***
Четверо парней покинули поместье, направившись в лес на охоту. Их сопровождали слуги и несколько степных легавых псов. Они обосновались у поймы реки, недалеко от опушки леса, где трава была не очень густой. Спешившись, принялись высматривать добычу. Юнги присел на пень и только смотрел, хотя Чимину, по его признанию, хотелось, чтобы старший тоже поучаствовал в забаве. Слуги пустили собак, и те принялись выискивать затаившуюся в траве птицу. Одна из собак вышла на след птицы и пустилась в погоню, загоняя животное в сторону леса, где наготове держали луки трое парней. Юнги не мог отвести взгляда от Чимина. Тот неотрывно следил за передвижениями собак, подстраиваясь под их движения с луком и стрелой наготове. Вытянутая рука, державшая лук, была опущена — стрела смотрела в землю, пока собаки выходили на след птицы. Юнги обвёл взглядом стан Чимина, облачённый в одежды для охоты. Более, чем обычно, пояс охотничьего одеяния облегал талию, к ощущению которой в своих руках Юнги особенно пристрастился. На руки, крепко сжимающие деревянный лук, были надеты защитные краги из тёмной, плотной, но эластичной кожи. Высокие чёрные сапоги облегали стройные икры. Волосы были в пучке, чёлка прибрана повязкой, закрывавшей лоб. При всём своём воинственном виде он оставался изящен и продвигался в высокой траве с какой-то одному ему свойственной грацией. Юнги пришлось встать с насиженного пня, потому что парни начали уходить дальше в траву за собаками. Стараясь не мешать, он шёл за ними позади. Он впервые наблюдал за дворянской охотой и, если честно, прочитав много книг, в которых превозносилось это занятие, никогда не мог понять, в чём его смысл. Теперь же, пронаблюдав за Чимином, он был готов поменять своё мнение. Не прошло и нескольких минут, как первая птица поднялась на крыло. Намджун опустил свою стрелу и дал право выстрела Чимину, но Тэхён его опередил — бездумно дёрнул тетиву, попадая фазану по крылу. Чимин метким выстрелом подбил подранка в полёте, продемонстрировав отменную реакцию. Одна из собак принесла убитую птицу охотникам, пока другая подняла ещё одного фазана. Тот, стремглав, бросился прочь от охотников, не взлетая высоко, но и тут стрела Чимина нашла свою жертву, подбивая птицу насмерть. — Чимин очень метко стреляет, — объяснил запыхавшийся от постоянного бега Намджун Тэхёну. Тот встрял на месте и смотрел на Пака с открытым ртом. Юнги смотрел так же, поражённый меткостью младшего, и был чертовски горд за того. Он неторопливо начал хлопать в ладоши. Чимин оглянулся на звук хлопков, находя взглядом глаза своего хёна, и улыбнулся ему так широко, что его глаза сузились до озорных полумесяцев. Чимин подстрелил ещё одну птицу и отошёл в сторонку, пока собаки выискивали дичь для Намджуна и Тэхёна. Подстрелили в общей сумме шесть фазанов, и решили сделать перерыв на воду и перекус. Сели вчетвером на поваленное дерево у кромки леса перед раскинувшейся степью. Слуги принялись связывать птиц, чтобы потом их было удобнее нести, одного фазана скормили собакам — им тоже нужно было подкрепиться. Юнги бы с великим удовольствием уединился с младшим где-нибудь в лесу, но были лишние глаза. Не поймут, даже если какой-нибудь предлог найдётся. — Ну ты, конечно, стрелок! — отвесил младший из Кимов похвалу в адрес Чимина. — Троих, одного за другим, насмерть. Чимин улыбнулся и обратился к Юнги: — А ты не хочешь попробовать, хён? Лучше бы он отказался и не чувствовал, как Чимин прижимается к нему сзади, а его руки мягко удерживают его за локти, направляя стрелу, потому что ни о чём другом кроме дел постельных он думать не мог. — Натягивай осторожно, а то сорвётся… — подцепляя тетиву поверх его пальцев, проговорил Чимин, опаляя ухо старшего горячим дыханием. — Можешь не говорить мне такие вещи, пока мы стоим в этой позе? — нервно хохотнул Юнги, пытаясь сосредоточиться взглядом на пальцах Чимина, сжимающих его стрелу. — Что я сказал не так? — обиженно проговорил тот и отпустил руки Юнги, — Ну, стреляй, — Пак махнул рукой вперед, дав указание, и выжидающе уставился на него. Мин выпустил стрелу, и та даже пролетела сколько-то метров, пока не воткнулась в землю под небольшим углом. — Слишком слабо, — критически отозвался Пак. — Тебе сильно показать? Знаешь, стрелы иногда сравнивают с…***
Молодёжь вернулась в поместье с дюжиной фазанов, когда начало вечереть. После насыщенного дня, полностью проведённого за охотой, хотелось поскорее отведать собственноручно пойманной птицы. Пока все разошлись, чтобы освежиться, сменить одежду и отдохнуть, слуги готовили пищу и накрывали фазанов в расписной столовой. К ужину присоединились и главы двух домов. На стол подали жаркое из птицы, суп на говяжьем бульоне с редькой, рисовые лепёшки и букет из свежих фруктов и овощей, а также разнообразные маринованные в уксусе и масле закуски вроде тушённых с соевым творогом баклажанов. — Разлей чаю, Намджун, будь добр, — когда покончили с основными блюдами, господин Ким чуть отклонился назад, оглядывая последствия трапезы в виде горы тарелок. Блюд было действительно много, не каждый день они так сытно ужинали. К тому же застолье после охоты всегда было таким, а охотиться дети выбирались не так часто. Охота носила сезонный характер — по традиции она созывалась в перерывах между сельскохозяйственными работами. — Пусть лучше Чимин заварит чай, у него это получается куда лучше моего, — отказался Намджун. Министр Ким смерил Намджуна напряжённым взглядом прищуренных глаз. — Разве может подавать чай тот, чьи руки замараны? — уперев руки в стол, проговорил Ким. Министр производил впечатление сдержанного человека, который мог контролировать свой гнев во всех других обстоятельствах. Он бы не стал делать этого, если бы не хотел прилюдно выразить свою неприязнь - думал Юнги. Намджун резко повернулся к нему, вскинув брови в удивлении, было открыл рот, чтобы возразить, но его прервали. — Позвольте мне подать чай в знак моего искреннего раскаяния, господин Ким, — спокойно ответил Чимин, чуть склонившись над столом. Он прикрыл глаза, когда Юнги, давая необходимую поддержку, уложил ладонь поверх его бедра. Девушки из прислуги внесли утварь и чай после того, как предложение Чимина было встречено кивком со стороны господина Кима. Пак принялся заваривать хризантемовый чай, следуя всем правилам церемонии. Всё это время Ким Намчхоль неотрывно следил за его действиями. Юнги почувствовал горечь за младшего. Он изначально составил неверное мнение о главе дома Ким, но все слова Чимина, а теперь и поступки Кима, коим он стал свидетелем, разубедили его в доброте души