То, что я похож на тебя, не означает, что я твой ребенок

Сычжуй знает, что он похож на Ланя. Он уже сбился со счёта, сколько раз кто-либо, увидев на его лбу ленту с узором облаков, говорил ему, что он действительно чтит красоту рода Лань. Он никогда не говорит, что на самом деле он не Лань по крови, и просто позволяет таким предположениям оставаться ложью. Старший Вэй иногда говорит ему, что он похож на свою бабушку, и отмечает, что у них с Вэнь Нином есть некоторое внешнее сходство, хотя Вэнь Нин говорит, что на самом деле они не такие уж близкие родственники. И не то чтобы Сычжуй возражал против того, что он Вэнь. На самом деле, он гордится тем, что является родственником таких людей, как Вэнь Нин, а то, что он помнит о Вэнь Цин и других дядях, когда он был ребёнком, говорит ему, что они не такие, как остальные люди в мире совершенствования думают о Вэнях. Это не так уж плохо — быть Вэнем, даже если пока ему приходится это скрывать. Что его немного смущает, так это то, что люди всегда говорят Чжэньли, как он похож на Ханьгуан-цзюня, как они всегда смотрят на золотые глаза Чжэньли, улыбаются и восхищаются тем, какой красивый его брат, что он вырастет ещё более красивым, чем его отец. Сычжуй не завидует комплиментам своего брата, они не являются ложью. Но ему действительно больно, по крайней мере немного, когда старший Вэй берёт Чжэньли за руку и притягивает к себе, целует в лоб и шутит, что с каждым днём Чжэньли становится всё больше похож и на него, и на Ханьгуан-цзюня. Сычжуй никогда не получит подобных слов, потому что он не является кровным родственником старшего Вэя, потому что он не их биологический ребенок. Конечно, старший Вэй укоряет его всякий раз, когда он называет его иначе, чем мама, или ма, или как-то иначе, но это не значит, что старший Вэй или Ханьгуан-цзюнь плохо к нему относятся. Просто все в Облачных Глубиных знают, что Лань Сычжуй биологически не принадлежит Ханьгуан-цзюню, так, как Лань Вансянь. Но Сычжуй любит Чжэньли как брата, а старшего Вэя и Ханьгуан-цзюня как родителей. Старший Вэй никогда не стеснялся своей привязанности, и Сычжуй знает, что его любят, что бы кто ни говорил. Все хорошо, это действительно так.

*****

То есть до тех пор, пока после ночной охоты всё не достигает критической точки. Сычжуй и Вансянь с небольшой помощью одолели одного из самых сложных зверей, с которыми им когда-либо доводилось сражаться, и весь оставшийся день все воспевали им похвалу. Сычжуй и Вансянь идут сдавать отчёты о ночной охоте старейшинам, и Сычжуй улыбается, всё ещё не отошедший от похвалы старшего Вэя, и он знает, что Вансянь чувствует то же самое. — Вы победили демоническую лису, беспокоющую город Цайи? — спрашивает старейшина, кивая, пока он изучает их отчёт. — Да, почтенный старейшина, — кланяется Вансянь. Сычжуй тоже кланяется, всё ещё находясь под впечатлением от признания старшего Вэя и Ханьгуан-цзюня. Старейшина издаёт звук удовлетворения и одобрительно кивает. — Как и ожидалось от крови Ханьгуан-цзюня, Лань Вансянь. Ты действительно гордость клана Лань. Сычжуй чувствует, как сердце замирает в груди. Возможно, старейшина просто… — Конечно, ты всегда был исключительным ребенком, — продолжает старейшина, и теперь Сычжуй видит, что его взгляд устремлён исключительно на Лань Вансяня. — Первый из твоего поколения, кто культивировал золотое ядро, несмотря на твое… воспитание. Сычжуй видит, как сжимаются кулаки Вансяня, и чувствует, как в нём тоже нарастает раздражение. Но они оба держат язык за зубами. Если кто-то из них заговорит в ответ, несомненно, старейшина воспримет это как очередное несоответствие их воспитания. — Благодарю вас, уважаемый старейшина, — только и говорит Вансянь, склонив голову в знак уважения. — Однако я не заслуживаю всех заслуг. Если бы не Лань Сычжуй, зверь никогда бы не был убит. — Твоё смирение и великодушие поистине не знают границ, молодой господин, — говорит старейшина, и Сычжуй не может не заметить презрения во взгляде, скользнувшем по нему. — Тебе не нужно лгать, чтобы твой… товарищ казался сильнее. Ваньсянь