Ах, как трудно прощаться! Но возвращаться иногда ещё труднее Эрих Мария Ремарк, «На обратном пути»
Август 1951. Тишину чёрной летней ночи нарушали самые разнообразные звуки: хохот рассевшихся у костров мужчин, стрекот сверчков и стук железной посуды, а треск охваченных огнём сушняка и валежника дарили ощущение уюта в непроглядной тьме вокруг. Искорки от костров медленно поднимались, позволяя израненным телам и измученным душам на время забыть о боли и тягучем кошмаре военных будней. Большую поляну обступали вековые сосны, а военная техника и люди на еë фоне казались лишь незначительными штрихами величественного пейзажа. Миновав демаркационную линию между двумя частями некогда единого края, отряд остановился на юге провинции Хванхэ. Юнги неспешно шёл к компании принявшихся за ужин мужчин, оттирая кровь с рук о посеревший фартук, повязанный на талии. Его сослуживец обернулся на звук шагов и помахал, приглашая присоединиться к ним, чтобы поесть. — Хён, ты не будешь ужинать? — спросил Джихён, когда он подошёл к костру. Чон Джихён обладал тонкими чертами лица: уголки глаз стремились вверх, нос с узкой переносицей кончался чуть вздёрнутым кончиком. Короткие тёмные волосы были вечно растрёпанными, в сочетании с едва заметными веснушками у высоких скул они придавали ему немного ребяческий вид. Он был безбожно тощим, как и многие солдаты, но его угловатость придавала восемнадцатилетнему парню какую-то изящность. — Нет. Можешь съесть мою порцию или поделиться с остальными, — отозвался Юнги хриплым и чуть шепелявым голосом и присел рядом. Оперев локти о расставленные угловатые колени, он отвернулся от Джихёна и направил взгляд в грязь под ногами. Та оседала на изношенных ботинках, брызгами подсыхала на потрёпанных штанах. Форменная рубашка желтовато-зелёного болезненного цвета за последние полгода стала ему заметно большой. На маленькой нашивке на груди, какую носили все солдаты, угадывалось его имя на корейском и английском языках — Мин Юнги. — Сержант Мин, вам стоит поесть, мы отправляемся завтра утром. Давайте я вам положу риса… — несмело произнёс один из парней, сидевших у затухающего костра с практически опустошённым котелком. Он приподнялся со своего места, но Юнги остановил его махом ладони. — Я не хочу есть. Аппетит пропал. Я ж помогал доктору со вскрытием гнойников, — глухим, но спокойным голосом ответил Мин и почувствовал, как на худое плечо ложится горячая рука Джихёна. Со стороны того послышался тяжëлый вздох. — Да, зрелище то ещё… К слову, в моём прошлом отряде был врач, который кромсал наших ребят налево и направо! Даже я, хоть и плотник, понимал, что он явно делает что-то не так! А тот брал, отрезал кому-нибудь ногу и садился жрать, как ни в чём не бывало! Простую царапину от шальной пули «лечил» отрезанием целой ноги! Ещё и накладывал себе огроменную порцию риса! — не до конца прожевав, торопливо заговорил один коренастый и жилистый вояка. — Эх… пол отряда ребят полегло. Красные, сукины дети, устроили нам засаду… Из шатра полевого госпиталя, который покинул Юнги, показался доктор. Он подошёл к собравшимся у костра солдатам и присел на место, которое ему любезно освободил Джихён. — Вы, сержант, даже не врач, а такую помощь мне оказываете, — доктор, взглянув на Юнги сквозь свои круглые очки, тепло улыбнулся ему. Он взял порцию и принялся за свой заслуженный ужин. — Поешьте, а то бог знает, когда в следующий раз удастся. За спинами говорящих послышался рёв мотора, и на мгновение поляну осветили фары грузовика, пригнанного на стоянку. Запахло дизелем. Мин зажмурился, пряча глаза от яркого света. — Завтра выдвигаемся в восемь, — командир дивизии оглянул всех собравшихся за костром, отдавая распоряжение. Он медленно поднялся и пошагал в сторону тёмной чащи. — Нужно собрать некоторые травы, пока мы в горах. Я видел на карте ручей, можем заодно искупаться, — наклонившись к Джихёну так, чтобы никто кроме него не услышал, предложил Юнги. Мин немного разбирался в растениях с лекарственными свойствами, поэтому с готовностью согласился на просьбу врача помочь с этим делом: рук сильно не хватало, а тому и так нужно было дежурить у койки парня, которому раздробило голень. Джихён уверенно кивнул и поджал губы в заговорщической улыбке, вероятно, поняв, что одним купанием и сбором трав их вылазка не ограничится.***
