***
Обещанная встреча с королем, где Юнги по уверениям королевы и Господина Мина должны были наречь официальным сыном Мин Джэ, ещё не была назначена. Никто из высокопоставленных персон в окружении Юнги не знал о том, насколько скоро она состоится. Но вот на следующий день в поместье с посыльным пришло официальное извещение — через десять дней. Слуги тотчас понеслись оттирать почерневшее серебро украшений и выглаживать парадные одежды для Юнги, чтобы тот мог предстать перед двором во всей красе. Юнги это казалось излишним. К чему это, если он всё равно выглядит, как голодранец? Волосы недостаточно отросли и торчали в разные стороны, едва доставая кончиками до ушей. Он всё ещё был довольно худым, хоть и подтянутым, не мог долго держать осанку, а уроки этикета несмотря на то, что учитель буквально вбивал в него знания, кажется, и вовсе прошли даром. Юнги спокойно отнёсся к этой новости, но все вокруг его как будто больше зауважали. Слуги потупляли свои головы ниже, люди на улице перешëптывались, господа в поместье тоже начали вести себя более обходительно, несмотря на их вроде как дружеский статус. Господин Мин смотрел на него с гордостью. Что касается Чимина, то на следующий день после их ночного рандеву со слезами и поцелуями почти ничего не изменилось. Это «почти» заключалось во взглядах, что они бросали друг на друга более осознанно, а встречаясь глазами, не спешили их отводить в неловкости. Неловко было здороваться с утра на следующий день, но и тот и другой, заметив робкие улыбки друг друга, поняли — пронесло. У Юнги после первого же поцелуя так по-детски выросли пресловутые крылья, в голове играли пластинки певиц со смехотворными химическими завивками из конца сороковых. Смеяться хотелось в голос, — Юнги завёл средневековый роман. Кто из них — рыцарь, а кто — прекрасная дева? Возможно, он поспешил пропасть в этой эйфории, но на сердце стало так легко. От мысли об обладании Чимином — таким прекрасным во всех отношениях — становилось тепло на душе. Пак получил и его в своё владение. Как Мин сам надеялся — в бессрочное. Торопился очень с выводами, но мечты заполонили его разум. Изнутри, правда, подгрызало странное чувство. Он вспомнил о Джихёне. Клятву верности ни тот, ни другой не давали никогда, да и то, что между ними было, отношениями никак не могло называться, но всё же не очень по-хорошему получилось… Но что Юнги мог сделать? Он не чувствовал к тому ни капли романтических чувств, тот это знал, и прекратить эти неуместные отношения им пришлось не по чьей-либо воле. Их в прямом смысле разделяло пятьсот тридцать шесть лет. Джихён ещё не родился, а Юнги уже давно умер.***
После обеда, а ели они вместе, у Чимина — Юнги закрепил сладость от засахаренных фруктов лёгким поцелуем. Всё ощущалось так естественно, будто они были для друг друга написаны... — Хё-он, — засмеялся Чимин в изгиб шеи Юнги, когда тот сжал руками его талию, и отпрянул от его губ. — Что-о? — передразнил его старший, рук, тем не менее, не убирая. Чимин бросил едва слышное «дурак» и упал в чужие объятия, укладываясь лопатками на его грудь. Юнги обнял его и устроил свой подбородок на макушке младшего. — Снова чувствую себя ребёнком, — обхватив чужие пальцы, сомкнувшиеся в замке на его талии, поделился Чимин, — ты меня обнимал точно также. — Верю, — промурчал по-кошачьи он. Чалли признала в Юнги сородича и бросилась с когтями на его ногу в носке. Старший так же по-кошачьи что-то прошипел, чтобы скверного словца из двадцатого века при младшем не выбросить. Пальцы на ногах сами собой поджимались от ощущения младшего в его объятиях, и очень кошку, по-видимому, раздражали. Чимин рассмеялся, выскользнул из кольца его рук и взял Чалли на руки. Погладил меж рыжих с чёрным ушек, успокаивая раздражённое животное. Выходя из домика младшего, которого он ещё с полчаса учил мастерству умопомрачительных поцелуев, он столкнулся с Тэхёном. Тот был явно не в духе, потому что: — Фу, что за слащавая улыбка у тебя на лице! Тебе не идёт! — Ты не Ким из Андона, ты Ким из гандона! — не оборачиваясь на него, с широкой улыбкой прокричал Юнги. — Чего?! — не расслышал Ким, да и расслышав бы, не понял. — Чего родителям твоим стоило подарить! — смеясь, прикрикнул. — Пошёл ты в жопу, Мин Юнги! — Только после вас!***
