Москва. Пятое Октября. 1942 года.
В районе десяти часов вечера, к чёрному входу Центрального госпиталя, подъехала грузовая машина. Из неё вышли трое, в том числе и Московский. Костя медленно курил, прислонившись спиной к холодной стене. Михаил сухо кивнул, опуская взгляд. Костя тут же посмотрел на его руки. Михаил вытянул левую руку, будто хотел поздороваться, тут же прикладывая к ней кулак. Костя быстро кинул взгляд на двух людей, который доставали вещи из кузова грузовика. Московский кивнул. — Леночка, — обратился Костя к девушке, которая всё это время стояла рядом. — Могу я попросить вас приготовить нашим гостям чаю? — Подать в Ваш кабинет? — спросила Лена. — Да, благодарю. Лена проскользнула через дверь, её каблучки зацокали по плитке, но вскоре стихли. Около двери стояли два больших чемодана, несколько коробок с личными вещами, ящики с продуктами и по мелочи. Костя уже по количеству взятого понял — гости из Ленинграда тут надолго. Михаил подошёл к кабине транспорта, потянулся к ручке рукой, Костя видел, как его пальцы слегка подрагивают от волнения. Дверь с тихим скрежетом открылась, Московский подал кому-то руки, помогая вылезти из кабины. Светловолосый мальчик, лет двенадцать на вид, бледный на лицо, рубашка висела на его худых плечах, как тряпка. Мальчик боязливо оглянулся на Костю. Костя даже не попытался улыбнуться, только потушил очередную сигарету. Следом за мальчиком на землю спрыгнул молодой человек, примерно одного с Костей возраста. Отросшие до плеч волосы, собранные в аккуратный хвостик, очки в круглой оправе. Такое же бледное и худое лицо, чуть сутулый, кутался в длинное старое пальто. Костя рассматривал гостей, подмечая мелкие детали — из интереса. Например, у мальчика был довольно выразительный, и в какой-то степени даже живой, взгляд, не смотря на страх и явное непонимание того, что происходит. А вот у молодого человека были искусаны все губы, ранки ещё свежие, обкусывал недавно. — Прошу за мной, — сказал Костя, когда к нему подошли. Он вёл их по тёмным коридорам госпиталя, через пожарные лестницы, ночную охрану никто не отменял. Костя притащил им пару бутылок водки, но сели они квасить всего час назад. Палату им выделили на третьем этаже, переделали бывшую комнату отдыха для персон первой важности, медперсонал раньше так называл всех, кто был хоть как-то связан с правительством. Для других ночные гости должны были стать не больше чем пациентами, которым нужна тишина и покой. Среди персонала Лена пустила слушок, что там будет лечиться какой-то генерал, так что вход туда закрыт. А тем же днём, но значительно позже, Костя изъял у всего персонала ключи от дверей третьего этажа. Теперь попасть туда мог только главврач и его заместитель. Делалось это исключительно ради того, чтобы любопытные носы, которые «я только одним глазком», не могли подсмотреть и тем самым подставить весь госпиталь. Костя всё ещё не собирался умирать. Московский ушёл почти сразу, коротко попрощался с семьёй и пообещал на днях зайти и проведать. Признаться, Костя ожидал увидеть жену и сына, а увидел сына и… Кто был этот человек? Не то, чтобы Костя любил лезть в чужую жизнь, эта привычка подсознательно пытаться докопаться до всего передалась ему от Юры, но любопытство прям жгло изнутри. Костя сомневался, что это сопровождающий мальчика, наоборот, они были очень близки, что несомненно бросалось в глаза. Учителем тоже не был. К учителям обращаются на «Вы», а мальчик зовёт его по имени, даже в сокращении — просто «Саша». Да и сам Михаил, при виде молодого человека, тепло улыбался, почти не сводил взгляд и вечно держал его под локоть, будто тот может упасть в любой момент. Чего бы не произошло, Косте ли не знать. Лена первая выдвинула своё предположение: — Любовник, — сказала она, идя по коридору к кабинету. Лена распустила волосы, сняла халат и больше походила на девушку из столичной интеллигенции, чем на врача, который с утра до ночи бегает с бумажками, следит за больными и присутствует на операциях. Всегда чистые вещи, которые сидят по размеру, аккуратная причёска, немного макияжа и ровная спина, немного парфюма, чтобы перебить больничные запахи. — Что? — переспросил Костя, чуть не уронив поднос с чашками, который нёс. Лена незлобно цокнула, забирая посуду. — А что? Ясно дело — не брат он ему, они ведь даже не похожи. Даже, если от разных матерей, отец то один. — Может, приёмный. — Кость, ты ведь и сам об этом думал. — Нет, — соврал Костя. — Так я тебе и поверила. — Закон ведь ещё никто не отменял. Они остановили у самой двери кабинета. За ней тихо переговаривались двое из тех, которых Костя видел на даче Московского. Кажется, оба отвечают за перевозки или что-то в этом роде, Костя не запоминал. Лена заговорила тише: — Это нам нельзя, — сказала она, — А им можно всё. Лена толкнула дверь, Костя придержал её, чтобы девушка могла спокойно пройти. Девушка сама раздала чашки, коротко извинилась, что ни сахара, ни молока нет. Мужчины, уже сидевшие за столом, отмахнулись, мол, ни у кого нет, ничего страшного. Костя сел напротив, Лена садиться не собиралась, встала Косте за спину, положила руки на спинку стула. — Я рад, что всё обошлось и операция завершилась успешно, — сказал Костя ровным голосом. — И не говорите, Константин Петрович, — согласился один из мужчин. — Было несколько осечек, но благо всё обошлось. — Да-да, — закивал другой. — Михаил Юрьевич злился, конечно, но положение исправили. Теперь дело за Вами, Константин. — Безусловно, — согласился Костя, делая глоток горячего чая. — Кстати, — один из мужчин поднял чашку, та уже была пуста. — Интересный запах и вкус. Горчит, слегка. Что за сорт? Жене расскажу. Костя сделал один большой глоток, поставил чашку на стол. Спокойно протянул: — Цианид.Сталинград. Десятое Октября. 1942 года.
