***
«Ничего не получилось» С этой мыслью Юнги раскрыл глаза и уставился в разрисованный потолок храма. До него доносились стрекот сверчков и голоса переговаривающихся людей, а ещё кто-то подметал на улице. Он быстро понял, что проснулся в том же монастыре, куда они прибыли вместе с Чимином и Намджуном. Приподнявшись на руках, Мин посмотрел через открытые двери на слабо освещённый бумажными фонарями двор. На ступеньках, ведущих к храму, к нему спиной сидел, кажется, Чимин. Он обернулся на шорох, и, молча подойдя, опустился на пол рядом с футоном. Парень сжал руку в кулак, замахнулся и ударил Мина по лицу, от чего тот снова упал на подушку. Стиснув челюсти, он метнул рассерженный взгляд в сторону Чимина, но быстро остыл. Вздохнув глубоко, удобнее пристроил голову на подушке. Слабоватый удар вышел. — Прости меня, — тихо проговорил Юнги, глядя в потолок, и сглотнул вязкую слюну. Горло немного саднило от криков и плача, а голова раскалывалась от боли. Он нехилую такую истерику закатил вчера. — Я прощу тебя, если объяснишь, что стряслось… — обиженно протянул Чимин и принялся рассматривать костяшки на той руке, которой он ударил. Видно, парень не привык к потасовкам. — Это сложно, — Мин усмехнулся сам себе. — Я опять грохнулся, да? — Ты потерял сознание и проспал весь день, — подтвердил Чимин. Он выглядел расстроенным. — Видимо, мне не остаëтся иного выбора, кроме как поехать с вами, куда вы там меня хотели отвезти… Юнги перевёл взгляд на собеседника. Тот улыбнулся ему уголками губ и тут же скривился от боли, потому что Мин, как оказалось, знатно его приложил. Сержант только сейчас заметил ссадину у того губе, и стало ещё неприятнее от осознания того, что он бросился с кулаками на человека, который ничего плохого ему не сделал. — Значит мы выдвигаемся. Пойду сообщу хённиму о твоём намерении, — с этими словами Чимин поднялся с деревянного пола.***
Утром, на пути в город, убаюканный размеренными шагами лошади, Юнги погрузился в свои воспоминания. С непривычки от верховой езды бёдра побаливали, но не это сейчас волновало. Он задумался о том, в какой момент жизни свернул не туда, оказавшись в этом времени. Мысли отсылали ко дню, когда в отчий дом пришла телеграмма о всеобщем призыве в вооружённые силы, когда началась война, сорвавшая десятки и сотни жизней с насиженных мест. Отец был потрясëн новостью, несмотря на то, что этого стоило ожидать, так как молодëжь забирали по всей стране. Мать, будучи человеком довольно холодным (по ней почти никогда нельзя было понять, какие она испытывает эмоции), ушла к себе в комнату, перед этим лишь похлопав сына по плечу. Сам Юнги в тот момент не был сильно удивлён, но понимать, что, возможно, скоро он встретит свою смерть, было… Странно. Вскоре выяснилось, что Мина с его образованием и семейной историей никто не собирался бросать в гущу событий. Он должен был попасть в штаб, а не на передовую, но в последний момент всё пошло не по плану. Тот день запомнился ему очень хорошо, когда, собрав вещи, он покинул родительский дом и отправился на распределительный пункт. Сидящая за столом дама, с дурацкими овальными очками на носу, бросила в его сторону бланк и перечеркнула все надежды Мина одной фразой, сказав: «Второй фронт, двадцать первая стрелковая дивизия, разведбатальон, всё остальное там указано». И закурила сразу после этого. Юнги, не будь дураком, тут же попытался объяснить, что произошла какая-то ошибка, и он должен был попасть в штаб и работать там писарем. Точно не бегать от пуль по окопам. Женщина с присущим всем бюрократам гонором в голосе ему ответила: «У меня тут таких, как ты, — целый корпус. На передовой не хватает людей, всех туда отправляют». Юнги попытался найти вышестоящих и потолковать с ними, но на всё был один ответ. Безответственно плюнув и приняв это, как оно есть, он отзвонился родителям по ближайшему таксофону и сообщил эту новость. А затем — товарный поезд, набитый молодняком, отправился в свой путь прямиком на фронт. После мобилизации всё было как в тумане. К тяжëлым условиям было нелегко привыкнуть, будучи выдернутым из привилегированной жизни сына предпринимателя. Хоть поначалу не было проблем со снабжением — едой, медицинской помощью… После того как их оттеснили на юго-запад, стало куда хуже, но Юнги адаптировался. Очерствел. Потом его взвод – точнее, то, что от него осталось, – объединили с остатками другого подразделения, где он и встретил Джихёна. Стало попроще, в том числе потому, что можно было выговориться, не боясь быть осужденным за это, и не давить внутри боль, а направить разрывающие чувства в куда более приятное русло. Некстати вспомнил своё боевое крещение, когда руки впервые окрасились вражеской кровью. Когда трясло не по-детски от осознания совершённого уже после того, как выстрелы сошли на нет, и сражение было окончено. В пылу битвы он думал лишь о том, как бы выжить, поэтому старался снимать все угрозы. А потом накатило, но и с необходимостью марать руки по нескольку раз в день ему тоже пришлось смириться. Принимал всё как должное. Наверное, это было бессердечно с его стороны, но у него была цель — выжить. Зачем — Юнги не знал ответа на этот вопрос. Наверное, инстинктивное, а может быть, подсознательно хотел удержать власть над своей собственной судьбой.***