Юнги с Джихёном шли по тропе, поднимаясь по склону; впереди уже виднелся лес. Мин краем глаза поглядывал в сторону и отмечал, как от потухших костров в туманной пелене поднимается дым. На поляне находилось множество людей, спавших на подстилках или просто на земле, а так же несколько палаток и машин. Зарево едва-едва пробралось через горизонт. Картина была поистине умиротворяющая; но красивый пейзаж, который должен был успокаивать истерзанное тревогой сердце, казался Юнги лишь блеклой картинкой из журнала, и не вызывал особых эмоций. С Чон Джихёном они впервые встретились около полугода назад, когда из разбитого подразделения Юнги перешёл в другое. Им не потребовалось и недели, чтобы отыскать друг в друге отдушину среди военных будней, позволяя каждому из них раствориться в чувстве близости. Они пользовались любым удобным моментом, чтобы испробовать друг друга и получить требуемую разрядку. Основным языком их общения был язык тела. О настоящей любви между Юнги и Джихёном не могло быть и речи. Их отношения были побочным эффектом войны и тесного мужского товарищества. Мин пользовался авторитетом в отряде, поэтому защищал мягкого и неприспособленного к условиям войны парня от насмешек и проявлений дедовщины. Джихён к нему очень привязался, но сержант сразу обозначил границы и правила их общения. Согласно картам, в полутора километрах от лагеря, вверх, был водопад. Добравшись до него, Джихён и Юнги начали сбрасывать с себя одежду. Мин подошёл к ручью и столкнулся с собственным взглядом в отражении поблёскивающей серебристым воде. На него смотрел будто совершенно другой человек — болезненно бледный и с пепелищем в глубине глаз. Они торопливо умыли лица в прохладной воде, поделив кусок потрескавшегося обмылка на двоих. На большее малюсенького кусочка не хватало; тела оставалось омывать лишь водой. Впервые за несколько дней Мину стало чуть лучше — чужие руки, так сильно прижимавшие его к груди, согревали и дарили пусть и мнимое, но такое необходимое чувство спокойствия. — Хён, не оставляй меня, пожалуйста, — чуть дрожащими от прохлады губами прошептал Джихён. — Я не могу ничего обещать, — честно произнёс Юнги, а затем тихо промычал под напором неожиданно поцеловавшего его любовника. — Знаю, — отрываясь от него, ответил Джихён. Чон провёл мокрой и холодной ладонью по щеке Юнги, чуть более тщательно ощупывая подушечками пальцев жёсткую щетину на подбородке. В ответ Мин огладил покрытую мурашками спину парня, спускаясь к ягодице и легонько её сжимая, на что Джихён прижался ближе к его телу и обвил талию ногами. Он подхватил мальчишку под бёдра, и резко, грубо впился в его губы поцелуем. — Я хочу тебя, сейчас, — послышался дрожащий голос Джихёна, оторвавшегося от холодных губ Юнги. — Давай по-быстрому. Они вышли из воды и повалились на холодную от росы траву, продолжив возбуждать друг друга, сцеловывая капли воды с тел. Мин неторопливо ввëл увлажнённый слюной палец Чону внутрь. От чужого сладкого и протяжного стона по спине пробежали мурашки. Он разрабатывал тугие мышцы ануса Джихёна, а другой рукой рвано двигал вверх-вниз по своему члену. Чон во весь голос молил его войти в себя, плавясь на устланной сочной летней травой земле, и ловил торопливые поцелуи на губы. Юнги сжал в руках его жилистые бёдра и вторгся внутрь со сдавленным стоном. Он начал неторопливо двигаться, покрывая поцелуями чужую шею, ключицы, проступавшие под загорелой кожей, вздымавшуюся от частых вздохов грудь. Джихён упирался затылком в ещё не прогретую землю, впивался пальцами в его плечи и млел от ласк, а Юнги, наращивая темп, охотно давал то, о чём его просил любовник. С каждым толчком, каждой вспышкой удовольствия внизу живота, Мин обратно отвоëвывал свои эмоции у апатии. Этот недуг преследовал его последние пару недель, вытягивая все душевные силы из и так переломанного войной Юнги. Под слабыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь ветви деревьев, удовлетворëнные, они разлеглись на траве. Прежде чем вернуться к цели их вылазки, парни выкроили немного времени, чтобы перевести дух и понежиться в объятиях друг друга. Шум ручья позади и щебетание только-только начавших просыпаться птиц вновь отзывались внутри. Они ласкали слух, даруя спокойствие. На войне он выучился ценить каждую мелочь, включая пение птиц и поцелуи украдкой. Джихëн перебирал его коротко стриженные волосы, однако вскоре приподнялся, словно ему что-то неожиданно вспомнилось. — Что с тобой? — взволнованно взглянув на Юнги, заговорил Джихён. — Ты вчера и крохи в рот не взял. Заболел? — Нет аппетита, — отозвался Мин, прикрыв глаза, чтобы дать себе хоть ещё немного времени, чтобы вслушаться в звуки природы. — Ты устал, — предположил парень. — Как и все