Юра, не дождавшись ответа, написал ещё одно письмо. Сложил в треугольник, но отправлять не спешил. Решил сначала обдумать — стоит ли? Вполне возможно, что письмо ещё не дошло или у Кости снова дел прибавилось, и он ещё не прочитал. Но страх, что его просто проигнорировали, что стал для Кости просто мерзким человеком, — был сильнее каких-то там надежд. Каждый день, видя группу фронтовых корреспондентов, которые по совместительству доставляли приказы и письма, Юра замирал в надежде, что хоть один из них остановиться около дома, позовёт Юру спуститься. Скажет долгожданное — «Татищев, тебе письмо из Москвы». Они зашли пару раз. Передали Ане телеграмму из родного города. Аня быстро пробежалась по ней глазами, скомкала в руке и убежала к себе в комнату. Юра просидел у неё под дверью несколько часов, пока она не позволила ему войти. «Деда умер» — сообщила она, вытирая щёки рукавом рубашки. Оставшийся день парни всячески пытались поднять ей настроение, заметя это, девушка заверила всех, что с ней всё в порядке, но за старания поблагодарила. Неожиданным стало письмо для Руслана, причём для парня оно стало невероятно неожиданным. Родных у него не было, друзей тоже. Он встал на стул посреди большой комнаты, вскрыл конверт и стал громко читать. — Уважаемый Енисейский Руслан Андреевич — это я! — Руслан ткнул себе пальцем в грудь, — От лица Красноярского Государственного Педагогического Института, уведомляем Вас о том, что Вы отчислены…за долгое отсутствие на занятиях и не сдачи ряда полугодовых сессий… Ваше место… Стоп! Руслан спрыгнул со стула. По комнате прошёлся тихий смешок. — Отчислен?! — Руслан перечитал короткое письмо. — Какого хуя?! Я тут жопу рву, чтобы они свои лекции читали, а я отчислен! Да они хоть представляют, каких трудов мне стоило туда поступить! — Они не в курсе, что тебя призвали? — спросил Илья. — Да я не ебу, я там три года не появлялся. — Хули ты жалуешься тогда?! — Это удивительно просто…его ждали три года, как из тюрьмы, — сказал Юра, прикрывая рот, чтобы Руслан не заметил его улыбки. — Вероятно, они думали, что он в тюрьме. — Коля прыснул со смеху. — А разве университеты так делают? — спросила Аня. Сама она никогда в университете не училась, только в медицинском колледже. — Вообще-то нет, — сказал Коля, — Но, возможно, на его направление никто не хотел идти, поэтому цеплялись за каждого. А может он был настолько золотым учеником, что тянули время, как могли. Руслан порвал письмо вместе с конвертом. Золотым учеником он не был, сессии закрывал на тройки, прогуливал пары, курил под окнами деканата, хамил преподавателям и всё в таком духе. Он был единственным мальчиком на своём факультете, его больше интересовали однокурсницы, чем лекции. В последний учебный год, послушав случайно преподавателей, понял, что работать по специальности ему не светит. Поэтому учёбу забросил окончательно. — А ты на кого учился-то вообще? — спросил Юра. — Да не суть, — отмахнулся Руслан, — И вообще, не нравилась мне специальность. Пошёл туда, где места были. Но всё равно обидно. Ребята эту обиду не разделяли, ситуация их очень забавляла. Образование было какой-то неактуальной темой для них. Никто не интересовался, чем другие занимались до войны. Юре вообще казалось, что Руслан заканчивал цирковое училище, потому что те акробатические трюки, которые он выполняет каждый день, вероятно, требовали долгих тренировок. Юра даже боялся представить, сколько раз тот срывался, падал, бился головой и спиной. Он также был уверен, что у Ани было медицинское образование. Базовое, но было. Она очень отличалась от санитаров-самоучек. До Кости, понятное дело, не дотягивала, но свою работу знала. Если спрашивать про Илью, по мнению Юры, учился на какого-нибудь механика, потому что управлялся с транспортом блестяще, разбирался в этих хитросплетениях из проводов, не редко он по мелочи латал их танк. Коля скорее всего и школу окончить не успел. Но, если бы Юру спросили, он бы определил его в ряды будущих учёных. У самого Юры за спиной было десять лет школы, курсы немецкого языка и проваленная мечта стать инженером. В университет не взяли, в колледжах такому не учили. Досадно, конечно, но может быть, хоть в армии он найдёт себе местечко? Если доживёт.Сталинград. Четырнадцатое Октября. 1942 года.