этого человека. Почему Мин пошёл на поводу у первого впечатления о нём, он сказать не мог. Видно, тот умело скрывал свою неприязнь, а может быть, Юнги просто был обманут самым наглым образом и не был в достаточной мере критичен. Но наибольшую роль сыграла невнимательность Юнги к словам и поступкам Чимина. Как он мог не понять? Господин Ким принял чай из рук Чимина и сделал несколько глотков. Допивать он не стал, но ужин вскоре после этого и так был окончен — господин Мин устал и удалился в покои с позволения хозяина дома. Юнги, честно, не заметил разницы между чаем Чимина и чаем, что подавали слуги, но он просто не был ценителем и не умел готовить его, как положено. Чай, что пили здесь, весь был для него слабовато заваренным. После обеда Юнги и Чимин скрылись от посторонних глаз в домике младшего. Сами зажгли свечи по периметру комнаты, ведь ночь сегодня была особенно тёмной. К тому же начинались холода, и окно в сад пришлось прикрыть. Мягкий свет луны через бумагу в окне едва проникал внутрь. Юнги зажёг последний подсвечник и вернулся в объятия Чимина, усевшегося на футон, застеленный пёстрым одеялом из лоскутов. — Тебе, наверное, интересно, в чём я провинился перед тэгамом… — отвернув лицо от него, проговорил Чимин. — Мне не интересно, — оборвал его Юнги на полуслове и взял за плечи. — Я думаю, он вымещает на тебе злость. — Разве можно так говорить… Юнги обнял румяные щёки и потянулся к губам с мягким, невинным поцелуем. — Разве ты ещё не понял, что мне всё равно? — глядя в медовые в свете свечей радужки, прошептал он. Разве может быть такое, чтобы человек был и порочен, и невинен одновременно? Мин впервые наблюдал подобное… И это до безумия приходилось по сердцу. Мышца болезненно сжималась при виде такого Чимина, в особенности его глаз, полуприкрытых в сладкой истоме. Юнги с уверенностью мог сказать, что любит. Всеми видами любви, какие существуют, какие выделяли древние греки в своей философии, будь она неладна. Эти плечи были созданы для того, чтобы он один их целовал — это не казалось ему дурацкой фигурой речи, это полностью описывало то, что он чувствовал по отношению к плечам, под золотистой кожей которых выступали косточки всякий раз, как Чимин торопливо пытался сдернуть с себя мешающиеся одежды. Юнги помог ему: осторожно хватаясь за края рубахи, стянул её с локтей, словно распаковывал драгоценный подарок. Он стянул ленту, удерживавшую волосы Пака, и те тёмным шёлком рассыпались по покатым плечам, касаясь кончиками постели. Мин пропустил мягкие локоны через пальцы и опустился поцелуями к острым ключицам, груди, слегка засасывая кожу. Обвёл языком бусины напряжённых сосков один за другим и вернулся к губам. Плечи, грудь Юнги покрывались мурашками в местах, которых касался младший. Чимин задержался у его шеи, замер в нерешительности, а затем, поймав уверенный взгляд Юнги сбоку, втянул белую кожу, под которой быстро расцвело розовое пятнышко. Чимин отстранился, пальцами коснулся своего творчества, заворожённый зрелищем. Когда Мин протянул к его лицу руку и огладил мягко скулу, парень поймал губами чужие пальцы, слегка прикусывая подушечки. Юнги сдавленно промычал, прикрывая глаза, когда Чимин несмело сжал его плоть через ткань штанов, при этом беря во влагу рта два пальца глубже. Язык младшего обвёл их один за другим, затем выпустил его пальцы изо рта со звонким чмоком и поцеловал середину ладони самым ласковым образом. Чтобы они оба оказались обнажёнными, много времени не потребовалось. Член уже был твёрдым, а головка налилась кровью, выдавая мучительное желание Мина. Он уложил руки на плечи Чимина и приподнялся, чтобы сесть позади него. Младший расположился меж его ног и отклонился назад, чтобы лопатками прижаться к груди Юнги. Он откинул голову, ложась на его плечо, позволяя зацеловывать шею, дышать кожей, что одним запахом вызывала дрожь по всему телу. — Твой запах сводит меня с ума, — выдохнул Юнги, пробираясь руками к груди младшего. Когда Мин мягко смял налитую грудь в ладонях, Чимин обронил тихий судорожный стон. Юнги зажал его сосок меж пальцев и второй рукой скользнул к мягкому плоскому животу. Подушечки пальцев обвели пупок, опустились от выделяющихся тазовых косточек вплоть до паха, очерчивая треугольник. От плаксивого стона младшего член Юнги дёрнулся, и дыхание спёрло. Мин опустил взгляд вниз, где с собственного члена уже практически капало прямо в ложбинку меж сочных ягодиц. Зрелище заставило до боли закусить губу в попытке удержаться от того, чтобы прямо сейчас не наброситься на парня. Он целовал Чимина за ушком в щёку, в шею, и тот млел в его объятиях, доверчиво ластясь, прижимаясь к его груди. Мин резко притянул его за талию, заставляя младшего прогнуться в пояснице. Руки настойчивее сжали грудь Чимина, тогда как возбуждение внизу живота ощущалось уже опасно-опаляющим и болезненным. — М-мне… Коснись меня, — младший извернулся, чтобы, заведя руку, приобнять его за шею, и тихо произнёс свою просьбу. Чимин притянул его за запястье и заставил положить ладонь на свой живот. — Конечно, малыш, — с улыбкой выдохнул он на ушко, ощутив головокружение от переполняющих эмоций. Юнги провёл ладонями по внутренней стороне бёдер, спускаясь к ягодицам — о, скрывать эти ягодицы под слоями одежд было преступлением. Когда он обхватил пальцами чужой член, Чимин гулко заглотил воздух, толкаясь тазом назад. Юнги накрыл ладонью уже влажную головку, обведя её, прежде чем надавить большим пальцем на отверстие. Мин аккуратно прикусил ушко, лизнул мочку и носом опустился к шее, принявшись водить рукой по стволу с большим давлением и скоростью. Чимин взбрасывал бёдра навстречу рукам Юнги, гладил его предплечья, мягко постанывая. — Ляг на меня, — сказал он, почти шипя от изнывающего возбуждения, раскрытой ладонью провёл по бедру Чимина, чем заставил того шире развести ноги. Чимин с полным послушанием съехал чуть ниже по постели, и тогда Юнги отпустил его член и накрыл рукой поджавшиеся яички. Колени Чимина вздрогнули, сам он неописуемо сладко пискнул. — Я не буду делать того, что тебе не захочется, — ласково прошептал Юнги прежде, чем совершить задуманное. Чимин закивал, расслабляя плечи, расположился удобнее на его груди. Мин опустился пальцами от яичек к точке над анусом и мягко надавил, начав массировать. С уст Чимина сорвался звонкий стон, он резко дёрнулся, выгибаясь, и раздвинул ноги шире. Мин не смог сдержать ответного сдавленного мычания и подарил успокаивающий поцелуй в макушку. Он принялся массировать эту точку, одновременно надрачивая парню второй рукой, потирался о поясницу, судорожно