Так и прошёл путь до Кэгёна. Он не встревал в разговор между Чимином и Намджуном, но и те не часто переговаривались, видимо, из-за присутствия Юнги. С утра, перед отбытием из монастыря, он пытался выведать у тамошних монахов хоть что-то о пещере, возможных исчезновениях и неожиданных появлениях людей, но те в ответ только смотрели на него, как на идиота. Юнги вспомнил и про череп; подумалось, что тот был похож на ритуальный предмет, используемый в шаманизме. Когда вошли в густонаселённый город, Юнги то и дело оглядывался по сторонам. Крестьяне, городские жители, ярмарки, повозки, лошади. Почти всё то же самое, что и в детстве, по сути ничего сильно не изменилось… И в этом веке на улицах можно было встретить обшарпанные лавочки торговцев и запряжённые лошадьми телеги. В далёком двадцатом веке даже на центральных площадях крупных городов, потихоньку обретавших цивилизованный вид, сохранялись отголоски прошлого. В то же самое время здесь всё было каким-то другим; в гуле голосов, звуков, он не мог понять ни единого слова людей, населявших это место. А потом — поместье в несколько гектаров. Огромное, с тяжелыми воротами, почти как дворец.***
Чимин с Юнги стояли у входа в дом и рассматривали пыль под своими ногами. Приняли судьбу и покорно ждали, пока Намджун переговорит с владельцем этого поместья. Ким изъял все вещи, начиная с часов и вплоть до коробка со спичками. Как это должно было помочь идентифицировать его, Юнги не представлял. С Чимином было неловко заговаривать. Судя по поведению младшего, тому тоже было неохота начинать светскую беседу. Да и о чём тут было говорить? Оба развернулись ко входу, когда услышали шаги Намджуна, спускавшегося к ним по ступеням главного дома. — Господин Мин просил извинить его за то, что заставил вас ждать на улице, — он оглядел их и развернулся к Юнги. — Хённим, господин Мин хочет пообщаться с тобой. Юнги пошёл следом за слугой по имени Донсу прямиком в дом, оставив спутников во дворе. Краем глаза он отметил, что они двинулись по направлению к одному из зданий комплекса. Ким Донсу был мужчиной лет шестидесяти, совершенно обычного телосложения, ничем не примечательный, разве что бородкой с проседью. В его руках было три толстых тома потрёпанных книг, похожих скорее на блоки переплетённых листов. Вдруг за спиной послышался сдавленный истерический плач. Женщина в простой одежде, чьи волосы были тронуты сединой, вбежала в дом и упала перед ошарашенным Юнги на колени, кланяясь в ноги. — Господин мой! Где же вы были! Как же вы возмужали! Мой господин! — продолжила громко причитать женщина, заходясь в рыданиях. Она хватала его за одежду сухими мозолистыми пальцами. — Встань, дурная! — едва удержав книги одной рукой, Донсу попытался оттащить женщину от него. — В чём дело? — раздался строгий мужской голос в конце коридора. У дверей стоял статный пожилой мужчина, одетый как дворянин. Его волосы были собраны золотой заколкой на макушке, а ткани мягко блестели — дорогой шёлк и украшения выдавали в нём не бедного человека. Юнги рассудил, что это и был глава поместья. — Он, родненький! Во плоти! Кровь господина! Из ста десятков узнаю! — женщина обернулась к названному господину и кинулась ему в ноги, продолжая указывать руками в сторону Юнги, мол «вот, смотрите же!» Слуга отошёл в сторону и совершил перед господином поклон в девяносто градусов. Юнги, почувствовав себя абсолютно потерянным в этой вакханалии, медленно поклонился мужчине и поднял на него глаза. Господин Мин стоял неподвижно. Не обращая внимания на причитания служанки, неотрывно следил за ним. Рука старика, которой он придерживал дверной косяк, опустилась. Мужчина, наконец, отвернулся; строго приказал служанке прекратить и подняться на ноги. Та мигом послушалась, неловко поднялась с пола и утёрла слёзы руками. — Так говоришь, из ста десятков узнаешь? — обратился он к ней. Женщина активно закивала. — Как же! Сама кормила, сама растила, сама пелёнки меняла! Тот же носик, те же бровки, — снова взорвалась плачем женщина. — Уведи кормилицу, успокой её и приведи потом ко мне, — бросил он Донсу и взглядом пригласил Юнги зайти в кабинет. — А книги, Господин? — переспросил Донсу. — Книги отдай этому молодому господину. Юнги выпрямился и послушался, взяв из рук Донсу