♪ Tony Anderson — The King
Полупрозрачная пелена белоснежной фаты. Тихое шуршание подвенечного платья. Скромного, но такого прекрасного в своём предназначении. Она — невеста. Тихой поступью идёт по проходу небольшой каменной церкви к алтарю. И к нему. Нет ни гостей, и никто даже не ведёт её под руку. Нет никого, кроме священника и их самих. И света. Ослепительного солнечного света, сквозь высокие окна разрезающего воздух церкви яркими пучками лучей. Заполняющего душу и сердце сиянием. Они так долго этого ждали… Наконец она подходит к нему. Видит, как он делает шаг навстречу, чувствует его руку, чуть сжимающую ладонь — приветствие и безмолвный знак его томительного ожидания. Но вот он выпускает её пальцы, чтобы приподнять фату и увидеть лицо… Белоснежное облако, послушное его рукам, мягко уплывает назад, и она, наконец, видит его сияющий, полный любви голубой взгляд… Мария проснулась и резко открыла глаза. Он. Это был он. Но почему? И почему она, когда шла во сне к алтарю, не думала о Франко?.. Почему? И почему так быстро стучит сердце, а в груди незнакомая щемящая тоска? Почему?~^~
♪ Tony Anderson — Deep waters
Влад стоял и смотрел в окно. Старый мастер сосредоточенно работал, изредка поглядывая на него исподлобья и опуская кисть в масло на палитре. Пока Берскульджи делает наброски его костюма, можно смотреть на шуршащую зелень плюща, стелющегося над карнизом, обвивающего, заключающего в свои объятия этот уютный домик на окраине города. Можно смотреть на солнечные блики, играющие на полу и светлом подоконнике, уставленного баночками и кистями. Можно смотреть на небольшой цветник. Он особенно радует глаз, ведь за каждым из цветов ухаживала её рука. В каждом из них есть часть и её души. Можно смотреть на неё. На её тонкую фигурку, мелькающую за окном в обычных, каждодневных хлопотах. Вот она несёт воду… Вот разговаривает с соседкой, а потом садится на корточки и что-то говорит её маленькому сыну. Тот ей что-то увлечённо рассказывает, а потом они смеются. И он слышит её смех… Наполненный лёгкой радостью и каким-то безоблачным счастьем. Счастьем… За эти несколько дней они виделись лишь мельком, перебрасываясь словами приветствий, благодарностей за поданный чай и прощаний. Так дразняще мало. А ему необходимо больше. Он хочет знать, чем она живёт, что любит, а что нет, изменилась ли в этой новой человеческой оболочке или осталась прежней, чем она дышит сейчас… Мария треплет тёмную шевелюру мальчугана и машет на прощанье рукой. Затем смотрит на проплывающие по синему небу облачка и прикрывает глаза, подставляя лицо солнцу. Она любит солнце. Всегда любила… А он всегда любил её. И пусть у неё другие лицо и цвет глаз, её суть — всё та же… Всегда. Мария вдруг оборачивается, глядя через плечо. На окно мастерской. То самое окно, в которое он смотрит на неё. Она не может сейчас его видеть сквозь кружева зелени и блики стекла. Но она видит, даже не догадываясь об этом. По её лицу пробегает тень — кажется, несвойственной ей природы. Тень грусти или волнения… О чём она думает? — Синьор, долго ли вы планируете пробыть в Италии? — после умиротворения тишины голос Паоло Берскульджи звучит неожиданно громко, и Влад чуть морщится. Но тут же натягивает на лицо учтивую улыбку и именно сейчас это не составляет никакого труда. — Около месяца, синьор Берскульджи. — О-о, прекрасно, — довольно растягивает старик. — Если вы располагаете временем, то мы можем не торопиться. Как раз управимся — спокойно и обстоятельно. Я, знаете ли, не люблю спешить. Спешка — она ведь мешает в любом деле. Может и вовсе испортить его. — Вы абсолютно правы, мастер Берскульджи. Можете не спешить, — Влад снова посмотрел в окно, ища знакомый силуэт. Но Марии там уже не было. — Я располагаю временем. У меня его предостаточно. Он ненавидит ложь, но сам только что солгал. У него меньше месяца на всё: чтобы найти все картины и завоевать её сердце снова. Или чтобы уйти. Позволяя прожить с другим простую человеческую жизнь. Счастливую жизнь.~^~