вздыхая из-за не находившего выхода возбуждения. — Ч-что это, хён? Ах… Юнги приподнял его ногу, подхватив под коленом, и уложил на своё бедро, раскрывая парня ещё больше. Грудь младшего вздымалась от судорожных глубоких вздохов. Он не смог отказать себе в удовольствии смять аккуратные соски под ладонями. — Тебе нравится, когда я касаюсь тебя так? — прошептал Юнги, продолжив водить рукой по его промежности. Периодически он опускался пальцами ниже, чтобы обвести подушечками судорожно сжимающееся колечко мышц, а после и смочил их слюной, чтобы сделать Чимину ещё приятнее. — Да, да… Да… — наклонив голову для поцелуя в висок, изморено протараторил Чимин и сладко простонал, когда Мин настойчивее проехался по его члену второй рукой. Юнги принялся активнее надрачивать младшему, не забывая дразнящими движениями ласкать кожу промежности. Чимин плавился и растекался в его руках, елозя по постели, откидывал голову, укладываясь на его плечо, беспорядочно водил руками по ногам Юнги — там, где только мог дотянуться. И Мину было до одури хорошо чувствовать, как тело младшего в его руках реагирует на каждую ласку, как Чимин пытается сделать приятно и ему, проезжаясь по члену, как в шёлковых стонах угадывается его имя. Они сменили позу; Юнги усадил Пака себе на колени, чтобы быть лицом к лицу и целовать пухлые губы, ярко порозовевшие от частого покусывания. Чимин соприкоснулся с ним лбами, опуская взгляд вниз, где Юнги за бёдра притянул его ближе — так, чтобы одной рукой он мог, обхватив, ублажить их обоих. Чимин обнял его за шею, выдыхая в пространство за ухом, у кромки подвивающихся коротких волос. Они потеряли рассудок; Юнги доводил их обоих до грани с едва ли существенной помощью Чимина; Пак накрыл его руку своей, но пальцы его не слушались, он лишь взбрасывал бёдра навстречу, потираясь о старшего. Мин, заведя руку за талию Чимина, продолжал наглаживать и продавливать пальцами чувствительное местечко рядом с анусом, и ввёл одну фалангу внутрь, хотя не хотел торопиться и пугать. Музыка отрывистых стонов и тягучих громких вздохов, блеск огоньков в глазах напротив, испарина на медовой коже — Юнги дурел и искренне наслаждался каждой деталью, до того, что вместе с движениями рук на члене они стремительно приближали его к пику. Они почти одномоментно кончили, мараясь и не особо обращая на это внимание. Чимин крупно вздрогнул, прогнувшись в пояснице, и обнял Юнги за шею, чтобы усидеть на его коленях, пока член извергал семя меж их животов. Юнги протяжно простонал и сжал бедро младшего, притягивая его к себе. Чимин упал на постель. Юнги навалился сверху, опираясь на локти. Оба загнанно дышали, а Юнги видел только раскрасневшееся лицо и пухлые губы. Размазав их семя по животу младшего, он опустился с нежным поцелуем вплоть до пупка. Стерев жидкости со своих тел, они легли в постель, чтобы согреть друг друга под одеялом. Оба устали после насыщенного дня, глаза залипали и у того, и у другого, но оторваться от изучения тел друг друга было невозможно. Они не потушили свечи, и Мин мог видеть, как на слабо подсвеченном мягким светом лице сохранялся нежный румянец, как подрагивали ресницы на прикрытых глазах, когда он обводил контуры чужого тела. — Чимин-а, — позвал Юнги его хриплым шёпотом, отчего Чимин зажмурился и закусил губу, выдав себя с потрохами: голос Мина его волновал, возможно, возбуждал. Юнги улыбнулся уголком губ и поцеловал его мягко. — Ты… Мы… Можем попробовать заняться… — Юнги обвёл его грудь рукой, спустился к талии, пока обдумывал, как бы назвать это дело, — если тебе понравилось, когда я касался тебя там, в самом низу, — он облизнул губы и гулко сглотнул. — Любовью? — Чимин приоткрыл веки и посмотрел ему прямо в глаза. Пронзительно. Открытым взглядом. Трепетно. Мин ощутил, как во рту слюна скапливается и густеет. Он сглотнул громко и кивнул. Глупо было скрывать, что внизу живота у него действительно ёкнуло на этом слове. Чимин согласно закивал и потянулся к нему поцелуем, подтверждая своё согласие. Мин притянул его за талию, и они перекатились на постели; засмеялись, продолжили смаковать губы друг друга и касаться кожи. — Послезавтра будет королевская аудиенция? — спросил младший, обняв Мина за талию, чтобы прижать к себе под тёплым одеялом. Юнги сквозь полудрёму утвердительно промычал в ответ. Послезавтра — королевская аудиенция.***
Во дворце был большой парк с аккуратными деревцами и рядами цветущих кустарников. В парке ещё в начале постройки дворца был выкопан пруд, вымощенный по периметру крупным камнем. У пруда росли достаточно крупные для своего возраста ивы, касавшиеся своими ветвями воды, на поверхности которой плавали зелёные кувшинки с белыми цветками. Через воду был перекинут деревянный мостик с резными перилами, выкрашенный в красный цвет. По мостику из внутреннего дворца королева по обыкновению совершала променад до шестиугольной беседки в саду, где ждал её преданный слуга, чтобы с очередной песней поведать занимательную историю. За Королевой следовала её свита — главная служанка, женщина, что была немногим старше самой королевы и носила самые богато украшенные одежды из всех придворных, несколько девушек и женщин рангом ниже. Все они были из знатных семей, и служить первой жене короля для них было большой честью. Далее следовали евнухи с коробами с кушаниями, одеялами и веерами на случай, если королеве станет вдруг холодно или, напротив, жарко. Беседка располагалась на возвышенности рядом с водой. Она была выполнена в красных и зелёных оттенках, искусно расписана золотыми узорами, и с неё открывался чудесный вид и на цветочный сад, и на пруд. В середине осени отсюда можно было созерцать багряно-охровый окрас листвы парковых деревьев. Артист с королевой обсудили насущные дела, и Ким Сокджин коснулся струн, радуя монаршую особу звуками музыки, что всегда приносили неизъяснимое наслаждение. Аккуратными пальцами королева подцепила сахарное пирожное из красного короба, принесённого служанками, и прикрыла глаза, наслаждаясь одновременно мелодичным голосом артиста и вкусом сладости. Ким закончил играть спокойную мелодию и предложил королеве спеть другую, ранее не слышанную ею песню: — Хотите услышать новую песню, моя королева? Она пришла из народа. Королева Мин взмахнула рукавом, позволяя Сокджину начать играть его песню.Этот мальчик жил на псарне… Ребёнок, которого все Оставили одного в этой тьме… Он скитался по пустыне. Капля за каплей, — это дождь Или мои слёзы? Я никогда не чувствовал Лучей солнца на своём лице… Что такое свет и что такое любовь? Где моя мама? Где мой отец?