увесистые тома. Он обошёл женщину, к которой тут же поспешил слуга. Она смотрела на него, как свидетельница второго пришествия Христа, не иначе. Юнги держался невозмутимо, насколько это было возможно. Пройдя в кабинет, мужчина закрыл за ним двери и жестом пригласил сесть на пол в центре комнаты, а сам прошёл за низкий стол, перед этим забрав у Мина книги. Где-то с минуту пытливо разглядывал его, в задумчивости поглаживая бородку. Пусть служанка и клялась, что распознала в нём сына господина, так просто словам обезумевшей от счастья кормилицы такой серьёзного вида человек явно верить бы не стал. — Что ты делал в храме? — спросил мужчина твёрдым, глубоким голосом, прерывая тишину. Юнги напрягся и поднял взгляд на главу семейства Мин. На вид мужчине было около шестидесяти пяти лет. Небольшие глаза, обрамленные глубокими морщинами, смотрели твёрдо, властно. Казалось, от его взгляда ничто не могло укрыться. Господин Мин носил усы и аккуратную бородку с проседью, у него был широкий, но гармонично смотрящийся на лице нос, густые брови, широкая челюсть, а скулы не выделялись сильно. Мужчина был в меру упитанным, держал ровную осанку. В своих движениях он был нетороплив. В дороге Юнги много думал о возможных вопросах, которые непременно возникнут. Перебрав несколько самых очевидных и наиболее правдоподобных для них ответов, Мин пришёл к выводу, что все они звучат, как чушь собачья. Никто в здравом уме ему не поверит, только если не заимеет святой уверенности в том, что перед ним именно тот Мин Юнги. Поэтому, отпустив ситуацию и стараясь не выдать свою нервозность, он приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но мужчина его перебил. — Намджун-гун сказал, что ты ничего не помнишь про себя и будто помешался рассудком. Юнги прикрыл глаза, спокойно выдыхая. «Это он помешался рассудком. Все мы тут сошли с ума», — он мысленно пообещал припомнить Намджуну эти слова. — Я действительно страдаю от проблем с памятью, сколько себя помню, ни один мой ответ не устроит вас. Это не звучит, как правда. Это и впрямь прозвучит как… Слова сумасшедшего, — он усмехнулся, облизывая губу. Досадно, — Я не знаю никого из вас. — Тогда откуда у тебя это? — мужчина подхватил пальцами монетку на верёвочке, принадлежавшую Юнги. Параллельно с этим он раскрыл с конца один из томов книг, принявшись неторопливо пролистывать страницы одну за одной. — Это у меня от матери. На удачу, — ответил Юнги. — Как зовут твою мать? — Мин Мирэ. — А отца? — Шин Бёнчхоль. Господин Мин в глубокой задумчивости хмыкнул и сложил руки перед собой. — И почему тогда у тебя фамилия матери? — Отец мне не родной, — ответил Юнги. — А кто был родной? — Не знаю. Мама говорила, что он спился, когда я был совсем маленьким. Юнги начинал уставать от этой беседы, всё больше напоминавшей ему допрос. Он просто не мог рассказать всей абсурдной правды или остаться неправильно понятым в тот момент, когда решалась его судьба. — Чем занимаются твои родители? — Мать была домохозяйкой. У отчима был… — Юнги застопорился, обдумывая, как ему стоит назвать бизнес отца. — Он занимался продажей экипажей и лошадей. «Да. Явно не автомобилями», — подумал он. Мин хмыкнул и, кажется, наконец нашёл нужную страницу в родовой книге. Он позвал кормилицу громким голосом. Та быстро оказалась в комнате, будто давно ожидала приглашения войти за дверью. Юнги опустил плечи и снова сгорбился от неудобной позы, ожидая окончания затянувшегося разговора. — Это родовая книга. Здесь есть карта особых черт, составленная физиогномистом, когда тебе было восемь. Обычно карта составляется сразу после рождения, по достижении четырёх, и по достижении восьми лет. И так далее… — проводя пальцем по тексту, написанному иероглифами, протянул господин Мин. — Кормилица сверит эти сведения. — Разве это имеет смысл? Я же сказал, что я не знаю… — Юнги было приподнялся со своего места, но его остановила женщина, которая начала тянуться трясущимися руками к лицу. — Господин, я сразу вижу родинку на щеке молодого господина, как в детстве… Какие же у вас были сладкие щёчки! Сейчас совсем худой! И на шее… И новых прибавилось. Ох, молодой господин, где же вы были… — Мин проследил, как женщина зажимает рот рукой и они, кажется, снова её теряли — она зашлась сдавленным плачем. — Довольно, — прогремел господин Мин, захлопнув книгу. Он встал и пошёл к Юнги. Кормилица тут же отскочила от молодого человека, давая возможность господину Мину его рассмотреть. Он присел рядом на одно колено, протянул руку к бледному лицу и коснулся подбородка, чуть приподняв голову. Неотрывно смотрел с несколько секунд в глаза, и неожиданно улыбнулся краешком губ. — Вы с сестрой этот характерный взгляд матери поделили. И нрав далеко не кроткий… — похлопал его по щеке и поднялся с