остальные. — Тебе опять снился страшный сон? — на этот вопрос Юнги нехотя кивнул, давая понять, что не готов обсуждать данную тему. На самом деле, со здоровьем Мина всё было в порядке, но вопросом о сне Джихён попал в точку. Юнги действительно с каждым днём всё чаще снились страшные сны. В них всплывали странные образы: силуэт женщины в белом, деревья, которые казались просто громадными, туман, размывавший картинку. На утро он не мог вспомнить их сюжета, но испытывал шлейф ужаса, который переживал во сне. Тревожные чувства он оправдывал страхом засады; Мин уже один раз чудом уцелел в бою, но теперь волновался больше, чем когда-либо. Немного отдохнувши, к шести часам они возобновили свой поход. Когда достигли верхушки горы, Юнги остановился и оглянулся вокруг, вдохнув свежий и чистый воздух, который немного кружил голову. Джихён был где-то позади, потому что устал плестись в гору, и ненавязчиво напевал песню про Пэкту. Он старательно вглядывался в горизонт, видимо, ища величественную вершину. Та, правда, находилась на другом конце страны. — Остановимся здесь, — заявил Мин. Он присел на корточки и пропустил мягкие травинки через пальцы, раздумывая, что бы они могли найти именно в этой местности. — Покажи, что нужно собирать, я тебе помогу, — Джихён низко наклонился, принявшись рассматривать землю под ногами. Когда глаз зацепился за кустарник в отдалении, Юнги коротко ответил: — Куст полыни. Нарви её побольше. А рядом куст с белыми цветочками видишь? Это сапожниковия. Пока хватит, а я пойду поищу другие чуть подальше. Джихён закивал болванчиком, и они разошлись. Спустя уже несколько минут ходьбы Юнги потерял товарища из виду. Он оглянулся вокруг в поисках Чона, но его будто след простыл. После того как он того позвал, Джихён откликнулся. Мин опустил взгляд на исцарапанный циферблат наручных часов и обнаружил, что дело близилось уже к семи часам. Это заставило его поторопиться со сбором трав, но необходимых растений как назло не находилось, поэтому он был вынужден продвигаться всё дальше в гору. Ни полыни, ни даже соцветий бадана на своём пути Юнги так и не встретил. — Это что за чертовщина? — Юнги едва успел заметить на своём пути узкую деревянную дощечку, вертикально вколоченную в землю. По высоте она доходила до колена. Когда он присел на корточки, в глаза бросилась иероглифическая надпись на потрескавшемся куске дерева. Она была настолько старой, что даже Юнги, хорошо знавшему письменность, не оставалось ничего, кроме как догадываться о её значении. Понимая, что дощечка является элементом чего-то большего, Мин решил пройти ещё немного вверх, движимый любопытством. Пробравшись через заросли, он увидел полуразрушенный, безбожно обветшалый каменный остов ворот, выполненных в традиционном корейском стиле. Он загорелся самым настоящим и неподдельным интересом. Переступая уродливые узлы корней деревьев, он прошёл через ворота. Чтобы совладать с охватившей всё тело дрожью, он впился короткими ногтями в собственные ладони. За воротами находилось несколько построек старого монастыря. Посреди возвышалась ступа, составленная из прямоугольных каменных блоков, а по правую сторону от неё раскинулся храм, от крыши которого почти ничего не осталось. Деревянные балочные перекрытия потолка перегнили и обвалились, и поэтому находиться здесь вряд ли было безопасно, но Мин, внимательно глядя себе под ноги, пересёк пространство храма и вышел через проём в противоположной стене во внутренний дворик. Неожиданно ему открылся вид на ещё одно строение, которое было меньше предыдущего, но сохранилось заметно лучше. Юнги прошёл внутрь и замер у порога с открытым ртом, потому что перекрытия уцелевшей крыши сохраняли оттенки традиционных росписей. На стенах были изображены различные персонажи и сюжеты из буддийского канона. Он осторожно коснулся картинок. Штукатурка была потрескавшейся и шершавой на ощупь. От контакта с древним искусством Юнги почувствовал трепет. Сержант, выйдя через проём в противоположной стене, решил обогнуть постройку. Он протиснулся между обнаружившимися справа каменным забором и храмом. Закоулок переходил в лестницу. Только спустившись на первую ступеньку, он понял, что зашёл слишком далеко, и Джихён наверняка уже начинал впадать в панику. Они должны были давно вернуться в лагерь, но Юнги вместо этого принялся исследовать какие-то руины. Он чертыхнулся и хотел было повернуть назад, но застопорился, шаркнув подошвами по земле, будто что-то удержало его от этого поступка. Мин сошёл по ступеням со всей решимостью и