Большую часть жизни Хосок провёл в неприветливой атмосфере дворца Внутреннего Дворца Кёнбок — той части комплекса, что предназначалась для быта королевской семьи. Не единожды легенды разных стран и эпох описывали королевские дворцы, как места, вызывающие безумие у их обитателей. В это несложно было поверить, оказавшись здесь. Хосока это место душило. Ночью здесь было откровенно страшно находиться. Когда-то здесь были слышны детский смех и звук погремушек, но дети короля и их друзья, двоюродные и троюродные братья давно выросли из игривого возраста, а своими ещё немногие успели обзавестись. Хосок противился созданию собственной полноценной семьи, всеми силами защищая всё, что осталось от его свободы от обязательств. Для человека его возраста, а тем более кронпринца это было позорным, но злые языки и выступления отца он усиленно старался игнорировать, как бы сложно это ни было. Нарывался на наказания и чуть ли не ссылку, что, конечно, его матушку наложницу Чон приводило в ярость. Он был женат на дочери из «хорошей семьи», как называли дворянские семьи с долгой родословной. Девчонка, как это и полагается, была с малых лет обещана ему. При дворе короля была клика избранных — любителей различных искусств и музыки. Король не разделял с ними этой любви: праздники в королевстве устраивались лишь в отведённые обычаями и традициями дни лунного календаря. Среди любителей музыки и танцев были и королева Мин, и наследный принц Хосок. Отношения Хосока с ней были, мягко говоря, натянутыми. Хосоку его роль откровенно не была по духу, поэтому скандалы внутри дворца чаще всего возникали из-за его непослушания: побегов, передряг в Ханяне, посещения ярмарок, праздников и домов кисен. Заучиванию истории и правил ведения государственных дел принц предпочитал освоение нового музыкального произведения и танцы. Хосок оглянулся на евнуха, что спешил за ним по пятам и еле удерживал фонарь в пухлых руках. Принц нахмурился, не в силах сдержать своего раздражения. — Оставь меня в покое, прошу тебя! — шипел на него Хосок, понижая голос. — Куда же вы, Ваше Высочество?! Ночь на дворе! Не гневите небеса! — молил его прислужник. Голос евнуха эхом отражался от стен построек внутреннего двора, разом давая всем, кто не бодрствовал в этот час, знать об очередной вылазке принца. — Ах, твою же мать! — выругался Хосок и выдернул фонарь из пальцев евнуха. Рысцой он бросился к месту в стенах дворца, наиболее удобном для побега, не обращая внимания на старческое брюзжание евнуха за спиной. Рука с фонарём опустилась, а шаг замедлился, когда он заметил фигуру человека в чёрной мантии, шедшего навстречу. — Неужто снова пытаетесь сбежать, мой принц? Хосок вытянул руку с фонарём и разглядел в человеке напротив Ким Сокджина. Он узнал его по голосу и раньше, но хотел удостовериться, что слух его не обманул. — Что ты здесь делаешь? Сокджин откинул край мантии и продемонстрировал принцу руку — между его указательным и средним пальцами был вложен конверт. Вероятно, записка от королевы, которую артист внаглую продемонстрировал ему. Хосок уставился на того в недоумении. Такая откровенная дерзость. Королева Мин часто приглашала Ким Сокджина в Кёнбоккун, минуя правила, не позволявшие ей тесное общение с полноценными мужчинами внутри дворца. Банальная и неприкрытая схема плетения интриг позволяла обходить и шпионов короля во дворце, и засланцев в доме Минов. Самого известного артиста в Чосоне было не так просто убрать или переманить на свою сторону. Хосок не знал, по какой причине тот был настолько предан её величеству. — Помнится мне, вы искали со мной встречи. Почему