От оглушающих взрывов разболелась голова. Юра надавил пальцами на виски. В топливный бак танка, второпях, заливали остатки топлива. Его было немного, хватило бы проехать всего пару километров, но пора было двигаться вглубь города. Ночью пришёл приказ — оставить дом и двигаться в сторону правого берега. Все силы по максимуму стягивали туда. Немцы планировали взять город в кольцо. Аня ушла ещё часа два назад, вместе с пехотной группой и снайперами. Парни отпускали её неохотно, но понимали, что в танк взять не смогут. Если начнётся бой, а он начнётся, она будет только мешаться. Юра залезал в танк с лёгкой ностальгией. Последний раз они так сидели почти два месяца назад. Остатки разобранной стены просто проломили, не видели смысла выезжать в обход. Юра буквально чувствовал, как под гусеницей бетонные обломки и кирпичи превращаются в пыль. Люк никто не закрывал, держали его полуоткрытым. Опасно, но куда деваться. В смотровой прибор всего не разглядишь, приходилось иногда на пару секунд высовываться из башни и осматриваться. Сгореть заживо в танке, который подорвут какой-нибудь зажигательной смесью, он не хотел. Ехали осторожно, не разгоняясь. Во-первых, был риск перевернуться, во-вторых, топлива с каждой минутой становилось всё меньше и меньше. Проезжая через полуразрушенный двор, в глаза бросился заваленный танк. Задняя часть его была приподнята, в гусеницах застряли бетонные осколки. Передняя часть была придавлена грудой огромных кирпичных блоков, видимо, в здание попал снаряд и стена, расколовшись, упала на проезжающую технику. Илья поморщился — машиниста этого танка в лепешку раздавило. Но башня была не повреждена, можно было осторожно залезть внутрь. — Может, там есть топливо? — спросил Коля, когда Юра доложил им об обстановке. — Хорошая идея, малец, иди лезь, — сказал Руслан. — Мы с Ильёй сходим, — отрезал Юра и постучал пару раз по корпусу. Юра вылез из люка. Илья уже ждал его, переступая с одного камня на другой, чтобы не свалиться. Шли постоянно оглядываясь, медленно, чтобы не наделать шума. Юра потряс свою фляжку, выливая из неё остатки проточной воды. Отдал Илье. — Сливать будем сюда, — сказал Юра, поддёргивая рукава шинели, чтобы было удобнее лезть. — Долго, а что делать? — Да не вопрос. Юра поставил ногу на гусеницу, подпрыгнул, цепляясь за выступ. Танк качнулся. Юра выругался сквозь зубы, надо было лезть Руслану — он самый лёгкий из всех. Добравшись до башни, Юра несколько раз с силой дёрнул люк на себя. Тот проскрипел, неохотно открываясь. Юра навалился, поднимая его вверх, параллельно рассматривая то, что внутри. Юра ожидал увидеть всё — трупы, гору обломков. Но когда пара глаз испуганно взглянула на него из темного угла, Юра сам не удержался и громко вскрикнул. — Ёбанное карапучело! — сказал он, прижимая ладонь к сердцу. Человек резко замахал руками. Юра потянулся к кобуре. Человек резко вскочил, оттолкнулся ногой от кресла наводчика, подтянулся на руках. Танк снова качнулся, Юра схватился за край люка, чтобы не полететь спиной назад. Человек быстро выбрался из башни, спрыгнул на обломки. Он неуклюже завалился, проехался вниз по насыпи, но тут же вскочил на ноги. Юра с Ильёй наблюдали за тем, как молодой человек в тёмной военной форме, в потрёпанной шинели и с белой повязкой на руке, неуклюже убегает от них, переваливаясь через обломки, спотыкаясь и падая. Надо было отдать должное — парень даже не оборачивался, вставал и бежал дальше. — Ну и хуй с ним, — заключил Юра, прыгая в корпус танка. Он бегло осмотрелся, прежде чем подлезть к топливному баку. Походные мешки кучкой валялись в стороне, по полу были разбросаны нетронутые консервы, фляжки с водой. Значит, еда была ему не нужна, тогда, что он искал? Снаряды тоже были не тронуты. Их бы, по-хорошему, тоже прихватить с собой. Но одно неверное движение… Юра поморщился, представляя, как его сгоревшие останки будут соскребать со стенок танка. С топливом управились ровно за час и двадцать минут. Руслан от скуки вылез из танка, усаживаясь на холодную башню. Сначала он молча наблюдал за тем, как Илья ходит туда обратно, передавая им наполненную фляжку, которую Руслан передавал Коле, а Коля заливал её содержимое в топливный бак. Потом стал рассказывать анекдоты. Илья запоминал их, а потом пересказывал Юре. Создавалось впечатление, что все сборники анекдотов выходили под псевдонимами Руслана, так как их поток не кончался, наоборот, с каждой минутой он вспоминал всё больше и больше. Были смешные, откровенно пошлые, глупые, провокационные и его самые любимые — про Сталина. — У Сталина было два танка, — начал Руслан. — О, нет, — протянул Коля. Он слышал этот анекдот десяток раз. Первые два было смешно, потом смеялся только Руслан. — Он ездил на них по очереди. Очередь возмущалась, но не расходилась. — Руслан громко захохотал. — О! Ещё один! Когда у Сталина заканчивались сигареты — он стрелял парламент. Или вот ещё! — Так, хватит. — сказал Илья, передавая фляжку. — Смени уже пластинку. Расскажи что-нибудь другое. — Что? — Руслан выгнул бровь, передавая фляжку Коле. — Про себя что-нибудь, — предложил Коля. — Мы почти ничего про тебя не знаем. — И что же ты хочешь узнать? — Да хоть что-нибудь уже! — крикнул Юра, высовывая голову из люка. Руслан задумчиво постучал пальцем по губе. Рассказывать про себя он не любил, да и не считал, что ему есть чем поделиться. Гордиться нечем, достижений никаких. Вот, если бы они сами спросили. — Хорошо, — кивнул