пола. Подошёл к столику и достал из-под книги какой-то предмет. Юнги застыл в недоумении. Не этого он ожидал от встречи с этим человеком. Сам не мог себе ответить, чего именно, но явно не узнавания. «Да что, чёрт возьми, происходит», — подумал он и в неверии потрогал себя за лицо. Огладил кончиками пальцев впалую щёку, провёл по небольшому носу, задержался на подбородке, которого только недавно касался этот мужчина. Убедился, что лицо вообще его. Он не умер и не переродился в другом теле. — Последний вопрос. Что это такое? — устало выдохнув, спросил Мин-старший и протянул Юнги его часы. — Не знаю. Наверное, что-то из заграницы. Купил на ярмарке у барахольщика. Юнги уставился невидящим взглядом на часы с кожаным ремешком. Прерывисто выдохнув, он забрал «Timex», купленный на Итэвоне с рук у американского лётчика. Мужчина вышел из кабинета с кормилицей, не прекращавшей причитать. Юнги её не слушал — пребывал в глубоком замешательстве. Он ощущал себя натянутой струной, готовой порваться в любой момент. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, он взял себя в руки. В смешанных чувствах вышел во двор, где только недавно провёл пару десятков увлекательных минут на пару с молчаливым Чимином. Когда Юнги вновь обрёл способность здраво мыслить, он невольно задумался над озвученными ранее сведениями. Если им верить, последние данные о «том» Мин Юнги, за которого его приняли, датировались восемью годами. Юнги сделал себе мысленную заметку попробовать проанализировать своё детство. «Когда голова немного прояснится. И так уже вся разболелась…» Как только промелькнула мысль о детстве, Мин поспешил себя одернуть. Ему захотелось себя ударить, наказать за мысли, что вещи, которые говорили ему эти люди, могли иметь что-то общее с реальностью и относиться к нему непосредственным образом. Следом словно хвостиком семенила кормилица, будто боясь, что Юнги развеется прахом в любую секунду. Её присутствие вернуло обратно в реальность, и Мин развернулся, ожидая, что та скажет. — Совсем тётку не помните, молодой господин? Забыли кормилицу! А я всех вас, братишек-сестричек выходила, — хватаясь за сердце, запричитала она. Женщина не действовала на нервы. Скорее, просто вызывала беззлобный смех. Добрая. Видно, всю жизнь отдала служению семье Мин. — Как ваше имя? — почесав затылок, спросил Юнги, оглядываясь на женщину: та была ниже на две головы, совсем маленькая. — Бэксун, Ваше Превосходительство. — Госпожа Бэксун, я не помню ни вас, ни господина Мина, ни этих молодых людей, что привели меня сюда. Вы уж не расстраивайтесь, — наклонившись к женщине, проговорил как можно ласковей, дабы не обидеть. — Бросьте, что вы такое говорите! Какая я вам госпожа, у вас, наверное, жар! — отмахнулась та от него. — Я полностью здоров… Бэксун. Ступайте, я вас не задерживаю больше. Отвязавшись от кормилицы, Юнги пошёл к одному из строений, на террасе которого сидели Чимин с Намджуном и, любуясь хризантемами, растущими на клумбе, пили чай. Пак оживился и отставил пиалу. Его руки слегка потряхивало, отчего он чуть не пролил свой напиток. — Ну, как всё прошло? — с нескрываемым любопытством спросил Чимин, выжидающе уставившись на него во все глаза. — Видимо, пока всё не решится, я остаюсь здесь… — устало оглядев двор, произнёс он. Ощущалась тяжесть век. Поскорее бы показали место, куда можно прилечь и забыться на какое-то время. Чимин перевёл взволнованный взгляд на сосредоточенного Намджуна и поджал губы. Тот сжал его руку.***
Проснувшись в выделенной ему комнате, когда на улицу уже опустилась ночь, утомлённый дорогой Юнги не знал, сколько проспал. Лежал минут десять, бесцельно уставившись в деревянный потолок. Голова всё ещё гудела, сил пошевелиться почти не было, да и идей, чем себя занять, тоже. Так странно спать в мягкой постели и страдать от безделия после суровых условий военного времени. — Молодой господин, вы проснулись? Уже свечерело. Я принёс вам ужин. В дверях появился слуга, которого Юнги ранее не видел, парень его возраста или чуть старше. Позади него с подносом с едой переминалась с ноги на ногу молоденькая девушка. — Да, спасибо… А вы?... Ты. — Я буду вашим личным слугой, меня зовут Уён, — поспешил представиться тот. Юнги коротко кивнул, откинул одеяло и сел на постели, ожидая, пока слуги подвинут стол к нему и расставят еду. Увидев блюда, понял, насколько сильно проголодался и соскучился по нормальной пище, которой с начала войны не ел. Год с короткими перерывами питался одними сухпайками, поэтому сейчас быстро расправился с чашкой риса, тушёным сочным палтусом, овощами и парой маринованных закусок нонмуль. Он отложил палочки для еды и поднялся с пола, потягиваясь, ощутив в желудке приятную заполненность. Юнги заметил на письменном столе в углу комнаты свои