Ким закончил парой аккордов и накрыл струны своей ладонью. На несколько мгновений беседку наполнила тишина. Только ветер завывал где-то в саду, срывая побагровевшие листья с деревьев. — Совсем грустная песня получается, — хмурясь, оставила свой отзыв артисту королева. Она подозвала к себе служанку, стоявшую чуть поодаль от беседки, и приказала подать цитрусового чаю. — Зато правдивая… много таких детей скитается по свету, и даже не у всех родители мертвы. — Ты до сих пор в обиде на Чхону? — королева посмотрела на него сбоку. — Сочувствие — не ваша стезя, моя Королева… Ведь она оставила меня ради другого ребёнка. — И его жизнь в сто крат дороже твоей, — напомнила о его месте Королева Мин. Ким с улыбкой продолжил перебирать струны каягыма и вновь заговорил: — Эта песня не про кого-то конкретного. Все дети могут ассоциировать себя с ней… — Раз все себя могут ассоциировать с одной песней — так в чём же смысл этих стихов? Поэт, и воспевает обыденность… — Я думаю, в обыденности нет ничего скверного, моя королева. Не всём дано быть героями. Королева промолчала и отхлебнула чаю из пиалы из благородного самшита с резными узорами. Оценив чай положительно, она отослала служанку взмахом руки прочь. — Кажется, кронпринц что-то задумал и пытается расположить к себе Его Величество… Тот склонен согласиться, — проговорил артист. Королева вздёрнула подбородок и метнула взгляд прищуренных глаз в его сторону. От резкого движения богато украшенные заколки с подвесками, усеивавшие её объёмную прическу, зазвенели. — Это не связано со стремлением обрести власть… Кажется, он начал предпринимать шаги на пути к своей мечте, — Сокджин остановился, наигрывая на струнах какую-то одному ему известную мелодию. — Он хочет собрать лучших артистов страны и образовать небольшое сообщество людей, преданных разным искусствам. — Как интересно, — вопреки своим словам коротко бросила Королева и с изяществом поднялась с подушек. — Похоже, власть действительно его не заботит. Сокджин опустился к полу в глубоком поклоне, и проговорил: — Он может стать вашим союзником, — присев на колени, проговорил артист. — Желаю, чтобы Небеса были благосклонны к вам и вашей семье завтра во время аудиенции.***
Тэхён поправил капюшон на голове и коротко постучал в дверь неприметного домика на конце пустынной улицы, а после в опаске быть обнаруженным оглянулся вокруг. Дверь распахнулась, пропуская ночного гостя вперед. — Господин Ким из Андона пожаловал, — тут же донеслось со стороны Чон Чонгука. Тэхён дëрнулся в лёгком испуге, когда столкнулся взглядом с тёмными глазами генерала, сидевшего прямо на столе. Его окружало четверо мужчин в чёрных одеяниях, включая открывшего Тэхёну дверь воина. На Чонгуке была надета такая же чёрная одежда и броня, в руках он вертел небольшой боевой кинжал. Тэхён отвернулся к стене обшарпанного деревянного дома, напрягшись от звука шагов приближавшегося к нему Чонгука. — Что у тебя есть сегодня для меня? — Чонгук направил лезвие ножа на Тэхёна и поддел кончиком оружия его подбородок, заставляя посмотреть на себя. Ким тяжело сглотнул и устремил испуганный взгляд в глубину чёрных глаз стража. — Все вон, — коротко бросил Чонгук остальным воинам, не отнимая лезвия от лица Тэхёна. Все шестёрки Чонгука вышли из помещения, оставив Тэхёна наедине с личным телохранителем короля. — Что насчёт моей семьи? Ты спросил короля? — Король не пожелал даже слушать, — ответил ему Чонгук. Тэхён нахмурился и тихо цыкнул, отворачиваясь от Чона. Вдруг он почувствовал резкий удар, с которым Чонгук припечатал его грудью к стене. В деревянные доски стены в опасной близости от Тэхёнова лица вонзился нож. Ким оказался крепко прижат телом воина к стене, его руки были заблокированы за спиной. Гул сердца отдавался в ушах, и казалось, ноги вот-вот откажут. — Ты не в том положении, господин Ким, как ты не понимаешь? — с этими словами тот рывком выпустил Тэхёна из своей хватки. Он покачнулся, но остался стоять на ногах, опершись спиной о стену. Он принялся тереть свои запястья, тяжело дыша. Чонгук, как дикий тигр, готовившийся напасть на свою добычу, неспешным шагом прошёлся перед Тэхёном, запустив руки в карманы штанов. — В твои обязанности входит это? Делать это со мной? — задал резонный вопрос Ким, прошипев от боли в руках. — Нет, но я могу делать всё, что захочу. Главное, чтобы твой язык мог продолжать шевелиться, — ответил Чонгук, остановившись напротив Кима. — Вот видишь, у каждого из нас есть обязанности. Не мешай мне выполнять моё дело, как я не мешаю тебе. Воин неторопливо подошёл к Тэхёну и упёрся ладонью о стену рядом с головой Кима. Он наклонился к старшему, почти касаясь своим носом его лица, и пристальным, тёмным взглядом нацелился на его глаза. — Может мне чуть укоротить твой язык? Не забывай, с кем ты разговариваешь. В один день твоя жизнь может оказаться в моих руках… Тэхён отвернул своё лицо от него и поджал губы, молясь о том, чтобы Чон как можно скорее его отпустил. Самое ужасное, что Чонгук был прав… Если король решит, что услуги Кима ему более не требуются, жизни его лишит именно генерал. — Ну, как дела в поместье? — отпуская стену, проговорил Чонгук, и отступил на шаг назад от Кима. — Послезавтра аудиенция, никто не знает, что там будет… — начал Тэхён, придя в себя. — В каких отношениях Мин Юнги со всеми? — прервал его Чон неожиданным вопросом. — Я с ним не общаюсь… С Ким Намджуном в нормальных дружеских… — А с Пак Чимином? — резко оборвал он, заставляя Тэхёна задаться вопросом, какое отношение ко всему этому имел Пак. — В хороших, — нехотя ответил Ким. Обсуждать своего друга ему бы не хотелось. — Понятно, — коротко ответил Чонгук, и вдруг впал в глубокую задумчивость, начав неторопливо выхаживать вокруг. — Меня не будет какое-то время… Сведения будешь передавать прямиком во дворец, — начал он спустя несколько минут. — И где ты будешь? — Ты можешь защитить себя? — проигнорировал его вопрос Чонгук и задал свой. После того как Тэхён мотнул головой в отрицании, он продолжил: — Мой отец дал мне самый важный урок в жизни. Он научил меня превращать страх в ярость. — И ты никогда с тех пор не боялся? — настороженно глядя на Чона, спросил Тэхён, не совсем понимая, к чему тот ведёт. — Кто знает, — отходя назад и отворачиваясь, безразлично бросил Чонгук. — Я предлагаю тебе сыграть со мной в одну интересную игру. Если сможешь обернуть свой страх в ярость, одержишь победу. — Что за игра? — не предвещая ничего хорошего, спросил Ким. — Сразись со мной, — Чонгук бросил хвандо в ножнах в сторону Тэхёна. Тот не успел поймать оружие, упавшее на пол рядом с ним, потому что замер в неверии и ужасе. Чонгук проследил за его выражением лица и усмехнулся. — Да ты охренел. С этим мечом так нельзя обращаться. Чонгук подошёл к Тэхёну, поднял меч и вложил ему в руку. — Убивать тебя в бою я не собираюсь. Если проиграешь, должен мне будешь поцелуй, — как-то неуверенно ухмыльнувшись уголком губ, проговорил Чон. — Я буду без оружия. Отойдя на пару шагов назад, Чонгук в подтверждение своих слов раскинул руки в стороны, показав, что ничего не скрывал в ладонях. «Это ты охренел», — пронеслось