Руслан. — Отвечу на три ваших вопроса. По одному от каждого. Коля даже думать не стал. Высунул голову из люка. — Какой твой любимый цвет? Руслан сначала посмотрел на Колю, после кинул взгляд на Илью и Юру, который тоже высунулся из танка. Илья хлопнул себя пол лбу. «Красавчик!» — смеясь крикнул Юра, показывая большой палец. Руслан рассмеялся, громко, запрокинув голову назад. А после потрепал Колю по волосам, отвечая: — Пусть будет тёмно-красный. — У меня есть вопрос, — сказал Илья. — Мы заметили, что ты и в карты игрок, и рисовать умеешь, и стрелять, и, как обезьяна, скакать. Чего ты не умеешь? — Доверять, — честно признался Руслан. Илья развёл руками, мол, это не ответ. — В детстве у меня был лучший друг, которому я очень доверял. После того, как ушла мама, меня стали задирать сильнее, чем раньше, а он стал меня защищать. А потом он уехал, наобещал кучу всего, но по итогу просто кинул. И с того момента я перестал доверять людям. У меня нет друзей, потому что я стараюсь не заводить близкие отношения с кем-либо. — Боишься, что тебя снова кинут? — спросил Илья. — А это уже второй вопрос, Томин. — Руслан перевёл взгляд на Юру. Тому ничего в голову дельного не приходило. Хотелось спросить что-то такое, чтобы ответ Руслана разом дал всю картину его прошлого и объяснил, почему Руслан стал таким, какой он сейчас. Юра думал долго. Они уже почти закончили переливать топливо. Открыв топливный бак в последний раз, он слил остатки топлива. Передал фляжку Илье. Осторожно выбрался из танка, спрыгивая на обломки. — Твоя мама ушла, когда тебе было пятнадцать. Как ты жил всё это время? — наконец спросил Юра. Руслан опустил плечи, перестал улыбаться. Раньше ему казалось, что жизнь с мамой была полнейшим пиздецом, но оглядываясь назад сейчас, он стал понимать, что настоящий пиздец пришёл именно тогда, когда он остался один. В пустой квартире, без друзей, без семьи, без денег на существование. Дугар — лишь малая доля того дерьма. — Ну, жил — хуёво, если кратко. Если точнее, побирался по соседям, из школьной столовой подворовывал. По выходным подрабатывал на почте, разносил телеграммы и письма, школу окончил, поступил в университет, бросил на последнем году. Работал там, куда брали: водителем, в библиотеку, на склад. Денег еле хватало, а я умудрялся тратить их на выпивку. Часто думал о том — а не сигануть ли мне с крыши? А потом началась война. И я подумал, что это даже хорошо. Хоть умру достойно. — А что с животными стало? Ты говорил, у вас были питомцы. — сказал Коля. — Я как-нибудь потом тебе расскажу, хорошо? — Ты их съел? — Коль, я уважаю твой экспериментаторский ум, но давай не равняй всех на себя. — Но я не ел животных, — протянул Коля. — С тебя станется, — ответил Руслан, залезая в танк. — Руслан, не подначивай его, — добавил Юра, хлопая люком. К назначенному месту добрались лишь вечером. Юра оглядел полуразваленный дом, вздохнул. Теперь придётся разводить костры прямо на холодном бетоне, спать подложив под голову походный мешок. Недавно в городе промёрзли и лопнули трубы, раньше хоть можно было набрать воду и прокипятить, а теперь и этого не сделаешь. По скромным подсчётам, еды оставалось всего на два дня, воды не было вообще. Из двадцати двух человек, которые насчитывались на начало сентября, осталось всего десять. Четверо танкистов, медик и пять снайперов. Юра чувствовал, что не справляется. Задача, которую на него свалили, не была рассчитана на десятерых и танк, требовалось куда больше людей и оружия. При мысли о том, что всё идёт не по плану, что он может не справиться, Юра начинал злиться, ненавидеть сам себя, постоянно упрекать себя в чём-то, его начинало всё раздражать. Любое слово, жест, смех — всё воспринималось в штыки. Но Юра обещал Ане больше не срываться на всех подряд, поэтому в такие моменты он предпочитал слоняться где-то поблизости, но в одиночестве. Чтобы проветрить голову. Юра неспешно спустился на первый этаж. Пустые коридоры, разбросанная поломанная мебель, осколки стекла и прочий мусор, Юра осторожно перешагивал, пытался не наступать на стекло. Вход в подвал в этом доме находился снаружи здания, рядом с подъездной дверью. Юра осторожно потянул на себя деревянную дверь со сломанным замком. Казалось, что его сбили чем-то, а не просто вышибли дверь. Спускался осторожно, опираясь рукой на стену. Подвал был небольшим, так как дом был всего в два этажа. Летом там вероятно пахнет сыростью и водятся грызуны, типа мышей или крыс. Пришлось пригнуться, потолок был очень низким, тут даже Ане было бы сложно пройти и не стукнуться обо что-то. Первое, что напрягло Юру — там было тепло. В доме до их прибытия не зажигали костры, боялись привлечь внимание, так что занимаемая ими комната не успела прогреться. Ветер задувал в разбитые окна и через выбитую подъездную дверь. А тут…было комфортно. Юра хотел списать всё на то, что помещение закрытое и туда не попадает ветер, но вода замерзала даже в таких подвалах, а тут она была покрыта лёгкой коркой льда, которая ломалась под ногами. Подвал представлял собой узкий кривой коридор с комнатой в тупике. Там, насколько знал Юра, обычно находилась подсобка с инструментами, которыми пользовались в случае поломки труб. Петляя по многочисленным поворотам и нащупывая в темноте трубы, Юра заметил слабое свечение в самом конце. Тонкая полоска мягкого света. Второе, заставило его потянуться к кобуре и вытащить пистолет. Он слышал приглушённые разговоры и чьё-то тяжёлое