— Жень? Женя! Блять, и тут тоже не ловит?
— Не кричи, Саш. Я тебя слышу.
От голоса Жени, прорвавшегося сквозь плохую связь, и от того факта, что он звучал бодро и ни капли не осуждающе, у Сани от сердца отлегло. Он выходил на каждой станции и постоянно был близок к тому, чтобы зашвырнуть телефон под колёса поезда. Несмотря на, будто издевательски поставленные, вышки, связь словно упиралась в стену и наотрез отказывалась соединять Саню с его Женей. Тем более, что с момента как Саня уехал, он так ни разу и не смог найти время на звонок. И сейчас пребывал в полной уверенности, что Женя без него, если не страдает, то точно уж скучает.
Да и, по правде сказать, Саня скучал гораздо больше, чем Женя мог бы в теории. За две недели до его отъезда, они успели провести друг с другом очень много времени, вплоть пары-тройки ночёвок. И хоть Саня был наказан сном на диване за слишком длинный язык и страстное желание в три часа ночи обсуждать неоднозначный финал третьего сезона «Ганнибала», который они в тот вечер досмотрели, он всё равно был невероятно рад. Тем более, что Женина гордость продержалась тогда ровно до первого поцелуя.
И по этой бытовой, в общем-то, глупости, Саня до ужаса соскучился.
Но во всех этих мыслях и чувствах Саня ни за что бы не признался. По крайней мере, без надобности.
— Ох, ну наконец-то! — воскликнул он, несмотря на заверения Жени, что кричать необязательно, — Думал, не дозвонюсь уже до приезда. Рад тебя услышать.
— И я тебя. Ты как?
— Сойдёт для суток тряски в плацкарте, — пожал плечами Саня и, придерживая телефон плечом, поковырялся в карманах в поисках зажигалки и сигарет, — Но это, кажется, последняя станция. Дальше без остановок. И слава Богу, знал бы ты, как меня затрахал мой сосед.
— Чем он тебе не угодил? — вздохнул Женя, и Саня живо представил, как он закатывает к небу глаза.
— Храпит, падла, — буркнул Саня, беря сигарету в зубы и сосредоточенно щёлкая зажигалкой.
— Ты тоже храпишь.
— Тебе лишь бы осудить. А я по его милости спал всего два часа.
Женя тихо цыкнул на другом конце провода. Но, кажется, не нашёлся с язвительным ответом и пробормотал приглушённо:
— Дома выспишься.
Саню это вполне устроило. Оглядевшись в поисках скамейки и её заприметив, он тут же на неё опустился. Ну, то есть, на неё опустились его ноги в пыльных берцах, сам он сел на спинку лавочки, вызвав осуждающий и возмущённый взгляд сидящей рядом пенсионерки.
Но так связь ловила лучше, и Сане было, в общем-то, плевать.
— Вообще, ты мог бы и не звонить, — заметил тем временем Женя, — Приедешь же скоро.
— Захотелось тебя услышать пораньше, чем через два часа, — ответил Саня, затягиваясь под пристальным взглядом всё той же пенсионерки, — Да и вдруг ты решил, что я погиб смертью храбрых, раз не звоню уже неделю почти.
— Ты же писал мне, Шур, — ответил Женя и вдруг затих на полуслове. Саня удивлённо вскинул брови, но тут же раздражённо закатил глаза, услышав строгое утверждение, которое только лишь притворялось вопросом, — Ты куришь.
Саня цыкнул.
— Допустим.
— Допускает он. Кое-кто мне бросить обещал, а не продолжать лёгкие губить.
— А я и так бросаю.
— Да?
— Хуй на, — огрызнулся Саня, словно бы назло Жене затягиваясь ещё громче, — Этот как бег по утрам — постепенный процесс, за две недели не делается. Для того, кто с шестнадцати лет курит я, знаешь ли, неплохо справляюсь. И вообще, Саня Матёрый просто так не пиздит, забыл?