в уме Тэхёна. Сама мысль о том, чтобы атаковать такого искусного воина, повергала его в ужас. Ким в последний раз держал меч в далёком детстве, когда играл в войнушку, и то там Мечниковабыл деревянный меч, а не боевое оружие. Ким даже не знал, как правильно держать это в руках. Желание Чонгука, которое Тэхён был буквально обречён исполнить, вызывало недоумение, которое он и не попытался скрыть. — Я не буду тебя атаковать, я не знаю, как это делается, — Тэхён уставился на воина и помотал головой из стороны в сторону. — Я могу исполнить твоё желание и без этих игр, — закусывая губу, проговорил он, обречённо выдохнув. В конце концов, поцелуй — это не так много, но какого рожна генерал потребовал от него именно это?! — И почему тебя никто не научил обращаться с мечом? — не получив ответа на этот вопрос, Чонгук тут же продолжил: — Есть кто-то, кто может тебя защитить? — вновь получив отрицательный ответ, он заключил: — Значит, ты должен учиться постоять за себя сам. Чонгук подозвал Тэхёна к себе и обошёл его со спины. Взяв меч из рук Кима, он освободил лезвие из ножен и вложил рукоятку хвандо в руку Кима, фиксируя его не гнувшиеся от напряжения пальцы в правильном положении. Обхватив его талию со спины, а второй рукой накрыв ладонь дворянина, неуверенно сжимавшую меч, он прошептал: — Раздвинь ноги. Это вроде не сложно. Тэхён, который чуть трясся от страха, расставил ноги на уровне плеч, как ему и сказал Чонгук. Воин поднял их руки, державшие хвандо, и опустил лезвие под углом, повергнув невидимую цель. Он продолжал придерживать Кима за талию, сжимая пальцами его мантию. — Попробуй повторить без моей руки, — отпустив Тэхёна из захвата, настоял Чон и встал перед ним. — Я, должно быть, выгляжу просто смешно, — сосредоточившись, Тэхён повторил действие Чонгука почти в точности, только более нерешительно. — Очень даже неплохо для первого раза, — хмыкнул Чонгук и выхватил оружие из рук Тэхёна. Эффектно провернув рукоять в руке и со свистом разрезая воздух, Чон плоской частью лезвия ударил Кима под зад, отчего тот подскочил вперёд. — Можешь идти гулять. Как-нибудь в следующий раз закончим. Озадаченный Ким поспешил на выход из проклятого дома. Сердце колотилось в груди, мысли панически носились одна от другой. Стукнув себя пару раз по башке, Тэхён попытался выкинуть этот эпизод из памяти, но его дело жизни приучило Кима быть внимательным к деталям.***
Сидевший на подушке на полу своей комнаты Мин Юнги пытался сфокусироваться на книге по управлению крупным помещичьим хозяйством. Его то и дело отвлекали разные звуки из других комнат поместья и с улицы, а потом на крышу начал накрапывать дождик, лишивший сержанта всякого шанса сконцентрироваться на чтении. В помещении стало темно, и чтобы не портить глаза, Мин зажёг свечу и сел вновь за книгу. Когда и это не помогло, он отложил чтение в сторону и сел на циновке, обняв свои колени. Задумался вновь о своей жизни, в которой, как оказалось, случилось немало поворотных моментов. Раньше он о таком только читал, и никак не мог вообразить, что что-то подобное могло с ним произойти. Разве что в детстве, когда юный разум склонен к сочинению всяких небылиц, и весь мир представляется совсем другим — красочным и немного волшебным. Взгляд Юнги остановился на участке стены слева от этажерки с декоративными кувшинами, над сундуком с его вещами, и замер. Ему вновь пришло видение о серой комнате, и в этот раз он отчетливо осознавал, что это — воспоминание, а не плод его фантазий. Всё было, как и прежде: серое небо, комната многоквартирного дома с бедной обстановкой, затхлый запах, крики и шум с улицы. По матери было видно, что она нервничает — немного дёрганные движения, сигарета, бутылка. Юнги был сбит с толку, напуган. Вдруг мать развернулась к нему, будто вспомнила о том, что сын находится в этой комнате вместе с ней. Присела перед кроватью на корточки и заглянула ему в глаза, а затем заговорила вкрадчиво, пытаясь обратить внимание на себя: «Молодой господин…». «Молодой господин? Что за молодой господин», — думал Юнги, словно наблюдавший за этой картиной с позиции постороннего. Маленький Юнги на кровати не реагировал, и она взяла его за предплечья, снова окликнула, но на этот раз знакомым детским прозвищем: «Юнни, это я, Ким Чхона», — сказала женщина, бросая прогоревший до фильтра окурок в бутылку. «Что за Чхона? Тебя зовут Мин Мирэ», — думал Мин, решительно не понимавший, что вообще происходит. Мать поставила бутылку на дощатый пол, укрытый потрёпанным ковром, и сложила руки на своих коленях. Ребёнок уставился на неё с непониманием, даже возмущением, а когда она протянула к нему руку, чтобы погладить по волосам, оттолкнул её от себя. «Что ты себе позволяешь!» — прикрикнул маленький Юнги. — «Верни меня домой!» — добавил он. Вдруг мать схватила его за плечо и, глядя в глаза, сказала: «Теперь твой дом здесь, паршивец». Юнги отвернулся от стены, почувствовал потребность сглотнуть образовавшийся ком в горле. В агонии видеть странные картинки было проще. Сейчас он не знал, что и думать, но тело исправно отреагировало пульсирующей болью в висках, ставшей постоянным спутником его сновидений и воспоминаний, граница между которыми размывалась с каждым днём пребывания в этом веке. Погружаясь сильнее в толщу тяжелых мыслей, пытаясь нащупать конец нити в бессвязном клубке спутанных воспоминаний, он ухватился за эпизод из своего сна, в котором сквозь непроходимые леса его вела за руку женщина, в имени которой он теперь не был уверен. Конечной точкой их спешного похода стал каменный остов ворот монастыря в Хванхэдо, выполненных в традиционном стиле. Юнги без стука ворвался в кабинет, занимаемый Господином Мином, спешно поклонился отцу, жмуря глаза, в которых от резких движений на пару секунд потемнело. Голова слегка кружилась — то ли от усталости, то ли от осознания. — Ты подготовился к завтрашнему дню? — обыденно спросил его Господин Мин, отвлекаясь от бумаг, разложенных на столе. Юнги тяжело дышал, и, чтобы не упасть, опёрся руками о свои колени. Господин Мин, заметив его состояние, подошёл к сыну и удержал за плечи. Помог ему распрямиться и обеспокоенно заглянул в глаза. — Скажите, — в отчаянии Юнги воззрился на Господина Мина и взялся за его предплечья, ища в нём опору, — скажите мне, кто такая Ким Чхона? Отец замер, задержав свой взгляд на его лице, и отвёл к топчану у стены. Помог присесть и уместился рядом сам, пропыхтев от боли в ногах. Юнги всё это время ждал, когда Господин Мин заговорит, ведь тот явно располагал ответом на его вопрос. — Рано или поздно этот разговор должен был состояться, — начал рассуждать вслух Мин-старший. — Я не донимал тебя с расспросами о том, что ты делал все эти пятнадцать лет, потому что твоё исчезновение не стало для нас неожиданностью. Юнги наклонился вперёд, уперев локти в свои расставленные колени, и обхватил руками тяжёлую, словно чугунный котёл, голову. Сдавленно бросив «продолжайте», он посмотрел сбоку на отца. Отёр лицо руками и накрыл ладонью свой рот, маясь, не находя себе места… Внутри уже зародилась паника, она охватывала его тело, подступала