дыхание. Он остановился у самой двери, прислушался. Разговаривали на немецком. Щёлкнул затвор пистолета. Юра медленно открыл дверь, держа пистолет наготове. — Niemand bewegt sich, — сказал Юра, осматривая помещение. Внутри небольшой комнаты, у стены напротив двери, лежал человек. Рядом с ним была навалена кучка окровавленных бинтов. Человек перевёл на Юру затуманенный взгляд. Пистолет его не пугал, видимо, он ждал своей смерти уже несколько дней. В углу, почти у самой двери, сидел другой парень. Юра помнил его лицо. Это тот самый парень, которого Юра нашёл в танке и который потом убегал от них по развалинам. Он искал медикаменты, вот почему походные сумки были вывернуты, а еда не тронута. К сожалению для парня, у русской армии все средства первой помощи находились исключительно у медиков, в редких случаях бойцы носили что-то с собой, так как бинты и бутылочки занимали место, утяжеляли сумки. — Wie bist du hier her gekommen? — спросил Юра. Направил пистолет на парня в углу. — Antworten. — Wir sind piloten! — воскликнул парень, поднимая руки. — Wir wurden getroffen. Und mein freund liegt im sterben. Звучало правдоподобно. Редко, но сбитые самолёты падали в городе. Но при таком раскладе, самолёт обычно врезался в здание, падал на обломки и тут же взрывался. Выбраться оттуда и не получить ранения — невозможно. Юра видел, что оставалось от пилотов, чьи самолёты сгорали дотла. Кучка пепла и обожжённые кости. Даже, если они пилоты — почему не добрались до своих? Почему не обратились к любому работнику красного креста, коих по городу бегало несколько сотен. — Und du denkst dass ich es glauben werde? — Юра поджал губы и покачал головой, всем своим видом показывая, что врать ему бесполезно. Ситуация была не на их стороне. С оружием тут был только Юра. Парень медленно опустил руки вниз, поник. Другой отмазки у него не было, а правду, видимо, говорить боялся или стеснялся. Он кинул взгляд на своего раненного товарища, тот кивнул ему, прикрывая глаза. Они что — ждут, когда Юра выстрелит? Юра бы и рад закончить этот цирк двумя нажатиями на курок, но…как-то неправильно это что ли? Они на него не нападали, это Юра ворвался сюда, как агрессор, стал размахивать пистолетом и требовать от них что-то. К тому же, они спокойной сидели себе в подвале, никуда не ходили и, если бы Юре не приспичило туда полезть, так и сидели бы дальше, пока раненный не умер. Это даже не будет самозащитой. Юра всё ещё считал свои действия исключительной самозащитой, а не жестокостью, как любит выражаться Аня. — Ich habe verstanden. Du bist einfach weggelaufen. — догадался Юра. Конечно, стоило понять это сразу. У пилотов, у пехоты, у танкистов, у военных корреспондентов, даже у санитаров — у всех было оружие. Его не могло быть только у тех, кто бросил его по собственному желанию или у пленных. — Ich werde mit meinem sanitäter hierher zurückkehren. — Юра убрал пистолет в кобуру. Парень посмотрел на него удивлённо, кивнул, мол, понял. Юры не было двадцать минут. Он вкратце описал Ане ситуацию, та с опаской, но согласилась. Они спустились в подвал, Юра тащил на плече её сумку. Аня держала его за руку, чтобы не потеряться. Ане хватило лишь взгляда на раненного, чтобы шепнуть Юре на ухо, что тот уже не жилец. — Ему остался день, — сказала она тихо, — Может два. — Ничего не сможешь сделать? — спросил Юра. — Могу лишь облегчить ему боль, но с такими ранами не живут. Юра кивнул, мол, приступай. Аня осторожно присела рядом с лежащим человеком, откинула шинель, которой он был накрыт. Аня аккуратно снимала один слой бинта за другим, копалась в своей сумке, расставляя рядом бутылочки, бинты, ножницы и вату. Юре всё это напомнило ситуацию в госпитале, в далёком Сентябре прошлого года. Юра вспомнил, как его стошнило на засохшую клумбу у входа, как он забежал за Костей и его чуть не стошнило во второй раз. Вспомнил ампутированную ногу, первую в жизни сигарету и вкус дыма во рту. Вспомнил, как смеялся и цеплялся за плечо Кости, чтобы не упасть, но в итоге спина всё равно была мокрой и грязной, а холодный бетон неприятно обжигал затылок. Мысли о Косте вводили Юру в какой-то транс, он переставал реагировать на всё вокруг, не слышал, что ему говорят, а в груди становилось очень тепло. На языке появлялся призрачный вкус чужих сигарет с каким-то горьким оттенком тоски. Но лёгкая улыбка расползалась сама по себе, пальцы слегка подрагивали от волнения, ему казалось, что он прямо сейчас ощущает эти далёкие, живущие только в памяти, редкие прикосновения и объятия. Он вспоминал чужие глаза, в которых тонул, лёжа на мягком ковре в тёплой квартире. Он вспоминал то случайное прикосновение губ к его щеке. Сам того не понимая, Юра снова задумался. Аня пощёлкала перед ним пальцами. Он коротко помотал головой, прогоняя наваждение. Сколько времени он так простоял, летая в облаках — непонятно. Судя по лицу Ани — долго. — Я закончила, — сообщила она, вешая на его плечо свою сумку. — Dein freund wird sterben. Es kann nichts getan werden. — Юра обратился к парню, который уже успел подползти к своему умирающему товарищу. — Sobald das passiert, musst du gehen. — Vielen dank, — тихо поблагодарил парень. Юра задумался: а что этот парень будет делать дальше? Вот его товарищ умрёт, ему придётся уйти. Куда? Без еды и воды он не протянет долго, без оружия тоже. — Mein Rat an dich ist, zu deinem zurückzukehren und wie alle anderen zu kämpfen.Сталинград. Двадцатое Октября. 1942 года.
