Проверка

      Я вывожу его с самого утра. Проверяю на устойчивость.       На педсовете, сидя рядом, провожу ладонью по его бедру, опасно останавливаясь недалеко от паха, после чего вновь перемещаю руку и оставляю покоиться на колене, пока Дима натужно сопит, давя в себе желание, как он мне потом объяснит, за шкирняк вытащить меня из кабинета и завести в ближайший туалет.       Раз.       На самом обычном уроке захожу к нему в кабинет якобы с важной информацией, которую, несомненно, нужно говорить в самое ухо, чтобы, не дай бог, не услышал класс. И при этом нужно обязательно положить руку на его спину, без этого информация не усвоится. Естественно, ничего важного касательно работы я не передал, зато неслышно для других, но вполне различимо для Димы сказал ему, как сильно я его люблю. С определёнными нотками пошлости.       Два.       Не имея возможности выйти из кабинета, потому что мой класс занят контрольной работой, начинаю писать Диме в личные сообщения. У меня есть мои фотографии не самого пристойного характера, с идеальной концентрацией пошлятины, чтобы Диму не забрали на скорой с сердечным приступом, но и чтобы пощекотать ему нервы. Отправляю. Читает он практически сразу. Молчит. Через минуту приходит многообещающий ответ. «Ночью мы это обсудим».       Три.       Перед последним уроком нам удаётся пересечься в коридоре практически сразу после звонка на урок, когда все ученики уже разбежались по своим классам. Дима, я точно знаю, спускается вниз, а мне нужно повернуть по коридору налево. Он меня не видит. Я ускоряю шаг и настигаю его в паре метров от лестницы. Успеваю хорошенько приложиться ладонью по его заднице и сменить траекторию движения. Когда Дима поворачивается, чтобы выяснить, кто посмел совершить такую дерзость, я ловлю его взгляд, подмигиваю, улыбаясь, и прибавляю шаг. Отворачиваясь, зацепляю взглядом, как он с деланным недовольством закатывает глаза. Но я-то знаю, что он не против. Ему даже нравится. Он просто пытается не покраснеть.       Четыре.       После уроков мы, чтобы не везти домой тетради и не портить их проверкой атмосферу домашнего уюта, проверяем эти самые тетради в учительской. Абсолютно пустой учительской в практически пустой школе. Наши с Димой столы стоят рядом, и мне ничего не стоит попасть скомканной цветной бумажкой на его рабочее место, практически под стержень ручки, которой он пишет. Дима переводит на меня удивлённый взгляд. Как школьники, ей богу. А что? В школу мы приезжаем каждый день, да и детство у мужиков в среднем до сорока лет, а нам нет даже тридцати пяти. Дима разворачивает бумажку. Та пустая. Он устало вздыхает и, нахмурив брови, пытается сосредоточиться на тетради. Я беру бумажку побольше и другого цвета, на этот раз пишу своё небольшое послание, комкаю и снова кидаю Диме. Он медленно поднимает на меня взгляд и откладывает ручку. Когда бумажка в его пальцах начинает шуршать, я слышу взволнованный гул собственного сердца в ушах. Я вижу, как его глаза пробегают по единственному написанному слову, каждую букву которого я пытался написать как можно ровнее. «Отсосёшь?» Дима со свистом втягивает носом воздух и встаёт, оперевшись руками на стол. — Артур, — обращается он ко мне. — М? — я вопросительно приподнимаю подбородок, ощущая, как перестаю контролировать мимику. Хитрая улыбка сама выползает на моё лицо. — Встань. Дима пытается выглядеть серьёзно или даже угрожающе. Думает, я не вижу, как в глубине его глаз пляшут весёлые огоньки.       