бы нам не пройти в ваши покои и не пообщаться без лишних глаз? — губы артиста растянулись в улыбке. Хосок в точности исполнил волю артиста. Они прошли в покои. Жилище принца было разделено на несколько частей: гостиная, кабинет, спальня. Нерасторопному евнуху было приказано подать выпивку и закуски в гостиную. — Хочешь выведать что-то у меня, артист? — прищурившись, Хосок уставился на Кима, который уселся в кресло из резного дерева напротив и забросил руки на подлокотники. Сокджин промычал какую-то одному ему известную мелодию, покачав головой, и ответил принцу, что ему — Сокджину, — должно быть, известно куда больше тайн в их королевстве. Ли возмущённо фыркнул, хотя понимал, что артист был прав. — Но, бьюсь об заклад, ты тоже не знаешь, зачем войска стянули в столицу? — добавил он. — Не все войска стянули в столицу, часть расквартирована на северной границе. Думаю, и ханянский полк скоро двинется туда. Брови Хосока в удивлении взметнулись вверх. — Только бы отец меня туда не отправил… — Могу понять ваши опасения, мой принц. Там зябко и голодно, особенно в преддверии суровой зимы. Но, — он прервался и коротко глянул на Хосока, — скорее всего, ваш верный начальник королевской охраны будет вести войска. «И откуда тебе всё это известно», — подумал Ли, хлебнув вина. Его как раз поднесли собеседникам. На несколько минут в покоях повисло напряженное молчание. Сокджин, однако, совсем не выглядел напряженным. Хосок, не осознавая того, непрерывно дёргал ногой под столом. Сокджин жил жизнью, о которой принц мечтал. Хосок был готов признать факт своей зависти к нему. Рядом с артистом он чувствовал себя несмышлёным ребёнком, которому было ничего неизвестно об этом мире. Похвала, что он получил от артиста во время их посиделок в доме кисен, принесла принцу огромную радость. Его навыки отметили впервые — не из лести, не из страха, не из благоговения... он надеялся. Где-то за дверями гостиной, в спальне десятый сон видела нелюбимая жена, к которой из ночи в ночь принц был обречён возвращаться до тех пор, пока один из них не испустит дух в стенах этого проклятого места. Свобода, о сути которой так был осведомлён артист, — принц верил — уже была в руках Кима. Кронпринц маялся в золотой клетке. Все богатства королевства он был готов променять на жизнь в теле Кима. Даже на один день. — Почему ты выступаешь и для бедных, и для дворян, артист? — отпив, спросил принц. — Потому что богатые хотят видеть моё искусство, а бедным оно необходимо, — Сокджин сложил руки на коленях, и неотрывно, не поднимая на принца глаз, смотрел в свою рюмку, до краев заполненную напитком. Когда Хосок попросил прояснить его ответ, Ким по-доброму улыбнулся и продолжил: — у богатых есть деньги, а бедные, которые сводят концы с концами, не могут себе позволить такой роскоши. У них более низменные потребности. — Так. — Но если мне предложат выбор выступать только для богатых или только для бедных, я без колебания выберу бедных. При этом я не потеряю в достатке. — Как самоотверженно… — Хосок нахмурился, осознав последний пассаж артиста, и переспросил: — Почему ты не потеряешь в достатке? — Чтобы разбогатеть, нужно обслуживать бедных, а не богатых. Я побывал на обеих сторонах… Я знаю, о чём я говорю. — Разве ты был когда-то беден? — Вы хотите услышать мою историю? — маска сошла с лица Кима, явив искреннюю, добрую и немного печальную улыбку. Он улыбался глазами вопреки обыкновению: его дежурная улыбка всегда сопровождалась хитрым прищуром, из-за которого у глаз даже появились морщинки. — Все думают, что семья Мин давно покровительствовала мне, но это не так. Своего отца я никогда не знал, а моя мать не была кисен вопреки общему заблуждению. Она была обычной деревенской девкой, война отобрала у неё семью, и она была вынуждена зарабатывать… — Ким облизнул губы, застопорившись. — Думаю, вы поняли, как. Она совсем не любила меня, как сына. Но она дала мне шанс на лучшую жизнь, за