к горлу, как подтапливающая комнатку вода. — Её звали Ким Чхона, она служила в нашем доме. Когда королевские наёмники ворвались в наш дом, чтобы убить Юнхана — на тот момент Юнхён и Юнджэ уже были мертвы… Мы не думали, что вы — самые младшие, тоже в опасности… Мы надеялись, что хотя бы вас король пощадит. — И? — поторопил отца Юнги. — У меня не оставалось ничего другого. Чхона сказала, что может тебя защитить… — Что? Каким образом? — взвыл Юнги, разворачиваясь к отцу. — Она забрала тебя с собой в то место, где бы тебя, по её словам, не достали стражники короля. «В ёбаное будущее», — кричал про себя Юнги, терзаемый муками осознания. Он начал хватать ртом воздух, чувствуя, что не может надышаться — кислород просто не достигал его лёгких, а руки немели, он перепугался ещё больше, когда перестал их чувствовать. — Донсу-я! — разнёсся по поместью крик отца. Через пару минут, для Юнги ощущавшихся как вечность, в кабинет вбежал Донсу. Он увидел состояние Юнги, скривившегося в руках господина Мина, и тут же подскочил к ним. — Подай ему воды! — встревоженно крикнул господин Мин, и сам схватился за сердце. Юнги сполз с топчана на пол, упав на четвереньки, схватился одной рукой за ткань одеяния у кричащего от боли сердца, оттягивая ворот, что давил и не давал отдышаться. К горлу подступила тошнота, желудок скрутило, а из глаз хлынули неконтролируемые слёзы. К нему со стаканом воды на пол сел Донсу, приподнял его голову и поднёс питьё к губам. Юнги захлебнулся и закашлялся, выплёвывая воду на пол. — Почему вы… — зашёлся он рёвом. — Почему вы не рассказали мне об этом раньше? — руки непроизвольно сжались в кулаки, и он обрушил их на пол, сминая укрывавшие его циновки. — Я не знаю о себе ничего… Блять… Господи… — он начал хватать ртом воздух, содрогаясь каждый раз в громких рыданиях. Юнги сел на колени и устремил свой взгляд в потолок в попытке восстановить нормальное дыхание, ощущая, как крупные слёзы скатываются по лицу, шее и пропадают за воротом одеяния. Он зарылся руками в свои волосы, оттягивая их, взъерошивая. Донсу ползал рядом со стаканом с водой в руках и не знал, куда деться. Господин Мин сидел позади на топчане, ухватившись за болезненно сжавшееся сердце. — Мин Мирэ — это Ким Чхона… Меня растила женщина, о которой я ничего не знаю… Ненавижу, господи, я вас всех ненавижу, — взревел Мин, снова опускаясь на пол. На крики из комнаты прибежал Уён, он в нерешительности приоткрыл дверь, но его оттолкнул неожиданно появившийся в коридоре Чимин. За ними толпились остальные слуги. Не обратив я внимания ни на кого из присутствующих, кроме одного человека, Чимин упал на колени рядом с Юнги и обнял согнутую спину, укрывая собой. — Хён… — звал он, встревоженный, пытался заглянуть в лицо. Юнги приподнялся, бросаясь к Чимину, подхватившему его под руки, и уткнулся ему в грудь, продолжая плакать в объятиях. Кроме Чимина, пожалуй, никто не мог ему помочь прийти в чувство сейчас. Так до смешного легко Юнги понял, что всю свою жизнь провёл во лжи — не его век, не его настоящая мать — всё это он принимал за чистую монету, а оказалось, что люди, чьи слова он поначалу не воспринял всерьёз, были правы. Мин Юнги был сыном господина Мин Джэ и братом королевы Мин Вонкён, а не сыном Мин Мирэ и пасынком Шин Бёнчхоля… Эти люди были ему совершенно чужими, но и те, чья кровь была подобна его, не были ему близки. Он ни в чём не был уверен сейчас. Кто знал — может и отец ему сейчас солгал, и Юнги — вовсе не его сын, а безродная дворняга. В воспоминаниях из серой комнаты Чхона-Мирэ сказала ему, что его дом теперь в двадцатом веке, а последнее, что Мин помнил — лес в Хванхэдо и врата монастыря, через который он попал в Корею двадцатого века. Больше он не помнил ничего о своей былой жизни. Не помнил ни отца, ни мать — госпожу Сон, ни братьев, ни сестру, ни — самое главное — Чимина. Как он мог поверить в реальность этого, если ничего не помнил об этих людях? Как могло случиться так, что он всё забыл? Неужто психика ребёнка не выдержала вида городов и звуков жизни двадцатого века? Неужто его приемная мать приложила к этому руку? Неужели она знала, что он рано или поздно вернётся домой, и понимала, что отправляет его не на войну, а обратно в руки страшных людей из настоящего рода Мин? И главное — как он смог дважды преодолеть пространство и время, пустившись в самое необычное путешествие из тех, что кто-либо когда-либо предпринимал?***
На футоне, в домике на углу сада, Чимин принял Юнги в свои тесные объятия. Как момент утешения перетёк в интимное безмолвие, Мин не мог сказать. Смятое одеяло было отброшено в сторону, свечи в лампах рисовали мягкие полутени на коже. В комнате Чимина всегда было приятно находиться. Особенно если её жилец был рядом. Творческий беспорядок придавал особый уют, тут всё… было от него. Ни одной лишней детали, никаких вещей, выбивавшихся из общего образа. Мягкая постель, цветастые украшения и вечно разбросанные для высыхания листы с рисунками. Чимин сидел на футоне ровно напротив, скрестив ноги. Они держались за руки, и это правда не просто расслабляло поверженного новостями Юнги, но и дарило чувство — обволакивающее, нежное, невесомое. Через касания он получал мёд тёплой любви. Волосы Пака были влажны после ванны, а щёки румяны то ли от горячего пара, то ли от мыслей, что скрывались во взгляде. Вид его был настолько прекрасен, что Юнги не мог сдержать восхищённых вздохов, а от нарастающего с каждой минутой возбуждения голова шла кругом. Длинные волосы Чимина спускались по спине и кончиками касались постели, белый цвет ночной одежды контрастировал с медовым оттенком кожи, подсвеченной точечным светом огоньков и тихой луной. Кадык на длинной шее дергался каждый раз, как Пак сглатывал слюну. Раскрытые блестящие глаза смотрели внимательно и с сочувствием, но были подёрнуты дымкой возбуждения — пока только лёгкой, с трепетным обожанием, но грозящей преобразиться в настоящие пожары. — Просто… Я хочу попросить тебя не переживать, что бы ни случилось сегодня, — Чимин легко улыбался ему. Мин запустил пальцы в чужие волосы на макушке, чуть взъерошивая их. Пак тихо хихикнул, попытался уйти от прикосновений, но затем Юнги с благодарностью поочередно поцеловал тыльные стороны его ладоней. Чимин тихо ахнул, накрыл его щёку ладонью и потянулся с тягучим поцелуем, в котором старший мог бы раствориться, если бы не настойчиво требующее выхода возбуждение в области паха. Пак привстал на коленях, чтобы сбросить с себя чогори, тут же прильнув к его груди, обнял Юнги за шею. Мин теснее прижал его за талию, заставляя прогнуться в спине. Чимин любил обниматься, а Юнги обожал обнимать Чимина. Особенно за талию, как сейчас. Укладывая ладонь на волнующий изгиб поясницы так, что подушечками можно ощутить позвонки под кожей. Юнги коснулся шеи невесомым поцелуем и замер, дыша чужим ароматом, от которого непроизвольно прикрывались веки, и, то ли волнение, то ли напротив — спокойствие, разливалось по телу. Юнги издал вздох и продолжил очерчивать контуры на коже. Касаться выдающейся налитой груди, брать в рот чувствительные бусины тёмных небольших сосков