Вывел. Когда я предпринимаю попытку встать, Дима уверенно берёт меня за руку, вытягивая из-за стола. Окружающее плывёт перед глазами, а желание большего опьяняет сильнее любого алкоголя. Он подходит вплотную. — Ну что, поехали домой? — произносит он тихо. — Я за все четыре раза отыграюсь. Невольно улыбаюсь ещё шире, но соглашаться с предложением не спешу. Мотаю головой и тихо отвечаю: — Добиваем с «хорошо» на «отлично» здесь. — А дома, я так понял, контрольная работа? — спрашивает Дима, и от восторга чуть не давится воздухом. Я отвечаю улыбкой и самодовольным кивком. Кладу руки ему на плечи и чуть подаюсь вперёд, склоняя голову вбок. Первое особенное касание, осторожный поцелуй, страстная близость. И никакие запреты, рамки приличия и наличие людей в школе не могут остановить запущенный процесс. Чуть отстраняюсь, беру его за запястье и перетаскиваю ладонь на свой пах. Дима слегка надавливает, сжимает пальцы. Я вижу, как он распаляется, как учащается его дыхание и краснеют уши, как он готовится в любой момент сорваться, стоит мне дать повод. В то время, когда мы ещё даже не общались, но я уже по уши в него втрескался и периодически ловил крепкие стояки... Я мог залипнуть на него где угодно: на педсовете, в столовке. Он часто был на родительских собраниях моего класса из-за двоечников, я не раз краем уха слышал его разговоры с другими учителями, и в те моменты мне на ум приходили только строчки песни моей любимой группы. «Смешанный, бешеный, дикий, несдержанный, наглый и буйный Мустанг необъезженный». Таким он казался и таким он был. Сейчас я знаю его совсем с другой, точнее со второй его стороны. Диму очень легко спровоцировать, но не только на мордобой. Именно эта, мягкая, чувствительная сторона сейчас преобладает, и она мне нравится ничуть не меньше первой, более жёсткой, которая, я подозреваю, включится дома. Дразнить его никогда не надоедает. Когда видишь эту чересчур бурную реакцию на ласки, хочется целовать все доступные места, кусать и шептать на ухо всякие непристойности до тех пор, пока он не сорвётся и не начнёт либо умолять, либо перехватывать инициативу и роль. Я медленно утекаю из-под его рук и иду закрыть дверь. Слышу только разочарованный вздох и, обернувшись, вижу, как он закрывает глаза и запрокидывает голову, хрустя пальцами на руках, вскипая. Обратно к нему я уже подкрадываюсь, после чего мягко обнимаю его со спины, намереваясь сказануть ему на ухо что-нибудь эдакое, но Дима не даёт мне даже сформулировать, возвращается в реальность как по щелчку пальцев и ловко выворачивается, оказываясь со мной лицом к лицу, накрывает мои губы своими. Я с небольшим промедлением отвечаю, после углубляю поцелуй. Целую отчаянно и жадно, вжимаю его тело в своё. За моим столом стена, к которой он меня и прижимает. Я больно ударяюсь лопатками и в отместку цапаю Диму за нижнюю губу, оттягиваю её зубами. Отпускаю и провожу языком вниз по подбородку и шее. Приглушенный свет расплывается перед глазами разноцветными кругами. Помещение сжимается до микроскопических размеров. Дима начинает спешно расстёгивать пуговицы на моей рубашке. Покрывая оголённые плечи нетерпеливыми поцелуями, проводит рукой вниз и уже без всяких намёков или просьб накрывает ладонью мой пах, двигает ею, сжимает. Впивается поцелуем между плечом и шеей, посасывает, покусывает, пока кожа не начинает алеть. Мои эмоции просятся наружу в форме стона, но я быстро перенаправляю эту «энергию» и почти невинно целую его в макушку. — Солнце, посмотри на меня, — прошу я его. Он поднимает голову, а я сразу прижимаюсь к его губам и снова целую. Жадно, глубоко, настойчиво и властно. Обхватываю руками его лицо, прижимая ближе к себе. Ладонями ощущаю, как горячеют его щёки.       