Отвратительные лапища

      Беда никогда не приходит тогда, когда еë ожидаешь. Ещё минуту назад Шер играл со своим внуком и его друзьями в мяч на полянке, пока его благоверная парила поблизости, чтобы проследить за честностью игры, и не позволить мальчишкам друг друга покалечить.       Беда никогда не приходит тогда, когда её ожидаешь. Кузнечик, пчёлы, и одна очень особенная, лунная пчела и не подозревали о том, что единственный настоящий хищник в их долине, которого все так ужасно страшились, совершил переезд. Его паутина, скрытая в тени, заполненная старой пыльной мебелью находилась совсем близко. Её можно было заметить, но разве нашим героям был интересен старый сухой дуб? Им был интересен ярко-красный мяч, перебрасываемый между насекомыми, который, в один момент, полетел далеко в сторону из-за внезапного порыва ветра.       Нет, генерал не полез бы в паутину за мячиком, он взрослый мужчина, слишком благоразумный, чтобы совершить подобную оплошность. Это было бы просто самоубийство, на которое бы ни одно здравомыслящее существо не пошло бы ради детской игрушки. Мяч упал лишь рядом с дубом, огромным, вековым дубом, дупло в котором было соизмеримо с домиком Шера и Капы. Никто не хотел там жить из-за тьмы и сырости, но для Шнюка это было лучшее возможное место пребывания.       Ветер усилился, и бедного шмеля сдуло. Какое ужасное стечение обстоятельств! Он попал прямо внутрь, прямо в ловушку, плотно пристав грудью к белым путам, даже по-началу не осознав что случилось.       Когда же до него дошло, он стал жужжать, метаться, но ничего не выходило. Жало давно было не то, он бы не смог его использовать, так что надежда была исключительно на других.       — По… Помогите мне! — шмель рвался из стороны в сторону и вертел головой, пытаясь понять, в пути ли спасение, достаточно ли громко он зовëт, но…       Капа и Пчелëнок, взглянувшие в дупло, не спешили помогать Шеру. Они застыли при взгляде на паутину, не внимая мольбам, даже не думая вытаскивать деда.       Первым улетел Пчелëнок. В этот момент он не испытал к старику никакой эмпатии, он лишь думал о сохранении собственной пчелиной шкурки. Вслед за ним, по поляне, прямиком от дуба, пустился Кузя, забыв про мяч, забыв про дружбу, забыв про всё на свете перед лицом страха. Лунтик хотел обернуться, но даже он понял, что это лишь доставит ему лишнюю боль, поэтому понëсся следом.       — Капа. Ну хоть… — Шер хотел попросить хотя бы его гражданскую жену о помощи, но как только он начал говорить, её до этого испуганный взгляд затвердел.       — Е… — она проглотила слюну, по-началу не решившись сказать то, что хотела, но холодный расчёт победил — Естественный отбор… Прости.       И она исчезла.       Насекомым… Не свойственно заботиться о сородичах.       Ужасный паук не умел говорить, имя "Шнюк" ему дали другие. Он был столь древним, столь опасным, но при этом столь мифическим, что даже Шер его ни разу не видел. Бабочки, пчёлы, божьи коровки и даже наземные насекомые пропадали, но потому не могли ничего рассказать об этом живущем на инстинктах звере. И генералу предстояло его увидеть.       Он вжал лицо в паутину как только услышал тихое, осторожное шуршание, но даже сквозь веки мог заметить пропажу света. Паук зашторивал вход, готовый насладиться новой добычей. Шер лишь надеялся, что его смерть будет быстрой. Но он жестоко ошибался.       Серая лапа включила светильник, вплетëнный в паутину. Шер не хотел поднимать головы. Серая лапа прошлась по спине генерала. Шер не хотел поднимать головы. Серая лапа внезапно легла Шеру на ягодицу и когти начали разрывать одежду спереди и сзади. Шер инстинктивно обернулся насколько мог и…       Это был огромный пепельный паучища, с горящими красными глазками и ртом, который не подразумевал наличие речевого аппарата. С его головы свисали серебряные волосики, редкие, почти колючие, но длинные.       А в спину Шера утыкался член, подобно которому не было ни у одного насекомого на поляне. Паук и так был большим, но из-за долгого воздержания половой орган достиг таких размеров, что был равен примерно половине тела шмеля.       И тут генерала пробил холодный пот. Он задолжал. Его глаза расширились, а зрачки сузились. Господи, только бы это случилось быстро. Господи, только бы Шнюк скорее его прикончил.       Но зверь не торопился. В ярком свете лампы он рассматривал жёлтое, всё ещё крепкое тело, которое было почти лишено морщин. Он выглядел довольным, на его непропорциональной морде выражалась гордость такой подходящей добычей. Широкий живот и плотная задница шмеля идеально подойдут для того, что Шнюк так тщательно планировал, но так долго откладывал.              Шер крикнул от неожиданности, когда язык вошёл ему в анальное отверстие. Язык был тонкий, примерно с мизинец, но его толщина с лихвой компенсировалась длинной и манëвренностью. Старик ëрзал и даже похныкивал от безысходности, пока тёплое слюнявое нечто вычищало его задний проход. Ощущения были не из приятных, пока кончик не нацелился в простату. Шнюк вылизывал её, теребил, играл с ней, пока подобие плача его жертвы превращалось в стоны. Однако паук решил зайти дальше банального простатного оргазма. Он пробирался вверх по кишечнику. Шер раскрыл рот, издав жалкий крик, когда губы паука коснулись его ануса. Язык был по корень внутри. Но потом стало хуже. Он сложился надвое, натрое, в четыре раза, заполняя всё внутри, пока не растягивая очко, но создавая соответствующее ощущение.       