Из личного дневника Ю. Татищева
«Скоро встанет лёд на реке, снабжение сильно затруднится. Мы и сейчас с трудом его получаем, а расход слишком большой. Сегодня с утра явился в штаб, получил новое распоряжение касательно занимаемого нами участка. Заодно передал второе письмо Косте. Боязно.»Сталинград. Первое Ноября. 1942 года.
Из личного дневника Ю. Татищева.
«Хоть и испытываем затруднения, кажется, у немцев всё ещё хуже, чем у нас. Ударили морозы, видел некоторых, которые замерзали во сне. Коля снова начал кашлять. Лекарства, которые дал Костя, закончились ещё давно. Аня писала в штаб, но ей ответили, что такого не имеется. Вчера нас стало девять. Выпили по рюмке за упокоение, подобрали личные вещи — передадим родственникам.»Сталинград. Пятое Ноября. 1942 года.
Из личного дневника И. Томина
«Сдаём позиции одну за другой. Второй день отходим к правому берегу. Юра рвёт и мечет.»Сталинград. Четырнадцатое Ноября. 1942 года.
— Беги-беги-беги-беги! — кричит Руслан, перепрыгивая через очередной завал. Он резко дёргает Колю за руку, пряча за обломок стены. Рядом простреливает автоматная очередь. Руслан выдыхает — ещё бы чуть-чуть! Бегать по заснеженным руинам было сложно, ноги скользили, нельзя было зацепиться, пальцы сразу замерзали. Коля начинал закашливаться сразу, стоило ему пробежать больше ста метров. А бежать приходилось и больше. Коля сел на холодную бетонную плиту. Голова кружилась, он никак не мог вздохнуть, казалось, что он вот-вот перестанет дышать. Руслан тут же поднимал его на ноги, тащил дальше. Немецкое наступление разбило не только армию на две части, но и отрезала пути к отступлению — на правый берег не попадёшь. Маленькие отряды разделялись, танки заваливало, с неба то и дело падали бомбы. Пули в автомате закончились ещё давно, с собой были только ножи. Но подобраться на близкое расстояние к противнику, под шквальным огнём, не получалось. Руслан пытался, пуля прошлась по плечу, резанула так, что первые пятнадцать минут он не мог его даже приподнять. Передвигались короткими бросками, чтобы не привлекать внимание. Чёткого места встречи не было. Был установлен квадрат, куда они должны добраться и держать оборону там. Руслан снова сверился с картой. Оставалось ещё прилично. — Ты как? — спросил Руслан. Коля помотал головой, мол, всё в порядке. Глубоко вдохнул, прокашлялся в перчатку. Этой же рукой опёрся, чтобы встать, оставляя кровавый отпечаток на снегу.Сталинград. Девятнадцатое Ноября. 1942 года.