Пять. Постоянно повышаю планку, не давая Диме ни подстроиться, ни, тем более, перехватить инициативу, пока он не начинает только учащённо дышать и приглушённо и протяжно стонать. Как однажды мы это назвали, «полузадушенно мяукать». Я отрываюсь от Диминых губ, и он в ту же секунду очень шумно хватает ртом воздух. У него подкашиваются ноги, он хватается за меня, чтобы не упасть, смотрит мне в глаза, понемногу сползая на колени. Смотрит поплывшим взглядом, но с таким обожанием и желанием, что я почти начинаю плакать. Ласково провожу ладонью по его волосам, когда он, уже стоя на коленях, мягко трётся о мой пах носом, накрепко вцепившись пальцами в ремень, целует через ткань. Расстегнув пряжку ремня и ширинку, он совсем немного приспускает джинсы и бельё. С вызовом смотрит на меня снизу вверх, наклоняется и, обхватив член у основания рукой, мучительно медленно проводит расслабленным языком по всей длине. Кладёт головку себе на язык, легко движет им, облизывая, дразня, обводит по кругу, пошло причмокивает и неотрывно следит за реакцией. Сделав несколько поступательных движений ладонью, касается головки губами. Пощекотав кончиком языка уздечку, он начинает постепенно погружать член в рот. «Наконец-то, блять» — успеваю подумать я, блаженно выдыхаю, но не тут-то было. Дима берёт до середины и выпускает. Снова посасывает только головку, слизывает смазку и даже не предпринимает попыток взять член полностью, а мне хочется. Страшно хочется кончить, освободить низ живота от жара, заполонившего каждую клетку, но Дима только отстраняется и, придерживая головку одними губами, выжидающе смотрит на меня чуть исподлобья. Кажется, настало его время издеваться надо мной. Я уже не думаю о том, где мы находимся, и что нас действительно могут услышать. Подаюсь бёдрами вперёд, проталкивая член глубже. Дима, хитрожопый, ждал, пока я сорвусь. Зажимает в кулаке большой палец, чтобы уменьшить рвотный рефлекс, и берёт так глубоко, как может. Меня очень веселит и одновременно возбуждает то, как активно мы сношаемся в стенах школы после того, как чуть не вылетели примерно из-за этого же. Втягиваю воздух через плотно сжатые зубы и откидываю голову назад, ударяюсь затылком об стену. Каждое движение Димы отзывается волнами крупных мурашек на коже. Начинаю нетерпеливо толкаться бёдрами вперёд раз за разом и стягивать волосы на чужой макушке с такой силой, что Дима забавно приподнимает брови и легко давится. Теснота его горла кружит голову. Тело стремительно покрывается горячей испариной, а сдержанные стоны перерастают в отрывистые хрипы. Я жмурюсь так сильно, что на внутренней стороне век пляшут красные круги. Когда я с трудом открываю глаза и осмеливаюсь посмотреть вниз, я вижу, как Дима расстёгивает свой ремень. Провернув все махинации с брюками и трусами, он начинает водить рукой по своему члену в таком же беспорядочном темпе. Поднимает на меня взгляд. Становится дурно. Оргазм прошивает мой позвоночник острыми иглами. С небольшим опозданием оттягиваю голову Димы за волосы. Глаза слезятся, сперма стекает по члену, пачкает нижнее бельё и даже немного джинсы. Смотрю на Диму и как-то неосознанно опускаюсь на колени рядом. Наклоняюсь и слизываю с его губ, припухших и растянутых в едва заметной улыбке, попавшие на них капли спермы, а после несдержанно впиваюсь жадным поцелуем, одновременно пробираясь ладонью к его члену. Обхватываю пульсирующую горячую плоть плотным кольцом из пальцев и сразу же принимаюсь резко, немного грубовато надрачивать. Дима стонет, скулит в поцелуй, хнычет и ёрзает. Через полминуты он резко отрывается от меня, очень заметно стискивает зубы и с тихим сипением кончает, пачкая мою руку. Громко выдыхает на грани стона и роняет голову на моё плечо. В его мимолётном взгляде я успеваю различить только то, что дома нас ждёт действо, достойное порнофильма. Он отыграется. Завтра у меня будет болеть жопа.