Шер снова хотел издать какой-нибудь звук, чтобы хоть как-то облегчить свои ужасные, противоречивые ощущения, но он резко замолчал, когда лапка коснулась шмелиного члена. Член Шера был средним, тоже довольно крепким, и от недавней игры с простатой он успел затвердеть.       — Нет… — Шнюк понимал речь, но эта тихая мольба только умилила его садистское воображение.       Если бы то, как паук дрочил шмелю снимали на камеру, то зрителю бы показалось что хищник двигает лапой со скоростью смены кадров, настолько быстры были его движения. Шер наконец заорал, но скорее от возбуждения, чем от боли.       Шнюк вытаскивал свой сложенный во множество слоёв язык из ануса генерала, это было больно, будто через слишком узкую дырочку протаскивают битое стекло, но уже было не до этого, настолько жестока и хороша была стимуляция члена.       Шер кончил, и его сперма улетела в темноту. Он заплакал. Зарыдал, жалко, как обиженный мальчишка, что заставило садиста в очередной раз умилиться.       Боже, пускай это унижение наконец закончится! Но нет, всё только-только началось. И прильнувшая к смазанному слюной аналу лапа паука только подтверждала это.       Плачь перерос в крик, когда в очко Шера вошли три тонких пальца. Сначала они двигались нарочито медленно, как бы подстраиваясь под ритм горьких стонов и всхлипов, но пещеру крови и похоти вновь пошатнул болезненный крик, когда уже четыре пальца начали двигаться с такой же скоростью, с которой Шнюк до этого мастурбировал своей игрушке.       — Стой! Я порвусь! — слёзы текли по лицу взрослого мужчины, ему было тошно от своих слов, но это было вторичное, ему уже просто хотелось спокойно умереть.       Как только прозвучали это слова, лицо Шнюка оказалось прямо у лица шмеля, от чего тот резко вздрогнул всем телом, и паук, выдав самодовольную, почти юношескую улыбку, вставил тонкую лапу внутрь.       Шер в жизни так не кричал.       Шнюку понравились звуки, издаваемые пленником. Он хотел слышать их ещё. Слышать их чаще.              У Шнюка целых восемь лап, а потому он легко провёл день, не пользуясь одной. Нагой, хныкающий, молящий, рыдающий шмель был привязан паутиной к его брюшку так, чтобы лапа так и оставалась внутри него. По локоть. Периодически рука начинала двигаться с неимоверной скоростью, дрожать, или вовсе вертеться из стороны в сторону, насколько позволяли суставы. Шнюк обеспечивал эту пытку, выполняя обычные повседневные дела, листая газету, которая вероятно осталась у него от одной из жертв, протирая пыль, или же просто фокусируясь на Шере полностью.       Но хуже всего было то, что Шнюк, ох, этот грязный садюга, иногда использовал другие руки чтобы заставлять пленника кончать. Кончать, страдая, трясясь и метаясь. И Шер кончал, пока ему мастурбировал хищник, с рукой по локоть в анусе. И таких оргазмов он не испытывал никогда, ни с женой, ни с кем-либо ещё. Но боль была слишком сильной, чтобы радоваться удовольствию.       Однако это действо не приносило бы и половину тех мучений, если бы в течение этих долгих часов Шнюк не кормил Шера. Переваренное непонятно что изо рта паука было противным, но далеко не это пугало. Пугало то, что шмеля наверняка хотят оставить в живых. Может, садист хочет откормить свою жертву? Может и так, но даже если эта кормёжка - действие чисто практическое, то это не отменяет того факта, что несчастный старик будет чувствовать унижение и боль дольше, чем ему бы хотелось.       На долину опустилась ночь, и паук инстинктивно это почувствовал, несмотря на то что в дупле темнее не стало. Он лёг на волосатую спинку, упираясь своим монструозным членом в грудь пленника, и взялся за несчастный жёлтый пенис.       Шер тихо замычал, однако вместо адской дрочильни его встретило нежное, на удивление ласковое поглаживание. И рука на паху, и рука в анусе, начали медленно двигаться, стоны становились всё громче. Это была пытка, но уже без боли, потому что дырочка давно успела привыкнуть к такой растяжке, а за счёт осторожной и вдумчивой мастурбации ощущалось куда больше удовольствия, чем при скоростной дрочке.       Но не думайте, что Шнюк решил пожалеть свою игрушку. Он хотел унизить несчастного, хотел заставить его кончить с наслаждением, с пониманием, что кончает от рук, возможно, своего будущего убийцы.       И хищник добился своего. Генерал вновь разрыдался, пуская слёзы по распухшему лицу, пока его пенис и анус не заставили его кончить так хорошо, как ему даже и не снилось. Спермы было так много, что даже Шнюк, который не в первый раз доставлял удовольствие жертве, удивился её количеству.       Шер тяжело и истерично дышал, понимая, что это ещё не всё на сегодня, понимая, что лапу нужно ещё вытащить.       И хищник начал вытаскивать. Но перед этим растопырил пальцы и провёл их через кишечник, под жалобные визги шмелиной суки, и вывел их через анус в таком виде, чудом не покалечив колечко мышц когтями.              Спал дедуля на паутине, в полной темноте. Перед сном он не упустил возможности беззвучно поплакать, так, для самого себя. В голове крутилась эта ужасная боль, но так же из подсознания не выходил кайф, который ему доставил садист. Шер старался не думать об этом. Но отогнать мысли мешала деревянная анальная пробка, диаметром чуть больше локтя Шнюка, призванная держать анал в тонусе, а так же напоминать генералу о том, где он находится.