— Помню, — ответил Женя, едва ли грубостью обиженный. Привык, похоже, что она не от чистого сердца идёт, — Только обещание я брал не с Сани Матёрого, а с Александра Скалозубова.
Саня с непривычки поморщился. Женина любовь к использованию его реального ФИО пока не прижилась. Хотя, надо признать, у Жени был какой-то свой, особенный способ его произносить. Такой, что даже не тошно становилось.
— Я с сотрудником МФЦ или с парнем своим разговариваю? Кончай уже, — сказал он.
— Извини, мне просто нравится, как это звучит, — Саня по голосу слышал, что ему ни капли не жаль, — Но всё равно, завязывай побыстрее, хорошо?
— Как два пальца, — согласился Саня.
Женя угукнул в трубку, а Саня, прислушавшись, различил приглушённый мотив «Лесника». Это говорило о двух вещах: о том, что Женя в данный момент был занят готовкой (он всегда готовил под музыку), и о том, что и он тоже успел соскучиться, иначе зачем ему слушать эту, как он любил выражаться, «отвратительно вульгарную музыку»?
Как же Саня обожал Женину гордость и то, как она трещала по швам.
Он всегда её обожал, ещё до того, как их отношения перевернулись, сделали какой-то резкий скачок не то в пропасть, не то куда-то в вышину.
Саня сам определял начало своей симпатии где-то пять месяцев назад, но чем дальше он думал, тем сильнее убеждался, что началось всё куда раньше. Не просто так он остался с Женей даже спустя года их знакомства, а не заскучал и не нашёл себе новых бессмысленных знакомых.
Возможно потому, что он стал единственным, что вообще имело смысл.
— Забыл спросить, — прервал его внутренний монолог сам Женя, — Ты же так и не сказал, куда уехал. Всё обещал, и не рассказал. Я уже было подумал, что у тебя кто-то есть… — он ту же очень натянуто закашлялся, пытаясь скрыть оговорку (довольно безуспешно), — То есть… Ну, я не это имел в виду, ладно?
— Ладно-ладно, притворюсь, что оглох на эти три секунды, — засмеялся Саня и добавил, — Но нет, никого у меня нет. Я в своё родное «Нижнее Подблядищево» ездил. К матери.
— А, вот оно что, — протянул Женя с едва скрываемым облегчением, — Постой, ты правда жил в городе с таким названием?
— Нет, естественно. Просто он такой убитый жизнью, что вполне мог бы так называться. Там дома ещё дедушку Ленина помнят.
Женя усмехнулся.
— Спасибо, успокоил. А почему сейчас поехать решил? У неё что-то случилось?
Голос Жени звучал поразительно участливо, немного сбив Саню с толку. Нет, он знал, что в теории Жене может быть не плевать на его жизнь и то, что в ней происходит, но никогда не видел тому подтверждения. У Жени с выражением чувств всё было слишком плохо для такой роскоши.
А потому она приятно порадовала. Саня даже улыбнулся.
— Я, так, просто заехать решил, показать свою рожу неблагодарную, да рассказать, что в жизни творится. Я ж у неё в последний раз в шестнадцать был, когда отец… — Саня запнулся и помотал головой, — Ладно, это не телефонный разговор. Я тебе как-нибудь потом расскажу…
— Я послушаю, — Женя не стал задавать вопрос, и Саня был за это благодарен. Как хорошо, что он его понял. Как хорошо, что за два года он этому научился, — Обязательно.
— Спасибо, Жень.
— Ты сразу домой поедешь или ко мне заглянешь? — спросил он осторожно, но с непередаваемой заботой, — Я тут как раз готовлю кое-что. Могу тебе оставить.
Домой. Вопрос Сане показался странным, ведь для него между Женей и домом разницы уже давно не было. Он вообще никогда не понимал под «домом» ту убитую квартиру, в которой жил. Долгое время при мысли о возвращении домой вспоминалась квартира матери, хотя Саня и знал, что туда он не вернётся. Дом — это всегда про возвращение, в конце концов.