— Времени осталось так мало! — воскликнула Мария и опустилась на небольшую тахту в гостиной. — До свадьбы меньше месяца, а ещё столько всего нужно приготовить. — Ну что ты, доченька, — рассмеялся Паоло, — ни к чему волноваться, всё успеется. Он крякнул, приподнимаясь с кресла и направляясь к резному комоду. — Хотя… — отец остановился, обернувшись и глядя на Марию поверх опущенных на нос круглых очков, — тебе можно. Ты ведь невеста, — он подмигнул, вызывая смущённую улыбку, и открыл один из ящичков. — Во-о-от, посмотри-ка, — Берскульджи что-то достал и повернулся к дочери. В руке он держал чёрный бархатный мешочек. — Слышишь? — он немного потрёс им. Раздался многозначительный звон монет. — Откуда столько денег? — прежде, чем Мария задала вопрос, она уже мысленно сама же на него и ответила, и отец лишь подтвердил её догадки. — Этот господин — Влад Баса-а… Пресвятая Дева, что за фамилия! Никак не могу её запомнить! — Басараб, — подсказала Мария, отчего-то снова волнуясь. Может быть из-за того сна? — Точно, он самый. Хотя всё равно забуду… Так вот. Он оказался весьма щедрым и решил заплатить за картину прямо сейчас. — Но… Отец, одна картина не может стоить таких денег. — То-то и оно! — приподнял указательный палец Паоло. — Он купил почти все мои картины! — в глазах старого мастера светилось ликование.♪ Tony Anderson — Butterflies
— Все… — лишь повторила Мария потрясённо. — Да. Все, — Берскульджи сел и откинулся на спинку кресла. — Всю свою жизнь я ждал признания, — протянул он, словно размышляя вслух, — но не верил, что оно когда-нибудь наступит. Считал себя недостаточно образованным, оглядывался на мнение других. И вот теперь, уже в конце моей жизни, вдруг всего один человек решил мою судьбу. Нашу судьбу. Мария встала, делая пару шагов к небольшому камину, безотчётно поправляя фарфоровые и глиняные фигурки, которые любила собирать или лепила сама. — Теперь мы богаты, — продолжал отец. — Ты сможешь купить себе самое красивое свадебное платье. А я — оставить тебе достойное состояние и умереть спокойно. — Папа, не говори так, — такие нерадостные планы отца помогли девушке немного отойти от шока. — Говори, не говори, а годы берут своё, — философски заключил отец, — но я безмерно рад такому случаю. — Папа, — Марии неловко было задавать такой вопрос, — но зачем синьору… Владу столько картин? — Он сказал, что любит живопись и что у него своя галерея. Он один из этих… — отец помахал рукой в воздухе, стараясь вспомнить слово. — Меценатов? — Да. Точно. И, кстати сказать, ему очень понравились твои работы. Он проявил желание купить и их, но только с твоего позволения. — Что?.. — ещё только отойдя от удивления, Мария вернулась в ещё бо́льшую её степень. — Он так много спрашивал о тебе, — отец хмыкнул. — Я бы даже сказал — непозволительно много. И если бы не его интерес к твоим картинам, я бы мог подумать, что… Ну да ладно, — отмахнулся он, оставляя рассуждения незавершёнными. Марии стало как-то нехорошо. Она присела. — Ты что это такая бледная, доченька? — Паоло встревоженно подался вперёд. — Ничего. Всё… в порядке. — Ну-ка давай, выпей, — отец открыл графинчик и налил на дно рюмки золотистую жидкость. Поднёс Марии ко рту. — Давай, чуть-чуть. Мария сморщила носик от бьющей в него крепости напитка, но пригубила. Проглотив, передёрнулась, но, почувствовав постепенно растекающееся по телу тепло, расслабленно прилегла на спинку тахты. — Во-от, сразу полегчало, да? — засмеялся отец. — Думаю, сегодня нам есть, что отметить. Он налил и себе рюмочку и приподнял её. — За нашу новую жизнь!