это я ей благодарен. Мы нищенствовали, пока мать не нашла способ стать служанкой в семье Мин. — Сокджин поймал удивлённый взгляд Хосока и улыбнулся шире. — Да-да. Я жил в поместье, будучи ребёнком прислуги. — Ты жил там, когда произошла «война принцев»? — Да. — И ты знаешь, что случилось? — Да. Но есть вещи, о которых я не осведомлён. О «войне принцев» знают многие, о братьях Мин знает определённый круг лиц, а о ещё одном слагаемом истории знает только ваш отец. Хосок невидящим взглядом окинул угол комнаты за столом, поднимаясь со своего кресла. — Присмотритесь к Мин Юнги, он очень интересный собеседник, — бросил Ким, прежде чем подняться из-за стола вслед за кронпринцем. — Вам, правда, придётся побороться за его внимание. В последнее время к нему приковано множество взглядов… — Сокджин направился к выходу из гостиной, но резко затормозил и обернулся, глянув на Хосока. Прежде, чем выйти, он сказал: — Мудрецы священной горы как-то изрекли: «Дети расплачиваются за грехи своих родителей». Надеюсь, с грехами вашего отца вы расплатитесь поскорее, и сможете угнаться за своей мечтой. Всего хорошего.***
В последующие несколько дней после первого поцелуя Юнги и Чимин старались уделять друг другу каждую свободную минуту их напряжённого графика. Чимин по-прежнему был занят учёбой, однако теперь ему приходилось пахать и за Тэхёна: того поймали за использованием шпаргалок и выписали целых три тома штрафного чтения. Чимин по обыкновению вызвался ему помочь, хоть и продолжал бухтеть постоянно на него за то, что он сваливал на него всю свою работу. Юнги начал учиться в преддверии того, чтобы предстать перед двором. Никто не знал, что во время королевской аудиенции от него потребует Тхэджон, поэтому Юнги углубился в изучение нескольких дисциплин. Знание японского очень сильно облегчило ему это дело. За изучение китайского он пока не решался браться. Историю и философию пришлось подтягивать более всего остального. Благо, математику он знал на уровне лучших учёных умов. Признание Чимина Юнги получил во время их очередной прогулки перед сном. Они уселись на ступени домика младшего, потянулись друг к другу с поцелуями, и Чимин, недолго думая, выпалил: — Я тебя люблю, хён. Я готов ждать, пока ты полюбишь меня. — Боюсь, если я тебя полюблю, то не так, как ты ожидал, — ответил ему Юнги, глубоко внутри переживая бурное ликование; он почувствовал такую лёгкость от признания Чимина. — Это как? — Как жена любит мужа, — Юнги задумался, пытался подобрать понятные Чимину слова в голове. — Как любовники, понимаешь? Не как… братья или товарищи. — Отчего не понять? Я понимаю, — простодушно ответил Пак и обнял его за талию. — Но разве могут мужчины так любить друг друга? — Могут, — уверил его Мин и чмокнул в губы. — А ты какой любовью меня любишь? Чимин отпустил старшего и сложил руки у себя на коленях. Задумался, а затем изрёк: — Мне нравилась золовка сестры Намджуни-хёна, когда мне было пятнадцать. Я думал, я женюсь на ней. Потом я расхотел вообще на ком-либо жениться. И это было не так, как сейчас с тобой. На тебе я не смогу жениться. Юнги тихо засмеялся, покачав головой, и приобнял его. Чимин продолжил: — Я хочу тебя касаться и разговаривать с тобой, и мне в принципе нравится быть рядом, я чувствую, что… — он запнулся и неторопливо приблизился к нему, запуская пальцы в отросшие подвивающиеся волосы. Коснулся легонько его губ своими, а второй рукой обхватил запястье Юнги и уложил его раскрытую ладонь себе на бедро, — что ты мне дороже всего. Сердце Мина ухнуло куда-то вниз. Его пальцы на чужом бедре сжались, на что Чимин прильнул к нему с очередным поцелуем. Когда Юнги подобрался выше по его бедру, тот не сдержал судорожного вдоха и замер с приоткрытым ртом. Старший лизнул его язык и проник им в рот, сильнее прижимая к себе другого. Они ранее не заходили так далеко. Действия обоих носили явный подтекст, они явно торопились с этим, но и тот, и другой не делали