Проезжать по льду было опасно. Юра изредка высовывался, чтобы посмотреть на небо. Было затишье. Солнце медленно начало подниматься, но пока была видна лишь тонкая предрассветная полоса. — Сейчас мы отыграемся, — бухтел Руслан себе под нос. — Сейчас мы их жопу подстрелим. Ранение было не глубокое, но болезненное. Ему было больно быстро двигать рукой, поднимать её высоко, что сказывалось на быстроте наводки. Но он старался. Юра эти старания ценил. Послышался приглушённый кашель Коли. Он наотрез отказывался ложиться в госпиталь, заверял, что с ним всё в порядке. Температуры нет, лишь горло побаливает и в груди неприятно скребёт, когда сильно кашляет. Ему отлично удавалось скрывать свои окровавленные носовые платки, которые он тщательно пытался отстирать в холодной воде с небольшим мыльным раствором. Пятна оставались, но в глаза не сильно бросались. Танки неспешно продвигались к линии немецкого наступления. С берега их прикрывали дальнобойные установки. Пехота ровными рядами шла между танковыми колоннами. Сражение началось на рассвете. И по началу всё было более-менее хорошо: их наступление стало неожиданным, они застали врага врасплох, Руслан наводил с привычной всем скоростью, Коля только успевал заряжать снаряд, как приходилось тут же стрелять. Юра ошибся в цифрах наводки лишь раз. Снаряд попал между танками, даже не задел. Юра лишь скривился, поспешно извинился. Но вскоре ребята стали выдыхаться. Руслан болезненно шипел каждый раз, когда дёргал раненной рукой, Коля стал задыхаться, танк моментами раскачивало так, что Илья честно сознавался, что его тошнит. Юра никак не мог выцепить взглядом цель. Каждого начинало всё раздражать. И первым не выдержал именно Коля. Он заговорил так быстро, что между предложениями ему приходилось делать глубокий вдох, чтобы отдышаться. — Как вы меня все заебали! Если мы тут все больные и несчастные, чего в танк полезли? — Малой! Ты самый умный, что ли? Вот не лез бы в танк, а сделал так, как тебе говорят взрослые! — ответил Руслан. — Это ты то взрослый?! Нихуя сам в жизни не добился, а теперь пытаешь меня учить! — Вы можете заткнуться?! — встрял Юра. — Иди нахуй! — в один голос отозвались Коля и Руслан. — Нет, это вы пошли нахуй! Два долбоёба! По вам госпиталь плачет, а они ещё выёбываются! — Нихера себе! В святошу решил играть?! — не выдержал Руслан. — Тебе напомнить, как ты выпинывал нас из засады, потому что — о боже мой — мы никого так и не подстрелили! — Иди нахуй! Не делай из меня тирана! — Ты и есть тиран, Юра! Пальцев не хватит, чтобы пересчитать все те разы за последние месяцы, когда мы чуть не получали пулю в лоб — и всё по твоей милости! — Если вы сейчас не закроете ебальники, я переворачиваю танк нахуй! — крикнул Илья. — Будем сидеть вниз головой и ждать, когда нас шамарнут! Ребята замолчали. Работа пошла дальше. Но конфликт оставался нерешённым.Сталинград. Конец Ноября — Декабрь. 1942 года.
Из личного дневника Н. Сибирякова
«Р. и Ю. дерутся чуть ли не каждый день. я с И. устали их разнимать. они открыто критикуют работу друг друга, это сказывается на нашей работе. я стараюсь не обращать внимание на собственное состояние, сейчас надо помирить команду. каждый бой заканчивается тем, что они вылезают из танка и пытаются набить друг другу лицо. синяк на щеке Ю. вообще не заживает. А. вообще с нами не разговаривает, ей, кажется, уже плевать на всё. чаще и чаще замечаю её отрешённый ко всему взгляд. а мне хочется с ней поговорить, пожаловаться на самочувствие. но ей это не нужно.» Одна операция сменяла другую. Бои шли каждый день, продолжительные. Немцев зажимали в кольцо. К ним подтягивались силы из города, но и тех не хватало. Ребята перестали разговаривать друг с другом, прекратились драки, теперь их объединяло не больше чем общая цель — победить. Работа на поле боя наладилась, но вне танка отношения трещали по швам. Юра не собирался с ними нянчиться. Что-то не нравится — ищи себе другой экипаж. И Руслан порывался, остановило лишь то, что все экипажи были укомплектованы. Аня сказала им, что пока они не решат все свои проблемы — её они не увидят. И своё слово сдержала. За это Коля обижался на парней сильнее всего. Аня снова послала его куда подальше, сказала дежурное — «меня нет». Коля раздосадованный шёл к танку. Ночь выдалась холодной, разжигали костры прям около своих машин. Впервые за последние полторы недели парни собрались вместе, но лишь потому, что не смогли разойтись. Коля тонул в сугробах, вечером выпал снег, присыпал колеи и воронки от снарядов. В одну такую свалился Коля, причём у всех на глазах. Первым засмеялся Илья. Когда макушка Коли, присыпанная снегом, показалась из воронки, не выдержал и Руслан. — Ха-ха, как смешно, — саркастично отозвался Коля, вылезая из воронки. Юра прыснул со смеху. — Но правда смешно. Коля сел поближе к огню, протянул замёрзшие руки. Юра только сейчас заметил его бледное лицо, потрескавшиеся губы и мелкие подсохшие капли крови в уголках. Остальные, кажется, заметили это тоже. Юра прокашлялся, привлекая внимание: — Я должен извиниться перед вами, — начал он. — Я поступал с вами просто ужасно, игнорировал вас и думал только о своей шкуре. Мне очень жаль. Я ужасный командир. — Да, — протянул Руслан. — Ты тот ещё гандон. И я не стану извиняться за то, что давал тебе по лицу — ты заслужил. Но и не стану требовать извинения за это от тебя. Мы тоже заслужили. Нам стоило сразу говорить тебе всё, что нас не устраивало, а не молчать, а потом вываливать. — Меня откровенно достали ваши ссоры, — признался Илья. — Это очень мешает. Я помню, как мы, несмотря ни на что, пусть то бой или ожидание, как-то находили между собой язык. Умели найти выход. А теперь… Илья развёл руками, не зная, что сказать, но его поняли. Все это понимали. Раньше было по-другому, к этому хотелось вернуться. — Я тоже не хочу ни с кем ссориться. Я понимаю, война потрепала нас, но давайте оставаться людьми, в конце концов. Превращаемся в какую-то свору собак, которая грызётся по любому поводу. — тихо сказал Коля. — Даже Аня с нами разговаривать не хочет. Просто, знаете! Юре пора перестать командовать нами, как деревянными солдатиками, Руслану пора прекратить размахивать кулаками и переходить на личности, мне пора перестать обижаться, а Илье… А Илье пора награду дать, за то, что он нас тут всех терпит. И Ане тоже. — Спасибо, — сказал Илья, склоняя голову. — Давайте говорить сразу, когда нас что-то не устраивает. — сказал Юра. — Когда тяжело, когда хочется кричать. Выпускать всё сразу. Мир? Юра протянул мизинец. Коля тут же протянул свой. Потом Илья. Руслан выдохнул. — Конечно, о чём речь. — и протянул свой.Сталинград. Двадцать восьмое Декабря. 1942 года.