даже злостью на этот храм, так увлекший его в самый неподходящий момент. Осмотревшись по сторонам, Юнги заметил небольшой спуск с вырезанными из камня косыми ступенями слева — они вели в подвал, возможно, даже к подземному ходу. Он опасался, что здесь могли таиться северокорейцы, но никаких предпосылок к этому не было. На всякий случай и для собственного спокойствия, он вытащил из-за пояса штанов пистолет и двинулся к спуску, в очередной раз ругая себя за участие в глупой авантюре. Внизу обнаружилась небольшая пещера, в которой было темно и сыро. Шум капель отталкивался эхом от стен. Мин достал коробок из нагрудного кармана рубашки и чиркнул о него спичкой. От неожиданности Юнги охнул и, попятившись назад, споткнулся и упал на землю, ударяясь копчиком о твердую поверхность. Перед ним предстал небольшой алтарь, увенчанный устрашающим черепом быка, пустые глазницы которого будто смотрели прямо на него. В действительности это продолжалось пока спичка не погасла, но эти секунды показались вечностью. Тогда Мин поднялся на ноги и зажёг новую. Устрашающие своей темнотой и глубиной глазницы продолжали смотреть, казалось, в самую душу. Он опасливо коснулся черепа, чувствуя, как на подушечки пальцев налипает толстый слой пыли. На мгновение показалось, что он услышал голоса, доносившиеся откуда-то сверху, и, до смерти напуганный, одёрнул руку от странной реликвии, а после коротко вскрикнул, уловив краем глаза блуждавшие на стене тени. Он отбросил спичку и взялся за оружие, но тут же выронил пистолет из рук, ощутив небывалой силы головную боль и звон в ушах, как от удара взрывной волной. Он скривился в болезненной гримасе. Кое-как поднявшись, он ринулся на выход из пещеры во двор монастыря, где перед ним во всей свежей красе предстали ухоженные деревца, колодец со стоящими рядом наполненными вёдрами. А главное — сам храм в свете яркого солнца выглядел как новенький. В неверии мечась из стороны в сторону, Юнги пробежал сквозь все постройки, которые внутри были богато декорированы золотыми статуями и свежими цветами. Где-то были зажжены благовония; их резкий запах пробирался в ноздри и заставлял поверить в реальность происходящего. Юнги старательно зажмурил глаза и схватился за голову в попытках прогнать это наваждение. Он почти кубарем слетел со ступеней первого храма, чуть фатально не споткнувшись на непослушных ногах. — Нет, это неправда! — уверяя себя, прокричал Юнги, и упал коленями на землю, когда его тело начало пробивать крупной дрожью от переживаемого потока странностей. Он уставился невидящим взглядом в сухую жёлтую землю, и обхватив плечи, начал покачиваться взад-вперёд в попытках вернуть себе рассудок, но всё было тщетно — мысли в голове метались одна к другой. Не в силах сконцентрироваться ни на одной из них, он тихо заскулил и уткнулся лицом в ладони, склоняясь к земле. — Эй, почему человек лежит на земле? Юнги крупно вздрогнул от звука чужого голоса, повернул голову вправо и увидел четверых людей у ворот храма. Один из них восседал на коне, двое других успели спешиться и держали своих лошадей за поводья. Четвёртый же носил монашескую робу. Юнги вытаращился на гостей: незнакомцы в ярких старинных ханбоках стояли прямо рядом с ухоженным, чистым и целым храмом с сочными росписями. Когда один из людей бросился в его сторону, придерживая полы многослойного одеяния, Мин почувствовал, как спутанное сознание охватывает тьма, и он проваливается в неизвестность.***
Пробуждение сопровождалось назойливой болью в висках. Поняв по тихому перешёптыванию незнакомых голосов рядом, что их обладатели находятся прямо над ним, Юнги не стал раскрывать глаз и решил прислушаться, сохранив вид спящего. — Его лицо мне кажется знакомым, — послышался голос прямо над головой. — Хённим, ты повторяешь это уже в который раз. Не хочешь озвучить свою догадку? — другой парень резво подскочил к своему товарищу, усаживаясь коленями прямо рядом с телом Юнги. — Юноша — монах, посмотри на его стрижку! Зачем мы его взяли с собой? — Ты слышал, его никто не знает в монастыре. — Тогда бродяга. Он грязный и в чудно́й одежде, — капризничая, ответил второй, младший. Мин так и не смог полностью раскрыть глаз в страхе встретиться с ужасающей действительностью, в которой решительным образом ничего не было ясно — и действительностью ли? По выходе из пещеры Юнги обнаружил, что монастырь был как новенький, и это просто не могло быть правдой, ведь храм изначально был полуразрушенным; Мин видел это собственными глазами. Возможно, в пещере его подстрелили