и шага к тому, чтобы прекращать. Да и зачем медлить с тем, что рано или поздно случится? Мин оторвался от желанных губ и коротко взглянул в полуприкрытые глаза напротив. Радужки их потемнели. Ошибки быть не могло. Он скользнул губами по линии челюсти, неторопливо спускаясь лёгкими поцелуями по шее вплоть до ворота чужого одеяния. Чимин поднял взгляд к небесам, давая Юнги возможность обласкать его шею. Юнги провёл рукой по его талии, затем по груди вверх, заводя руку за ворот, обхватил шею под волосами. Чимин дёрнулся в его руках и наклонился чуть вперёд, прислонившись лбом ко лбу Юнги. Он второй рукой вновь коснулся чужого бедра, огладил раскрытой ладонью, провёл чуть выше, сжал легонько пальцами, ощущая, как под лаской под тканью напрягаются крепкие мышцы. С губ Чимина сорвался полустон-полувздох, после которого Юнги не мог отказать себе в удовольствии снова примкнуть к сладким губам. Вторая рука Чимина легла на его плечо, оглаживая и легко сжимая негнущимися пальцами, а другая продолжала перебирать его волосы на затылке. Увлёкшись поцелуем, под напором Юнги Чимин опустился на пол террасы у домика, увлекая партнëра за собой. Нависая сверху, Юнги продолжал его целовать, но эта поза явно была неудобна обоим, да и пол был холодным. Юнги нащупал руку Чимина и переплёл с ним пальцы, попытался отстраниться, но младший не желал его отпускать. Колено Чимина коснулось его напряженного паха, заставляя его слегка вздрогнуть в объятиях младшего и, зажмурившись, прервать поцелуй. Свободной рукой Чимин огладил его щёку. — Ты больше похож на луну, хён, — улыбнулся он зацелованными губами. Не стал пугаться его или презирать. Юнги опёрся рукой о перила, поднялся с младшего и сел на полу террасы. Он протянул ему руку, помогая сесть тоже.***
Чимин твёрдо решил, что ему необходимо определëнного рода образование. Книги Тэхёна пришлось отставить в сторону. Он понимал, что они с Юнги желают друг друга, но слабо себе представлял, как можно было бы справиться с двумя проблемами одновременно. Он, конечно, представлял, что это можно сделать точно таким же образом, как обычно это делается в одиночку, но в голове то и дело всплывали эротические картинки, которые он ненароком обнаружил в детстве в принадлежащей кому-то книге. Он, в принципе, представлял себе аналогию с занятием любовью между мужчиной и женщиной. У него был подростковый опыт, когда его, как и всех молодых парней, отвели в дом кисен, но удачным его вряд ли можно было назвать. Он получил разрядку, но эмоционального удовлетворения не было никакого. Возможно, где-то в мире существовала эротическая литература наподобие той, что обсуждали на постоялом дворе между собой все кисен, только с мужчинами. Для начала он решил наведаться в библиотеку Намджуна, в которой, казалось, были все книги мира. Если не про мужчин, то про женщин там вполне могло что-то быть. Чимина всегда поражало то, как старший успевал так много читать при его занятости. Ему нужно было руководство к действию, он не хотел оплошать. Сосредоточенно бродя между стеллажами библиотеки, уставленной книгами, и рассматривая их корешки, Чимин не заметил, как встретил самого обладателя литературного собрания. Намджун проводил за чтением свободный выходной. От неожиданности Пак тихо пискнул и схватился за сердце. — Чимин-а, что ты здесь делаешь? Ищешь, что почитать? — Намджун выглядел удивлённо, ведь обычно Чимин не проявлял интереса к его коллекции. Он стоял у одного из стеллажей с раскрытым свитком в руках. Видимо, что-то искал в секции с классической философией. — А-а, да так, вот, смотрю, что есть… — дрожащим голосом протараторил пойманный Чимин. — А у тебя случайно нет книг о повседневной жизни? — не зная, как выразиться, чтобы не вызвать лишних вопросов к себе, поинтересовался он, нервно теребя одну из книг на полке за корешок. Чтение легкомысленных, неканонических книг считалось зазорным и резко порицалось. Он следом добавил, понимая, что