в нежной, но откровенной ласке. От мягкого живота ладонь Юнги проделала путь до округлых плотных бёдер. Он не упустил шанса сжать ягодицы, скрытые за тканью просторных белоснежных штанов. Чимин заставил оторваться от ласк, поддев большим пальцем его подбородок. Парень потянулся с очередным долгим, чувственным поцелуем, в котором мягко сплетались их языки. Узкие ладони легли на бёдра Мина, заставляя огонь в паху вспыхнуть с новой силой. Увлекшись поцелуем, под его напором Чимин упал на постель и увлёк Юнги за собой. Мин устроился между разведённых ног. Он стал нетерпеливым. Хранить невинное самообладание долго не получилось, но самое главное — Пак был с ним в этом солидарен. Юнги подхватил его под бедром, позволяя уложить ногу себе на талию. Они стали потираться друг о друга, имитируя толчки, сталкивались скрытыми за тканью штанов членами, ловили громкие вздохи на губы друг на друга. Юнги сдёрнул чогори со своих плеч, а затем развязал пояс на штанах Чимина, тут же пробираясь под ткань, чтобы сжать упругие ягодицы в ладонях. Пак помог ему избавить себя от штанов и стянул с бёдер повязку, прикрывавшую пах. — Чимин-и, эй, — мягко позвал он, возвращая увлёкшегося ласками парня на поверхность. Для него было заготовлено что-то получше. Юнги не терпелось ворваться в узость столь восхитительного тела — скрывать это было бы глупо. Пак устремил проникновенный взгляд прямо в глаза. После срыва всех покровов органы Мина ощущались будто перемолотыми в кашу, а слёзы ещё не высохли на щеках, но Чимин одним своим присутствием, едва заметными жестами и тихими вздохами внушал мысль, что не нужно горевать. Оставить боль за границами постели. Юнги сдёрнул с себя остатки одежды и вновь обнял бёдра Чимина, став целовать его губы, щёки, шею, ключицы — все места, куда только мог дотянуться. Оголëнные душой, они могли беспрепятственно касаться друг друга, чувствовать жар кожи без неудобств в виде совершенно ненужной сейчас одежды. Чимин дёрнулся в объятиях, когда ладонь Юнги обвела мошонку и скользнула к крепнущему члену, чтобы обхватить его и начать наглаживать нарочито медленно. Мин опустился поцелуями от шеи к груди, чтобы вновь, причмокивая, обласкать тело. Он поцеловал живот и прикусил кожу над тазовой косточкой, и тут же прошёлся языком по месту лёгкого укуса. — Я заберу твою боль, — устремляя свой проникновенный взгляд глаза в глаза, произнёс Чимин. — Я хочу её забрать, я буду терпеть ради тебя, я — — Никто не будет терпеть, — прервал он поток отчаянных слов, и, приподнявшись на локтях, забегал глазами по красивому лицу, пока, наконец, не сосредоточился на почти чёрных в тусклом свете комнаты радужках. Юнги ткнулся носом в румяную щёку и приластился к ней. — Спасибо… Ты спас меня. Чимин склонил голову и ласково улыбнулся, отчего его глаза сощурились, бросая искорки. Сердце затрепетало в груди, поражённое этим тёплым светом, а кожа покрылась мурашками. — Мы должны тебя растянуть, — прошептал Мин. Чимин зарделся, услышав это, его ресницы распахнулись, чтобы затем прикрыться в расслабленной неге. Он облизнул приоткрытые губы, несмело сжав бока коленями. Юнги почувствовал пахом, как чужой член дёрнулся. Мин сгорал он вожделения и предвкушения. Чимин выглядел прекрасно: сверкающие любовью глаза, возбуждение на лице, отражающее желание, взаимные плотские чувства. В младшем был этот огонь — сжигающий, выбивающий воздух из груди. Юнги прикоснулся с ненавязчивым поцелуем к линии челюсти, а когда Чимин склонил голову к плечу, подставляя шею, он не смог удержаться и не оставить на смугловатой коже засос. Не отрываясь от взаимных ласк, младший достал из-под подушки заготовленную вещицу и вложил её в руку Юнги. Пальцы не слушались, и Мин чуть не выронил бутылёк с маслом — густая струйка пролилась на живот и проделала сверкающую дорожку прямо до члена. Чимин замер, опустив потемневший взгляд туда, где его влажный член соприкасался с членом Юнги, и закусил губы. Широким, немного небрежным жестом Мин размазал масло по животу Чимина, соскальзывая к члену, а затем — к внутренней части бёдер. По маслу рука двигалась куда проще. Он развёл ноги Пака шире — парень был таким податливым, доверяясь без сомнений. Смущался, робел, но поощрял все его действия, отзывался так ярко и шёл навстречу. Собрав масло на пальцы, Юнги скользнул меж ягодиц, находя точку над прелестной дырочкой. Он слегка надавил, спускаясь к анусу, недолго покружил пальцем вокруг и неторопливо — костяшка за костяшкой, ввёл его внутрь. Чимин едва тихо промычал, но в голосе его была сладость, а не боль, и приоткрытые губы манили, чтобы коротко их поцеловать. Юнги огладил его напрягшиеся бёдра, а затем сменил указательный на средний и надавил на стеночку изнутри. Он толкнулся глубже, находя то самое место — Чимин отрывисто прошипел и отнял одно плечо от постели, прогибаясь в пояснице. Чимин издал короткий стон, и Мин довольно улыбнулся. — Не останавливайся… Так хорошо, — прикрывая веки, торопливо зашептал Пак, пока не вздрогнул с новым ярким стоном. — Это оно, — с улыбкой прошептал Юнги, направляя потемневший взгляд прямо в глаза, — твой центр удовольствия, — и протолкнул внутрь второй палец. — Я не знал, — хныкнув, тот изогнулся на постели. — Не знал, что такое есть… У меня… внутри. — Ну всё, нет пути назад, — с лёгким смешком он поцеловал вспыхнувшую щёку. Чимин закусил губы, зажмурился и протяжно заскулил, изогнувшись корпусом. Мина потряхивало от обволакивающей неги, сменяющейся яркими всполохами у солнечного сплетения. Ему невероятно сильно нравилось наблюдать, как младший с его помощью познаёт новые грани удовольствия. Ускоряя движения пальцев внутри, он ласкал член Чимина и периодически собственный, потому что ожидание становилось невыносимым. То неторопливо поглаживая, то с нажимом, он растягивал тугие мышцы до того момента, как Чимин не притянул его к себе, заставляя убрать руки и уже лечь сверху. Пак огладил его мошонку, перекатывая яички в руке, и скользнул к члену, чтобы сжать тот у основания, а затем провести кулаком по стволу к головке. Юнги крепко зажмурился, отрывисто задышав. Он приоткрыл глаза, тут же натыкаясь на внимательный, но подёрнутый туманом возбуждения шёлковый взгляд. Юнги провёл рукой с остатками ароматного масла по члену. Чимин с решительностью кивнул, хотя его действия до сих пор отдавали неуверенностью. Такой очаровательный, нежный, но сигнализирующий о том, что страсти обуревают мысли. Непристойный, как могло показаться, но только Мин мог видеть его таким — и быть в полном согласии. Он тоже был пошлым. Юнги тут же потянулся с мягким поцелуем, заверяя в том, что не причинит боли. И Чимин ему, похоже, верил — это было видно на глубине тёмных глаз. — Расслабься, — подхватывая его ноги под коленями, выдохнул Юнги на ушко, и вновь чмокнул уголок нежной улыбки, — не зажимайся. И скажи, если будет неприятно. Поймав уверенный взгляд из-под трепещущих ресниц, Юнги подполз на руках ближе. Он скользнул рукой по маслу меж ягодиц, касаясь дырочки, а затем неторопливо попробовал направить головку внутрь и протолкнуть её, но встретил сопротивление мышц. Чимин быстро