со спины и он умер? Голоса, раздавшиеся над ним, заставили если не отмести эту мысль, то временно придержать её. — Ты не спишь, — прозвучало над головой Юнги, и тому пришлось окончательно раскрыть глаза. Сначала сержант не мог сфокусировать плывший взгляд на фигурах над собой, но, проморгавшись, он увидел людей, будто сошедших со средневековых гравюр — странные прически, традиционные одежды из шёлка и парчи. А ещё он осознал, что находится в месте, не похожем на монастырские комнаты, а скорее всего — в простеньком жилом доме. — Вы кто такие, и что нацепили на себя? — Юнги нахмурился и приподнялся на локтях, но оставил эту затею, ощутив головокружение. — Актёры? — Ты истощён, так что приляг, — второй парень, который утверждал, что знаком с физиономией Юнги, говорил серьёзно и на лице его отражалась глубокая задумчивость. Одет он был в парчовый тёмно-синий халат и чёрный длинный жилет, подхваченный поясом. Его волосы были собраны в пучок, лоб до самых бровей скрывала повязка. Полные губы были поджаты, а глаза внимательно следили за Мином, из-за чего ему стало совсем неудобно, если вообще не брать в расчёт странность происходящего. — Актёры? — переспросил парень со звонким голосом. Он тоже смотрел на Юнги во все глаза, будто чего-то ожидал от него. — Где я? — Юнги почувствовал, что под его головой вместо подушки что-то жёсткое, и попытался умастить ушибленный затылок поудобнее. Было крайне некомфортно от того, как эти двое смотрели на него. — Я бы не сказал, что истощён… Скорее просто не выспался… Ёбаный в рот… — сокрушённо протянул он в конце, накрывая ладонью половину лица. — Что? — парень с высоким голосом, одетый в персикового цвета одеяния, нахмурил брови и забавно надул губы. Его волосы были распущены и невероятно длинны. — Я не понимаю его. Он говорит странно. Что это за диалект? — Как тебя зовут? — «серьёзный парень», как окрестил его Мин, продолжал нависать над ним. Немного подумав, Юнги ответил честно, но тут же пожалел о сказанном. — Мин Юнги. «Серьёзный парень» широко раскрыл глаза, не сумев скрыть своего удивления, а брови его взметнулись вверх. Он выпрямился и смотрел неотрывно несколько секунд будто сквозь Мина, в нерешительности то открывая, то закрывая рот. — И сколько вам лет? — Двадцать три, — ответил Юнги, переведя свой озадаченный взгляд с одного на другого. — Намджуни-хён, это что, шутка? — парень в светлой одежде нахмурился и с опаской посмотрел на парня, названного Намджуном, затем поджал губы и чуть поморщил нос, так, будто собирался вот-вот пролить слёзы. — Чимин-а, — проговорил Намджун, переведя взгляд с Юнги на парня с пухлыми губами. Мин не видел его глаз, но, кажется, Чимин понял Намджуна по взгляду, без слов. Чимин прикрыл рот ладонью, и смотрел он сквозь Юнги, будто не мог или не желал сфокусироваться на его лице. Боялся, но чего? — В чём дело? — Юнги стало жутко не по себе. Он поёрзал на постели, внимательно следя за сменяющимися эмоциями на лицах парней. — Хённим, это я — Ким Намджун. А это — Пак Чимин. Вы что, нас не узнаете? Юнги не понимал совершенно, почему он должен знать их. — Меня ждут, я всё понимаю, но отряд уже, наверное… — он приподнялся на локтях, — Раз уж вы не собираетесь меня убивать, я пойд… — Вы не узнаете нас? Хённим! — воскликнул в отчаянии Чимин, бросившись на него с объятиями. — Хённим, что с вами стряслось? Как «убивать»? Вопросы начали наваливаться на Юнги таким шквалом, что он не нашёл ничего лучше, чем скрыться от этого непонятного и слишком сложного для перенапряжённой нервной системы мира под мягким одеялом. Сержант почувствовал, как совсем рядом на футон кто-то присел. По его плечу, скрытому под одеялом, прошлась тёплая рука незнакомца. Слёзы стремительно наполняли глаза. Незнакомец гладил сержанта по плечу, что чуть вздрагивало под ладонью, а когда услышал его всхлип, легонько сжал пальцы. Мин зажал рот рукой, чтобы задавить рвущиеся из груди звуки, ощутив, как крупные слёзы скатываются по щекам. То, что произошло с ним сегодня, стало последней каплей, — стержень треснул, дав всей боли вылиться наружу и впитаться в складки свежих простыней. Он услышал, как удаляются шаги кого-то из людей. Тут же чужие руки обняли со спины поверх одеяла, а высокий голос вкрадчиво прошептал: — Всё будет хорошо, хённим, вы скоро будете дома, — по голосу Юнги узнал, что это Чимин задержал руки на его спине, мягко оглаживая ткань одеяла пальцами. Затем тот поднялся с футона и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.***