Ким его не осудит за любознательность: — О любви. После того, как Намджун всучил Чимину одну из книг на выбор, он уединился с ней в комнате. Потратив весь день на чтение описания жизни семьи кузнеца из дальней провинции, Чимин не обнаружил и намёка на интересное ему занятие, зато теперь, кажется, знал о всех тонкостях ковки. Разочарованный, он твёрдо решил наведаться в город к продавцу книг и спросить напрямую. Конечно, Намджун-хён мог понять его запрос, и у него могла бы найтись подобная литература или иллюстрации, даже и с мужчинами, ведь он такой любознательный, но Чимину было неловко о таком просить. Ещё хуже было бы так никудышно раскрыть их с Юнги отношения. Оставалось только получить разрешение господина Кима покинуть дом. Cперва Чимин решил избавиться от разочаровавшей его книги. Когда он перелистнул последнюю страницу, было уже глубоко за полночь. Несмотря на совершенную скуку, сопровождавшую его во время чтения, он всё ещё был взволнован и чувствовал, что не сможет уснуть, если хотя бы немного не прогуляется. Он поднялся с пола, взял книгу и вышел из своего домика, направившись в библиотеку. Погружённый в свои мысли, он не заметил света в библиотеке. Зайдя внутрь, от неожиданности подскочил, когда увидел подсвеченный слабым оранжевым светом свечи профиль склонившегося над каким-то свитком Юнги. Старший тут же его заметил и оторвал свой взгляд от свитка, устремляя его на такого же, как он, полуночника. — Почему ты не спишь, Чимин-а? — полушëпотом, но так, чтобы он его услышал, проговорил Юнги, а у Чимина от этого голоса с хрипотцой по спине мурашки пошли и в груди затрепетало. Он мотнул головой, силясь привести себя в чувство, и подошёл ближе, неуверенно ступая на носочки. — А ты, Юнги-хён? — прошептал он. — Я первый спросил. Тебе не следует так засиживаться, — мягко проговорил Юнги. Обратив внимание на книгу в его руках, спросил: — Что читал? Наверное, интересная книга. — Да нет, скука смертная. — Почему тогда дочитал? — До последнего надеялся найти что-то интересное, — не лукавя, ответил он и наклонился над столом, заглядывая в развернутый перед Мином свиток. Но вместо того, чтобы вчитываться в иероглифы, Чимин засмотрелся на длинные пальцы и тыльные стороны белых ладоней, усеянных выступающими венами. Юнги шумно втянул носом привычный запах цветов, исходящий от Чимина, его одежды и волос, пряди которых свободно рассыпались по плечам. Мин посмотрел на его крепкую шею, с которой взгляд переместился на губы. Они столкнулись взглядами, и Мин сглотнул слюну, провёл языком по своим влажным и алым в свете трепыхающегося огонька свеч губам. Чимин взволнованно выдохнул, кажется, весь воздух из лёгких, приоткрывая рот, и накрыл лежащую на столе ладонь Юнги своей. Лицо Юнги оказалось прямо напротив, — он больше не сидел на стуле, а опираясь руками о стол, привстал над ним. Их губы мягко соприкоснулись, и Чимин был готов поклясться, что каждый их поцелуй для него был как первый. Его никогда в жизни настолько не волновал другой человек. Интимность полумрака и тишина помещения, заполненного книгами, настраивали на определённый лад, придавая смелости всё ещё робкому Чимину. Юнги затянул его в более глубокий поцелуй, уложив ладонь на его шею, а Чимин, отзываясь, опёрся рукой о стол, чтобы устоять. Мин, не отрываясь от его губ, вышел из-за стола. Под напором старшего Чимин привстал на носочках и присел на самый краешек столешницы, сминая лежавший на ней свиток. Чтобы удержаться и не упасть, он обхватил руками шею Юнги. Отпрянул и уткнулся носом в чужие ключицы, когда Мин начал блуждать руками по его талии и спине. Чимин снова почувствовал, что из-под низа его накрывает горячей волной возбуждения. Он понимал, что это — самый минимум из того, что старший мог с ним проделать, и ему было неловко от понимания того, что он так бурно реагирует на минимальные ласки... Он не знал основ, просто не знал, как себя вести и что делать, ну или