Только Саня понимал, что он возвращался не куда-то, а к кому-то. Всегда к кому-то. К кому-то, кто принимал его даже в три часа ночи, даже пьяным, даже маникально-взбудораженным. И даже когда он трясся в поезде, он думал лишь о нём.
О Жене.
Что приедет он именно к нему, что устало уткнётся в плечо именно ему, что именно от него услышит «Здравствуй».
Женя — это его дом.
— Я к тебе хочу, — пробормотал Саня наконец, — Просто так, даже без шикарного обеда.
Он услышал Женино будто бы удивлённое «ага», и улыбнулся, представляя родную просторную прихожку, вешалку (которую он всё клялся починить, но пока руки не дошли), шкаф с зеркалом, который стоял там, как чужой, но его «купили родители, не выбрасывать же теперь». Ему стало до того тепло на душе, что он совсем забылся, не услышав объявление о скором отправлении поезда.
— Шура, — позвал его с той стороны Женя. Саня встрепенулся, — А ты помнишь, о чём ты думал, когда впервые меня увидел?
Саня усмехнулся.
— Я тогда был, позволь признаться, под шофе. Не думаю, что что-то вспомню. Почему спрашиваешь?
— Сам не знаю. Просто вспомнил, что я тогда подумал, что ты идиот, скорее всего, наркоман, а ещё ужасный грубиян.
— Три столпа, на которых держится моё поразительное очарование, — заметил Саня.
— Поразительное это точно. Я это к чему… — Женя замолк, как-то неловко кашлянув, но продолжил, — Я очень рад, что я тогда в нос от тебя получил.
Саня уже было открыл рот, но его опередили.
— Я не закончил, дослушай. Я очень этому рад, потому что из-за этого ты в тот вечер проводил меня до дома. Наговорил мне всякой ерунды, выбесил совершенно, но мне в тот вечер впервые было весело. А потом ты отказался исчезать из моей жизни, несмотря на все моим старания это сделать. Но я всё равно был так рад, что ты не исчезал. Что мучил меня своими звонками, таскал меня по клубам. И, в общем, я… Я хотел тебе сказать за это спасибо и признаться от всей души, что-
— Ах ты ж сука блядская!
Санин взгляд, до того блуждавший где-то в пустоте, пока он слушал Женины излияния, остановился на медленно-медленно, почти издевательски, трогающемся поезде. Осознание, что его надежда приехать пораньше прямо сейчас машет ему рукой на прощание, настигла Саню не сразу, но стукнула по голове обухом.
Он соскочил с лавочки, спотыкаясь на ходу. В юношестве он частенько запрыгивал в вагоны зайцем, оставалось надеяться, что не забыл, каково это.
— Саш? Я вообще-то… — робко начал Женя.
— Жень, вот ни разу не удобный момент сейчас! — буркнул Саня, встречаясь взглядом с проводницей, что собиралась закрыть дверь в вагон. «Вот только попробуй, сука» подумал он, переводя взгляд на поручень и протягивая к нему руку.
Всё-таки Женя прав, пора бросать курить. Он уже еле дышит.
— Я просто, понимаешь, хотел кое-что важное сказать, — не переставал бормотать он тем временем, — Я, может, потом и не смогу.
— А я очень много не смогу, если ты сейчас не помолчишь! Я на поезд пытаюсь успеть, блять! — раз! Да, чёрт возьми, ещё не всё потеряно в этом мире для Сани Матёрого! Покрепче схватившись за поручень, он, уже на бегу, подтянулся и, наконец, ощутил шаткие ступеньки под ногами.
Как детство вспомнил. Даже проводница так же возмущённо орёт. Только вместо «эй, ты, мальчик!» раздаётся «мужчина, что вы делаете?!».
И только когда Саня, со всей грацией вскарабкался в вагон, Женю прорвало:
— А я тебя люблю, блять! Вечно с тобой так, всегда всё через жопу!
