? Ты же говорил, что выздоровел! Господи… - он подлетает к брату, глаза его становятся похожи на огромные блюдца, они тревожно блестят, а губы начинают дрожать, как случалось с ним в детстве, когда он боялся. Сокджину больно это видеть, он знал, что так будет, но ему нужно было встретиться с Чонгуком именно сегодня. Завтра днем он ложится в клинику, он не мог пропасть из жизни брата на несколько месяцев, не сказав ни слова. - Хен, - Чонгук беспомощно смотрит на него. Сокджин успокаивающе сжимает плечо младшего. - Не бойся, Гук-и, это всего лишь ханахаки. - Что? - глухо выдыхает брат, руки его сжимаются в кулаки, его всего трясет. – Хана… Какого черта, хен? – он почти кричит, и Сокджин отчетливо видит, как в его глазах мелькает злость и страх, такой знакомый страх, от которого Сокджина передергивает. Он не хотел когда-либо вновь его видеть. – Когда ты собирался мне сказать? – Сокджин поджимает губы, в голосе Чонгука слишком много боли. – Как давно ты уже… Черт, хен, черт. Сокджин поспешно обнимает его и прижимает к себе, Чонгук кусает губы и тут же обвивает его руками в ответ, вжимаясь в его грудь лицом. Младший тяжело и загнанно дышит, его трясет, как испуганного кролика. Сокджин мягко гладит его по темно-каштановой макушке, шепчет что-то успокаивающее в волосы, пока брат отчаянно сжимает в пальцах его свитер. Спустя несколько минут Сокджин насильно усаживает его за стол на кухне, наливает зеленый чай и садится напротив, нервно сцепив руки и кашляя в кулак. Чонгук шмыгает, но смотрит на него настороженно, все еще обиженно и взволнованно. - Как давно, хен? – спрашивает он, и Сокджин тяжело вздыхает. – Почему ты мне ничего не сказал? - Не было нужды пугать тебя раньше времени, - отвечает Сокджин и морщится, когда Чонгук в ответ зло поджимает губы. - Не было… - Чонгук обрывает себя и глубоко вздыхает, явно пытаясь взять себя в руки. – Ты мой брат, и я имею право знать, когда с тобой происходит… такое, - он сжимает руку в кулак, в этот момент он как никогда походит на взрослого, что невольно удивляет Сокджина. Возможно, он действительно не успел заметить, когда его брат вырос. – Ты – моя единственная семья, я имел право знать, я имел право поддержать тебя, хен. Ты не должен всегда все переносить в одиночку, - его голос срывается, когда он заканчивает. Чонгук судорожно шмыгает носом и поспешно отворачивается. Сокджин с трудом сглатывает ком в горле, он не уверен, что в этот раз это цветы. - Прости меня, Гук-и. Я просто… - он замолкает, но все же заставляет себя договорить. – Я не хотел, чтобы ты это видел. Чонгук смотрит на него влажными глазами, но ничего не говорит несколько минут, лишь глубоко дышит, пытаясь прогнать слезы. - Ты такой бледный, хен, - наконец, выдавливает он и плачет. Несмотря на все свои усилия, он все равно плачет, и для Сокджина это невыносимое зрелище, от которого у него самого жжет глаза. Он вновь обнимает младшего, качает его в своих руках, пока Чонгук не начинает судорожно икать. - Со мной все будет хорошо, - заверяет его Сокджин, нежно растирая плечи и спину брата. – Я не умру. - Обещаешь? – совсем по-детски бормочет ему в шею Чонгук, и Сокджин улыбается. Возможно, его брат не насколько сильно и вырос. - Обещаю. Кажется, для Чонгука этого достаточно, потому что он отстраняется, вытирает руками покрасневшие глаза и щеки, шмыгает распухшим носом и решительно поджимает губы. - Это Харин-нуна тебя прокляла? – спрашивает он, в его голосе плещется гнев и возмущение. – Она никогда мне не нравилась. Ведьма, - он едва ли не