Спустя несколько минут пришёл Намджун и силой заставил Юнги съесть восстанавливающий суп из водорослей. Мину за это время удалось взять себя в руки. Он решил решать проблемы по мере их поступления, с холодной головой. Сев на футоне, Юнги до боли закусил губу и огляделся вокруг, не отмечая ничего необычного в обстановке простой комнаты в традиционном доме. Юнги сразу попросил Кима обращаться к нему «на ты», как это было до того момента, когда Мин произнес своё имя. — Ты помнишь, что произошло? — начал неторопливо свой допрос Намджун. — Нет, — Юнги отставил пустую чашу; суп оказался действительно вкусным и будто бы вернул силы парню. — Я ничего не помню. Я просто собирал лечебные травы. Давайте будем считать, что у меня что-то вроде амнезии. Потеря памяти, — пояснил он, решив, что лучшим решением будет подыграть новым знакомым и говорить согласно «эпохе». Не может же он быть путешественником во времени? А может быть это всё — его галлюцинации? Мин не страдал подобным раньше. Наверное, всё-таки сон. Но разве люди обычно не просыпаются, когда понимают, что находятся во сне? — Хённим, ты отправишься с нами в Кэгён? — вступил в разговор Чимин. «Какой это вообще век? Кэгён? Кэсон?! Это что, эпоха Корё? Это слишком далеко… Вот дерьмо, я должен поскорее отсюда убираться…» — И как зовут того, кто сейчас правит? — Его Величество король Тхэджон, — Намджун ответил не сразу, поражённый внезапным вопросом. «Во дела. Значит, это Чосон до конца 1420-х… Уже хорошо», — подготовка к сдаче истории на «отлично» в университете ещё никогда не была так полезна Мину. Юнги замучено простонал, откидываясь на некое подобие подушки — толсто набитый чем-то тканный валик. — Хённим, мы в детстве… вместе… — робко заговорил Чимин, но, будто бы поняв, что предаваться воспоминаниям сейчас было не время, замолк. — Да, м… Рад с тобой познакомиться, — не особо вдумываясь, бросил Мин. Вдруг вспомнив о ранее обращённом к нему вопросе, он резко подскочил на кровати. — Нет. Я не могу никуда уезжать. Мне нужно обратно в пещеру. В монастыре. — Зачем тебе в монастырь? — Намджун нахмурился. — Мне нужно как-то вернуться, — Юнги произнёс это, не подумав о последствиях в виде очередного шквала надоедливых вопросов. И новый допрос не прибавил ясности решительно ни в одном вопросе. Намджун измученно потёр переносицу между указательным и большим пальцами, и вышел из комнаты, не проронив ни слова. Встретившись с сочувственным взглядом Чимина, Мин вернул ему улыбку, как мог. Почему — не понял сам, но, кажется, этот парень был к нему добр, так зачем игнорировать его доброту? — Я боюсь, это невозможно. Мы отправляемся с рассветом, — голос Чимина прозвучал чрезмерно решительно. — В Кэгён? Почему я должен ехать с вами? — Потому что тебя ищет семья, хённим, — ответил Чимин так, будто это было само собой разумеющееся. «Это конец. Я сошёл с ума», — подумал он и искривил губы в неровной улыбке. — Должно быть, «моя» семья и впрямь уважаема… — задумчиво протянул Юнги, забыв о присутствии Чимина, потому что ну уж очень долго тот не издавал ни звука, а сам Мин был мыслями где-то далеко, на столетия вперёд. — Да, конечно, хённим! — слишком громко для раскалывающейся головы Юнги воскликнул Чимин. Новый знакомый выглядел слишком взволнованным — резкие движения выдавали его с потрохами, кроме того, Юнги не мог не заметить, как сильно дрожат чужие руки. Чимин не собирался уходить, и пока есть возможность, стоило разузнать немного о жизни того Мин Юнги, за которого эти двое его приняли. Не то чтобы ему было это интересно; Юнги всё равно собирался наведаться с утра в монастырь и покончить с этим цирком. А Пак был славным, именно, что славным — по необъяснимой причине виде него на ум приходило именно это слово, и он Мин мог объяснить почему, но в компании парня ему становилось спокойнее. Это внимание, прикосновения, в которые тот вкладывал своё желание помочь справиться. Юнги чувствовал исходящее от него тепло и тянулся к парню несмотря на то, что видел Чимина впервые. К тому же, он был симпатичный, в его вкусе. У него были невообразимо длинные волосы, Мин никогда таких не видел у мужчин. Хотелось их потрогать, но он не мог себе этого позволить. — Хённим, хочешь, я тебе обо всём расскажу? — на лице Пака возникла робкая улыбка, а направленные на Мина тёмные глаза поблёскивали даже в полутьме комнаты. — Так странно, что ты ни грана не помнишь и ничего не знаешь. Ты будто бы из другого мира. И говоришь нелепо… — продолжил Чимин, не получив от Юнги ответа. Юнги про себя усмехнулся и слабо кивнул, а затем