Саня чуть обратно на рельсы не грохнулся, зависнув в дверях. Проводница, что просто хотела выполнять свою работу, грубо пихнула его в плечо, а он этого даже не заметил. Он вообще ко всему миру вокруг себя оглох. Он не мог поверить тому, что услышал и с каждой секундой осознания расцветал.
— Что ты делаешь ещё раз? — спросил он осторожно.
Женя то ли сдавленно охнул, только буркнул что-то нечленораздельное, и послышались короткие гудки.
Бросил трубку. Вот же подонок! И это после таких-то слов!
Но против воли Саня улыбался, не замечая на себе возмущённых и неприязненных взглядов.
Он был просто в ярости, но как же он улыбался.
***
Женя был в ужасе. Он исходил всю квартиру вдоль и поперёк, и вот теперь вышел на улицу. Дышать стало легче, но не помогло совершенно.
Он такой идиот. Он чудовище. Он просто ошибка мироздания. Так долго ждать этого момента, собираться с силами, писать в дневнике всё то, что собираешься сказать, чтобы всё в конечном итоге вылилось в… это.
Саня ведь, дурак такой, даже не знает, как ему тяжело это всё далось. Как долго Женя мучился, как долго пытался сам себе объяснить, что с ним происходит, почему он чувствует себя так, как чувствует рядом с Саней. Ему было просто до слёз обидно, что эти старания никто не оценил.
Это у Сани всё легко. И поцеловать запросто, и нескромные прикосновения в прихожей принять, и в одной кровати уснуть. Это для него сказать «ты мне нравишься» тому, кто нравится легко и просто.
Он, должно быть, и не знает даже, как Жене последние пару месяцев тяжело было, когда он начал понимать, что симпатия его переходит все границы.
— А он взял и всё мне испортил! — Женя сам не заметил, как перешёл от тяжелых мыслей к возмущённым причитаниям. Хорошо, что во дворе сейчас никого не было, — Я впервые в жизни кому-то в любви признаюсь, а он берёт и даже это портит. Идиот! Придурок! Этот… этот блядский Саша!
— Объяснишь этому «блядскому Саше», чем же он так провинился?
Женя чуть на месте не подпрыгнул и обернулся. Он прекрасно знал, кто стоит за спиной, но отчего-то был удивлён.
Саня поправил сумку на плече и вперил в Женю настороженный и внимательный взгляд. Даже слишком внимательный. Настолько, что Женя даже разозлился, почувствовав себя внезапно виноватым. А если кто и должен чувствовать себя виноватым, так это эта лягушка-путешественница.
— А тем, что у тебя совершенно нет чувства такта! — вспылил Женя, чувствуя, как наливаются кровью щёки, — Ты совершенно тупоголовый непробиваемый олух! Невероятный грубиян! Ты даже малейшего представления не имеешь, как я к этому моменту готовился, а ты взял и просто всё разрушил, как ты всегда делаешь, потому что-
Но закончить ему никто не дал. Саня, не обращая внимания на Женины протесты, сгрёб его в охапку, крепко прижал к себе, уткнувшись ему куда-то в шею. И Женя сразу же растаял. Не то от того, как крепко Саня в него вцепился, не то от его тихого облегчённого вздоха.
— Вот ты опять… — прошептал Женя лишь с намёком на упрёк.
Саня поднял голову, встретился с ним взглядом. И глаза его, особенно серые в этот момент, мягко поблёскивали, хотя во дворе перегорели все фонари.
— Только попробуй ещё раз бросить трубку, когда говоришь мне такие важные вещи, придурок. И… скажи это ещё раз, — попросил Саня.
— Что сказать?
— Ты знаешь.
Женя замялся, с опаской огляделся по сторонам, хоть и знал, что рядом никого не было. Вздохнув, он положил руки Сане на плечи, нервно сминая воротник его куртки.
— Я тебя люблю, — пробормотал он, едва различимо, считай, что промямлил. Саня улыбнулся, всё с тем же мягким светом в глазах. Ласково погладил Женю по щеке и всё смотрел на него, не отрываясь.