плюется. И это правда, Чонгук огрызался в присутствии Харин постоянно. Сокджин никогда не понимал почему, а на вопросы получал довольно расплывчатые ответы. Иногда Сокджину думалось, что это просто братская ревность. – Ты должен заявить на нее, хен. Сокджин качает головой и строго смотрит на брата, Чонгук упрямо хмурится, но спустя несколько мгновений сдувается. - Но, хен, посмотри, что она с тобой сделала, - возражает он, капризно растягивая слова. - Я решил, что не буду этого делать, так что давай оставим эту тему, - твердо произносит Сокджин. Чонгук внимательно смотрит на него, закусывает губу и качает головой, сдаваясь. Он определенно не согласен, но не хочет дальше спорить. - Лучше ей не попадаться мне на глаза, хен, потому что я не буду обещать, что ничего ей не сделаю, - бурчит он, и Сокджин чуть улыбается. Они проводят остаток вечера за просмотром фильмов. Чонгук непривычно молчалив, он не отходит от Сокджина ни на мгновение, а глаза его тревожно загораются, каждый раз стоит Сокджину закашляться. Когда Сокджина накрывает приступом, Чонгук отказывается оставить его одного, он похлопывает старшего по спине, растирает ему плечи, когда Сокджина выворачивает, и огромными от ужаса глазами смотрит на облепляющие белую поверхность унитаза оранжевые лепестки и падающие в воду бутоны и соцветия. Он такой бледный, а его губы так сильно дрожат, что Сокджин боится, что он может упасть в обморок. Джин совершает доведенный до автоматизма ритуал, приводит себя в порядок, все еще тяжело и хрипло дыша. В этот раз приступ был совсем легкий, он мучается всего минут двадцать, может, ханахаки решило пощадить психику Чонгука, кто знает. Чонгук помогает ему убраться, с какой-то отрешенной злостью, смывая лепестки и смахивая их в мусорное ведро, поддерживает Сокджина и отводит к постели. Руки его трясутся, как в лихорадке. Он заботливо накрывает старшего одеялом, а затем осторожно укладывается рядом, будто боясь, что любое резкое движение причинит Сокджину боль. Сокджин сам обхватывает руками ладони брата и растирает их, чтобы унять его дрожь. Чонгук замирает на мгновение, а затем Сокджин чувствует, как он вздрагивает и начинает тихо рыдать. - Это так страшно, хен. Тебе, наверное, так больно, - с трудом выдавливает Чонгук, всхлипывая. Сокджин прижимает его к себе, закусывает губу, подавляя собственные слезы, и перебирает пряди на голове брата. Поэтому он так долго оттягивал этот разговор. Расстраивать Чонгука – последнее, чего он когда-либо хотел. Они лежат так несколько долгих минут, Чонгук постепенно успокаивается, затихает и дрожит уже не так часто и судорожно. Сокджин механически продолжает гладить его по макушке, бессмысленно пялясь на светло-бежевые стены своей спальни. В его голове пусто, а на душе муторно, и все это так несправедливо. Может быть, Сокджин и заслужил подобное, но вот Чонгук – точно нет. - Это Намджун-хен, да? – шепотом спрашивает Чонгук, и Сокджин невольно вздрагивает и замирает на мгновение. Всего мгновение, всего несколько пропущенных ударов сердца, но Сокджин знает, что этого достаточно для ответа. - С чего ты взял? – хрипло выдыхает Сокджин, продолжая перебирать волосы Чонгука. - Больше некому. Сокджин ничего не отвечает на это, просто медленно выдыхает, легкие горят и жалобно ноют. Сокджин тоже, на самом деле, как и они, устал от всего этого. - Давай спать, Гук-и. Чонгук молча придвигается ближе и обнимает Сокджина. - Мне жаль, хен, - бормочет он, куда-то брату в плечо. Сокджин усмехается. Горько и совсем безрадостно. - Да… мне тоже.