вещи: портсигар и ту самую монетку на шнурочке. Последнюю он вернул на шею. Но портсигар привлёк его особое внимание: после еды, да еще и такой сытной, курить очень хотелось. Достав папиросу и, зажав ту в губах, он поднёс кончик к свече, слабо освещавшей комнату, и вышел на террасу. Сделал спасительную затяжку, почувствовал, как сначала немного кружится голова, а потом всё тело так долгожданно расслабляется. Он решил зайти за угол дома. Там располагался двор и главные ворота поместья. Никого не наблюдалось, и Юнги продолжил курить, опершись спиной о стену дома. Папироса дотлела, и он бросил бычок за перила. Скрестив руки на груди, он развернулся на носках, чтобы пойти обратно в комнату, но услышал, как с громким скрипом раскрываются главные ворота, и на территорию поместья твёрдой походкой входит молодой человек, одетый как знатная персона. Откуда-то из-за угла дома ему навстречу выбежали слуги. Незнакомец развязал веревочки на шляпе и отбросил головной убор в сторону одного из слуг, который едва успел подхватить вещь до того, как она бы упала на землю. — Молодой господин, вас Господин Мин ждёт, просил пройти к нему. Где же вы так задержались? — робко спросила служанка. — Вас это не должно касаться! Я не настроен на разговоры. Прочь с дороги, — у незнакомца был громкий, глубокий голос, от которого слуги повздрагивали и потупили головы. — Н-но, молодой господин, господин Мин сказал Вам непременно к нему зайти! — Я сказал, чтобы вы отвязались! Молодой человек взбежал по деревянным ступеням на террасу, оставив за спиной растерянных слуг, и заметил Юнги, что до этого молча наблюдал за ним, опершись о стенку. — Я тебя знаю? Кто ты и что здесь делаешь? И где твои манеры? — грубо спросил парень, подойдя ближе. Видимо, принял его за простолюдина. Это было несложно: коротко стриженные волосы Юнги были не характерны для представителей дворянства, да и одет он был лишь в белые нижние штаны и рубаху. Незнакомец явно был зол ещё и потому, что какой-то смерд пренебрёг правилами и не поклонился ему. — Ты бы вёл себя повежливее с людьми, которые за тобой зад подтирают, — протянул Юнги, отлипнув от стены, и подошёл к собеседнику ближе. В глазах напротив разгорелся настоящий праведный гнев, хоть лицо и было относительно спокойным. Этот тяжëлый взгляд Юнги не впечатлил, потому что он и сам мог такой воспроизвести, да и вообще — у него дворовое прошлое, что этот сопляк ему сделает? Ему ровным счëтом было плевать, кто перед ним, хоть принц, — за несправедливое обращение со слугами наглеца захотелось проучить. — Да ты понимаешь, что несёшь? — пыша недовольством, повысил голос тот. Из главных дверей дома появился господин Мин. — Тэхён, оставь Юнги в покое. Названый Тэхён отскочил и склонил голову перед Мином-старшим. Юнги тоже поклонился, про себя злорадно смеясь над тем, как робел Тэхён перед этим человеком. — Это Тэхён, наследник семьи Ким из Андона, семья Мин взяла его под опеку около семи лет назад, — объяснил Мин-старший, обращаясь к Юнги, а затем повернулся к Тэхёну и положил руку ему на плечо. — А это мой наследник Юнги, — с нотками гордости в голосе сообщил он. Тэхён не смог сдержать своего удивления. Подняв голову, он с глупой миной уставился на Юнги. Он всё ещё метал молнии взглядом, злой и явно чувствовавший себя оскорблённым чужой дерзостью. В то же время, было видно, насколько сильно озвученный факт его потряс. Хотя бы в этом непонимании он был с Юнги солидарен. — Спокойной ночи, Юнги. Тэхён, за мной. — строго проговорил Мин-старший и развернулся, чтобы зайти обратно. Прежде, чем последовать за ним в кабинет, Тэхён бросил в сторону Юнги подозрительный взгляд сощуренных глаз. Мин фыркнул и последовал к себе в комнату. Юнги не понравилось то, как спокойно Господин Мин обозначил его, как своего наследника, возмущение взбурлило с новой силой — он не сын этому старику, он не принадлежал к этому времени... Однако реакция Тэхёна на это позабавила, и пожар внутри утих. Пусть господин думает, как хочет, плевать. Остановившись у дверей в свою комнату, Юнги заметил, что к нему с другого конца террасы навстречу шёл Чимин. На нём был распоясанный верхний халат, на котором остались следы Миновой крови, повязки на лоб не наблюдалось, как и ленты, удерживавшей волосы. Они были распущены, и, как Мин давно заметил, длиной до самой поясницы. Желание их потрогать не оставляло. Чимин шёл по полу босиком. Видно, готовился уже отходить ко сну, но решил перед этим проведать Юнги. Подойдя ближе, он немного замялся, прежде чем раскрыть рот. — Мы с Намджуни-хёном отбываем домой в Ханян завтра. Я рад, что всё прошло хорошо. Зашёл попрощаться за нас двоих, если с утра не получится повидаться, мы рано выходим. — Да… Надеюсь, ещё увидимся. Был рад познакомиться. Ему сделалось