Из личного дневника Н. Сибирякова
«не могу перестать кашлять. не могу нормально двигаться, всё начинает болеть, я начинаю задыхаться.»Сталинград. Первое Января. 1943 года.
Из личного дневника Н. Сибирякова
«сегодня потерял сознание. А. и Ю. настаивали на том, чтобы отправить меня в госпиталь. а я не могу. я уже чувствую это. ложиться в госпиталь надо было ещё тогда, в Москве. сейчас уже просто поздно. я не хочу тратить свои последние силы и дни на то, чтобы валяться на больничной койке. я хочу запомнить, как можно больше. ещё хоть раз посмеяться со всеми, пострелять из танка, послушать рассказы ребят.»Сталинград. Пятое Января. 1943 года.
Из личного дневника Н. Сибирякова
«не могу подняться. ноги не держат, руки трясёт. мы остановились около какой-то деревни, кажется, Карповка. я точно не помню. остановились довольно близко к ней, если нет сражений, хожу туда-сюда, пытаюсь хоть как-то двигаться.»Деревня Карповка. Девятое Января. 1943 года.
Коля начал задыхаться моментально. Пытался вдохнуть, тут же начинался дикий кашель. Коля сплёвывал кровь на снег, цеплялся пальцами за деревья, чтобы не упасть. До лагеря рукой подать, всего несколько метров. Перед глазами всё плыло, ему казалось, что лёгкие просто разрывает изнутри. Ладонь соскользнула со ствола дерева, Коля сильно ободрал руку. Ноги не держали совсем. Он сел на колени, сгибаясь почти пополам, прижимал руки к груди. Болело невероятно. Он сидел на холодном снегу, громко и надрывисто кашляя, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха. Вскоре голову повело, перед глазами замаячили чёрные точки. Было ощущение, что Коля проваливается в какую-то очень плотную, зыбучую яму с песком. Но вместе с тем он чувствовал невероятную лёгкость во всём теле. Он завалился плечом в сугроб, прикрыл глаза. Взгляд уже всё равно не фокусировался. Он чувствовал, как замедляется сердцебиение. А песок становится всё зыбче и зыбче. Он попробовал вдохнуть снова — не получилось. — Спасибо…- сипло проговорил он, песок накрыл голову. На отголоске сознания, которое существовало ещё несколько секунд после того, как сердце перестало биться, отпечатались чьи-то быстрые шаги по снегу. — Коля?! — Руслан тряхнул его за плечи. — Коля! Он перевернул его на спину, прислонился ухом к груди. Резко отдёрнулся, дрожащими руками стал расстёгивать пуговицы шинели. — Да что же это такое?! — говорил он сам себе. — Господи, Коля, вставай! Вставай сейчас же! У тебя уже такое было! Я помню! Надо просто открыть шею… И всё пройдёт! Да сука! Почему взгляд не фокусируется именно сейчас?! Руслан всё срывал пуговицы, ломая ногти. Прислушивался к дыханию, которого уже не было. На его крики сбежались другие. Юра расталкивал любопытных солдат, Илья шёл чуть впереди. Аня по привычке вцепилась в чужую руку, чтобы не потеряться. Они выбежали уже в тот момент, когда Илья оттаскивал сопротивляющегося Руслана. Енисейский рыдал навзрыд, кричал, вырывался, пытался укусить Илью. — Отпусти меня! Отпусти меня, блять! — не унимался Руслан. Его слёзы капали Илье на руки. — Илья, пожалуйста! Юра, скажи ему! Но Юра уже сам был не в состоянии говорить что-то. Аня громко вскрикнула, закрыла лицо руками. Юра прижал её к себе, обнимая за подрагивающие плечи. Медленно гладил по волосам. Он всё продолжал смотреть на тело своего друга, кусая губы. Слёзы сами стекали по щекам, капали с подбородка. У Ильи дрожали руки. Он ослабил хватку, и Руслан вырвался. Встать не хватило сил, пришлось ползти на коленках, ладонями проваливаясь в снег. Илья молча присел рядом с Русланом, положил руку ему на плечо и слушал его тихое бормотание, вперемешку со всеми слезами и криками.Сибиряков Николай Александрович умер девятого Января 1943 года, в возрасте восемнадцати лет, от обострившейся пневмонии. Посмертно был награждён медалями за «Отвагу» и «За оборону Сталинграда». Похоронен двадцать второго Января в городе Новосибирск на Заельцовском кладбище. На его могилу, вплоть до 1957 года, регулярно приносили письма от друзей.