уверял себя в этом. Чимин желал Юнги так отчаянно, что пальцы на ногах сводило, но боялся оплошать. — Что-то волнует тебя? — прошептал заметивший его замешательство Юнги, вызывая у Чимина своим томным голосом едва ли не болезненное — настолько приятное — колебание натянутых где-то внутри струн. Чимин зажевал нижнюю губу и легонько помотал головой из стороны в сторону, разуверяя Мина. — Просто мне очень хорошо с тобой. — Мне тоже, — обняв за талию и поцеловав младшего в висок, произнёс он. — Надеюсь, Намджун не узнает о том, что мы осквернили его драгоценную библиотеку, — перед тем как поцеловать его вновь, долго и влажно, сказал Мин. — Я могу позволить себе чуть больше? — понизив голос, с лёгкой и немного неуверенной улыбкой спросил Мин. — Что? — подняв рассредоточенный взгляд на старшего, отозвался он. — От тебя ничего не потребуется, я просто… — Юнги замялся и посмотрел прямо ему в глаза, — хочу сделать тебе приятно. Чимин забегал глазами и поджал плечи. Он не совсем понимал, что тот хотел с ним сделать, но был готов всецело довериться, особенно, когда Юнги смотрел на него так, словно желал его всего целиком, и от этого взгляда становилось жгуче-горячо. — Что мне нужно делать? — облизнув губы, изнывающие от нехватки поцелуев, полушепотом спросил он. — Расслабься и получай удовольствие, — улыбнувшись уголком губ, ответил Юнги и обхватил его бедро, следом слегка сжимая пальцами. Чимин вздрогнул от его действий; чуть развёл ноги, чувствуя, как становится всё оживлённее в штанах. Юнги счёл это хорошей возможностью соскользнуть рукой на внутреннюю часть бедра и подобраться к паху почти вплотную, сминая в складки ткань его штанов. Другой рукой он проскользнул под жилет и рубаху и огладил выступающие позвонки поясницы, заставляя Чимина чуть прогнуться навстречу. Пак провёл ладонью по шее старшего, задевая отросшие волосы, и пробрался через вырез одежды рукой к его груди, осторожно касаясь бледной кожи кончиками пальцев. Когда они слились в котором по счёту поцелуе — откровенном, влажном и глубоком, Юнги накрыл рукой его пах, на что Пак чуть дёрнулся в его руках, слабо промычал в поцелуй и сжал коленями чужие бока. Мин оттянул пояс его штанов и провёл кончиками пальцев по коже, чуть царапая короткими ногтями чувствительный низ впалого живота. Чимин прерывисто выдохнул в приоткрытые губы и мазнул поцелуем по щеке, пряча нос в подвивающихся у ушей волосах. — Могу я?.. — оттягивая завязки на его брюках, спросил Мин. Чимин быстро закивал и уткнулся лбом куда-то в район ключиц Юнги, когда тот развязал узелок, удерживавший штаны на талии, и оттянул край ткани, открывая себе доступ к возбуждённому члену. — Ты трогал себя раньше? — мягко спросил Юнги, едва касаясь кончиками пальцев уже твёрдой плоти. — Конечно… — произнёс на выдохе Чимин, опуская взгляд вниз. Он почувствовал стыд, ведь уже был крепким там, хотя не прошло и пяти минут с того момента, как он сюда вошёл. Тишину плотно заставленного книгами помещения нарушали лишь шелест тканей их одеяний, звуки влажных поцелуев и тихое дыхание обоих. Чимин продолжал прижимать к себе Юнги, уложив руки на его плечи, и не смог сдержать тихого стона, когда рука Мина обхватила член. Юнги неторопливо провёл пару раз вверх-вниз. Бесстыдно плюнув себе в ладонь, он вновь обернул пальцы вокруг его горячей плоти и ускорился в движениях. Чимин уткнулся в его грудь, он издавал шумные вдохи; вихры его волос взбились от того, как он не мог найти себе места в чужих объятиях, как льнул к Юнги с поцелуями в шею, подбородок и губы, не видя перед собой ничего, что могло бы удержать его разум от падения в пропасть. Юнги вдруг легонько отстранил его лицо от груди, обвёл рукой спину и опустился вниз, усеивая торопливыми поцелуями открытый участок живота. Не глядя, он ухватился за спинку стула и перетащил его так, чтобы сесть перед Чимином. Громкий звук трения ножек тяжёлого стула о паркет в тишине библиотеки заставил