понял свою оплошность, закусил губу и закивал, давая добро на новую попытку. Развёл колени ещё шире и вцепился ноготками в бицепсы Мина. На этот раз удалось ему проскользнуть внутрь. Юнги с тихим отрывистым стоном прикрыл глаза — от ошеломляющей, желанной узости, от дрожи бёдер младшего, касавшихся боков и передающейся ему, он терял голову. Они столкнулись губами в поцелуе, и Мин на пробу неторопливо толкнулся вперёд, задержав дыхание. Чимин тихонько промычал и упёрся ладонями в ему грудь, по-видимому, прося подождать. — Ты так хорошо справляешься, — шёпотом подбадривал Мин, а после стал мягко ласкать влажный член младшего. Чимин согласно кивнул, расслабленно улыбнувшись. Юнги удобнее подхватил его под коленом и начал медленно двигаться, погружаясь глубже в приятную тесноту. Каждый толчок вызывал новую волну удовольствия, ощущавшуюся острее предыдущей. Спустя несколько осторожных движений, Чимин начал толкаться ему в руку, насаживаясь на член. Напряжение окончательно покинуло парня, — обмякнув, Чимин позволил телу взять полный контроль. Прогибаться, сдавливать коленями талию, двигаться с Юнги в одном неспешном ритме, сплетаясь телами. Мягкие стоны, как музыка, проходили сквозь тело, заставляя член ощутимо пульсировать в то время, как он скользил внутри. — Я-я не фарфоровый, хён… Юнги гулко сглотнул. Взгляд полуприкрытых глаз с поволокой вызывал больший раздор и сводил с ума. Чимин ставил свои условия — он желал большего. Юнги… правда удерживался от того, чтобы не начать толкаться внутрь с желаемой силой, напором, резкостью, и получал и без того зашкаливающее удовольствие от неторопливого, чувственного секса. Подхватив младшего под колени и заставляя его приподнять ноги, он подался вперёд чуть резче, сжав челюсти. С пухлых губ Чимина сорвался звонкий стон — это заставило его самого сдавленно, но громко промычать в экстазе. Мин обернул пальцы вокруг чужого члена, начав торопливо его надрачивать. — Да, хён, ах, как это хорошо… Не останавливайся… — Мой, — как обезумевший, шептал Юнги, шумно глотая воздух в такт своим толчкам. Головокружительно хорошо, Чимин, его страсть — он был уверен — лучшее, что с ним случалось. Они касались друг друга, мяли ягодицы, цеплялись за руки, превращая постель в беспорядок. — Не переживай, — когда Юнги замедлился, Чимин, коснувшись его щёк, заставил посмотреть на себя и судорожно выдохнул в приоткрытые губы на тягучем, неторопливом толчке, — ни о чём… Мин зажмурился, сглотнул слюну и закрепил поцелуем своё обещание. Внутри он зарёкся больше не приносить переживания в постель — это было бы преступлением, ведь Чимин открывал ему сердце и душу, чтобы залечить раны, а не нанести новые. Пак пытался приподняться всё больше, наглаживал его лопатки пятками, и Мин помог ему уложить ноги себе на плечи. От смены угла младший с вскриком удовольствия прогнулся в пояснице. Он стал сам надрачивать себе, пока Юнги со звонкими звуками шлепков вбивался внутрь, сжимая ягодицы. — Сядь мне на колени, сядь, — привстав на постели, он потянул Чимина за руку. Пак обнял его за шею и обхватил талию ногами. Юнги вновь ввёл член внутрь, заставляя Чимина сладко простонать его имя. Поддерживая того под бёдрами, он стал толкаться внутрь. Стоны сливались воедино, такие пошлые звуки разносились по комнате, что стоило поблагодарить Небеса за то, что Кимы выделили под воспитанника отдельный домик. — Ты такой молодец. — Х-хён, — воскликнул Пак на новом рывке. Почувствовав приближение эйфории и то, как напрягся живот младшего, он стал двигаться ещё отчаяннее. — Я скоро… хён! — Пак подставлял шею под изобилующие поцелуями губы, издавая полноценные звонкие стоны на каждом движении. — П-постой… Пожалуйста... Было поздно о чём-то просить. Юнги сделалось так хорошо, так близко и к луне, и к солнцу. Будто тело распалось на маленькие искры, медленно оседающие на землю. Мин выскользнул из тесноты, ощущая, как вот-вот его снесёт волна оргазма — он просто не мог это остановить. Сжав кожу плотных бёдер, он излился Чимину на живот, несколько капель попало на руку. Внутри взрывались фейерверки, — он вновь заполнил тесное нутро ахнувшего младшего и продолжил вторгаться внутрь, продлевая наслаждение, проходясь по чувствительному местечку так, что Чимин плавился со звуками, больше смахивающими на скулёж, то и дело вздрагивая. Юнги скользнул приоткрытыми губами по груди, подбираясь к соску, и продолжал рвано двигать кулаком по члену Чимина, пока тот со звонким стоном не кончил. Замарываясь, смешивая их семя на животах, он прижимал Юнги за шею, приникая щекой к его виску. Пак тихо постанывал на каждом выдохе, обнимал его, носом зарывался в вихры непослушных волос, и Юнги не мог себе отказать в том, чтобы не продолжить дышать Чимином. Хотелось кричать в голос, признаваться в любви и никогда не отпускать. Не покидать дом, в котором свершилось это таинство. Не оставлять это страшное время со своими обитателями — непонятными, говорящими странно, — но время, породившее того, кто, кажется, был ему предназначен. Судьба, не иначе… Смилостивилась, наградила, внесла красок в картину пугающей реальности. Юнги уложил их на постели. Чимин пытался привести дыхание в норму. Мин продолжал лениво целовать покрытую испариной кожу, наслаждался близостью и метафорическим теплом, крепкими объятиями, которых совсем не хотелось покидать. Он сцепил их пальцы в замок и приобнял Чимина за стройную талию. Контакт кожа к коже давал ощущение спокойствия, и он чувствовал, как тревоги покидали сердце, как туман безумия рассеивался, давая рассмотреть все оттенки румянца Чимина. Так хотелось забыться, не думать о том, что вскрылось сегодня о прошлом. Ему было так тяжело и так больно. До. — Хённим… — позвал Чимин и приподнялся на постели на локтях. Юнги поймал взгляд его блестящих глаз. Пак обхватил его лицо и потянулся с чувственным, но мягким поцелуем. Сейчас он был здесь, а Чимин — рядом, и чтобы понять друг друга, слов не требовалось. Оба были потерянными душами — таким Вселенная даровала прекрасную способность к телепатии. Все вокруг лгали Юнги и смущали его разум, только Чимин всегда был максимально откровенен. Обнажён душой и телом, как сейчас. — Спасибо, Чимин-а, — огладив румяную щёку, прошептал Юнги, не в силах оторвать взгляд от честных глаз, смотревших так проникновенно, что сердце играло свою сентиментальную мелодию. Загонялось, горло давило. Чимин, открыв его новую сторону, теперь смотрел на старшего по-другому, с предельным трепетом и нежностью. Он ждал его, и дождался, и благодарность за это Юнги не мог выразить словами. Заворожённый, Мин касался его длинных локонов, трепетно поглаживал спину и бёдра, сжимал мягко талию в ладонях. А Чимин пальцами прогуливался по его груди и впалому животу, то и дело пряча лицо в изгибе его шеи. — Я тебя люблю, — прошептал Юнги. Убрав волосы с его лица, он оставил на нём лёгкие поцелуи. Чимин улыбался и смотрел так проникновенно, и старший не сдержался — сжал его в руках крепче, издав стон невинного умиления. Мин знал, что Чимин тоже любил, — младший и так демонстрировал не раз, что Юнги ему дороже всего в этом мире.