принялся слушать Чимина. Тот спокойным, ровным тоном завёл речь об отношениях между их семьями. Чужой голос приобретал в какой-то мере даже сексуальную хрипотцу, но оставался чуть сдавленным, будто парню тяжело давались слова. Юнги быстро перестал вникать в смысл и цепляться за значения слов, просто наслаждаясь приятным звучанием средневекового языка. Кое-как Мин понял, что семьи Чимина, Намджуна и того Юнги, о котором шла речь в рассказе, были довольно дружны. Отец Намджуна, господин Ким, был министром финансов при королевском дворе, и сам Намджун, будучи довольно молодым для такого карьерного взлёта, уже сдал государственный экзамен кваго и вошёл в Казначейский приказ. Чимин жил в доме семьи Ким, однако он говорил об отце Намджуна, как о чужом человеке, называя его «господином министром». — И всё-таки… Что нас связывает? — Мин лениво раскрыл глаза и посмотрел на нового знакомого. — Хённим, я думаю, нам всем пора спать. Кто-то из слуг завтра поможет тебе. Спокойной ночи, — голос будто надломился. Чимин протёр глаза, показывая, как он утомлён. Юнги не успел и рта раскрыть, как Чимин встал, и, развернувшись, пошёл на выход из комнаты.***
На следующий день Мин едва отвязался от слуги и выскочил в коридор в сползающих с худой талии широких штанах от ханбока и развязанной рубахе. Там его встретил Намджун, который, как оказалось, был выше на полголовы, и выяснилось это путём столкновения. Отступив, он оглядел сбитого с толку дворянина. — Я не поеду в столицу. Отвезите меня в храм, — Юнги отошёл на пару шагов назад и сложил руки у себя на груди, придерживая распахнутую рубаху. — Ты не хочешь увидеть Её Величество? — тихо спросил Намджун и взялся за его худое плечо, в опаске оглянувшись вокруг. — С чего бы? Отпустите меня, я сам найду дорогу в храм! Мин поднял голову. Долгое время он смотрел Намджуну в глаза строго и решительно, затем сбросил его руку со своего плеча. В глазах собеседника он не разглядел ни насмешки, ни злорадства, лишь усталость и печаль. — Это твоя сестра, — Намджун опустил взгляд и отошёл в сторону, уступая Мину дорогу. — У меня нет никакой сестры, — безапелляционно заявил Юнги и продолжил обмениваться с Кимом напряжёнными взглядами. Намджун на это лишь поджал губы и тяжело вздохнул. Мину казалось, он ранит этих двоих своим отрицанием (хотя с чего бы), но поделать ничего не мог, продолжая испытывать всё большую неловкость. Одна мысль согласиться на их предложение и поехать к неведомой «семье», сестре, которой у него в жизни не было, вызывала в нём желание истерически рассмеяться. Кроме того, королева? Он, что, принц? Или как это называлось? Великий князь? — Я так понимаю, господина монаха нет никакого смысла уговаривать поехать с нами, — полностью собранный в путь Чимин вышел из одной из комнат, вальяжно потягиваясь. Видно, недавно проснулся, потому что лицо немного опухло, а веки отдавали краснотой. — Хорошо. Я предлагаю вернуться в храм и удовлетворить любопытство хённима, — после недолгой паузы, нехотя согласился Намджун. На том и порешали. Юнги ранее выдали комплект одежды, принадлежавший Чимину — дорогие, качественные ткани. Халат был светло-серого цвета, штаны — синими, жилет голубовато-зеленоватым. Ботинки он оставил свои, потому что у Чимина нога оказалась меньшего размера, и в его черевички он не влез. Юнги не очень уверенно держался на лошади, поэтому Намджун с Чимином ехали по обе стороны от него. — Намджун-щи, Чимин-щи, скажите, мы ведь сейчас в Чосоне? — начал осторожно он, решив, что лучше будет переспросить. Вопрос Юнги выдернул Кима из его мыслей. Чимин всё это время почти неотрывно наблюдал за ним, задумавшись о чём-то своём, пока разразился звонким смехом: — Мы вроде никуда за пределы страны не выезжали, что за странный вопрос! Намджун ухмыльнулся уголком губ и продолжил смотреть перед собой. Мина их смешки раздражали. — Где ваше конфуцианское уважение к старшим… — протянул в задумчивости Юнги, и добавил в конце: — Тск. На собеседников эта реплика произвела неизгладимое впечатление, — они извинились и склонили свои головы. Минут через двадцать Мин утомился ехать в молчании. В тишине голову атаковали самые разные мысли, сливавшиеся в один надоедливый рой. — Почему вы думаете, что я — это именно тот Мин Юнги, который вам нужен? Может быть я самозванец? — Мы не отвергаем эту возможность. Но нам были даны указания при малейшем подозрении доставить господину Мину любого, похожего на Мин Юнги, или называющего себя его именем. А ещё… — Намджун замолчал и запустил руку в