ощетинивается, и Сычжуй видит, как он открывает рот, чтобы возразить. — Вы… — начинает Вансянь, а Сычжуй может только схватить его за плечо и умоляюще посмотреть ему в глаза. Не надо, брат. Взгляд старейшины падает на них, и он одобрительно кивает. — Этот знает своё место. Это хорошо. Глаза Вансяня сужаются от ярости, и Сычжуй видит, как его пальцы тянутся к мечу. — Вансянь, — шипит Сычжуй. — Чжэньли. Нет, пожалуйста. В конце концов, это неправда, то, что он говорит. Вансянь переводит на него ошеломлённый и всё ещё разъярённый взгляд, но гнев сменяется растерянностью, чем дольше Сычжуй удерживает его взгляд. — Сычжуй… Сычжуй предупреждающе качает головой и снова поворачивается к старейшине. Он отвешивает ему сдержанный поклон и обязательное: — Мы уходим, уважаемый старейшина. Спасибо, что уделили нам время. Затем он тащит Вансяня из зала в цзинши, потому что это единственное место во всех Облачных Глубинах, где они могли бы поговорить наедине. К сожалению, старший Вэй и Ханьгуан-цзюнь находятся в цзинши. Ханьгуан-цзюнь смотрит на открывающуюся дверь с бесстрастным лицом, а старший Вэй просто широко улыбается. — Мои два прекрасных мальчика! — говорит он, обнимая их. — Вы пришли навестить свою бедную, одинокую мать? Ханьгуан-цзюнь кашляет, и старший Вэй поворачивается к нему с дерзкой ухмылкой. — Ах, прости, мой дорогой, милый Лань Чжань! Мне никогда не будет одиноко, когда ты рядом! Ханьгуан-цзюнь кивает и возвращается к чтению. Глаза Вансяня смягчаются, и Сычжуй чувствует, как узел в его груди слегка ослабевает, но затем старший Вэй отпускает их из своих объятий, и взгляд Вансяня вновь падает на Сычжуя, снова становясь жестче. — Не хочешь ли ты объяснить, что только что произошло, брат? — говорит он, и Сычжуй сглатывает. Вансянь очень похож на Ханьгуан-цзюня в таком состоянии, наполненный праведным гневом, и узел в груди Сычжуя снова затягивается. Старший Вэй переводит взгляд с одного на другого, весёлое выражение лица сменяется беспокойством. — А-Юань? А-Ли? Сычжуй скрывает дрожь и хочет встряхнуть Лань Вансяня, хочет схватить его за плечи и зашипеть на него, сказать, чтобы он прекратил, замолчал, пока они не расстроили старшего Вэя, но тут Вансянь поворачивается к старшему Вэю. — Мама, не мог бы ты сказать Лань Юаню, что он не менее значимее меня? Сычжуй видит, как застывает старший Вэй, как его серебристые глаза быстро вспыхивают красным, и вздрагивает. Он приготавливается к ругани, требованию объяснений, наказанию. Но ничего этого он не получает. Вместо этого глаза старшего Вэя становятся мягкими и печальными, а это намного, намного хуже, чем гнев. Сычжуй чувствует, что слабеет под этим взглядом. Старший Вэй крепко обнимает его, и Сычжуй прижимается лицом к плечу старшего Вэя, глубоко вдыхая успокаивающий аромат цветов лотоса и пряностей, которые означают дом, и старается не заплакать. — А-Юань, — говорит старший Вэй мягким и лишенным обычной жизнерадостности голосом. — А-Юань, мой сын, мой маленький мальчик, почему ты вообще… кто-то что-то сказал? И Сычжуй ломается. — Сянь-гэгэ, — мягко говорит он, поворачивая лицо, чтобы скрыть слезу, стекающую по щеке. — Сянь-гэгэ, старший Вэй, я на самом деле не твой сын, не твоя кровь, ты не должен относиться ко мне так. Ничего страшного, если ты этого не сделаешь. Я знаю, что вы с Ханьгуан-цзюнем любите Чжэньли гораздо больше, это нормально, это так, он ваш кровный сын, конечно, вы его любите. Чжэньли принадлежит к роду Лань, он удивительный, сильный и умелый. А я просто… подросток, заклинатель из вымершего ордена. Сердце Сычжуя сжимается в груди, глазам становится жарко, но он заставляет себя отпустить старшего Вэя, яростно смахивает слезы и встаёт в углу комнаты, вытянув руки вдоль тела. — Чжэньли — твоя кровь, в конце концов, я никогда не ждал, что ты будешь любить меня так сильно, то, что ты вообще любишь меня, показывает, насколько ты добр. То, что ты позволяешь мне называть тебя мамой… — Сычжуй сглатывает комок в горле и пытается сдержать рыдания, которые хотят вырваться наружу. — А Чжэньли называет