Никто и никогда ещё не смотрел на Женю так долго, так пристально. Так, будто он единственный во всём мире, кто такого внимания заслуживает.
— Ты, наверное, устал… С поезда, — прошептал наконец Женя, хотя ему на это было совершенно плевать.
— Ничуть, — покачал головой Саня, — Идём, — сразу добавил он, перехватив Женину руку и потянув его за собой.
— Куда идём?
— Просто погуляем, давай.
Женя возражать не захотел. По крайней мере, не придумал аргументов.
***
— Я, кажется, узнаю эту улицу.
Они гуляли уже пару часов. О чём-то разговаривали, над чем-то смеялись. Даже почти потанцевали под музыку, которая рвалась из салона убитой девятки, проехавшей мимо них.
Женя знал, что у них было сотни тысяч разговоров до этого, но этот разговор ощущался каким-то особенный. Должно быть потому, что между ними уже не было неловкости, странных чувств, которые оба не знали, как выразить и как толком определить.
Женя знал, кто для него Саня. И знал, что может позволить себе и взять его под локоть и опереться о его плечо. Знал, что на лице Сани от этого расцветает нежная улыбка.
Они остановились. Саня огляделся по сторонам, а Женя продолжил:
— Вернее сказать, я узнаю эту лавочку. Вон, смотри, на ней до сих пор написано, что какого-то Игоря драли всем районом.
Саня хохотнул, посмотрев сначала на лавочку, а потом на Женю.
— Совсем я тебя испортил. Когда мы сидели на этой лавочке два года назад, ты от этих откровений нос воротил.
— С кем поведёшься, знаешь ли. Давай сядем?
— Если хочешь.
Никаких следов их прошлого здесь присутствия лавочка не сохранила. Да и не должна была, наверное. Тогда это совсем не имело значения. Тогда казалось, что всё кончится именно на этой лавочке. Кончится Саниным разбитым носом и руганью в пух и прах.
И вот они снова здесь.
Женя почему-то почувствовал себя как дома. Из всех мест, где можно было так себя почувствовать, убитая лавочка была худшим. Но Женю это только развеселило.
Он, кажется, уже привык, что в самом худшем находит самое лучшее.
— О чём ты думаешь? — спросил Женя, заметив, как сосредоточенно Саня ковыряет облупившуюся краску на спинке лавочки. Тот посмотрел на него и привычно дёрнул плечом.
— Да, знаешь, какое дело. Ты ведь знаешь меня, я за словом в карман никогда не лезу, и я тебя всегда этим бесил. Но вот я сейчас с тобой сижу, и мне… Совсем нечего сказать. То есть, сказать, может, и есть что, но почему-то на ум приходит только всякая дребедень.
Женя чуть склонил голову набок и улыбнулся. Саня терялся с каждой секундой, и наблюдать за этим было забавно.
— Блять, теперь я понимаю к чему ты так долго готовился, — фыркнул он, нервно ероша волосы, — Сходу ничего на ум не приходит красивого.
— Так и не говори ничего красивого, — перебил его Женю, протягивая руку и мягко поглаживая Саню по щеке, — Скажи, как хочешь. Как только ты умеешь, Шур.
Саня придвинулся ближе, взглядом спросил разрешения и, получив едва заметный кивок, положил руку Жене на талию. Женя, не зная, куда себя деть, тоже двинулся ему навстречу. Они походили на двух замёрзших, довольно глупых воробьёв, которые жались к друг другу, не подозревая, что согреться у них не получится.
Саня неловко опустил голову, поцеловал Женю в уголок губ, тот вернул поцелуй и вопросительно посмотрел в глаза напротив, ожидая продолжения.
— Я… Я тоже тебя люблю, — прошептал наконец Саня, — Не знаю, ждал ли ты какого-то особенного, грандиозного кордебалета с фанфарами, но… Прости, вышло только так.
Женя тихо рассмеялся, крепко-крепко обнимая Саню за плечи, хаотично целуя его в щёки, нос и губы.
— Саша, всю жизнь я ждал только тебя.