тоскливо от мысли, что «проводники» в этот мир завтра оставят его одного в месте с непонятным псевдо-отцом и наглым мальчишкой, который на него теперь точил зуб. За пару дней, проведённых с Намджуном и Чимином, которые были к нему достаточно добры, он успел к ним привыкнуть и даже в какой-то мере проникнуться симпатией. Чимин ответил кивком головы и легкой улыбкой. Потом начал теребить ленты халата, следом и вовсе запахнул его и зафиксировал в таком положении, сложив руки на груди. — А что за шум был? — поинтересовался младший, указав взглядом куда-то за спину Юнги. — Ким Тэхён пришёл. Знаешь его? — О, — заинтересованно протянул Чимин. — Нет, лично общаться не доводилось. Я думаю, Господин Мин тебе расскажет про него, если ты его спросишь… — Да, пожалуй, я поинтересуюсь завтра… Многими вещами. — Ты правда ничего не помнишь, хён? — тихо спросил Чимин, подойдя к Юнги ближе. Мин помотал головой из стороны в сторону и прикрыл глаза. Чимин потупился в пол и сочувственно поджал губы. — Мне жаль, — проговорил парень. — Должно быть, тебе тяжело. — Спасибо… За помощь, которую вы мне оказали. Дай я тебя обниму на прощание, — сказал Юнги, сгребая ахнувшего от неожиданности парня в охапку, и похлопал его по спине, как старого боевого товарища, на что Чимин ойкнул, а затем расслабился в затянувшихся объятиях и невесомо коснулся ладонями его спины, приобняв в ответ. От Чимина приятно пахло чем-то цветочным. Этот аромат осел сладкой горечью на языке. На какой-то момент Юнги ощутил щемящее чувство тоски в груди, — цветочный шлейф будил удивительно знакомое, но затаённое чувство нежности. Прогонял все тревоги, словно лëгкий ветерок в душный летний день.***
Утром следующего дня Юнги продрал глаза от шума на улице. Он спешно поднялся и вышел на веранду перед входом в главный дом, с жалостью пронаблюдав, как открываются ворота и несколько всадников покидают территорию поместья. Чимин обернулся и заметил его, а потом обратился к Намджуну, и они дружно начали махать Юнги. Он помахал в ответ и смотрел вслед удаляющимся спинам до тех пор, пока не закрыли ворота. Вернувшись в комнату, Юнги нашёл оставленный слугами завтрак. С горьким чувством внезапно накрывшего одиночества, он без особой охоты перекусил и выпил чаю. Совершив утренний туалет с помощью Уёна, он снова вышел покурить. Во дворе опять никого не было, — судя по звукам, все слуги копошились в доме. На территории особняка было много разнообразных построек. Наверняка уход за таким имуществом требовал немало человеческих ресурсов. Мин сделал себе пометку осмотреть окрестности позже. — Делать и так нечего… — Юнги бросил окурок на землю и растер его носком своего старого (очень даже нового по меркам Чосона) ботинка. Новую обувь ему так и не выдали. Юнги вернулся в комнату и принялся всё внимательно осматривать. Чистота и пустота на полках. На выбеленной стене свиток с иероглифами. «Добродетель, честь и скромность», как смог прочитать Мин. От этого увлекательного занятия его отвлек вошедший в комнату слуга. — Молодой господин Мин, прибыли портной и обувщик, чтобы снять мерки для пошива новых одеяний, — проговорил он после поклона. В комнату спустя какое-то время зашли двое мужчин и помощник-подросток. Юнги стойко терпел процесс взятия мерок своей фигуры, поднимал руки, когда его просили об этом, опускал их. Ненароком вспомнил, как в Тэгу в старшей школе впервые пришёл в ателье сам, без матери, и заказал себе костюм-тройку из шерсти. Вышел замечательный тёмно-серый костюм, который он носил несколько лет. Выбрав из образцов тканей те, которые приглянулись ему больше всего — неброские тёмно-серый с переливами, синий с вышивкой в тон и, наконец, тёмно-зелёный, распрощался с портными и обувщиком. Уён сообщил, что господин Мин приглашает Юнги на чай, и оставил его у дверей в кабинет, где ему вчера довелось побывать. В нерешительности Мин застыл у входа, и никаких сил толкнуть дверь собрать не мог. Его обуяли тревога, страх встречи с новыми доказательствами его причастности к этой странной истории, а в голове назойливо роились бессвязные мысли и сплошные вопросы: «О чём он собирается со мной говорить? Должен ли я разузнать о всём, что произошло с этой семьёй? Может ли это помочь мне вернуться?» Задумчивость прервал строгий голос господина Мина, приказавшего войти. Юнги приоткрыл дверь и зашёл внутрь, затем поклонился главе дома и сел на указанное место перед низким столиком, на котором стоял поднос с чайником и двумя пиалами. — Доброе утро, Юнги, — проговорил глава дома. — Выпьешь со мной чаю? — А у меня есть право отказаться? — резонно поинтересовался Юнги. — Конечно, — усмехнувшись, ответил господин Мин. — Хочешь воспользоваться этим правом? — Для меня будет честью выпить чаю с вами, — ответил он. Господин