обоих скривиться от его резкости. Чимин было запротестовал, пытаясь сжать колени, но Юнги развёл его ноги обратно и, не выпуская из руки эрегированный член, обхватил его головку губами, собирая на язык влагу выступившей смазки. — Хён! — шепча, воскликнул Чимин и поднёс руку к своему лицу, закрывая рот ладонью, когда старший взял его глубже. Другой рукой он попытался отстранить Юнги от себя, надавливая на плечо, на что получил многозначительный взгляд из-под полуприкрытых век. Встретившись с ним взглядом, он издал тихий стон и чуть наклонился вперёд, опираясь рукой о плечо Юнги, неторопливо насаживавшегося горячим ртом на его плоть. Он непроизвольно повёл бёдрами вперёд, пододвигаясь к самому краю стола. — Ч-что ты делаешь, хён? — наконец, сумев выдавить из себя слова, задал он свой вопрос. — Отсасываю тебе, — Юнги ответил повседневно, выпустив с донельзя развратным звуком его член из своего рта. — Доверься мне, — Юнги взял его ладонь свободной рукой и уложил себе на макушку, — и не сдерживайся. Чимин провёл рукой по волосам старшего и спустился к его щеке, нежно огладив ту. Он не мог оторвать своего взгляда от подёрнутых тёмной поволокой глаз, в глубине которых горел самый настоящий огонь, грозящийся его сжечь, а он и не был против. Это было слишком для него, слишком хорошо, чтобы быть правдой — как хён мог с ним так поступить? Сначала ответить на его чувства, затем творить с ним такое, угадывая о самых потаённых желаниях, о которых даже самому себе было стыдно признаться. Юнги поймал блестящими от слюны и смазки губами его большой палец и впустил во влагу своего рта, посасывая, обводя юрким языком так же, как и несколькими секундами ранее он ласкал горячую плоть. Пак не мог оторвать опьянённого взгляда от тёмных глаз старшего, что ранее не смотрели на него так… Голодно. Он мог бы кончить, кажется, от одного этого взгляда, но ему пришлось прервать зрительный контакт, потому что старший вновь плотно обхватил налитый член губами. Чимин тихо что-то промычал, прикрывая глаза. Старший делал с ним что-то невообразимое. Чимин не знал, что это может быть так хорошо. Юнги ускорился, для удобства зачесал чёлку, упавшую ему на глаза. Чимин начал отклоняться назад, готовый улечься на стол, и Мин подхватил его под талию, удерживая в положении сидя, чтобы он не замарался о чернила, оставленные рядом со свитком. Другой рукой он обхватил его член, и, не прекращая поступательных движений, прошёлся поцелуями по коже подтянутого живота, слегка её покусывая. Когда старший вновь взял его горячую плоть в рот, впуская в тесноту горла, Чимину не потребовалось много времени, чтобы оказаться на грани эйфории. Он сорвался на громкий стон, едва не плача от накрывающего его волнами удовольствия. Юнги проглотил его до последней капли, жадно следя за томно-жалобным выражением лица. Чимина так сотрясало крупной дрожью, что Юнги пришлось приподняться со стула, чтобы поймать его, начавшего стекать вниз со столешницы, в свои объятья. Его всё ещё потряхивало в объятиях Мина, а между рваными вдохами он издавал тихие стоны. Он безуспешно пытался ухватиться за ткань одеяния Юнги на спине, но тело совсем не слушалось. Старший прижал его к себе, укладывая голову на плечо. Другой рукой он огладил вздымающиеся при каждом вздохе лопатки. Юнги чмокнул его куда-то в волосы, продолжая крепко прижимать к себе, позволяя ему прийти в себя, но Чимин и не собирался очухиваться. Юнги пришлось примерить на себя роль слуги и самому подтянуть, а затем и завязать брюки на талии Чимина, пока тот оставался совершенно дезориентирован. — Эй, я тебя до дома не дотащу… — смеясь, проговорил Юнги и взял его лицо в ладони, заставляя посмотреть на себя. Ресницы полуприкрытых глаз мелко подрагивали, Чимина мотало из стороны в сторону. — Небесный царь… — только и смог он вымолвить, — что же ты со мной делаешь, — губы растянулись в блаженной улыбке, и он вновь потянулся к Юнги с трепетным поцелуем.