карман, чтобы выудить оттуда что-то. В раскрытой руке Мин увидел свою подвеску — небольшую потемневшую монетку с отверстием для верёвочки, — при тебе было это. Ты знаешь, что это фамильный иероглиф семьи Мин? — Эй, отдай! — Юнги ощупал свою шею, на которой постоянно висела эта подвеска на верёвочке. Она была подарена ему матерью, как оберег, и то, что его не просто обыскивали, но и отобрали эту безделушку, возмущало. Раздраженно цыкнув, дернул поводья в сторону Намджуна, чуть не сталкивая их лошадей. Намджун вовремя увёл свою лошадь, избегая столкновения, и запрятал украшение обратно. — Боюсь, я не смогу вернуть её, пока мы не докажем, что она действительно принадлежит тебе. В противном случае тебе грозит смерть. За присвоение чужого. Юнги с негодованием уставился на чрезмерно спокойного и рассудительного Кима и сжал челюсти, натянув поводья на кулаки. Эта вещь определённо принадлежала ему, но что, если он не сможет этого доказать? Фамильный иероглиф? Вздор. Это была обычная монетка из храма или с какой-то барахолки. Он умрёт в пятнадцатом веке? Мысль об этом заставила его громко сглотнуть и бездумно уставиться впереди себя — куда-то на дорогу, видневшуюся между ушей лошади, на которой он ехал. Ответы Намджуна ничего не прояснили для Мина, и Юнги вновь погрузился в свои переживания. Он предпочёл не думать о возможной смерти по настолько глупой причине. Что, если он, пройдя через все эти храмовые постройки, не сможет вернуться? Что в таком случае ему следует предпринять? Невозможно, чтобы он пропутешествовал во времени в пятнадцатый век и оказался на месте какого-то сынка дворянина, которого все ищут. Это не поддавалось разумному объяснению. «Может быть Джихён сможет меня отыскать… Но, чёрт, уже прошёл целый день. Отряд должен был отправиться в путь, и Джихён с остальными. Таков был уговор в случае, если с кем-то из нас что-то произойдёт… Блять, а вдруг на моём месте оказался этот Мин Юнги, которого они искали? Вот умора будет, не завидую парню…» — Мин не мог не усмехнуться своим мыслям, сама ситуация подталкивала его на неуместную иронию. Мин задумался о том, что в этот момент происходило с Чон Джихёном. Что могло быть у него на душе и в мыслях. Как отреагировал отряд на пропажу младшего сержанта. Когда Намджун, Чимин и Юнги добрались до храма и спешились, какое-то время им пришлось провести в ожидании привратника. Как оказалось, все монахи были сейчас на молитве. Юнги тотчас, как врата были открыты, прошёл сквозь них и решительно направился к первой постройке, проигнорировав оклики спутников. Двери храма были раскрыты, и снаружи можно было наблюдать за сосредоточенными монахами, склонившимися к полу в молитве. Намджун постарался успокоить привратника и объяснить ему ситуацию, а Чимин пустился вслед за Мином. — Хён, погоди! — окликнул его Чимин, когда он уже преодолевал последнюю ступень к храму и, кажется, не собирался считаться с происходящим внутри таинством. Целью Юнги было вернуться в 1951-й и нагнать отряд. Он прошёл насквозь второй храм и припустил к спуску в пещеру. «Возможно, мне снова нужно коснуться того черепа…» — подумал Мин. Однако, когда Юнги спустился внутрь, ничего похожего на то, что было там вчера, в пещере не оказалось. Небольшое помещение было заставлено разной утварью и кувшинами с пищей, какими-то продуктами, завернутыми в ткань. Мин принялся шарить по всем углам, ожесточаясь с каждой секундой. В душе поднялось отрицание, неверие, и в итоге — гнев. Срываясь на крик, он принялся крушить всё, бить горшки голыми руками, не обращая внимания на порезы. Он упал на колени и отчаянно взвыл, взбивая руками с кровоточащими ранками сырую землю. — Хённим, всё хорошо? — донесся снаружи обеспокоенный голос Чимина. Юнги, чьи плечи ссутулились, вскоре взошёл по ступеням вверх, явившись наружу. — Хён?.. — опасливо позвал Чимин и медленно двинулся навстречу, протягивая к нему подрагивающие руки. Мин замахнулся и ударил Чимина кулаком по лицу, от чего тот потерял равновесие и чуть было не упал, но Юнги взял его за грудки, тем самым марая дорогой ханбок кровью и грязью. Он встряхнул ошарашенного парня и закричал ему в лицо: — Что вы со мной сделали?! Юнги продолжал трясти Чимина, пока не оттолкнул от себя из-за Намджуна, принявшего оттаскивать его за талию со спины. От толчка Пак упал на пыльную землю на спину. Парень остался лежать, опершись локтями позади себя. Видимо перепуганный, он смотрел, как в руках Кима Мин Юнги оседает на землю и утыкается лицом в замаранные ладони, заходясь сдавленным плачем.