Мин улыбнулся и разлил чай по пиалам. Юнги принял посуду двумя руками и сделал первый глоток после того, как отпил Мин старший. Отставив пиалу, Юнги принялся сминать пальцами ткань штанин. Он не знал, куда девать взгляд, поэтому смотрел на свои руки. — То, что ты вчера видел… Я хотел познакомить тебя с Тэхёном при других обстоятельствах, но этот подлец опять нарушил правила. — Какие… правила? — В доме есть правила — если не предупреждаешь об обратном, ты должен возвращаться до заката солнца. Впредь следуй этому правилу, пожалуйста. — Понял, господин Мин. Вряд ли я куда-то пойду, я ничего не знаю об этом месте… — Да ты будто с луны свалился, — засмеялся господин Мин. — Тебя не пускали в Кэгён из-за твоего статуса? — Нет, дело не в этом, я вообще из других мест… — нашелся Юнги. — Как же ты тут тогда оказался? — задал, очевидно, риторический вопрос он. — Ну хорошо. Уён покажет тебе город, — Господин Мин с неторопливой сдержанностью отпил чаю и внимательно посмотрел на Юнги. — Тэхён по поручению короля был отправлен воспитанником в нашу семью семь или восемь лет назад. Его родители в ссылке на Чеджу. Юнги поднял взгляд на Мина-старшего и коротко кивнул в знак согласия, поджав губы в вежливом сопереживании. Судьба семьи Тэхёна его не особо волновала. — А что случилось с вашими… детьми? — Ты тоже мой ребёнок, Юнги, — ушёл от вопроса старик. Уголок его губ мелко дёрнулся. — Почему вы так легко в это поверили? — это беспокоило всё то время, что Юнги провёл в поместье, отчего вопрос прозвучал резко. Мин не хотел показаться грубым, поскольку он всё же уважал авторитет главы семьи. — Ты хочешь убедить меня в обратном? — приподняв бровь, спросил господин Мин и беззлобно усмехнулся. — Обстоятельства, при которых мой младший сын исчез, а также та монетка, — она была у тебя с собой. Её изготовил твой старший брат. Сходство, которое только дурак не заметит, твои привычки… Всё это не даёт мне и шанса посудить, что ты — не мой сын. Я не знаю, чем ты занимался последние пятнадцать лет, где жил, кто и как тебя растил, но ты — моя кровь, и я дам тебе всё, что должен дать своему ребёнку отец в этом мире. Юнги ошарашенно уставился на господина Мина, потеряв возможность здраво мыслить и внятно говорить. — Я должен как-то вернуться… Мне здесь не место… — прошептал Юнги спустя минуту, опустив заторможенный взгляд на свои руки. Он почувствовал, как начинает пощипывать веки, как голова становится тяжёлой и усиливается эта пульсирующая боль в висках. — Куда ты хочешь вернуться? — спокойно спросил Мин-старший. — Я не знаю, — прикрыв рот, чтобы ненароком не издать всхлипов, ответил Юнги и почувствовал, как непрошенные слёзы скатываются по щекам. — Я вызвал к тебе врача из столицы, он проверит твоё состояние. Прибудет завтра. Уён сказал, что ты неспокойно спишь, — Господин Мин прервался и вздохнул, глядя на то, как Юнги содрогается в рыданиях. — Продолжим разговор завтра, тебе нужно отдохнуть. Юнги вышел на негнущихся ногах из кабинета господина Мина, прикрыл за собой дверь, и, немного пройдя дальше по коридору, сполз на пол по стенке, поняв, что больше не может сдерживать эмоции, как это удавалось осуществлять при разговоре. Он не выдержал этих испытаний, свалившихся на голову. Юнги зашёлся беззвучными рыданиями, в панике хватая ртом воздух. Он нагнулся вперёд и опёрся руками о пол, а затем почувствовал, как силы покидают тело, а руки, держащие над полом, стремительно ослабевают, и его поглощает тьма.***
В тревожном, неспокойном сне Мин Юнги переживал события из прошлой жизни. Август 1950. Юнги стоял у таксофона, прижав трубку к уху плечом. Руки были заняты спичками, в зубах он зажал сигарету. У ног лежала сумка со всем необходимым. Закурив, он выдохнул из лёгких дым, а затем провёл по волосам рукой, зачёсывая влажную от пота чёлку. Августовское солнце нещадно пекло, даже курить было тяжело из-за раскалённого воздуха. После продолжительных гудков в трубке раздался женский спокойный голос, немного искажённый помехами. Мин перехватил трубку в руке поудобнее и стряхнул пепел на землю, постукивая по кончику сигареты ногтем большого пальца. — Мам, я с пункта звоню. — Что-то случилось? — спокойно спросила его женщина, будто он отвлек её от какого-то важного занятия, а не отправлялся на войну. Она всегда была такой холодной в общении с ним. — Меня отправляют на второй фронт, — с поразительным для него самого безразличием спросил Юнги, хотя к горлу уже подкрадывалась густая тревога. На линии повисло молчание, только шум телефонной линии давал понять, что разговор ещё не окончен. — Значит, так? — раздался, наконец, ответ, а за ним последовал и тихий вздох. Кажется, Мин впервые услышал, как его мать за него волнуется… Ему хотелось в это верить. — Да, мне сказали, с этим