Ханьгуан-цзюня отцом, конечно, он бы так и сделал, но я бы никогда не позволил себе этого, это не в моих правах. Я всего лишь осиротевший мальчик, которому повезло больше, чем когда-либо должно было повезти, чтобы най… Пощёчина эхом разнеслась по цзинши. Сычжуй поднимает ослабевшую руку, чтобы обхватить горящую щеку, расширив глаза. — Старший В… — Нет, — говорит старший Вэй, сверкая глазами. — Слушай меня, Лань Сычжуй. Ты не слабый. Ты не меньше. Ты не одинок. И самое главное, ты не нежеланный. Ты мой сын, Лань Юань. Ты мой сын, мой ребёнок, мальчик, за взрослением которого я наблюдал, мальчик, который играл вместе с моим сыном, учился ходить вместе с ним, учился говорить, сидел у меня на коленях и слушал, как я играю на флейте. Может, я и не рожал тебя, Лань Юань, но ты такой же мой сын, как и Чжэньли. Я лечил твои раны, когда ты падал, я кормил тебя, я одевал тебя, я купал тебя — кровь это или нет, я люблю тебя так же сильно, как люблю А-Ли, я люблю тебя как своего сына, и ты никогда не станешь меньше. Ты понимаешь меня? Взгляд Сычжуя опускается к земле, и он молча кивает. — Да, старший Вэй, — приглушённо произносит он. — Хватит нести чушь про старшего Вэя, — укоряет мужчина, и Сычжуй скорее чувствует, чем слышит его вздох, а затем его руки обхватывают его, прижимая мокрое лицо Сычжуя к его и без того влажной одежде. — Сколько раз мне ещё придётся повторять, чтобы ты называл меня мамой или хотя бы ма, а? Ну правда, как неуважительно для ребёнка не называть свою мать так. Сычжуй чувствует, как горят его щеки, и прячет лицо в тёмных одеждах. Надолго воцаряется тишина, Сычжуй пытается скрыть рыдания, сотрясающие его плечи, маленькие вздохи, вырывающиеся из его горла, а затем сзади его обнимает ещё одна пара рук. — Сычжуй, — это голос Вансяня, — как давно ты так себя чувствуешь? Ты должен знать, ты мой брат, мой друг, единственный человек, кроме матери и отца, который смотрит на меня и не видит просто сына Ханьгуан-цзюня… Сычжуй, ты брат моего сердца, тот, кому я доверяю свою жизнь… Сычжуй всхлипывает. — Правда, — говорит старший… нет, ма, матушка, мама, нежно проводя рукой по его волосам. — Я сам был усыновлен, принят и любим людьми, которые никогда не разделяли мою кровь… И Сычжуй чувствует влажное тепло слезы, упавшей ему на голову, и отстраняется, испуганно глядя на влажно блестевшие серебряные глаза. — Мама? — говорит Вансянь, тоже отстраняясь, чтобы посмотреть на их мать, и Сычжуй чувствует, как в груди у него всё сжимается. Он сделал это, он заставил маму плакать… — Вэй Ин, — доносится голос Ханьгуан-цзюня, и тот встаёт, крепко обнимая маму. — Всё хорошо, это не твоя вина. — Дядя Цзян… Мадам Юй… Шицзе… — говорит он тихо и надломленно, и Сычжуй понимает. Это боль, которую мама принёс с собой из другой жизни, которая преследовала его годами, десятилетиями, и Сычжуй знает эту историю. Затем, медленно, почти нерешительно, мама отстраняется, вытирает глаза и зыбко и печально улыбается. — В любом случае, дело не во мне, верно? У меня были годы, чтобы справиться с этим, но моя маленькая булочка думает, что он не удивителен… Лань Чжань, мой прекрасный, милый Лань Чжань, скажи ему, как он ошибается! — Мгм, — говорит Ханьгуан-цзюнь, бросая обеспокоенный взгляд на своего партнёра, надёжно обнимая его одной рукой, а затем смотрит на Сычжуя золотым взглядом, и Сычжуй едва сдерживается, чтобы не упасть в привычный поклон уважения. — Сычжуй... Лань Юань. Ты всегда делал этот клан — делал меня гордым. Сычжуй резко сглатывает. — Ханьгуан-цзюнь… Ханьгуан-цзюнь поднимает руку, и слова застревают в горле Сычжуя. — Отец, — говорит он, и Сычжуй смотрит на него. — Так будет правильно. Зрение Сычжуя снова расплывается, и ему кажется, что он чувствует руку Вансяня на своем плече, которая поддерживает его, но всё, что он слышит, это шум крови в ушах, стук сердца в груди, и голос Ханьгуан-цзюня — нет, отца, отца — звучит в его ушах. Его колени подгибаются, а затем появляется аромат снега, цветов лотоса, сандалового дерева и специй, а затем его снова обнимают руки, и Сычжую… Сычжую тепло.