ничего нельзя сделать. — Понятно. — Ты больше ничего не скажешь? Ничего не сделаешь? — сцепив зубы, он нахмурился. Её безразличность ранила, ситуация не располагала к сохранению её образа холодной стервы. — Я не думаю, что что-то можно сделать, у тебя нет выбора. В ином случае, ты знаешь, что тебя ждёт. С этим сейчас строго. У тебя есть моё благословение. — Да… меня объявят дезертиром, и я вас подставлю, — ответил Юнги и замолчал, не зная, что ещё сказать кроме очевидного факта. — Что мне твоё благословение… — с горечью проговорил он. — Прими судьбу, Юнги, а затем борись, — жёстче, чем, видимо, ожидала сама, ответила женщина. — Это твоя судьба, — смягчив голос, добавила она. Юнги услышал шум в трубке, а затем голос отца и матери, что-то ему ответившей. Трубку перехватил отец; он был заметно более взволнованным, чем мать. Нет, он был в ужасе. — Сынок, я постараюсь сделать всё, чтобы вернуть тебя, ты только подожди! — Хорошо, пап. У меня больше не осталось мелочи на телефон. Берегите себя, — Юнги повесил трубку, не желая продолжать этот бессмысленный и тяготящий разговор. Он позволил себе докурить у таксофона, потянуть время, чтобы ещё немного подумать, но как назло ничего приличного в голову не шло. Взяв сумку, он пошёл к вокзалу, на перрон, где уже стоял нужный ему поезд. На платформе была куча народу: прощавшиеся с семьей и друзьями солдаты, работники станции, простые зеваки, непонятно зачем пришедшие. «Шли бы домой, наслаждались последними спокойными деньками». Оглядев площадь за станцией в последний раз, Мин запрыгнул в первый попавшийся вагон. Внутри не было ни одной свободной лавки. Он решил пройти дальше, в конец поезда. Многие мужчины уже были обритые и одетые в форму. Юнги был в гражданке: куртке, брюках, туфлях, с уложенными волосами. Явно выбивался из общей массы. Некоторые парни с интересом на него глядели, остальные либо переживали внутри себя отчаяние, либо были слишком поглощены общением, новыми знакомствами, веселились и смеялись. Продирая себе путь через солдат, Мин услышал, как кто-то зовёт его по имени. Обернувшись, он увидел старого знакомого из средней школы. — Мин Юнги? Неужто ты? Как тебя сюда занесло? — парень в расстегнутой гимнастëрке сидел на нижней полке у окна, напротив него расположились незнакомые Мину люди. — О Мунсэ? — Юнги подошёл к нему и пожал бывшему однокласснику руку. Он был не шибко рад этой встрече, ни при каких обстоятельствах ему бы не было приятно видеть этого человека, но знакомое лицо могло пригодиться в длинной поездке, а потом и на поле боя. — Ничего себе, не думал, что встречу тут знакомого! — Да я ж отсидевший, вообще удивился, что меня ещё месяц назад не забрали, — захохотав, ответил парень. — Тебя-таки загребли? — переспросил Юнги. Не особо-то он и был удивлён, зная о том, чем О Мунсэ промышлял на улицах Тэгу. Разбой, кражи и потасовки. Сам был когда-то в их компании и дрался с кем попало, но вовремя ушёл оттуда. Юнги никогда не был паинькой и примерным сыном, но на откровенный криминал так и не решился, к тому же родителям тогда стало известно, чем их чадо занимается после и иногда даже вместо уроков. Тогда у его семьи пошли дела в гору — фирма отца, наконец, начала приносить деньги, так как спрос на машины увеличился, и с повышением социального класса появилась и ответственность за семейную репутацию. — Ага, по малолетке залетел за кражу… Не повезло, — хлопнув Юнги по плечу, ответил Мунсэ, а затем оглядел его с ног до головы и восхищённо ахнул. — Ва, да ты серьёзным человеком стал! Вроде ведь в колледж поступил, так почему на фронт? — Сказали, что всех сейчас отправляют на фронт, людей не хватает. — Ёбана в рот, ну может к командиру обратиться? — предложил Мунсэ, почесав затылок. Юнги почувствовал, что поезд тронулся. Многие солдаты понеслись к окнам, чтобы бросить последние слова любви своим людям и обещания писать и вернуться. Мунсэ и Юнги остались сидеть на койке. Их двоих определили в одну роту, где было немногим больше ста человек. На первом построении новобранцев неслабо запугали. Отчитали отдельно и прилюдно каждого второго. Досталось и Юнги. — Почему в гражданке?! И что за швабра у тебя на башке, ушлёпок? — капитан не стал скупиться на милости в отношении Мина. — Вообще-то, он не должен был сюда попасть, произошла ошибка, вот и не выдали форму…! — вступился за него Мунсэ. Юнги этот поступок удивил, но лучше бы О этого, конечно, не делал, чтобы не будить зверя в и так неистовствующем командующем. Мин бросил в сторону товарища раздражённый взгляд и поклонился капитану, сказав: — Прошу прощения, командир. Я всё исправлю. — Ты, — капитан указал пальцем на Мунсэ. — Сразу после идёшь его стричь. Вы двое — сегодня ночью дежурите. В армии мы не кланяемся, а отдаём честь командованию!